36.
Две недели. Что такое две недели в жизни среднестатистического человека? Десять рабочих дней. Четыре выходных. Иногда и вспомнить нечего. Как можно назвать эти две недели, проведенные с Леви? Маленькая жизнь. А предстоящее расставание мне виделось маленькой смертью. Я хотела бы проводить с ним каждую минуту. Но мне нужно было работать. И наверно, это было к лучшему. Если бы я все время была с ним, то рано или поздно не выдержала бы и скатилась в бездну обычной женской истерики. Работа держала меня в тонусе, занимала мои мысли. Зато утро, вечер и ночь были в нашем распоряжении. Нам не было скучно. Каждая минута была наполнена смыслом. Я поняла, какой была бы наша жизнь, будь мы обычной женатой парой. И мне понравилось увиденное. Правда, бывали и у нас неприятные моменты. Но идеальность бывает только в сказках, правда? Казалось, даже природа была за нас. Первые недели сентября выдались теплыми и солнечными. Собираясь на работу в понедельник, я немного нервничала. Нет, за десять месяцев отсутствия я не забыла, что и как делать. Я боялась не этого. Я опасалась, что коллеги заподозрят, что со мной что-то не так. Поэтому я с особой тщательностью сделала укладку и нанесла макияж. Сняла с плечиков платье глубокого темно-зеленого оттенка. Образ дополнили туфли на десятисантиметровой шпильке и вязаный кардиган синего цвета. И хотя я знала, что к вечеру у меня будет страшно ломить спину и ноги, отвыкшие от прелестей обуви на высоких каблуках, но мне нужно было возвращаться в жизнь, пересиливать себя, снова привыкая. Пока я собиралась, Леви сидел в зале, пил чай и щелкал пультом, переключая каналы. Нужно заметить, что телевизор немного захватил его. Обилие каналов и передач неподготовленному человеку могло показаться ошеломляющим чудом техники. Сама я практически не смотрю это так называемое «чудо». И держу его только ради спорта: футбол, волейбол, лыжи, биатлон, фигурное катание — вот и всё, что я смотрю. — Леви, я ухожу! — окликнула я его из прихожей. Он вышел в коридор, чтобы проводить меня и замер, оглядывая меня холодным изучающим взглядом. Не знаю, что его заинтересовало больше всего: макияж, укладка, цвет платья, отлично сочетающийся с моим новым оттенком волос, стройные ноги, обтянутые черными колготками или каблуки, делающие разницу в росте между нами попросту неприличной. Честно говоря, я настолько привыкла к его росту, что ранее ни на миг не задумалась, как он отреагирует на каблуки. Что это может его ранить. Эта мысль неприятно кольнула меня. Но не таков Леви, чтобы терзаться из-за подобной ерунды. Для этого он слишком мужик. Он подошел ко мне вплотную, оттянул вниз двумя пальцами и без того довольно глубокое декольте платья, открывая полукружья груди в черном бюстгальтере и припал губами к левой груди, оставляя намеренно отметину на нежной коже. Признаю, она всегда была его любимицей. Благодаря моим каблукам, ему не пришлось особо наклоняться. Вернув оскверненный вырез платья на место, он сказал с хитроватым блеском в глазах, указывая на каблуки: — Мне нравятся эти штуки. Из квартиры я вышла с пылающими щеками и колотящимся сердцем. Чертов капитан! Умеет он вогнать меня в краску. Придя на работу, я поняла, что зря переживала. Я забыла одну простую истину: человек — существо эгоцентричное и озабоченное только своим благополучием и, благодаря этому, не отличающееся особой наблюдательностью. Конечно, практически все заметили, что я покрасила волосы, но никто не заметил других перемен, приключившихся со мной. Только начальник, Максим, сказал: — Не знаю, может, это из-за цвета волос, но ты как-то изменилась. Я улыбнулась ровной вежливой улыбкой и сказала: — Приму это за комплимент. В обед я решила позвонить Леви. Утром за завтраком я ему объяснила по минимуму, как пользоваться телефоном: отвечать на звонки и звонить мне. Прошло три гудка, а потом наступила тишина. Я сказала осторожно: — Леви? — Да. Что ты хотела? Я выдохнула, спросила: — Почему ты молчишь? Я же тебе объясняла, что когда отвечаешь на звонок, нужно говорить «алло». — Мне не нравится это слово — звучит глупо, — его голос, искаженный связью, звучал как обычно ровно и холодно. Я сменила тему: — Леви, у тебя все хорошо? Ты обедал? — Ты — как курица-наседка. Я в состоянии о себе позаботиться. Вот и поговорили. Я сказала: — Понятно. Тогда до вечера. Он окликнул меня: — Маргарита. — Что? — Как прошло на работе? Все-таки он беспокоится обо мне, подумала я, и это смягчило резкость его предыдущих слов. — Все прошло нормально. — Хорошо, — и он отключился, не дожидаясь ответа. Остаток дня прошел по накатанной. Я вспомнила, что у меня было в работе перед исчезновением. Всё вернулось на круги своя. Когда я пришла домой, Леви смотрел аниме. Вид у него был странный. Я его понимаю. Если бы про меня нарисовали мультик, я бы тоже, наверно, так выглядела. Судя по тем фрагментам, которые я успела увидеть, рисовка там была куда лучше, чем в манге. Накануне я прочитала в Википедии, что как раз третий сезон находится в процессе показа. Не знаю, какой именно сезон смотрел Леви, но я успела заметить мелькнувших на экране Эрена и Микасу. Для себя я решила, что точно не буду читать мангу и смотреть аниме. За ужином я задала Леви вопрос, который мучил меня с момента возвращения: — Ты чувствуешь какое-нибудь давление? Нет ощущения, что этот мир тебе не рад? Он ответил спокойно: — Нет. Я удивилась: — Совсем ничего? Знаешь, в твоем мире я постоянно ощущала себя не на своем месте. Мне казалось, что мне не рады. Он вздохнул: — Знаю. Ты говорила. Но я ничего такого не чувствую. Мне кажется, что я спокойно мог бы здесь жить. Я привык бы. Я задумалась, и несколько минут прошли в молчании. Поразмыслив, я сказала: — Кажется, я понимаю, почему так. В моем мире не бывает чудес, нет магии. Но в то же время может случиться абсолютно всё. И это всё будет частью этого мира. Ведь он бесконечен и непостижим. А у бесконечности нет пределов. Поэтому твое пребывание здесь воспринимается как нечто естественное. В то же время твой мир не такой. Он представляет собой замкнутую, сбалансированную систему. Поэтому даже малейший чужеродный элемент должен быть изгнан… Не знаю, может, это звучит глупо, может, я непонятно объясняю… — Мне понятно. В твоих словах есть смысл. Я улыбнулась: — Но если так, то это — хорошо, правда? Это значит, что ты можешь спокойно жить здесь, не противостоя каждую секунду целому миру. Он согласно кивнул. Мы не стали углубляться в эту тему. Она за собой неизбежно потянула бы тему его ухода, о чем никто из нас не хотел думать. После ужина я уговорила его поехать прогуляться. Я не хотела, чтобы он все время проводил в четырех стенах. Мы переоделись в джинсы и футболки, накинули сверху легкие куртки. Я решила, что мы прокатимся в центр города. Доехав до городского парка, я припарковалась. В парке были толпы народа — люди пытались по максимуму использовать последние теплые дни. Мы съели по мороженому. Кажется, Леви решил, что будет есть все, что я ему предлагаю. И за оставшиеся две недели я ни разу не видела, чтобы он подозрительно ковырялся в еде или спрашивал, из чего это приготовлено. Он ел все, что я ставила перед ним, еще и добавки просил. Даже роллы пошли на ура. А ведь японская кухня весьма своеобразна. Покончив с мороженым, мы прошли на набережную. Солнце садилось, отражаясь в водах реки. Сновали велосипедисты и люди на роликах. Гуляли родители с детьми, медленно двигались обнявшиеся парочки. Мы просто шли рядом. Я не решалась взять его за руку и тем более обнимать. В какой-то момент он подошел к перилам, облокотился о них и замер глядя вдаль. Я встала рядом, погладила его по спине. Почему-то в этот момент он выглядел таким одиноким. Он сказал: — Кенни Аккерман был родным братом моей матери. Перед моими глазами встало лицо убийцы, противная ухмылка и нож, по лезвию которого скользит солнечный луч. И этот человек был ближайшим родственником Леви? Он продолжил: — Он признался мне перед смертью. Теперь, когда я прочитал те картинки, я понимаю его мотивы и знаю историю нашей семьи. Но ему от этого не становится менее пакостно на душе, зная, что родной дядя бросил его, подумала я. Леви — сильный, но даже его коробит этот факт. Как будто он не заслуживает ничьей любви. Мать, дядя — они подвели его. Я посмотрела на его лицо: челка, падающая на лоб, брови, чуть сведенные на переносице, глаза, под которыми залегли темные тени, прямой нос, чуть опущенные вниз уголки красивого рта. В груди защемило. К черту всех! Я его люблю и этого достаточно. И хотя я сама практически подвела его, попытавшись сбежать в свой мир, но больше я такой ошибки не совершу! Я сказала вслух: — Леви, милый, это к лучшему. Подумай, что было бы с тобой, останься ты с этим человеком. Он цинично усмехнулся: — Был бы тем, кем я и должен быть: вором и убийцей. Я обняла его за плечи и прижалась всем телом: — Знаешь, кем ты действительно должен быть? Человеком, который спасет свой мир, а потом вернется к своей женщине и проживет с ней долгую и интересную жизнь. Он ничего не ответил мне. Мы постояли еще немного, а потом вернулись к машине и поехали домой. По дороге домой я включила проигрыватель. Из динамика полился голос Муси Тотибадзе:Не нужен бродягам дом и уют, нужны — океан и земля. Что звёзды Медведицы им поют, — не знаем: ни ты, ни я. Велик океан, и земля велика, надо бы всё пройти. Большая Медведица издалека желает тебе пути. … Наляжем, друг, на вёсла свои. Волна, пощади пловца! Большая Медведица, благослови, Большая Медведица! Твёрд капитан и матросы тверды, покуда стучат сердца, Большая Медведица, в путь веди! Большая Медведица.
И почему у меня всегда так получается, что музыка, которую я слушаю, отражает мое настроение? Ночью, в постели, я постаралась отвлечь Леви от грустных мыслей. На следующее утро будильник прозвенел в семь часов. Я работаю с десяти часов и обычно встаю в восемь. Но намеренно завела его на час раньше. Дело в том, что я решила вернуться на беговой трек. И Леви с собой прихватить. На мой скромный взгляд для поддержания формы ему нужна была физическая нагрузка. Ведь он привык много тренироваться. Поэтому отключив будильник, я спросила: — Леви, хочешь пойти побегать? Конечно, он хотел. Бегали мы на стадионе школы, расположенной через два двора от моего дома. И он сделал меня на треке. Меня хватило только на километр беспрерывного бега, а потом легкие начало жечь, и я была вынуждена остановиться, чтобы отдохнуть. Он же без устали наматывал один круг за другим. И хотя еще в своем мире бег ради бега он называл глупостью и напрасной тратой сил, но, похоже, в моем мире это занятие ему пришлось по душе. Отдышавшись, я тоже снова побежала. Но меня хватило всего лишь на еще один километр. Остановившись, я крикнула ему в спину: — Леви, я всё! Он остановился и подошел ко мне. Этот засранец даже не запыхался! Сказал: — Ты совсем растеряла форму. Удивительно, что ты смогла подняться на стену. — Мне помогал твой мир… и еще кое-кто. Он спросил с подозрением: — Кто? За эти дни у меня не было шанса рассказать ему о Зике. По дороге домой я рассказала о своей встрече с этим неприятным человеком. Леви выслушал меня молча. Свой рассказ я заканчивала уже стоя под душем. Кажется, у нас начало входить в привычку мыться вместе. Когда я закончила говорить, Леви сказал: — Это похоже на него. После прочтения я знаю достаточно об этом ублюдке. Ты знала, что он сводный брат Эрена? Я в этот самый момент тянулась за шампунем и от услышанного чуть не потеряла равновесие. Леви среагировал мгновенно — не дал мне упасть. Я спросила удивленно: — Брат Эрена? Как так? Он погладил меня по спине: — Да. По отцу. И он сдал своих родителей марлийцам, когда был ребенком, после чего тех превратили в безмозглых титанов. — Ёб твою мать, блядь! — совсем не по-женски выругалась я. Он легко шлепнул меня пальцами по губам: — Чтобы больше я такого не слышал. Чему ты удивляешься? Сама же говорила, что у автора дикая фантазия. Мы закончили мыться. Я была все еще в легком шоке. Вот не хотела же ничего знать, но так получается, что информация частями все равно доходит до меня, оставляя после себя еще больше вопросов. Как отец Эрена вернулся в человеческий облик и оказался внутри стен? Я не стала спрашивать, и больше мы к этой теме не возвращались. За завтраком обсуждали бытовые вопросы. Я сказала, что у меня заканчивается шампунь и мыло, и, что после работы мне нужно будет заехать в магазин бытовой химии. В глазах у Леви появился знакомый хищный блеск. — Сначала заедешь за мной, — заявил он безапелляционно. — Вместе поедем. И почему у меня из головы постоянно выскальзывает, что он помешан на чистоте? Наш поход в «Цимус» получился занятным. Леви был совсем как сладкоежка, дорвавшийся до магазина сладостей. Покупка шампуня и мыла вылилась в корзину, забитую всякими чистящими и моющими средствами. Выяснилось, что он прочитал в интернете о том, что существуют отдельные средства для мытья плиты, микроволновки, раковины, холодильника, ванной и Бог еще знает чего. Вот, значит, какую информацию он искал на просторах гугла. Я заявила: — Ой, подумаешь. У меня есть пара универсальных моющих средств, ими я и пользуюсь. Нужно было видеть его взгляд! Я почувствовала себя преступницей, которой грозит пожизненное заключение! Он молча забрал у меня корзину и начал складывать туда один товар за другим. При этом он не просто хватал первое попавшееся под руку. Он изучал этикетки. Я устала таскаться за ним на каблуках между рядами. На нас косились тётки. Наверно, они впервые видели мужика настолько увлеченного бытовой химией. И в большинстве взглядов читалась откровенная зависть. Я уже начала жалобно поскуливать от усталости, когда он вдруг остановился, посмотрел на полную корзину и сказал: — Я заставляю тебя тратить столько денег. Я поставлю все на место. Я перегородила ему дорогу: — Нет, Леви! Ты абсолютно прав. Это все нужно в хозяйстве. Просто я была очень ленивой и не хотела себя утруждать изучением информации, поэтому всегда покупала первое попавшееся. Он посмотрел на меня с подозрением: — Вот как? Я сделала честные глаза: — Конечно! Пойдем на кассу. Может, я и не была уверена, что мне нужен дома мини склад бытовой химии, но я была уверена в том, что мне нужен Леви, а вместе с ним и его помешанность на чистоте. И хочу заметить, что за две недели он опробовал все, что мы накупили. Каждый день, приходя с работы домой, я замечала, что он делал уборку. Каждый гребанный день! Все сверкало. В первый раз я попробовала убедить его, что и сама справлюсь, и что ему не обязательно тратить свое время. Но он только отмахнулся от меня. Даже слушать не стал. Поразмыслив, я пришла к выводу, что страсть к чистоте в его случае является легкой формой обсессивно-компульсивного расстройства. Видимо, ужасные годы, проведенные в грязи подземелья, наложили на него такой отпечаток. Но это не самый худший вариант, учитывая, через что ему пришлось пройти. По себе знаю, что детские травмы могут оставить глубокий след в психике человека. Были у нас и смешные моменты. На четвертый день, вечером зайдя в зал, я увидела, что он скинул футболку и отжимается. Я немедленно ощутила жгучее желание «почитать» книгу. Схватив первую попавшуюся из шкафа, я села на диван, поджав под себя ноги. Он отжимался в ровном темпе, его дыхание было глубоким и спокойным. Казалось, что ему совсем не нужно прикладывать для этого физических усилий. И только напряженные мышцы спины, живота и рук выдавали его. Я залипла. Не могла отвести взгляд. Садясь на диван, я с умыслом заняла такое стратегическое положение, чтобы Леви не мог видеть, что я беззастенчиво поедаю его глазами. Я отмечала для себя каждый изгиб его тела, каждый старый шрам, полученный им в драках подземелья или в схватках с титанами, каждую напряженную мышцу. — Я знаю, что ты смотришь, — его голос прервал мои мечтания. — С чего ты взял? — мой голос прозвучал предательски неестественно. — Ты уже десять минут читаешь одну страницу. Я почувствовала, как краска стыда заливает моё лицо. Вот я — курица! Нужно было хотя бы для приличия шуршать страницами! Отбросив ненужную книгу, я закрыла лицо ладонями. Услышала, как он поднялся с пола, подошел и сел на диван рядом. Не отнимая рук от лица, я сказала: — Мне так стыдно. — Правда? — в его голосе были слышны насмешливые нотки. Я раздвинула пальцы и посмотрела на Леви. На его лице и торсе поблескивали капельки пота. От него исходил такой заряд мужской энергии, что мое сердце замерло на миг, а потом затрепетало. Я опустила руки. Он спросил вкрадчиво: — Тебе нравится то, что ты видишь? Что за нелепый вопрос? Как такое может не нравиться? Под его взглядом я чувствовала себя, как кролик перед удавом. Я просто кивнула в ответ на его вопрос. Тогда он взял мою правую руку и приложил к своей груди: — Я уже говорил тебе, что ты можешь смотреть и трогать сколько захочешь. А потом я сама не поняла, как оказалась прижатой к дивану с задранной футболкой и спущенными штанами, ощущая влажный жар его тела и его губы на моих губах. Вот так моё подглядывание привело к жаркому сексу на диване. Но жизнь любит устраивать внезапные проверки. Испытывает на прочность: чьи-то отношения, чью-то силу духа, чью-то силу веры. Отработав первую неделю, в пятницу я летела домой на крыльях. Впереди два выходных, а значит, мы с Леви сможем заняться чем-нибудь интересным. И, несмотря на то, что я полдня проторчала в аэропорту у таможенников, и они вытрепали мне все нервы, у меня было отличное настроение. Пока я стояла в пробке, заказала через сайт китайской еды: себе взяла удон с морепродуктами в остром соусе, а Леви рис с говядиной, добавила в корзину также пару салатов. Зайдя в квартиру, я крикнула: — Леви, я дома. Я заказала еду, скоро должны привезти, — и пошла мыть руки. Выйдя из ванной, я удивилась подозрительной тишине. Тогда я прошла в зал. Леви сидел на диване. Завидя меня, он развернул ноутбук экраном ко мне, начал переключать с одной вкладки на другую. Спросил холодно: — Ты об этом знала? ЯОЙНЫЕ, мать их, ДОДЗИНСИ! Он и Эрен. Он и Эрвин. В весьма недвусмысленных позах. Я поморщилась, но врать не стала: — Я догадывалась о существовании всего этого. Но сама ничего подобного не читала. — То есть это нормально: изображать, как два мужика ебутся? Я снова поморщилась, на этот раз от его грубости. Сказала: — То, что ты видишь — просто фантазии людей. Невозможно им запретить воображать разные вещи про героев книг, манги, фильмов. Человек так устроен. Он хотел возразить, но я не дала ему сказать: — Леви, подожди. Я хочу кое-что сказать. В этом мире распространены отношения не только между людьми противоположных полов, но и однополые отношения. В некоторых продвинутых странах законодательно разрешены браки между людьми одного пола, они могут иметь детей и живут, как обычные пары. А в некоторых косных странах, как моя, таких людей преследуют. Но я считаю неправильным лишать человека прав только из-за того, что ему нравятся люди своего пола. Что же касается этой любительской манги конкретно про тебя, то я считаю, что тебе не стоит заострять на этом внимание, ведь невозможно запретить людям фантазировать. Сама я ничего подобного не читала и не собираюсь. Чем больше я говорила, тем мрачнее становился Леви. Когда я закончила, он сказал: — Значит, в твоём мире все-таки некоторые мужики ебутся друг с другом. И ты считаешь это нормальным. Я хотела вспылить, спросив, у него пластинку что ли заело с этим мерзким словом? Но я сдержалась, промолчала. Он открыл другие вкладки: — А как тебе такое? Он и Зое. Он и Петра. Голые, в середине процесса. Ясненько, вот и гет додзи в ход пошли. — Это тебя не беспокоит? — спросил он. Я вгляделась во фреймы на экране. Там, где он был с Петрой, автор нарисовал ему зачетную пятую точку. Но, как единственный человек, который видел зад Леви воочию, хочу заметить, что изображенное не дотягивало до оригинала. В додзе с Ханджи его изобразили каким-то жутковатым маньяком со странным взглядом. Я решила разрядить обстановку: — Думаю, Петра, увидев такое, была бы счастлива. А вот Ханджи, боюсь, пустила бы тебя на корм титанам, попробуй ты к ней подступиться. Или нет, не Ханджи, а Моблит. Вот кто растерзал бы тебя за нее. Ты не находишь, что из них вышла бы замечательная пара? Он и так целыми днями за каждым ее шагом следит. Но моя попытка отвлечь его внимание не увенчалась успехом. Он отвернулся от меня и молча закрыл вкладки. Раздался звонок в домофон — привезли еду. Saved by the bell! *(англ. Спасенная звонком!). Иначе не скажешь. Ужин прошел практически в молчании, мы перекидывались только незначительными фразами по поводу еды. Я не знала, что ему сказать. Я понимала, что пострадало его чувство мужского достоинства. Наверно, он чувствовал себя униженным. Не знаю. Как он, вообще, все это раскопал? Научила пользоваться гуглом на свою голову. Вечер катился к ночи. Мое отличное настроение испарилось. Леви сидел за ноутом и сосредоточенно строчил что-то в блокноте. Все-таки привык он работать по старинке, поэтому наряду с распечаткой информации он постоянно делал записи от руки. Чтобы отвлечься от напряженной обстановки, я, выйдя из душа, села за свое электронное пианино. Еще перед исчезновением я хотела разобрать песню «Carousel» Vanessa Carlton. Для такого чайника, как я, это было делом непростым. Поэтому надев наушники, я полностью погрузилась в дебри сложных аккордов. Не знаю, сколько времени так прошло, когда я почувствовала руку Леви на своем плече. Я сняла наушники: — Тебе мешает стук клавиш? У него было странное лицо. Он потянул меня за руку, заставляя подняться: — Пошли в спальню. Я бросила взгляд на часы, висящие на стене. Было около одиннадцати. — Я еще не хочу спать. — Мы не будем спать. Его слова прозвучали зловеще. Да и сам он выглядел странно. На мгновение я даже испугалась. Но потом взяла себя в руки и сказала спокойно: — Я не хочу. Мой отказ удивил его. За то время, что мы были вместе, я почти всегда поддавалась ему. Но не в этот раз. Я знала, что после увиденного яойного безобразия и моей довольно спокойной реакции на это, он горит желанием доказать мне, что он не такой, что он настоящий мужик. Но весь парадокс заключался в том, что мне не нужно было ничего доказывать. Я и так знаю, какой он. И знаю, что многие ухабы в наших отношениях до этого заканчивались в постели. Леви выбрал это в качестве средства по преодолению проблем. Как и большинство мужчин, он является человеком дела. Я же, как женщина, считаю, что многие неприятные ситуации можно преодолеть, просто поговорив о них. Поэтому в этот раз я не собиралась уступать и позволять ему выплеснуть свою злость в постели. В ответ на мой отказ он не начал кричать, угрожать или материться. Он просто стоял и смотрел на меня своим холодным изучающим взглядом, продолжая сжимать мою руку. А я спокойно смотрела ему в глаза, пока боль в руке не стала невыносимой, и я не сказала: — Ты делаешь мне больно. Он опомнился. Кажется, он даже не осознавал, что стискивает мою руку со всей силы. Он отпустил ее и молча ушел в спальню. Я же обессиленно рухнула на диван, потирая пострадавшую конечность и уже начиная жалеть о своем отказе. Какого черта? От меня ничего не отвалилось бы, если бы мы занялись любовью. Но вся проблема в том, что в такие моменты, как этот, то, что мы делаем, вряд ли можно назвать любовью. Нет, мне не больно. Но я чувствую, что Леви сам не свой. Ну не может секс быть решением всех психологических проблем! И с этой мыслью я утвердилась в правильности своего решения. Придя немного в себя, я прокралась к двери спальни и приоткрыла её. Внутри было темно. Луч света из коридора выхватил кровать: Леви лежал на боку спиной к двери. Он даже не удосужился снять покрывало с кровати, просто откинув его со своей стороны. Я закрыла дверь и вернулась в зал. У нас так мало времени, а мы растрачиваем его на стычки. Следующие четыре часа я провела за просмотром второй половины второго сезона «13 причин почему». Я смотрела этот сериал перед исчезновением. Не знаю, хорошей ли идеей было в этот момент смотреть такой довольно угнетающий сериал, где главная героиня подверглась психологическому и сексуальному насилию. Особенно после того, что у нас произошло с Леви. Но в любом случае, переживания героев помогли мне отвлечься от собственных чувств. В три часа ночи я поняла, что проваливаюсь в сон и уже совсем не слежу за перипетиями сюжета. Поэтому я отключила ноут и легла на диван, подложив под голову маленькую диванную подушку. У меня не было одеяла, и мне абсолютно точно не хотелось идти за ним в спальню. Поэтому я понадеялась на свою довольно теплую пижаму, а чтобы не мерзли ноги, укутала их в диванную накидку. Сон накрыл меня практически мгновенно. Утром моим первым ощущением было тепло. Я лежала на боку, лицом к спинке дивана и была укрыта одеялом. А еще я поняла, что чувствую тесноту. Ну, а чего хотеть? Мой диван в сложенном виде не рассчитан на двух человек. — Я виноват, — сказал Леви куда-то мне в затылок. Я промолчала. Он погладил мою руку, за которую давеча хватал: — Болит? Вместо ответа на его вопрос, я развернулась, чтобы быть к нему лицом к лицу. Вид у него был уставшим, тени под глазами казались темнее обычного. — Ты спал? — Нет. Вот дурак! Вместо того, чтобы сразу прийти и выяснить все, он притворялся спящим — ждал пока я лягу. А когда понял, что я не приду, прокрался сюда. — Со мной все нормально. А вот тебе нужно поспать, — я погладила его по щеке. Он расслабился и практически сразу же заснул. Я прижалась лбом к его груди и тоже задремала. Очередной инцидент был исчерпан. Пребывая на пороге сна и бодрствования, я думала: интересно, у других людей тоже так? Другие мужчины такие же? Плохо выражают свои чувства словами. Причиняют боль, а потом жалеют, но не могут даже толком попросить прощения. Он сказал, что виноват, но не извинился. Но уже тот факт, что он пришел сюда ночью говорит о том, что ему жаль. И я приму это. И я надеюсь, что поразмыслив, он понял, что увиденное вчера не стоит и выеденного яйца. Проспав часа два, мы встали. Пока его чувство вины было свежо, я уговорила его съездить в одно место. Он не любит бывать в местах скопления народа, но в этот раз согласился довольно легко. Я хотела свозить его в одно из своих любимых мест. В пятидесяти километрах от моего города находится музей-заповедник с наскальными рисунками, возраст которых датируется несколькими тысячами лет. На протяжении многих километров на скалах, нависающих над рекой можно увидеть выбитые в камне сцены древней охоты. Но подобраться к этим рисунками не так просто. Поэтому и был создан музей. Леви не интересовался, куда мы едем. Мы надели удобную одежду. Я собрала еду: бутерброды, печенье, пару шоколадок, фрукты, чай в термосе для Леви, большую бутылку минеральной воды для себя. Сгрузила все это в рюкзак. Из города мы выезжали довольно долго. Люди, привлеченные солнечной погодой, ехали за город на природу или на дачи, копать картошку. На трассе движение тоже было оживленным. Я напряженно следила за дорогой. Леви же разглядывал открывавшиеся виды. Верхушки деревьев уже начали желтеть. Мимо проносились деревни и дачные поселки. Иногда параллельным к дороге курсом выныривала река, блестя на солнце. Из проигрывателя неслась ненавязчивая музыка. Леви, одетый в джинсы и чёрную футболку выглядел офигенно. Его образ дополняли стильные очки Ray Ban. А ведь сначала отказывался их надевать. Правда, теперь, когда солнце светило нам прямо в глаза, он оценил мою предусмотрительность. Когда мы приехали, нам пришлось отстоять очередь за билетами. На территории заповедника все было по-прежнему. Стилизованные под древние, святилища, захоронения и экспозиции. Небольшой планетарий, археодром, музей наскального творчества — все было на месте. Как и мини-зоопарк. Последний я всегда обходила стороной. Я не могу смотреть на диких зверей в клетках. Считаю зоопарки и цирки насилием над животными. Леви поглядывал по сторонам с интересом. За стеклами очков я не видела его глаз, но, кажется, ему было даже интересно. Мы спустились, туда, где над рекой возвышались скалы с рисунками. Стояли рядом, разглядывая выбитых в камне животных. Каждый раз меня на этом месте охватывает одно и то же чувство. Ностальгия. Как будто я смотрю на что-то виденное давным-давно, а потом забытое. Я есть совокупность всех моих предков, начиная от самой первой одноклеточной бактерии и заканчивая моими родителями. И все эти организмы, животные, гоминиды, люди, бывшие до меня, смотрят сейчас на мир моими глазами. Вполне вероятно, что какие-то из этих рисунков были выбиты руками моего предка. Я прервала молчание: — Леви, люди, сделавшие это, жили четыре тысячи лет назад. С тех пор сменились сотни поколений, а эти животные, участники вечной охоты, всё бегут и бегут. Он взял меня за руку: — Маргарита, это — жизнь. Люди приходят и уходят. Так будет всегда… Пойдем. Мы вернулись наверх. Погуляли еще, а потом в дальнем конце заповедника спустились по неудобной и, казалось, бесконечной железной лестнице, которая вела к музею наскальных рисунков. Но нам нужен был не он. Я знала, что если пройти за музей, то, миновав остов столетнего корабля, можно выйти на берег реки, где нас никто не потревожит. Там я расстелила на гальке небольшое одеяло, и мы устроили пикник. Леви, обычно не особо разговорчивый, в тот день был молчаливее обычного. После того, как мы поели, он просто сидел и, сняв очки, смотрел на неторопливое движение реки. Я не удержалась и сфотографировала его на телефон. Он вышел в профиль, глаза чуть прищурены, солнце играет в темных волосах. Я прервала молчание: — Если бы ты не прыгнул за мной, я не смогла бы сама выплыть, и мое мёртвое тело всплыло где-нибудь в этом районе. Умею я вести светские беседы. Он посмотрел на меня взглядом, который я окрестила бы «фирменный уничтожительный взгляд Леви» и сказал недовольно: — Тебе больше не о чем поговорить? — Просто я вспомнила, что самоубийц, которые прыгают с моста в городе, обычно вылавливают здесь. Течение, знаешь ли. Он стал еще мрачнее: — Довольно. Меня это не интересует. Ты жива. Заведешь разговор о своей предполагаемой смерти еще раз, и я разозлюсь. Почему-то разговоры о моей неизбежной смерти всегда его злили. Я сменила тему: — Леви, ты собираешься убить Райнера и Бертольда, когда вернешься? Я уже упоминала, что «умею» вести светские беседы? В его глазах читалась мысль, что я одну скользкую тему сменила на другую. — Да, я собираюсь убить и их, и Зика. Внутри меня шевельнулось неприятное чувство, я сказала тихо: — Понятно. Он сказал холодно: — На самом деле, тебе плевать на Бертольда. Ты добавила его в свой вопрос для прикрытия. Ты не хочешь, чтобы я убивал Бронированного. Этот идиот влюбился в тебя, и ты его жалеешь. Лучше бы Эрена пожалела. Я сделала возмущенное лицо: — При чем здесь Эрен? Никто в меня не влюблялся, не выдумывай! — Мне огласить весь список? Я сидела с опущенной головой. Когда-нибудь этот разговор должен был всплыть. Мне нужно посмотреть правде в глаза. Я подняла голову. На моем лице более не было выражения возмущения или непонимания. Только холодное спокойствие. Я сказала: — Я сама оглашу список. Эрен — ребенок. Он сам себе все придумал. У него есть Микаса. Вот на кого нужно было направить свою жажду первой юношеской влюбленности. Надеюсь, она поможет пережить ему это заблуждение. Дальше. Майк. У него комплекс доблестного рыцаря. Но я, к сожалению, не принцесса. Я ему совсем не подхожу. Он смелый, и добрый, и великодушный. А я плохая. И, наконец, Райнер. Я использовала его. Воспользовалась его уязвимостью. И это немного беспокоит меня. Я знаю, что он убийца и преступник. Но, честно говоря, я не хочу, чтобы ты его убивал. Хотя и признаю, что от моего желания тут ничего не зависит. Поэтому, не воспринимай мои слова серьезно. Когда будешь там, делай, что должен. Он выслушал молча, а потом сказал, усмехнувшись: — Все-таки ты безжалостная. Я всегда это знал. — Леви, я этого и не скрывала. Он помолчал немного, потом сказал: — Ты не закончила свой список. Я улыбнулась: — Хорошо, закончу. Ты — моя первая, единственная и настоящая любовь. И всё. Не знаю, за что ТЫ любишь меня. Но я люблю тебя просто за то, что ты есть. — Я с самого начала знал, какая ты. Но принял это. Потому что сам я намного хуже тебя. Я погладила его по руке: — Мы с тобой два сапога — пара. Потом я начала собирать рюкзак, а он вдруг сказал: — Когда я сказал, что ты не закончила список, я имел в виду не себя. Я замерла, смотря на него непонимающе: — А? — Зачем мне спрашивать про себя? Нет, я имел в виду Эрвина. Меня чуть дикий смех не пробрал. — Кого?! Да он мать родную ради своих идей продаст! Ты издеваешься надо мной, наверно! — Следи за словами. Ты о моем друге говоришь. Я сбавила тон: — Я уважаю командора Смита. И понимаю, что им двигало, когда он принимал то или иное решение. Ведь на нем лежит груз огромной ответственности. Но это не значит, что я согласна с ним. И я совершенно точно знаю, что никогда не нравилась ему, ни как человек, ни как женщина. Говоря это, я не смотрела на Леви, продолжала деловито собирать рюкзак. С виду я была спокойна, но внутри меня все кипело. Зачем всё это? О чем мы сейчас говорим? Эти люди остались по другую сторону. Зачем он меня терзает? Подняв голову, я увидела, что Леви смотрит на меня пристальным взглядом. Мое напускное спокойствие улетучилось: — Что ты смотришь? Ты сам во всем этом виноват! Ты меня сделал женщиной! Я и раньше знала, что могу привлекать к себе мужское внимание. Но мне это на хрен не нужно было! Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое, поэтому контролировала это, как могла. А теперь я не могу! Как можно пытаться задушить в себе женщину после всего, что ты сделал со мной? Нет больше моего ледяного спокойствия! Было, да всё вышло! Я продолжила, встав на ноги: — Знаешь, как приятно чувствовать холод в груди? Смотреть на всё и всех свысока? Ничего не воспринимать всерьез? А что теперь? Когда я с тобой, я счастлива по-настоящему. И я боюсь этого чувства! Поэтому попыталась сбежать от тебя, оправдываясь тем, что мешаю тебе жить. А ты какого-то хрена поперся за мной. И теперь терзаешь меня вопросами о других мужиках. Зачем? Я никогда не смогу быть ни с кем кроме тебя! А знаешь, что? Иди ты к черту, Леви Аккерман! Ненавижу тебя! Последние слова я злобно выплюнула, давясь горькими слезами. Хорошо, что берег в этой части заповедника был малопосещаемым, и не нашлось свидетелей моего гневного срыва. Я отошла к воде. Вытащила из кармана бумажный платок и начала вытирать им слезы. Леви подошёл ко мне, обнял по-хозяйски левой рукой за талию, сказал: — Это лучшее, что я от тебя слышал. Я злобно покосилась на него: — Я тебя ненавижу! Гадкий капитан! — А еще я коротышка и скотина. Совратил тебя. Сказав это, он притянул меня к себе. Я обняла его и спрятала свое лицо у него на плече. За все нужно платить. В том числе и за счастье. И моей ценой были ледяные доспехи, которые я носила последние лет двадцать, но которые пришлось отдать взамен этого мужчины. Вот так закончилась его первая неделя пребывания в моем мире. Впереди еще было целых семь дней или всего семь дней. Не знаю, много это или мало, но мы просто прожили их. Я ходила на работу, Леви продолжал свои изыскания. Пару раз мы ходили бегать. Пару раз выбирались гулять. Занимались любовью. Ели разную еду. Каждый день я готовила или заказывала что-то новое. За все время его пребывания в моем мире блюда ни разу не повторились. Я хотела, чтобы он попробовал все. Один раз я говорила с сестрой. Мы с ней переписывались в WhatsApp каждый день, но у нас было заведено правило болтать по скайпу хотя бы раз в неделю. И я ждала этого с опаской. Она знает меня, как облупленную и сразу заметит перемены. Поэтому когда она позвонила, я выбрала самый темный угол в спальне. Но даже и так, она сразу подметила и смену цвета волос, и мою усталость. Последнее я объяснила загруженностью на работе, а про волосы соврала, что просто захотелось перемен. Мне очень не понравилось врать самому близкому человеку, но… Проблема была в том, что у меня появился другой очень близкий человек, и я не знала, как ей рассказать о нем. Может, когда-нибудь потом. Один раз мы с Леви напились. Было это в тот самый день, в субботу, когда мы ездили в заповедник. По дороге домой, я спросила: — Леви, а это правда, что ты совсем не пьянеешь? — Правда. Я уже говорил тебе. — А давай напьемся! Заодно проверим твою выдержку. Нужно заметить, что за всю свою жизнь я выпила тринадцать бокалов шампанского на Новый год, начиная с того времени, когда мне исполнилось семнадцать лет, по бокалу каждый год. И все. Я не пробовала водку, вино, коньяк, мартини. Все знали меня, как непримиримую трезвенницу. Я никогда не пила на свадьбах, корпоративах и днях рождения. И умела язвительно отвечать на инсинуации типа «ты не пьешь, потому что болеешь?» или «ты нас не уважаешь?». Не знаю, почему в тот момент мне в голову пришла шальная мысль предложить такое Леви. Может, хотела увидеть его другим, сбить с него это извечное спесивое хладнокровие. Говорят, когда люди выпивают, то становятся веселыми и разговорчивыми. Веселый Леви? Звучит, как оксюморон. А вот Леви прекрасно знал о моем отношении к алкоголю, поэтому удивился моему предложению: — Зачем тебе это? Ты не умеешь пить. Такого я стерпеть не могла: — С чего ты взял, что я не умею? Может, я тебя перепью? — Это вряд ли. — А вот давай поспорим! — меня явно занесло. Мы как раз подъезжали к городу. Он спросил: — А на что поспорим? И тут я нарушила одно из своих самых твердых правил: НИКОДА НИ НА ЧТО НЕ СПОРИТЬ. — На желание? В его глазах мелькнул странный блеск: — Хорошо. Мы заехали в «Ленту». Ходя по рядам с бесконечным строем бутылок, я поняла, что совсем не разбираюсь в алкоголе. Спросила у него: — А что мы будем пить? — Ты — вино. — А ты? — Национальный напиток твоего народа. Я удивилась: — Водку что ли? Говорят, она невкусная. Он посмотрел на меня, как на глупого ребенка: — Алкоголь пьют не ради вкуса. — Ясно. Но почему тогда я буду пить вино? Водка же в два раза крепче. Получается нечестно! — Потому что я так сказал. — Ну уж нет. Я не согласна! Он предпочел сдаться: — Ладно. Мы оба будем пить вино. В итоге мы купили три разных бутылки красного вина примерно одного градуса. Дома я приготовила курицу в духовке, и мы сели ужинать. Первый бокал у меня пошел на ура. Я подумала: да это же, как сок пить. Вот только от этого «сока» немного поплыла голова. Второй бокал уже не казался похожим на сок. Я явно чувствовала на языке вкус алкоголя. Движения начали даваться с трудом. Мне нужно было контролировать себя больше обычного, чтобы выглядеть трезвой. Леви же пил вино так, как будто у него в бокале была вода. На третий бокал я уже смотрела как на врага. Леви сказал: — Кажется, тебе хватит. Я возразила: — Ничего подобного. Я абсолютно трезвая. Давай продолжим. Он вздохнул: — Как хочешь. За третьим бокалом последовал и четвертый. В ход пошла вторая бутылка. Я уже не чувствовала вкуса, пила из чистого упрямства. Мне очень не хотелось проигрывать, но я знала, что мне его не победить. Я сдалась в середине пятого бокала. Встала, опираясь на стол. Перед глазами все плыло. Появилась легкое чувство тошноты. Я не чувствовала ничего из того ради чего люди пьют: ни веселости, ни расслабления, ни удовольствия. Я чувствовала только, что плохо контролирую своё тело, и что перед глазами все плывет. Оказывается, я, действительно не умею пить. Леви тоже поднялся и взял меня под локоть: — Тебе помочь? Я выдернула руку: — Я в порядке. Мы еще не закончили. Мне нужно… — я забыла, что хотела сказать, поэтому я ткнула пальцем в сторону коридора. — Мне нужно туда. И я удалилась, стараясь твёрдо стоять на ногах. В коридоре мне пришлось опереться о стену. Я направлялась в туалет. Похоже, придётся принудительно очистить желудок. Пить алкоголь было плохой идеей. И когда же это я блевала в последний раз? Даже вспомнить не могу. Будучи обладательницей крепких нервов и луженого желудка, я с такими явлениями, как тошнота, рвота или несварение сталкивалась чрезвычайно редко. Размышляя об этом, я безуспешно пыталась открыть дверь туалета. Леви вырос рядом со мной, как призрак отца Гамлета. — Тебе нужно что-то в шкафу? — спросил он, сдвигая скользящую дверь шкафа вправо. Вот засада! Я приняла дверь шкафа в прихожей за дверь туалета! Не желая терять лицо, я сказала нагло: — Да, мне нужно было проверить куртку. Схватила первое попавшееся под руку. И этим оказался осенний пуховик. Повертев его немного, я вынесла вердикт: — Он готов к осени. Я попыталась запихнуть его назад в шкаф, но он не поддавался. Леви взял его из моих рук, вернул на место и закрыл шкаф. Я же, держась за стенку, поплелась к туалету. — Тебе помочь? — Нет, — сказала я резко. — Я еще в состоянии дойти до туалета. А ты не ходи за мной. И не подслушивай под дверью. Иди в зал. И дверь закрой! Он был на удивление послушным. Выполнил все, что я ему сказала. Ну, а я, засунув два пальца в рот, изгнала из себя выпитое и съеденное. Потом я долго стояла под душем и еще дольше начищала зубы, пытаясь избавиться от привкуса алкоголя. Последнее что помню, как я стою в коридоре, привалившись к стене, и сверлю глазами дверь спальни, не в силах доползти до нее. Леви, появившийся неизвестно откуда, берет меня на руки и несет в кровать. Я шепчу, проваливаясь в сон: — Курицу… надо… в холодильник. — Я уже все убрал. Спи. Утром я проснулась со страшной головной болью. Зачем люди пьют алкоголь? Что в этом хорошего? Это же какое-то биологическое оружие! По мне как будто танк проехал. Во рту дикая сухость, все тело ломит, глаза не могут толком смотреть на свет. Я застонала, не в силах пошевелиться. В комнате появился Леви. Выглядел он, как с картинки: свежий, только что из душа. В руке он держал стакан с водой. Помог мне сесть в кровати и поднес стакан к моим губам: — Пей. Я взяла стакан двумя руками и выпила его до дна. Не пила ничего вкуснее! — Как ты? — спросил он. — Ужасно. Не смотри на меня. И не нюхай. От меня, наверно, перегаром несет. А сам ты чем занимался? — Делал зарядку, душ принял, завтрак приготовил. Я посмотрела на него злобно. Я тут помираю с похмелья, а он зарядку делает! — Я уже говорила, что ненавижу тебя? Ты во всем виноват! Он не обратил внимания на мою вспышку гнева: — Вставай. Тебе нужно поесть. При мысли о еде у меня неприятно сжался желудок. Но, тем не менее, умывшись, я заставила себя сесть за стол. Леви приготовил яичницу, сделал тосты, налил мне крепкого чаю с сахаром и, не слушая моих возражений, заставил выпить его. Нужно признать, что после еды и питья меня отпустило. Мы уже заканчивали завтракать, когда он сказал: — Ты проиграла. Я поморщилась. Сказала враждебно: — И что? — Исполнишь мое желание. — Какое? — спросила я с подозрением. — Я посмотрел твои… фотографии в ноутбуке, — последние два слова он произнес с небольшой заминкой. Все-таки он еще не до конца привык к названиям моего мира. И кстати, с чего это он копался в моих фотографиях? Я уже хотела закатить скандал, но потом вспомнила, что с самого начала сказала ему, что он может свободно заглядывать в любой шкаф в квартире. В любую папку в компьютере. У меня не было никаких ВЕЩЕСТВЕННЫХ темных секретов. Все, что нужно было скрывать, находилось в моей ГОЛОВЕ. Я сдержалась, спросила просто: — Все фотографии? — Да. Перед мысленным взором встали мои детские фотки из разряда: мне четыре года, на мне надеты только белые труселя, сандалии и панама, защищающая от жаркого азиатского солнца, а сама я вся бронзовая от загара. — И? — А их можно как-нибудь перенести на бумагу? — Распечатать? Конечно, можно. У меня приличный принтер, он печатает даже цветные фото. — Я хочу взять с собой некоторые из них. — Ладно. Его желание оказалось вполне безобидным — все мои фотографии приличные. Но по его лицу я видела, что есть какой-то подвох. Он сказал: — Это не всё. Я хочу кое-что, чего нет в твоем ноутбуке. Твою фотографию в голом виде. Я ошарашенно заморгала. Переспросила, чтобы убедиться, что мне не послышалось: — Что, прости? — Фотография. Ты — голая. Я резко вскочила на ноги, табуретка с грохотом опрокинулась на пол. Моя реакция была спонтанной и бурной. Что о себе возомнил этот гад? Какие пакости он мне предлагает? Я кинулась к нему определенно намереваясь врезать по его наглой роже: — Извращенец!!! Но он оказался готов к этому. Перехватил мои руки и через секунду я оказалась прижата спиной к холодильнику с отведенными за голову руками. Он сказал своим обычным спокойным голосом: — Я извращенец? Потому что мне нравится смотреть на твое тело? — Одно дело смотреть, а другое — просить о таком! — А почему нет? Кажется, в твоем мире это обычное дело. Я видел странные вещи в интернете. Блядь! По каким сайтам он тут гуляет, пока меня нет? — Но я-то не такая! Он отпустил мои руки: — Знаю. Прости. Забудь об этом. Вид у него был немного понурый. Я успокоилась. Сказала себе, что мужчины устроены по-другому. Для них важна визуальная составляющая, и у них есть определенные потребности. Ведь он там будет без меня. Лучше пусть смотрит на мою фотографию, чем на какую-нибудь условную Петру. Блин. Ну и пошлости! О чем я только думаю? Я сказала вслух: — Я сделаю. — Правда? — Да. Но только попробуй помереть с этой фотографией в кармане! Я не хочу, чтобы потом твои сослуживцы обнаружили ее! Он усмехнулся: — Да. Будет смешно, если Ханджи увидит такое. — Ханджи? Я как-то больше Смита опасаюсь. Мы с ним одновременно представили, как густые брови командора лезут на лоб от увиденного безобразия. Я засмеялась, а Леви позволил себе улыбнуться уголком рта. А потом притянул меня к себе и поцеловал. Хотя прекрасно знает, что я терпеть не могу целоваться после еды, не почистив зубы. Но я спустила ему это. Кажется, у меня вошло в привычку всё ему спускать. Голое фото? И я согласилась? Ну и ситуёвина. Так закончилась наша первая неделя. Промелькнула и вторая, близился час расставания. Был вечер пятницы. Я сидела в кресле, слушала музыку на телефоне. Леви проверял свои записи. Послезавтра. Он уйдет послезавтра. Эта мысль крутилась в моей голове, но я не могла до конца постичь ее значение. Как можно представить, что в воскресенье я останусь одна? Что больше не буду просыпаться, чувствуя спиной тепло его тела? В наушниках заиграла песня Шакиры «Nada». И как так всегда получается, что музыка, которую я слушаю, резонирует с моими мыслями? Строчки лились одна за другой.… Pasa otro día sin ti No sirve de nada llegar aún más lejos Ni toda la fama, ni todo el dinero No sirve de nada si no estás conmigo Y la soledad se me clava en los huesos … Extraño tu voz Me hace falta tocarte Olerte, mirarte De espaldas al sol Acaba otro día sin ti
… Проходит ещё один день без тебя. Нет смысла добиваться большего. Вся слава и деньги Мне ни к чему, если тебя нет рядом, и одиночество колет меня изнутри. Всё ни к чему, … Я скучаю по твоему голосу, мне не хватает твоих прикосновений, Я хочу вдыхать твой аромат, смотреть на тебя… Спиной к солнцу… Завершается ещё один день без тебя.
Я дала себе слово не реветь. Но как можно не плакать, когда слышишь такое? Мне пришлось больно ущипнуть себя за руку, чтобы не зареветь. Сменилась песня, в наушники полилась мелодия «Shingetsu» японской группы «Spitz». Я вытащила наушники из телефона. Леви поднял голову, услышав музыку. Я подошла к нему и протянула руку. Он не понял: — Что? — Иди сюда. Давай потанцуем. — Я не умею танцевать. — Тебе ничего не нужно будет делать. Я прошу тебя. Он со вздохом протянул мне руку, встал с дивана. — Просто обними меня и двигайся, как я. Так мы стояли с ним, обнявшись, медленно покачиваясь под ликующие аккорды. Садящееся солнце заливало красным светом комнату. И я знала, что этот момент навсегда останется со мной. Я буду вспоминать его в самые страшные, холодные моменты своей жизни, и он будет согревать меня. Я сама не заметила, как начала плакать. Мои слезы падали ему на плечо, пропитывая серый трикотаж футболки. Он начал гладить меня по спине: — Не надо. Развела тут сырость. Его тон был довольно резким, но его прикосновения были успокоительными и нежными. — Леви, если ты будешь нужен там, то оставайся столько, сколько будет необходимо. Можешь даже совсем не возвращаться. Но обещай мне, что ты не умрешь. Пожалуйста, живи. Он сжал меня чуть не до хруста в ребрах, прошептал, опаляя дыханием мою шею: — Глупая… Я выживу и вернусь. И ты не будешь знать, как избавиться от моих приставаний. Я легко стукнула его кулаком по спине: — Сами Вы дурак, капитан. Ерунду болтаете. Субботу мы посвятили сборам. Я извлекла из шкафа рюкзак (не тот, с которым я побывала в его мире). Этот прочный, черный, матерчатый рюкзак побывал со мной во многих походах. Мы упаковали в целлофан все распечатки и записи. Хотя и он, и я были уверены, что в воде он не окажется. Когда его отряд нашел меня, я была абсолютно сухой. Потом я съездила в магазин и накупила для него разных лекарств. У меня оставалось еще одно неприятное дельце — мне нужно было сделать чертову фотографию. Я приняла душ, сделала укладку, нанесла макияж. А потом, выгнав Леви из комнаты, разделась и встала перед большим зеркалом, занимающим дверцу шкафа. Снимала на телефон, предварительно отключив на нем интернет. Все происходящее казалось мне каким-то сюром. Ведь сама-то я раньше осуждала голливудских звезд, которые хранили свои откровенные фото в Облаке, а потом изображали из себя несчастных, пострадав от своей распущенности и откровенной тупости. Сначала я никак не могла выбрать, в какой позе фотографироваться. Мне хотелось прикрыть срамные места, но потом я взяла себя в руки и сфотографировалась так, чтобы показать лицо, грудь и ноги в выгодном свете. Закончив мучительную фотосъемку, я пошла к ноутбуку распечатывать фото, предварительно отключив комп от интернета. Я вам не какая-нибудь голливудская лохушка, улик не оставлю. Распечатав фотографию, я отовсюду ее удалила. Заказчик остался доволен. Он ничего не сказал, но по его взгляду я видела, что ему понравилось увиденное. В последнюю ночь мы практически не спали. Мы занимались любовью, а потом разговаривали. А затем, отдохнув, снова любили друг друга. Уставшие, мы заснули на пару часов перед рассветом. Всю дорогу до реки мы молчали. Мне хотелось развернуть машину и увезти Леви на край земли. Погода была со мной солидарна. Небо затянули тучи. Дождя не было, но дул холодный противный ветер. На Леви была его форма разведчика. Приехав на место, мы выгрузили из багажника его привод и рюкзак. На берегу было пустынно. Когда мы пришли на скалу, я первым делом проверила, на месте ли проход. Он был там. Никуда не делся, несмотря на мои тайные надежды. Леви пристегнул привод, закинул рюкзак за плечи. Настало время прощаться. Когда я представляла себе этот момент, то думала, что буду реветь, как последняя плакса. Но вместо этого я ощутила ужасающий внутренний холод. Мои чувства как будто атрофировались. Я обняла его, сказала: — Я люблю тебя, Леви. Ты сделал меня счастливой. — Я вернусь. Потом мы поцеловались. Я с усилием прервала поцелуй, сказала дрожащими губами: — Тебе нужно идти. Мы подошли к обрыву, держась за руки. Я выпустила его ладонь. Леви кинул на меня последний взгляд и шагнул с обрыва. Он исчез, не долетев до воды каких-то полметра. Я провела несколько часов на берегу, бродя там, всматриваясь в реку. Я надеялась, что он вернется. Но в глубине души знала: только в первый раз ты возвращаешься в тот же временной отрезок, из которого прыгнул. А дальше лежала территория неизвестности. Пару раз я подходила к обрыву, намереваясь прыгнуть, но останавливала себя. Я не знаю, в какое время попаду. Вдруг я окажусь там, где Леви меня не узнает? В его прошлом? Для меня это будет равносильно смерти. Смотреть в его глаза и понимать, что я ничего не значу для него. Нет. Я буду дожидаться его в своем мире. Он дал слово, и я ему верю. Проход всё еще здесь, и мне остается только надеяться, что он не закроется, и что Леви, попытавшись вернуться, попадет в мое время, а не во времена освоения Ермаком Сибири. Упали первые капли дождя. Мне пришлось вернуться к машине, не было смысла дальше торчать на берегу. Я завела машину, и детка успокоительно заурчала. Я ехала домой, дворники разгоняли потоки воды, заливающие лобовое стекло — небольшой дождь стремительно превратился в ливень. Внутри меня не было ничего, кроме пустоты и холода. Казалось, что бескрайние просторы вечно холодной Антарктики нашли внутри меня убежище. Квартира встретила меня тишиной. Казалось, в ней еще витает дух Леви, но я знала, что выдаю желаемое за действительное. На диване лежала серая футболка, в которой он ходил дома. Я зарылась в нее лицом. Она пахла им. Я хотела бы заплакать, выть от горя. Думаю, это принесло бы мне облегчение. Но из моих глаз не упало ни слезинки. Я окаменела. Внутренний голос прошептал: И снова остались только мы с тобой. Я пошла в спальню, захватив с собой футболку Леви. Раздевшись, я легла с той стороны, где он спал. Подушка тоже пахла им. Прижав к себе футболку, я свернулась под одеялом. Интересно, сколько боли может вынести человек? Не физической. Как долго я смогу выносить это чувство потери, которое вцепилось когтями в мое сердце и радостно терзает его? Я закрыла глаза. Я была одна.