***
Как и планировал Эонвэ, кольцо сомкнулось вокруг Ангбанда, но войско тьмы еще не было до конца разбито. Многие балроги были убиты, но некоторые спаслись и затаились на долгие столетия в самых недрах земли, набираясь сил у родной огненной стихии, и не стоило списывать их со счетов, ведь пока Мелькор не был побежден, всем погибшим майар могли помочь вернуть физический облик, а спрятавшиеся могли восстановившись, вернуться к своему господину. Наибольшие потери несли орки, но их особо не ценили из-за их огромного количества и скорости размножения. Так же светлые подозревали, что Мелькор просто так не сдастся и у него ещё припрятан туз в рукаве. Никто не знал, что таится в глубоких и настолько тёмных подземельях Ангбанда, что свет не проникал туда, и на что оно способно. Обе сторны понимали, что до конца конфликта, в будущем, названного уцелевшими эльфами Войной Гнева, близок. Светлые были рады, что скоро частые кровавые бои, бесчисленные потери и всяческого рода лишения прекратятся, и настанет мирное время, когда каждый сможет не беспокоиться за жизни своих близких во время очередного сражения, и каждому найдется своё место под солнцем. Несомненно они осознавали, что Арде долго придётся залечивать раны, нанесённые этой войной, но время исцеляет всё, и когда-нибудь ужас пережитого покинет Средиземье, уступая место долгожданному спокойствию и воцаряющимуся миру, а его след растворится в памяти будущих поколений, не знающих горестей и ужасов войны. Тёмные же беспокоились о своей судьбе в дальнейшем, ибо не знали, что ждёт их в ближайшем будущем, и как распорядятся валар их жизнями. Многие из них были причастны к убийствам, разорениям городов, распусканию слухов и сеянью раздора меж эльфов, но всё это было сделано, чтобы добиться исполнения своих мечт и надежд, ущемляемых валар и эльфами, это было всего лишь нежеланием мириться с уготовленными им ограничениями, выставленными светом и самим Эру. В отличие от своих врагов, тёмные были готовы сражаться за свое видение мира даже с самим создателем, не думая о каре и смерти, которые могли в любой момент настичь их. И Тьма даровала своим слугам свободу, необремененную моралью и нравственностью волю творить, что вздумается, достигая желаемого любыми путями на их усмотрение, требуя взамен лишь служения и следования малым правилам, становясь стилем жизни. Она оберегала своих последователей, словно мать, но не ограничивала ни в чём, открывая горизонты перспектив, вариантов действий и жизненных путей, скрытых от светлых, которые не принимали такой стиль жизни, считая это искажением истин, придуманных их великим создателем. Светлые не желали принимать альтернативных мышлений и взглядов, желая, чтобы всё было правильно лишь с их точки зрения и никак больше, разделяя мир на черное и белое, на свет и тьму, считая свет, счастье и трудолюбие единственным верным путём, не осознавая, что невозможно жить тодько на вдохе, ибо всем необходим и выдох. Что без одного не может быть и второго, и путь только на вдохе так же ведёт к гибели. Лишь немногие из мудрейших понимали, что Свет и Тьма—части одного целого, и без одного не сможет существовать и второе. Без Света не будет Тьмы, а без Тьмы—Света. Если есть Солнце, то есть и тень, если есть небо, то есть и недра земли. Эти два понятия, воплощающиеся во всём нераздельно связаны, и уничтожить совсем одно из них невозможно.***
Майрон понял, что время действовать настало, так как других вариантов уже не осталось, и без отчаянных мер крепость падет со дня на день, не выдержав продолжения осады войск светлых. Он догадывался о планах Эонвэ и валар, не желая допускать их осуществления, ибо они рушили весь миропорядок и мечты в голове Майрона, являясь их противоположностью, а главное угрожвая его единственной и самой дорогой привязанности в Арде. Разумеется Артано тоже хотел мира, но не того абсолютно светлого, как в планах валар, нет. Майрон имел своё представление о мире, и являясь духом порядка, он много знал об устройстве Эа, и разные части замысла Эру об его создании были открыты тёмному майа. Найдя и доработав старое заклинание по передачи энергии, написанное ещё до пробуждения эльфов и эпохи древ, Артано старался копить свои силы для тяжёлого и долгого ритуала, который скорее всего будет его последним колдовством в этом покинутом Эру мире. Процесс обещал быть не из приятных, но моральной силы и решимости тёмного майа было достаточно, ибо его стремление спасти своего вала было столь велико и сильно, что он был готов расстатся со своим бессмертием в любой момент, если бы это помогло его господину и исполнило их общие замыслы и мечты. Собственно это и предстояло сделать. Несомненно их идеи отличались, но было в них и много сходств, а истинная любовь помогала им мириться с недостатками друг друга и принимать свою половинку такой, какая она есть. Это была та самая любовь, которой Эру наделил своих первых созданий. И эльфы, и валар могли по-настоящему влюблятся лишь раз в жизни. Это и была та самая любовь, в сильнейшем её проявлении, способная приодолеть любые трудности, даруя силу и решимость влюбленным. Майрон спешно начал приготовления к обряду. Проведя несколько часов в кузне, прилагая неимоверное усердие, он выковал специальный ритуальный кинжал, с помощью которого он должен был нарушить целостность феа, для передачи оставшейся после первой части обряда энергии жизни, которую невозможно было передать одной колдовской песнью, так как она высвобождалась лишь перед развоплощением, чаще всего сопровождаемого сильными повреждениями хроа. Сущность художника и перфекциониста в Майроне не утихала даже в такое время, поэтому кинжал получился неимоверно прекрасным, как и большинство творений великого кузнеца. Его почти белоснежное, изогнутое, но без единого зубца лезвие с изящной гравировкой на тёмном наречии, сверкая, ярко контрастировало с тёмной рукоятью, украженной серебром, известным своими магическими свойствами и обсидианом. Вокруг алого камня в виде багрового ока на стыке лезвия и рукояти, обвивался длинный, серебряный с вкраплениями белого золота хвост небольшого крылатого дракона, воссидавшего на заострённом краю рукоятки кинжала. Глаза дракона, выполненные из насыщенно красного, но при этом прозрачного рубина высшей пробы, сверкали на свету будто живые. Мелкая, тёмная чешуя, тончайшей работы была местами обрамлена крошечными камешками обсидиана. Сильные лапы крепко держались за рукоять кинжала. Когти дракона, сделанные из белого золота, венчающие каждый палец, надёжно вцепились в серебрянную поверхнось. Так же все произведение прионизывала едва заметная, тонкая жилка в виде струйки лавы, исписанная рунами, усиваливающими заклинаниями и действие ритуала. Но больше всего в прекрасном изделии выделялись черные крылья дракона, расправленные в разные стороны, будто ловящие порывы ветра. Зачаровав кинжал мощной магией, Майрон выкововал для Мелькора не менее прекрасное кольцо, вложив в него часть своих сил, чтобы хоть немного упростить и без того сложный ритуал. Оно тоже было серебряным, ибо серебро идеально подходило тёмному вала, украшенным обсидианом, принявшим форму гор вокруг крепости. Тёмные, неровные, угловатые выступы "горного хребта" гармонировали с идеально выправленным кольцом, совмещая в себе, казавшееся несочитаемым. Прямо как Мелькор. Оно должно было идеально подойти будущему владельцу, как прощальный подарок... Когда же подготовка была завершена, Майрон собравшись с мыслями, отправился к жерлу Тангородрима, поближе к своей стихии, питавшей его энергией. По пути, поднимаясь к вершине, тёмный майа в задумчивости рассматривал тёмные пики вулкана, его неровные, крутые склоны из тёмной породы и возвышавшиеся неподалёку своды Ангбанда. Внезапно на Артано нахлынула тоска по родному вала, которого он обязан спасти любой ценой. В голове перемешались мысли и чувства, причиняя неимоверную моральную боль. На сердце стало тяжело, а к горлу подступил ком. Казалось сейчас Майрон осознал всю безысходность и печальность своей судьбы, но пересилив себя и отбросив все сомнения, восстанавливая потерянное спокойствие, Гортхаур твёрдо решил пройти свой нелегкий путь до конца ради победы, ради своего Господина, ради Мелькора.***
Не один Майрон понял безвыходность нынешнего положения. Мелькор уже искал своего возлюбленного, чтобы отдать ему приказ бежать и спрятаться в густых, непроходимых лесах Средиземья, чтобы светлые не нашли его. Тёмный вала шёл по мрачным коридорам, с редкими маленькими окнами, свозь которые почти не проникал свет, пол и стены которых были выложенные чёрными кирпичами, освещаемыми множеством факелов. Он прокручивал в голове заранее приготовленную речь, так как знал, что Майрону не понравится его приказ и нужны были весомые аргументы, чтобы убедить его подчиниться. Весь прошлый вечер Властелин тьмы долго думал, вспоминая и подбирая нужные слова, которых казалось стало так мало, и все они были слишком сухими и безэмоциональными для такого важного разговора. Закончив обдумывать свою речь, вала заснул лишь под утро, так и не дождавшись Майрона, пропадавшего уже несколько часов в кузне. Но на утро в кузне Артано не обнаружился, и вот сейчас уже несколько часов Мелькор бродил по крепости, обыскивая каждый уголок, каждую комнатку, но так и не нашёл своего майа. Поняв, что Майрона в крепости нет, Мелькор отправился туда, где его слуга часто размышлял о бытие и набирался сил, туда где Артано казалось воссоединялся с родной стихией. Мелькор поднимался по узкой, закрученной лестнице к вершине, величественно возвышающегося над безжизненной снежной пустыней Тангородрима. За последние часы древний вулкан как будто ожил. Он выпускал облака седого пепла высоко в небо, создавая темную тучу, закрывающую остатки солнца, в его недрах что-то протяжно гремело и шипело, а высоко вверху виднелось едва заметное свечение лавы, поднявшейся к самому краю. Снег над вулканом, смешиваясь с пеплом и искрами становился едким и серым, приземляясь и оставляя грязные следы на земле или одежде, из-за чего и без того черная порода Тангородрима становилась ещё мрачнее. Выдолбленная в склоне вулкана лестница медленно кончалась, поднимая тёмного вала на высоту, с которой открывался удивительный вид на крепость и пустыню, усеянную "последствиями" недавнего сражения. Добравшись до вершины, Мелькор осмотрелся,и взору его предстал пейзаж, окутанный тенью. Черные склоны вулкана были пронизаны "венами" лавы, озаряющими его желтоватым свечением. Такое сочитание черного и светящегося-красного создавало удевительную картину, поражающую своей необычностью, но в тоже время гармоничностью. Небо над вулканом было полностью окутано черными тучами пепла, не пропускающими ни малейшего лучика, погружая всё вокруг во тьму, которую нарушало лишь свечение лавы в жерле. На самом краю кратера стояла стройная, высокая фигура, облаченая в просторные одеяния из ало-черного шёлка и бархата. Чёрный плащ с меховым капюшоном из волчьей шерсти картинно развивался на ветру, царившем на такой высоте. Несмотря на то, что фигура стояла спиной к Мелькору, он мгновенно, с полувзгляда узнал родные очертания столь знакомого силуэта, который видел каждый день в крепости и к которому так привязался. Майрон стоял подняв руки в длинных рукавах, очерчивая в воздухе какие-то символы и пел устращающе-мрачную и печальную колдовскую песнь, ноты которой разносились над вулканом, разрывая зловещую тишину и перебивая протяжные завывания ветра и шипение недр чёрной, проснувшейся ото сна горы. Темп был спокойным, но неумолимым и уверенным, заставляя вулкан содрогаться и передавать свою природную энергию умелому, сильному майа огня, продолжающему петь. Некоторое время, замерев словно в трансе, Мелькор наблюдал за своим слугой, с головой погрузившимся в тёмный ритуал. Его медно-рыжие волосы, местами отражающие лаву, принимая её отблеск и окрашиваясь красным золотом, развевались на ветру, то подхватываемые, то бросаемые воздушными потоками, которые доносили их свежий, слегка горький аромат до Мятежного. Когда майа слегка повенул голову, тёмный вала смог рассмотреть его глаза. Обычно светло-янтарные, они приобрели рубиново-цетриновый оттенок, становясь темнее, но оставаясь жёлтыми. И без того кошачие зрачки сузились, почти исчезнув. Обычно едва заметное свечение его больших, выразительных, но спокойных и слегка надменно прикрытых глаз стало ярче, исходя как будто из самого огненного феа майа и отражая его глубоко потаённую силу. Майрон был похож на первозданный огонь, спокойный и непоколебимый, но яростный и безжалостный в своей глубокой, многогранной сущности. Вокруг него уплотнилось свечение, окутывая майа золотистым сиянием. Как только Майрон допел первую часть заклинания, золотое сияние мощной волной нахлынуло на Мелькора, окутывая и буквально впитываясь в него, проникая в каждую клеточку и сливаясь с его феа. Поглотив за считаные секунды огромный объём энергии, Мелькор, запыхавшись осел на землю. Переведя дыхание он поднялся на ноги и взволнованно взглягул в сторону Артано, не понимая, что произошло и находясь в замешательстве, которое почти полностью развеялось, едва тёмный вала вгляделся в силуэт своего возлюбленного, свечение вокруг которого уже не было, а сам майа выглядел обессиленным и покачиваясь старался удержать равновесие. Из его носа стекала тонкая струйка крови, пересекая узкое лицо от ровного носа до подбородка. —Что это было?—удивленно спросил Мелькор, уже выровнявший дыхание. В его голосе слышалось несвойственное его речи волнение, которое он тщательно пытался скрыть, но не мог. Он пристально смотрел на Артано.—Майрон ты ... —Со мной всё в порядке. Это всего лишь последствия обряда.—проговорил Аулендил, вытирая алую жидкость с лица.— Я думаю Вы и сами догадываетесь,—тихо ответил майа,—это заклятие передачи энергии. —Невозможно! Ты не мог передать такой объём одним обычным заклинанием! —Кто сказал, что оно было обычным ?—перебил наставника Майрон, тяжело и сбивчево дыша.— Я долго его дорабатывал,—его голос становился всё слабее.—Теперь я смогу спасти вас. Если я передам вам все свои силы, то вы одолеете светлых, и мы выиграем эту войну. Вы— воплощение моих надежд и ради Вас я готов на всё. —Майрон, не смей играть в героя ! Если ты отдашь мне всю свою энергию, то можешь расщипить своё феа и никогда не сможешь воплотиться вновь, а может даже исчезнешь!— не веря в услышанное, Мелькор пытался достучаться до своего майа. —Я знаю все риски, Владыка. Я же сам разрабатывал этот обряд.—совсем слабо, с нотками задумчивости ответил Тху.—Я готов к последствиям. Большая часть ритуала завершена. Осталось немного. Несмотря на тихий, почти шелестящий голос Саурона, эти слова отдавались невыносимо громким, причиняющим боль эхом в голове Мелькора. —МАЙРОН, НЕТ! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ... ОСТАНОВИСЬ!— успел выкрикнуть тёмный вала, в панике теряя слова. —Поздно, — краткий ответ, вонзившийся в сердце словно нож, за которым последовала добрая, почти светлая улыбка, так давно потерявшаяся во тьме, окутывавшей военачальника крепости, спрятанная за тысячами масок лживых эмоцый. Та самая, улыбка ещё наивного майа из Валинора, которая так полюбилась тёмному вала. После Майрон продолжил петь. Петь грустно, но уверенно, без сомнений и пути назад. Ноты складывались в зловещую песнь тёмных чар, которая впрочем длилась недолго. Допев, Артано выхватил из ножен новый, прекрасный в своей искусности ритуальный кинжал и глубоко вонзил его в свою грудь, прежде чем Мелькор успел опомниться. Багрово-чёрная кровь хлынула из раны мощным потоком, образуя пятно на дорогой одежде. Майрон покачнулся от дуновения ветра, глотая ртом воздух, и упал на камни вулкана. Словно вышедший из транса, к нему в мгновение ока подлетел Владыка тьмы и аккурано перевернув майа на спину, уложил его к себе на колени, бережно приподнимая голову. Майрон не мог дышать, захлебываясь собственной кровью, стекавшей из его рта , и пропитавшей руны в лававых "жилах" кинжала, которые начали светиться, жадно впитывая жидкость. Тёмный майа хрипел, булькая кровью. Каждый вздох сопровождался неимоверной, рвущей болью в груди. Рана, вокруг которой распустился алый цветок, жгла огнём, но сейчас Артано было всё равно на боль. Он лишь искал в себе силы завершить обряд. Мелькор испуганно и нежно прижимал к груди своего возлюбленного, боясь неловким движением причинить новую боль. Он не знал, что делать . Впервые в жизни не знал, поэтому просто с ужасом смотрел, как последняя жизненная сила, медленно покидая тело Майорана, перетекала к нему. Артано закашлял, пачкая чёрные одежды своего Господина кровью и орошая ей вулканическую породу . —Тише, тише... не делай резких движений—шептал тёмный вала, успокаивая скорее себя, чем Саурона. Майрон, непрерывно глядя в бездну чёрных глаз, засунул руку, унизанную золотыми безделушками в карман и достал от туда удивительно прекрасное кольцо, надевая его на палец Мелькора. —Это прощальный подарок . Туда я тоже заключил свою силу и зачаровал его.—шелестящим, угасающим голосом проговорил майа. —Нет. Не смей прощаться! В ответ снова последовала слабая, теплая улыбка. —Осталось совсем немного... Не волнуйтесь, скоро мне не будет больно.—Саурон, задыхаясь содрогнулся от кашля, выплевывая новые алые сгустки.—Главное ты победишь, и светлые не пленят тебя вновь... —Зачем мне нужна эта победа, если ты исчезнешь?! —Не печальтесь, Владыка. Я всегда буду с вами, вместе с переданной энергией. Я буду частью вас.— Майрон снова постарался вдохнуть,— Я так благодарен за те моменты счастья рядом с вами. Я никогда их не забуду. Вы стали моей единственной надеждой в этом лицемерном мире, воплощением моих мечт. Наконец-то я не буду прятаться и спасу вас. Не дам им сокрушить вас и вновь причинить боль.—Майрон медленно убрал окроваленную руку с рукояти кинжала и протянул её к лицу тёмного вала, окрашивая его щеку ало—черным, —Я люблю вас, всей своей чёрной душой люблю. Жаль, что я так редко говорил это вслух... —Майрон, я тоже люблю тебя. Ты пробудил в моём , как казалось всем, каменном сердце негасимую искру. Я обещаю. Я найду способ вернуть тебя, даже если мне придется спорить с самим Эру... Я... Не успел Мелькор договорить, как рука, нежно прижимавшаяся к его щеке, обессиленно упала на окровавленую грудь. Как будто ещё живые, цитриновые глаза расфокусировано смотрели в небо, слегка прикрытые тяжёлыми веками. На фарфорово бледной коже, яркими пятнами выделялись багровые пятна крови и посиневшие губы, застывшие во всё той же теплой улыбке. На потерявших блеск волосах, перепачканных алой жидкостью, местами белела седина. Мелькор в растерянности и отчаянии сидел в луже крови, прижимая к себе уже остывающее тело. По его щекам катились слёзы, которых ещё ни разу не видела Арда. Слёзы полные боли. Тело Майрона начало сиять белыми, последними остатками жизненной энергии, а затем, вспыхнув ослепительным белым блеском исчезло, а свет притянулся к Мелькору, поглощаемый его феа. От горя и отчаяния Владыка тьмы издал негромкий, но пробирающий до костей вопль боли и скорби, одиноко сидя на вершине Тангородрима, перепачкавшийся в крови любимого, держа в руке ритуальный кинжал с застывшей кровью и ещё светящимися рунами, а на пальце его было надето кольцо— прощальный подарок.