Amnesty

Время, проведенное здесь, обещало быть очень скучным, так что Майкл всё же не против был завести здесь новых знакомых. Он устал от вереницы безымянных людей с расплывшимися лицами. — Хэх, а на меня как-то скинули с сотню раненых! — добавил он, когда стихла предыдущая история. — Я и штук десять санитаров, которые ни черта не умеют толком. Ни операций никаких, ничего. А я что, хирургом никогда не был, что делать оставалось? Но посиделки у костра быстро наскучили. Фассбендер никогда не любил много болтать, ему пятнадцатиминутного разговора хватало на ближайшие сутки. Но даже слушать стало скучно. Солдаты чужого отряда уже принимали его за своего, да и неудивительно это, война всех объединяет, так что Майкл, решив проветриться, кинул короткий взгляд на часы. Сидящий рядом Джим давно спрятал нож в голенище сапога и теперь молча сидел с закрытыми глазами, наклонившись вперёд и упираясь локтями в колени. Фассбендер решился хлопнуть его по плечу. — Джим, да? Слушай, Джим, ты сейчас заснешь и в костёр свалишься. Иди-ка ты в кроватку, парень, я сам командира сменю. На него странно посмотрели. Как на немецкого засланца. Что неудивительно, да вот только Майкл им не был, а Джим сначала из-под лба осматривал его с минуту, а затем согласился. Фассбендер облегчённо выдохнул, поджимая губы в улыбке. Нужное место он нашёл быстро и, осторожно обходя хрустящие ветки, стараясь не шуметь одеждой и даже не дыша почти, приблизился со спины к командиру двенадцатого. Джеймс держал на коленях винтовку и медленно обводил взглядом местность. Здесь было красиво, хорошо… если бы не война. Голоса в лагере скоро стихли, большинство солдат разошлись по своим палаткам, даже в блиндаже потух свет. Лишь костры остались гореть среди высоких сосен. В тишине осторожные шаги за спиной капитан услышал сразу, но виду не подавал до самого конца, только крепче сжимая оружие в руках. Джим бы так не крался. Майкл подошёл со спины, и шутки с дулом в затылок были бы слишком жестокими, посему он в тишине коснулся чужого плеча и… моментально был перехвачен за руку, а затем броском через плечо отправлен на землю, — чтоб неповадно было. Макэвой сразу же поднялся, выхватывая из сапога нож и упираясь коленом в солнечное сплетение парня, прижимая винтовку к его груди и приставляя к горлу своего нового знакомого лезвие. Застыл, внимательно глядя в серые глаза и только спустя несколько секунд произнес: — Хочешь испортить о себе мнение, солдат? Ты осторожнее, в следующий раз выстрелю не глядя, — несмотря на недавний разговор по душам и теплую атмосферу при первой встрече, Джеймс был полностью серьёзен и явно раздражён, всем своим видом показывая, что такое легкомысленное поведение не одобряет. Но Майкл, поваленный на лопатки, не слишком испугался. Если бы Макэвой убивал каждого, кто его напугал, — не был бы командиром. И на удивление легко было рядом с Джеймсом. Парень не очень-то боялся за свою жизнь — ему уже было плевать и некуда возвращаться, но инстинкт самосохранения брал своё. А сейчас, с лезвием у горла, под взглядом холодных глаз — даже сердце не сбилось с ритма. Ему сейчас так спокойно, как никогда. И это немного пугало. Поэтому Майкл только смеётся и даже не пытается выбраться из-под лезвия. Джеймс отпускает его сам. — Ну как же, мне ещё нацистов убивать, — он подмигивает, наконец поднимаясь на ноги, и объясняется: — Джим засыпал над костром, так что я пришёл вместо него. Мы же тут все в одной бочке, верно? Сбросив с плеча винтовку, парень садится рядом с местом Джеймса, выжидающе глядя на командира. Его могла ждать выволочка за нарушение субординации, но здесь смешалось всё и вся, так что Майкл особо не переживал. Джеймс тоже решил радикальных мер не принимать пока. Бойцы ему нужны, а этот ещё и такой бесстрашный.  — Сто седьмой отряд, говоришь? — переспросил капитан, садясь обратно на свое место и опираясь спиной о грубый ствол дерева. — Твои тебя искать-то не будут или ты в самоволку пошёл? Майкл беспечно улыбнулся, выпуская из рук оружие. Сейчас в нём не было нужды. То, что лёд между ними хоть немного растаял — не могло не радовать. — Сто седьмой остался на полях, — улыбка стала скорее ностальгической. — Вернулись я, да ещё парочку ребят. Они разбрелись кто куда, так что вряд ли меня хватятся посреди ночи. Он пожал плечами, наблюдая за реакцией Джеймса. Тот заметно поник. — А ты? Почему ты пошёл сюда? Это же не приказ начальства, а? Сразу было видно, что Джеймс не простой командир. Он, скорее всего, уже потерял когда-то команду — слишком бережно, по-отечески относится к солдатам. Было бы интересно услышать его историю, но Майкл решает, что пока не хочет этого. Да и не расскажет ему об этом Джеймс. Сейчас, во всяком случае. Макэвой переводит дыхание после довольно длинной паузы, и достаёт из внутреннего кармана кителя спички и недокуренную сигарету, поспешив затянуться. — Война забросила, начальство тут уже почти не играет роли, веришь? — он выдыхает в сторону дым и протягивает Фассбендеру помятую пачку с самокрутками. Майкл пожимает плечами, принимая, хоть и сложно было назвать это нормальными сигаретами. До войны он вообще не курил. Это было плохой привычкой, потому что временами без сигареты ничего не хотелось. Но ему было настолько плевать. Макэвой проследил молча, а затем поджал губы в улыбке и снова произнёс: — Раз всё так сложилось — принимаю тебя в свой отряд, только не пугай моих ребят, они не такие спокойные и отходчивые как я. — Вот уж спасибо, — Майкл криво ухмыляется на это. — Я тоже нервный. Так что постараюсь больше не… пугать… Он долгим взглядом смотрит на сигарету в руках, и задумчиво тянет:  — Я раньше не курил. Теперь, знаешь, смотрю на парней, а они так лихо их крутят. Понятия не имею, откуда такая ловкость рук. Он вспоминает Карла — ирландский мигрант, парнишка двадцати трёх лет, которого волей случая забросило на войну, из его отряда. Майкл особенно хорошо его запомнил, потому что нашёл его труп первым. Жалко было парня, он был хорошим картёжником и хотел стать фокусником. А ещё его в Лондоне ждала невеста. Карл всегда рассказывал о ней с особым теплом. Майкл снова задумался, какая же всё-таки история была у Джеймса, с виду молодого, но очень уставшего. — Здесь тяжело найти достойные сигареты, — пожал плечами капитан, скосив глаза на место, где расположился их лагерь. Костёр тлел, всё было спокойно, так что он вполголоса продолжил: — А вот заядлый курильщик — каждый третий. Так что ловкость рук от ломки. Учатся так быстро, когда припечёт. Джеймс снова улыбнулся. Его правда моментально расслабила беседа с Майклом. — Кто-то умел ещё до войны, здесь такие в почёте. Но это не очень сложно. Парень сел удобнее, слегка обернувшись к Фассбендеру, чтоб тот видел хорошо его руки, и достал из внутреннего нагрудного кармана кителя пакет с табаком и аккуратно сложенные маленькие листы папиросной бумаги. Взяв несколько грамм табака пальцами, он легко сформировал из него грудку и разместил на бумаге, тут же ловко скручивая её и загибая один конец. — Наловчишься, — и Джеймс снова улыбнулся. Всё же, пара сигарет, — и нервы уже не так шалят. Майкл внимательно, хоть и без особого интереса наблюдал за этим. Ему не было никакой особой пользы от скручивания косяков, не такой уж он и курильщик. Но приятно было, что его решили учить. Тем более, так любезно. Да и руки у Джеймса были очень красивыми. Майкл знает, что к делу это не относится, но… Он про себя усмехается этим вечно заготовленным листам и горстке табака, благодарно кивает и принимает это в свои ладони. Но, конечно, так красиво и быстро у Майкла не получается. С непривычки, он хоть и старается работать медленно и осторожно, всё равно у него не очень выходит. — Знаешь ли… Не моего поля ягоды, — признаётся Майкл и пытается прикурить только что сделанную сигарету. Она исправно загорается, но тонкая папиросная бумага так и норовит разойтись под дрожащими от ночной прохлады пальцами. Майкл как-то сразу мрачнеет. — Это плохой знак, да? — он затягивается глубоко, до кашля, смотрит в небо. — То, что все мы здесь. Сколько здесь полков? Сколько ребят осталось? — он не отвечает на свои же вопросы, но ответа и не требует. — Если дела наши ухудшатся, то мы либо будем отступать домой… либо станем пушечным мясом. Сама армия существует в качестве пушечного мяса. Я верно думаю, командир? Макэвой поднимает на него глаза, и Майкл сразу замолкает. Где-то отдалённо, наверное, капитан понимает, что Фассбендер частично прав, но не имеет права признать это. Они ведь часто даже не в состоянии правильно оценить свои силы и силы противника. Джеймс всегда старается верить в лучшее и своим ребятам это внушает, но слишком сложно удерживать эту веру на войне. — Нам есть за что умирать. А если сможем выгнать немцев — война вскоре закончится, — Джеймс иногда удивляется собственному оптимизму, но за много лет войны ситуация на фронтах впервые относительно стабилизируется. Скоро прибудут корабли, отряды эвакуируют и, возможно, если так и дальше пойдёт — они больше не вернутся сюда. — За кого умирать — наше дело, но это только самообман, — слишком резко отвечает Майкл и морщится в отвращении к своим же словам. — Нас же не спрашивал никто, — почти ласково продолжает он. — Знаешь, сколько всех этих ребят просто не готовы? Знаешь. Лучше меня знаешь. А это место… — он лениво кивнул на берег. — Это просто идеальная мишень и чудесная ловушка. Пойди что-то не так, — и мы похоронены здесь. Да, Майкл умел нагонять тоску, когда хотел. Он совсем не собирался обезнадёживать командира, но ему просто хотелось узнать правду. Насколько отвратительно то, во что они ввязались? Джеймс не казался больше спокойным, и это была заслуга Фассбендера, хотя и видно было, что старался ему не поддаваться. Да, он ведь капитан, ему… нельзя. Но думал ли он об этом уже? Думал ли о том, что их начальство, возможно, куда хуже, чем о них говорят? Думал ли о том, что может остаться прямо тут, в этой гавани навсегда? Наверняка думал. Все они думают об этом. Не здесь — так в следующей, это неизбежно. Но, если очень сильно повезёт, то можно и домой вернуться. Но Майклу не повезёт, потому что дома у него нет. Они молчали долго, Майкл даже успел пожалеть, что начал этот разговор. Не много толку обсуждать то, что уже произошло, происходит, гадать о том, что уготовано. Но Макэвой всё-таки не поддался. Опять же, не был бы командиром. — Я знаю. Но если мы с тобой выживем и выиграем эту войну — позволь мне сломать тебе что-нибудь на память о нашем разговоре, — заканчивая бессмысленный диалог, произносит Джеймс, переводя взгляд на солдата и почти доброжелательно улыбаясь ему. Это даже заставляло чувствовать себя неловко. Майкл смотрит нежно, устало и с болью в уголках рта, и улыбается почти ласково, как смертник. — Договорились, — кивает он, скрывая дрожащие пальцы в карманах брюк. Он не собирается возвращаться с войны. Ему некуда возвращаться и незачем. Но Джеймсу-то этого знать не обязательно, никому не обязательно. Он сам, он сам разберётся с этим, он отомстит, и если каким-то чудом доживёт до конца войны — подставится под пулю или накроет собой гранату. Чтобы хотя бы его смерть не была бессмысленной. — Прости, начальник, я пессимист, — усмехается по-пьяному горько парень. — Но ты не бойся, я буду молчать. Джеймс смягчается, хотя и понятно, что говорить о подобном со своими солдатами Фассбендеру не позволит. Но он всё ещё не против убрать напряжение из их диалога. Достав из кармана брюк флягу, протягивает её парню. — Держи вот, как-никак, а теплее будет. Фассбендер кивает благодарно, принимает окоченевшими пальцами металлическую, простую и помятую, флягу, жадно делает пару глотков. Пойло обжигает горло и Майкл морщится, горбится, едва сдерживая порыв сплюнуть: — Да ну командир, мать твою, что это за мерзость?! — он звучит возмущённо, но всё же смеётся, щурясь почти весело. — Господи, никакого вкуса… показал бы тебе нормальную выпивку, — объявляет уже чуточку захмелевший от холода и неразбавленной бодяги Майкл. Капитан выглядит возмущённым. На войне, да таким привередливым оставаться? Британец что ли? Что ж, учить Фассбендер собрался не того. — Никакого вкуса, значит? Ты откуда такой взялся? — Ирландия, — растягивает губы в улыбке Фассбендер, надеясь, что правильно понял вопрос. А если и не правильно, то, что ж, ему приятно познакомиться. Макэвой почти смеётся и понимающе кивает. — Всё ясно. Ну что ж... тогда удивишь меня по возвращении, солдат.