Amnesty

      Третье утро не на войне было таким же непривычно спокойным. Настолько, что Майкл проснулся едва ли не к полудню, и ещё несколько минут молча лежал, пялясь в потолок и чувствуя, как болит лицо. Из кухни пахло вкусным завтраком, а ещё очень хотелось увидеть Джеймса после вчерашнего. Майклу никогда не было одновременно так смешно от происходящего и так грустно. Впрочем, он оставил выбор за Джеймсом и Джеймс его сделал не просто так. Майкл ему полностью доверяет. Но всё ещё может припоминать это и неловко шутить. — Доброе утро, кэп, — он помахал рукой стоявшему на кухне Макэвою, опираясь плечом о двери. — Привет. О, намного лучше выглядишь, — заметил парень, убирая сковороду с огня. Благо, у Эмили руки золотые, облегчила угрызения совести Джеймсу (во всяком случае, он уже не выглядел таким виноватым) и страдания Фассбендеру. — Садись, сегодня, увы, в роли шеф-повара я. Майкл ухмыляется и послушно садится за стол, наблюдая за готовкой и мысленно радуясь, что всё налаживается с командиром. Он уже даже не злится. — Я сегодня домой, хочу увидеть мать. Давай со мной? — предлагает Джеймс, ставя перед парнем тарелку с омлетом и садясь напротив за стол. — Перспектива остаться с Эмили, конечно, лучше… — Да куда я денусь? — улыбаясь широко, перебивает Майкл, а затем кивает, притягивая к себе завтрак. — Сам взялся за меня, а теперь бросишь? Джеймс расплывается в улыбке и кивает понимающе. Их дальнейший разговор оказывается лёгким и непринуждённым, как это всегда выходило у них с момента знакомства. Но потом возвращается Эмили, отчего-то в середине смены, вся взволнованная, а Майкл отчетливо ощущает липкую, холодную тревогу. — Говорят о самолётах и обстреле где-то рядом с Лондоном, Джеймс, ты сегодня не можешь ехать, — сразу же предупреждает девушка. Но Макэвой бледнеет, не успевает она закончить фразу, и быстро поднимается из-за стола. Эмили вздрагивает и преграждает путь. — Джеймс, прошу тебя, о ситуации ничего не известно! — Именно поэтому я должен поехать сейчас, Эмили. Майкл просто молча слушает их разговор, сразу стихнув и побледнев. Он хорошо знал эту ситуацию, слишком хорошо. Понимал, почему дрожали руки у Макэвоя и резко покраснели глаза. Понимал, почему Эмили в такой тихой панике. Понимал, почему Джеймс в таком ужасе и почему он такой упрямый. И очень хорошо понимал, что Эмили ничего не добъётся, хоть она и предпринимала попытку за попыткой достучаться до командира. Но он её только игнорировал и молча собирался. Майкл не вмешивался, не зная, что делать, и перенимая этот леденящий страх. Где-то на улице шумели дети. — Джеймс, пожалуйста… Майкл, ну скажи хоть ты! Майкл молчит, а затем поднимается с места, когда Эмили требует от него хоть какого-то авторитета, и подходит ближе к Макэвою, невесомо касается его руки, останавливая его, отвлекая от сборов и притягивая к себе. Обнимает за плечи крепко и буквально ощущает, как капитан на несколько секунд приходит в себя и наконец может перевести дыхание. Майкл встречается взглядом с Эмили, серьёзный, но напуганный: — Я поеду с ним. Прослежу и верну сюда невредимым, — тихо обещает Майкл, отходя назад. Если бы кто-то дал ему возможность предотвратить тот пожар… Майкл отдал бы всё. И не собирался останавливать Джеймса.

***

      Луг цветет, как в последний раз, когда Макэвой был здесь, и он уверен, что сейчас поднимется на пригорок и увидит свой дом в целости. Увидит мать, обнимет и скажет, что волновался. Майкл понимает Джеймса, он тоже надеется, что сейчас всё будет в порядке, но даже представить, на самом деле, не может, что сейчас чувствует капитан. Он идёт рядом, не решаясь останавливать и говорить что-либо, просто следует за командиром молчаливой тенью, и не знает, зачем он вызвался сюда. Джеймс срывается на бег, но за пригорком перед ним разворачиваются руины нескольких домов. Он видит выгоревшую и перелопаченную землю, видит испуганных людей и носилки с накрытыми белой тканью телами. Его, кажется, узнают, окликают, но Макэвой не слышит, не отзывается, упрямо направляясь к своему дому, перед которым лежит ещё одно тело, неестественно изогнутое и тоже накрытое простыней. Джеймса тошнит, он чувствует пульс в горле, но на ватных ногах подходит ближе. Молчит и мысленно молится, чтобы весь этот день оказался сном. Может быть, он забыл дорогу, может быть, это не его дом, Господи, ну хоть что-нибудь. Джеймс падает на колени перед трупом, одними губами повторяя зацикленное «это не ты, это же не ты…» У Майкла щемит в груди от происходящего, а в голове что-то перемыкает, когда он видит, что парень тянется рукой в белой ткани в багровых пятнах. Фассбендер подходит ближе, опускается рядом, рывком притягивая Джеймса к себе, заставляя отвернуться насильно, и крепко сжимает в объятьях, не позволяя оборачиваться и сам на труп под простыней старается не смотреть — зрелище страшнее, чем на поле боя. Наверное потому, что это мирная земля. И это мирные граждане. Джеймс задыхается и Майкл чувствует, как он почти обмяк. Голоса над головой давят, раздражают, пугают… а потом горячая волна осознания бьет по мозгам. Джеймс молчит ещё несколько секунд, а затем поднимает руки и крепко сжимает пальцами китель Майкла на груди. Прижимается к нему лицом и кричит. Изо всех сил, срывая голос, тяжело, по-животному. Кричит в грудь Фассбендеру, прерываясь на рваные всхлипы и плачет, стоя на коленях рядом с трупом собственной матери, на которую Майкл не даёт посмотреть и, может быть, правильно. Джеймса трясет, у Джеймса никого больше нет, а Майкл не должен быть здесь, но Макэвой не может удерживать себя и не может думать ни о чем. Майкл прижимает его к ближе, невесомо гладит по волосам, не пытаясь успокоить. Тут бесполезно и пытаться, а животный вой рвёт сердце. Люди вокруг них суетятся, что-то говорят, но он не слышит и не слушает их. Ему так неожиданно больно за Джеймса, и он только обнимает его крепче, удерживая.

***

По дороге домой плакать Макэвой перестаёт. Вместо этого — пялится безразлично и пусто, игнорирует любые вопросы, не реагирует. И Майклу от этого страшно, так сильно страшно. Он думает о своём доме и о том, что сталось бы с ним, увидь он своё пепелище. Сил ехать туда так и не нашлось. Майкл оказывается словно в ловушке горя, не зная, куда себя деть. Дома Джеймс уходит куда-то на чердак, так что сообщать новость Эмили тоже приходится Майклу. Впрочем, даже говорить ничего не надо — она понимает всё сама, и теперь Майклу нужно успокаивать и её. И если бы только кто-то сказал ему, что делать. Ему страшно и не по себе. Он не может успокоить не из-за того, что он не умеет в целом, а скорее из-за того, что… да чем здесь поможешь? Эмили просто лежала у него на коленях и плакала, а Майкл только гладил её по волосам, иногда предлагал стакан воды, потому что говорить с ней было бесполезно. Оно и не странно. Вряд ли какие-то слова могут утешить. Майкл дожидается, пока она засыпает, поднимает на руки, укладывает на диван и укрывает осторожно, пытаясь не разбудить. А затем поднимается к Макэвою. Он долго стоит под дверью и думает, собирается с силами, но он не может просто оставить Джеймса одного, поэтому, спустя несколько минут, всё же толкает дверь. Джеймс лежит, смотрит в потолок, и у Майкла действительно опускаются руки. Он садится рядом, осторожно касается плеча мужчины, не зная, что сказать. — Тебе принести что-то? — тихо спрашивает Майкл, понимая, что всё это так глупо. Он сжимает его плечо в жесте поддержки и тяжело выдыхает, предпринимая последнюю попытку: — Чем я могу тебе помочь, Джей? Но Джеймсу ничего не нужно. Ни говорить, ни просить о помощи, потому что время вспять он не повернёт. Он думает о том, что было бы хорошо иметь какой-нибудь чудесный аппарат, который мог бы вернуть его в прошлое. А с другой стороны… вернись он на день раньше — подставил бы себя и Майкла. — За что ты боролся после смерти семьи? — тихо произносит Джеймс и смотрит в сторону в ожидании ответа. Майкл долго и молча смотрит на него. Он может ответить честно, но это совсем не вдохновляет. Он может соврать, но это едва ли будет верным решением. Раз уж они теперь в одной лодке… то Майклу, наверное, стоит быть честным. Зачем кормить людей пустыми надеждами? — Ни за что. Сражался по инерции. Стрелял не думая. Заливался, курил, спал — просто потому что надо, — отвечает Майкл. Эмоциями делу не поможешь, а это теперь стало обыденностью. — У меня никого не осталось. Убить себя смелости не хватило, всё надеялся подхватить шальную пулю. Но у тебя есть Эмили, твой отряд и... ты обещал научить меня играть на гитаре после войны, — мягко, осторожно улыбается Майкл и добавляет тише: — В это сложно поверить, но это действительно не конец. Тяжело — да. Больно, но это… на этом всё не заканчивается. Джеймса где-то отдалённо умиляет, как Фассбендер, сам не пытающийся особо выживать, — начинает убеждать Макэвоя в том, во что не верит. Джеймс знает, что это не конец, жизнь продолжится, если не оборвётся на том берегу, и от этого совсем не легче. Но он благодарен Майклу. Майкл такой искренний, что хочется, наверное, снова разрыдаться у него в руках. А Фассбендеру только и остается, что обнимать его и надеяться на лучшее. Не то чтобы он в это лучшее правда верил, но вот командиру надеялся это внушить. Ему нужна была хоть какая-то опора и поддержка, и он был готов ею стать. Готов был стать кем угодно для Джеймса.