Amnesty

      Они возвращаются на фронт через несколько дней. Макэвой получает распоряжение начальства и отпускные заканчиваются слишком неожиданно.       Виктор действительно извиняется, а Эмили выглядит такой грустной и виноватой. Обнимая их напоследок, она пытается шутить что-то о брате нелепое, но Майкл знает, что ей просто не хочется их опускать. Она привыкла, прикипела, и начала переживать — даже за Майкла. Виктор же с тех пор молчал, и они только обменялись рукопожатиями перед уходом, в знак того, что забудут обо всем.       Начинался новый день войны.       Джеймс выстраивает свой отряд, проверяет каждого. Старается говорить с ними воодушевленно и уверенно, не показывая свою грусть. Ему тяжело, но он правда старается. Майкл наблюдает за ним, готовый помочь при случае, но Джеймс и сам справлялся, хорошо справлялся, правда. Он молодец. Майкл даже завидует тому, насколько он сильный. А ещё замечает, что Джеймс похож на папочку для своего отряда. Фассбендер пока не познакомился и с половиной, но точно знал, что все обожали Джеймса. Многие шутили, что командир заботится о них лучше, чем родная мать.       Никто из солдат после отпускных уж не воспринимает войну серьёзно. Командование сообщает, что основные немецкие силы теперь сосредоточены у границы на востоке Франции, но командир не позволяет расслабляться.

***

      — Сорок семь… Сорок восемь, — Джеймс считает монотонно, наблюдая за упражнением. Легко бьет одного из солдат носком сапога по ногам, заставляя выравнять колени. — Ниже, Джим… Сорок девять… Последний раз, дамы. Встать.       Он быстро пробегается взглядом по каждому и одобрительно кивает.       — Вечерний марафет и отбой, ребята. Свободны.       — Мы тебе не дамы, капитан, — насмешливо подаёт голос Фассбендер, глядя на командира внимательно. Солдаты рядом усмехаются. — Уже опять на фронте, как-никак. Никаких дам.       — А раз не дама — докажи, — подхватывает Джеймс, ведь Майкл, на чьи провокации он рад поддаваться, заслуживает внимания. — Ещё тридцать раз, Майкл. Все остальные свободны.       Прежде чем выполнить приказ, Майкл только и мог, что рассмеяться. Он прекрасно понимал, что это не шутка, и терять лицо не собирался. И, может быть, даже заслужил. Покачав головой, парень фыркнул и всё-таки опустился для отжиманий снова. Он это дело, конечно, не особо любил, но чем только не займёшься ради любимого капитана, верно же?       МакЭвой подошел ближе и присел рядом с ним, с улыбкой наблюдая за движениями. Майкл же, отжимаясь, в упор смотрел на него, не отводя глаз и не убирая с лица ухмылку. Просто чтобы жилось не сладко. Фассбендер уже всё происходящее воспринимал, как шутку.       В воображении шутка становилась ещё смешнее, если за неё можно было отомстить. Поэтому поздно ночью того же дня Майкл, специально высмотрев, кто спит, вышел вылавливать бессонного командира. Командир как раз залезал в палатку. И Майкл нашёл себя абсолютно бесцеремонным, нагло влезая туда следом.       — Ну здравствуй, кэп, — отсалютовал он, ехидно ухмыляясь.       Поджав губы в непонимающей улыбке и изогнув бровь, Джеймс в полутьме сначала молча смотрел на своего солдата, а потом шепотом поинтересовался:       — Что такое, малыш? Тебе холодно, или плохой сон приснился?       Джеймсу почти смешно от образовавшейся ситуации, но хоть он и изо всех сил не хочет посвятить в это свой отряд, — обнаглевшего Майкла не выгоняет. А для Майкла это больше похоже на чёртов цирк. Он не обижается на слова Макэвоя, наоборот, решает подыграть, опускаясь на колени, чтобы было удобнее.       — Конечно, папочка. На этом фронте сплошные кошмары, — он качает головой, очень пытаясь не смеяться. Правда, помимо смеха было ещё и странное, нервное возбуждение. Он смотрит с любопытством на Макэвоя — что он сделает? Чем это закончится? Не то чтобы Майкл в действительности боялся его реакции, просто не хотел, чтобы другие солдаты об этом знали. Фассбендер ещё не придумал отмазку, которую можно было бы сказать окружающим.       — Так что, ты хочешь сегодня спать со мной? — Джеймс садится по-турецки, с улыбкой осматривая силуэт солдата и ожидая дальнейших действий. Это все давно уже выходило за рамки дозволенного, но Макэвой ловил себя на мысли, что ему нравятся такие отношения с одним из своих солдат. Так что чувство трепетного предвкушения пронзает и его, чтобы Майкл там не задумал.       Майклу же кажется, будто они играют в игру. Опасную игру… И может быть чуть-чуть нелепую. Впрочем, он принимает её и говорит уже совсем тихо:       — Вроде того, папочка.       Майкл подаётся ближе, смотрит на Джеймса в темноте. Было в этом что-то необычное… волнующее. Он откровенно не знает, что делать дальше. Поэтому подсаживается ближе и целует капитана — нагло, настойчиво, положив ладонь на шею. Ему сказать нечего. Но, кажется, это и необязательно. Он понятия не имеет, как отреагирует Джеймс, и, кажется, в последний раз они договорились, что между ними ничего нет, но Майкл вспоминает тот разговор, и думает, что всё теперь… иначе.       Джеймс отвечает. Почти сразу же, так же наплевав на их договоренность. С удовольствием, но явно грубее, если сравнивать с их последним поцелуем. Сминает чужие губы, бесстыдно касается чужого языка. Ладони кладет Майклу на колени, сгибает пальцы и с нажимом проводит по бёдрам вверх, к тазу, останавливаясь почти у самого паха.       Майкл прикусывает чужую губу от нетерпения, едва сдерживается от того, чтобы не податься ближе. Чужие прикосновения волнующие и многообещающие. Майкл не может не ухмыляться. А ещё, кажется, знает, чем всё закончится, и… совсем не против.       Джеймс думает об отряде, о том, как будет скрывать происходящее, о том, что снова хочет Майкла и этот сукин сын шанса не упустит, что б не ухмыльнуться потом. Ну да чёрт с ним, пусть играет.       Капитан отстраняется, облизывает губы.       — Это отвага или беспечность?       — Ты мне скажи, — парирует Фассбендер. В конце концов, он тут чужой, и не он тут корчит из себя святую невинность.       Он расстёгивает рубашку Джеймса, глядя ему в глаза в темноте, не отрываясь. Губы влажные, и Майкл закусывает нижнюю, рассматривая капитана. Пальцы на его бедрах впиваются в кожу сквозь ткань, ладони скользят по его паху и Джеймс расстёгивает ремень на его брюках, который в спешке не сразу поддается дрожащим пальцам. Майкл слышит, как командир нервно выдыхает, а потом отталкивает его от себя, стягивая с него кофту, и скидывает с плеч свою расстёгнутую рубашку. Майкл понимает, что Джеймса уже ведет, что ему не терпится. Он улыбается так пьяно, позволяет в кои-то веки делать командиру, что ему заблагорассудится. Сам помогает раздеться, тянет ближе, царапает ногтями торс, прикусывает язык, целуя так глубоко, как была возможность, и, ох, блять, от этого сносит крышу. Майкл чувствует чужие пальцы в своих волосах, и его перемыкает. Он за волосы почти болезненно оттягивает парня от себя, подталкивает вперёд себя, и за плечо заставляет нагнуться.       От всего происходящего в голове полная каша — от Джеймса. Майкл заставляет его почти упереться макушкой в пол, придерживая его за несвободные руки, и притирается пахом сзади. Толкается бёдрами, словно проверяя выдержку командира. Его самого — на пределе.       Джеймсу хочется материться. Вслух, громко, на Майкла, но ему и так хватает дурных мыслей. Например, о том, что они буквально на виду, а ещё о том, в какой момент всё изменилось. Но Майкл тянет его за волосы и Джеймс задыхается от накатившего удовольствия, послушно опускаясь на колени и утыкаясь лбом в сложенные руки. Он ощущает Майкла сзади и почти сразу же подаётся к нему бедрами. Сам же расправляет руки и выгибает спину, неосознанно стараясь прижаться плотнее.       У Майкла голова кружится, он смотрит на Джеймса, на выгнутую спину, на бёдра, на тонкие пальцы, сжимающиеся в кулак, и его ведёт от этого, так сильно ведёт от Джеймса. Фассбендер наклоняется к нему, целует его спину — выступающий, острый позвоночник, бледную кожу и ощущает чужую дрожь. Расстёгивает спешно штаны Джеймса, стягивает и снова подаётся ближе, трётся пахом, и чувствует, как тоже задыхается.       Майкл не знает, почему Джеймс ему позволяет это, почему не прогонит, но и Джеймсу это нравится. Он любит Джеймса, наверное. Влюбился точно. И он не знает, что с этим делать, совсем не знает.       — Блять, Джей, — задыхаясь, зовёт Майкл, не в силах стереть эту дурацкую улыбку с лица. — У нас же нет ничерта.       Макэвой, тяжело выдыхает и разочарованно утыкается лицом в одеяло, тихо рассмеявшись. Смотрит краем глаза на парня через плечо и шепчет, распаленный и улыбающийся, дрожащим от тихого смеха и сильного возбуждения голосом:       — Не судьба нам с тобой уже во второй раз…       — Ты… сам виноват, — смеётся в ответ Майкл, и если бы не твёрдый член, может быть и забил бы на всё это. Но это, блять, не неудавшаяся пьянка. Тут всё, э, немного серьёзнее.       Майкл зарывается пальцами ему в волосы, сжимает крепче, отвлекая его, тянет наверх, поддерживая под грудью, и целует — жадно, не понимая, что делает и что ему делать. Джеймс в ответ на это прижимается, ластится, отвечая на каждое прикосновение. Майкл проводит кончиками пальцев по бедру, сжимает твердеющий член у основания, прикусывает чужую губу.       Он не может не быть жёстким, почему-то хочется с Джеймсом именно так, без особых нежностей, держать за шею, держать рядом с собой, всегда.       Фассбендер отстраняется, заставляет Джеймса нагнуться снова, сплёвывает себе на ладонь. Здесь неудобно, очень неудобно, здесь у них ничего нет, обстановка не располагает. Возможно в других обстоятельствах всё было бы иначе, но Майкл ни за что бы это не променял. Он подаётся ближе, раскрывая напряжённые мышцы, кусает Джеймса за плечо и вылизывает шею, шепчет судорожное «расслабься», входя потихоньку. Это тяжело, и не особо-то приятно, но сейчас даже удовольствие стало понятием извращённым.       У Джеймса в голове больше нет мыслей, только желание и восхищение. Он умолкает, опускаясь на локти, а затем запрокидывает голову, едва успевая сдержаться, чтобы быть тише. Выгибается в спине, и, слыша успокаивающий голос, — пытается следовать приказу, накрывая чужие руки ладонями и переплетая пальцы.       Майкл улыбается несдержанно, широко, пьяно. Ему тоже немного больно, он догадывается, что Джеймсу ещё больнее, но Джеймс просто тянется к нему навстречу, подаётся ближе, он жадный, животный почти, и Майкл не может успокоиться. Он судорожно хватает воздух ртом, чувствуя головокружительную смесь удовольствия — острого, обжигающего, на грани с болью. Джеймс под ним горячий, напряжённый, дрожащий, и Майклу кажется, будто мир останавливается где-то в это мгновение. Фассбендер наклоняется ниже, прикусывает кромку уха, пытаясь хотя бы так совладать с эмоциями, а затем подаётся вперёд, с трудом, преодолевая сопротивление мышц, напряжение Джеймса. Но он вскоре начинает двигаться, и почти сразу же теряет любую возможность дышать. Он заставляет Джеймса повернуть его голову к себе, целует-кусает так жадно, судорожно, и дышит тяжело, с придыханием, постанывая едва слышно, Джеймсу в губы. Майкл всё-таки его, блять, любит. Это факт.       Джеймс же терпит послушно, тяжело дышит и утыкается лицом в ткань, чтобы не стонать. Майкл как-то совмещает осторожность, за что Макэвой мысленно бесконечно благодарит его, и грубость, и в этот момент командир понимает, что готов кончить только от такого обращения с собой. Ему удаётся расслабиться, а, ощутив парня внутри полностью, — он качает бедрами, насаживаясь и всячески поощряя движения. Майкл опускается и Джеймс сразу же пытается прижаться спиной к нему, чтобы быть ближе, переплетая и крепко сжимая его пальцы. Целует снова влажно, открытый, податливый, буквально готовый на все. Ему плевать, насколько это правильно. Ему просто нравится Майкл и никого другого он рядом с собой не хочет.       Прижавшись затылком к плечу парня, когда тот опускается над ним, Джеймс шепчет судорожное «ох, блять», а Майкл теряет счёт времени абсолютно. Он даже не хочет сопротивляться тому, что у него в голове, не может противостоять Джеймсу, и совершенно ничего не может поделать со всем происходящим. Джеймс под ним уже не соображает, скулит едва слышно и дрожит, подаётся бедрами навстречу и тянется поцеловать. Майкл улыбается, стонет тихо ему в губы, шепчет что-то, чужое имя, кажется, то ускоряясь, то замедляясь. Капитан позволяет ему тянуть себя за волосы, кусать, касаться собственного члена, позволяет все, что, думал, никогда не позволит. Кто бы знал, что всё получится вот так.       Вскоре Майкл, сжимая пряди каштановых волос в кулаке, кусает чужое плечо, кончая и вздрагивая крупно. Он соображать не может совершенно, он только целует Джеймса, сжимая его член в ладони, и водя по нему неспешно. Вылизывает чужие губы и рот, чувствуя себя полноценным.       — Что теперь скажешь на счёт «симпатии»? — шепчет, усмехаясь, Майкл и целует мягко его висок, опускаясь, когда Джеймс пережидает яркую вспышку оргазма.       — То есть, всё это время ты пытался мне что-то доказать? — Джеймс поворачивает к нему голову и оглаживает пальцами его грубые стертые костяшки.       — Я тебе давно уже доказал всё, что хотел.       И Майкл умолкает, не в состоянии прекратить улыбаться.