Decay

— Я пришёл. — Как и я, — Юнги ответил спустя минуту, не решаясь разорвать призрачную тишину громкими словами, что, словно раскаты грома, прорезали закат, уничтожили дымку. И Сокджин напрягся, то был тот самый миг, когда он не понимал, чего хочет: поговорить или подразнить, как обычно, ведь было в этом воздухе, в этих глазах что-то другое. Будто подручный уже до разговора успел сделать выводы и узнать правду, а дона сюда позвал лишь для насмешки, его очередь для шуток. Но взгляд Шуги был серьёзным и немного холодным, он ждал истины, того, ради чего пришёл на этот чёртов банкет, терпел фальшивые улыбки и грязные рукопожатия. Он вытерпел достаточно, чтобы глава, наконец, перестал бегать от него. — Вы обещали рассказать мне правду о Пак Чимине, — подручный говорил тихо, не кричал и не возмущался: дон его и так слышал, потому что время здесь будто застыло, сбивая мысли в одну кучу, не вдохнуть, ни рта открыть. Но тяга к правде была сильной настолько, что даже строгий взгляд парня восхитил Сокджина: тот точно добьётся желаемого. — И я расскажу, — кивнул дон, подошёл к перилам и достал пачку сигарет с зажигалкой, собираясь закурить, но тут же наткнулся на внимательный взгляд подручного. — Что, нельзя? Но тот лишь улыбнулся и отвернулся, делая безразличный вид, посмотрел время на часах, пока дон щёлкал зажигалкой, пытаясь вызвать хотя бы маленький огонёк, и, когда у него это получилось, Юнги повернулся обратно, глядя с ожиданием. Сокджин кивнул и, облокотившись о перила, начал рассказывать историю о родителях Пак Чимина, об их профессии рэкетиров и о бесконечном вранье единственному сыну: тот не знал всей правды. И Шуга слушал внимательно, сначала смотрел в самую яркую точку на небе, пытаясь впитать в себя новую информацию, чтобы потом передать её Хосоку. А после, когда дон начал рассказывать про маленького сбежавшего брата, подручный перевёл взгляд на чужое лицо: глаза главы были серьёзны и холодны, ни капли сожаления, страха или отчаяния, пустая констатация факта. Подручный смотрел ошарашенно, не понимал ничего, но после взгляд Сокджина чуть смягчился, и он начал рассказывать подробнее о том, как маленький Чонгук прятался в заброшенном доме, куда отец и дядя Чимина привезли очередную жертву, и мальчик наблюдал за кровавой расправой, плакал, а сердце Юнги с каждым словом сжималось всё сильнее: он представил ситуацию, и всё внутри опустело, потому что раньше он был таким же, попал в похожую ситуацию, и теперь не мог не сочувствовать даже заносчивому братцу дона. Потому что знал, каково это. Сокджин замолчал, увидев горечь в глазах напротив, и в глубине души забеспокоился — на лице всё ещё была маска отчуждённости. Он выдохнул, позволяя дыму слететь с губ, и наблюдал за спектром эмоций на чужом лице. Шуга смотрел вперёд, на небо, и в тёмных глазах переливались красные блики, которые придавали радужке мягкий ореховый оттенок. Дон слегка вытянулся, всматриваясь в зарождение новых красок на дне чужих глаз, и восхищался молча, не забывая и об этой горечи. Парень будто вспомнил что-то похожее, едва двигая губами и стуча пальцами по перилам, а после словно опомнился: взгляд прояснился, и Юнги снова посмотрел на дона, кивая, чтобы тот продолжал. Джин задумался, вспоминая, на чём остановился, а после начал рассказывать про то, как рэкетиры нашли Чонгука: тот не мог долго сдерживать себя там, наедине с этой ужасной ситуацией, и тихо заплакал, но этого хватило, чтобы мужчины нашли его и выволокли на середину комнаты, кинув рядом с трупом. Мальчик плакал, и Юнги с усилием сдержал тяжёлый вздох, чтобы дон не заметил, но тот смотрел внимательно: пальцы подручного снова впились в перила что есть силы. Чонгук плакал и звал на помощь, но мужчины за шкирку выволокли его на улицу. Район был безлюдным и тёмным, а потому им не составило труда спустить на мальчика собаку бойцовской породы. Они позволили ему отбежать на несколько метров, а после спустили старого хромого пса, который с радостью подчинился хозяевам и побежал за добычей, желая порвать на куски. Сокджин рассказывал беспристрастно, будто это была обычная история, никак не относящаяся к его семье, и наблюдал, как Юнги обеспокоенно смотрит на него, не скрывая волнения: он был человеком. Хоть и убивал, не смог стать роботом, которому всё равно, который исполняет все приказы, абсолютно абстрагировавшись от своих чувств и эмоций. И если раньше приходилось скрывать, то сейчас, в момент правды, не мог притворяться, снял с себя все маски. А дон был доволен: знал, что тот не лишён чувств, не похоронил себя ради долга. Шуга смотрел так, будто Чонгук был его собственным братом, будто хотел защитить от всего на свете, и глава молча удивился, потому что знал о взаимной неприязни брата и подручного. И поэтому восхищался парнем, не прерывая историю, заканчивая тем, как брата спас охотник, застрелив собаку из ружья, а после Чонгука отвезли домой. — Прошло больше десяти лет, но ни имен, ни лиц он забыть не смог, — подытожил Сокджин, туша сигарету о перила и заглядывая в медовые глаза, обладатель которых спокойно сказал: — В итоге Ваш брат стал таким же. — В этом мире по-иному не бывает, милый Шуга, — вздохнул дон, сталкиваясь с иронией в глазах напротив. Но Юнги всё же ничего не ответил, перевёл взгляд на небо, наблюдая, как кровавое пятно расползается по небу и укрывает пространство, позволяя сгуститься подступающей тьме. «Ты и правда любишь закаты так сильно, не правда ли?» — подумал Сокджин, наблюдая за подручным, который внезапно тихо спросил: — Вы бы хотели уйти из этого мира? Я имею в виду мафию. Не хотелось променять это на что-нибудь более спокойное? Дон улыбнулся такому вопросу, сталкиваясь с внимательным взглядом Юнги, и спросил мягким голосом: — К чему вопрос? — но, увидев, как подручный лишь пожал плечами, задумчиво сказал: — М-м, кто знает. Это было бы интересно, но меня пока что всё устраивает. А тебя? — и подмигнул, не обращая внимание на то, как Юнги слегка скривился, прошептав: «Неважно». И снова тишина, наблюдение подручного за закатом, а Сокджина — за Шугой. Он смотрел на расслабленного парня, смотрел, как отполыхавшее свое время солнце задохнулось в снежных волосах, проходясь лоском по алебастровой коже, отпечатываясь на ней алым контуром, витиеватой татуировкой. Блики красиво переливались на тёмном блестящем пиджаке, лучи мёдом растворились в чужих глазах, а те смотрели невозмутимо, словно так и должно быть — взгляд не отвести. И когда Юнги повернул к нему голову, Джин всё так же смотрел ему в глаза, встречаясь с недопониманием и с интересом. Внезапно мужчина почувствовал вибрацию в кармане пиджака и достал телефон, краем глаза наблюдая, как Шуга чуть сощурил глаза и подпер щёку ладонью, лениво смотря на главу. Тот лишь усмехнулся и поднял трубку, прикладывая телефон к уху и вслушиваясь в хриплый голос Чонгука. — Хён, мне нужно уйти. Я сказал Намхи, что ты меня отправил в Пропасть, чтобы я разобрался с небольшим бунтом, подтвердишь мои слова, если спросит, хорошо? — Допустим, — фыркнул Сокджин, отходя от перил и прогуливаясь по крыше. — И куда же ты собрался на самом деле, Ким Чонгук? — Хён, я, — Чонгук запнулся, голос стал чуть более раздражённым, и дон ухмыльнулся, дожидаясь ответа. — Я потом скажу, ладно? Просто нужно уехать ненадолго. — Смотри мне, — пригрозил шутливо Джин и, попрощавшись, сбросил трубку, пряча телефон в карман и поворачиваясь к Юнги, который всё так же стоял и лениво наблюдал за короткой перепалкой главы и подручного. — Мне пора идти. Шуга кивнул, отворачиваясь, а Сокджин пошёл к лифту, нажимая кнопку вызова, и поднял голову: небо над ним было сапфировым, а сквозь облака прорезались подступающие звёзды, готовые расщепить ночь на кусочки, осветить путь. Но дон не подумал об этом: ступил в приехавший лифт и нажал кнопку нужного этажа, даже не успев глянуть на стоящего у обрыва Юнги. Кабинка слегка тряхнулась, двигаясь вниз, а после и вовсе застыла, но Джин почувствовал это лишь спустя несколько минут, настолько задумался о произошедшем. Подручный раскрылся для него с новой стороны, человеческой, настолько сильным в его глазах было сопереживание Чонгуку. И теперь дон чувствовал смятение и замешательство, хотел остаться с ним подольше, но его точно спохватились на вечере: многие ждали его несколько недель, чтобы поговорить с главой Гомун Ге Пха, и было бы некрасиво просто так не прийти. Но образ Шуги и его медовые глаза не выходили из головы. Хотелось вернуться. Лифт снова затрясся, и дон перевёл недоумённый взгляд на набор кнопок, нажал на одну из них, чтобы вызвать диспетчера, но тот не отвечал, поэтому Сокджин цокнул и нажал кнопку, ведущую на крышу, надеясь, что та заработает. И лифт, выслушав его приказ, дёрнулся и медленно пополз вверх, туда, откуда глава сбежал несколько минут назад и теперь возвращался. Юнги всё так же неподвижно стоял и лишь глянул с ленцой назад, когда послышался чуть слышный шум со стороны лестницы. Только Сокджин вышел из кабинки, брови подручного взметнулись вверх, а губы растянулись в усмешке, но он ничего не сказал, промолчал и отвернулся, а потом, когда глава прошёл на середину крыши, стоя ровно в центре между лифтов и обрывом, пробормотал: — Знаете, Вы спросили у меня, на что я хотел бы променять всю эту жизнь, и я ответил, что это неважно, хотя на самом деле просто не определился с выбором. Но за эти несколько минут я решил, — подручный повернулся всем корпусом к Сокджину и расправил руки, позволяя ветру омывать своё тело, мягко проходиться по светлой коже. — Я хочу быть свободным. Солнце облило его фигуру мягким лимонным светом, вспыхивая на блестящей ткани пиджака пламенем, путаясь в серебристых волосах. Дон застыл: эта картина поглотила его полностью, этот образ отпечатался в его сознании, казалось, навсегда, и поэтому он ушёл в свои мысли, оголяя все эмоции. На лице — страх, восхищение и повиновение, в душе — пожар, а в кончики пальцев будто иглы впились, раня кожу. Но то было дело нескольких секунд: решётка под ногами Юнги дёрнулась и со скрипом отошла в сторону, позволяя ему почувствовать, каково это: падать в бездну, сквозь облака, чувствовать, как горячий воздух обмывает всё дело. Секунда — и он пошатнулся назад, чуть щурясь, ещё одна — Сокджин резко дёрнулся вперёд, последняя — схватил подручного за рукав и отбросил в сторону, сам чуть не упал, успел вовремя схватиться за устойчивые перила, тяжело дыша: картина земли, на которую упасть можно только в виде разорванных кусочков, пугала. Умирать было ещё рано. Сбоку раздался смех, и Джин перевёл обезумевший взгляд на лежащего на холодном бетоне Шуги. Тот усмехался, но делал это сквозь тяжёлое дыхание, которое просто так восстановить было невозможно, а в глазах читалась капля шока, заглушённая спокойствием. — Ты специально это сделал, да? — прорычал Сокджин, медленно приближаясь к расслабленному подручному. — Я не просил меня спасать, — холодно ответил Юнги, твёрдо глядя на главу. — И я, вообще-то, просил уйти не просто так, но Вы меня не послушали. Так что я… Закончить он не успел: кулак дона тут же прилетел в лицо, со всей силы впиваясь в чужую щёку, ударяясь о челюсть. Подручный зашипел и попытался вывернуться, но Сокджин сел прямо на его грудь, фиксируя руки, а потом ударил ещё раз, и ещё, ещё, пока руки не онемели, пока парень под ним не откинул устало голову, пытаясь вытереть кровь, текущую из уголка рта. Дон смотрел на него долго, внимательно, изучал взглядом, а затем приблизился к чужому лицу — между их губами оставались считанные сантиметры, и он дышал в полураскрытый рот, заглядывая в глаза напротив — там рождалось безумие, спрятанное ранее в плёнку отчуждённости и строгости. Сокджин приблизился ещё, и Юнги сделал то же самое — они сплелись в поцелуе. Больше не было маленьких дам и богатых чиновников, непослушных братьев и украденных мальчиков, только они — воздух трепещал. Дон смаковал чужие губы, из-под полуприкрытых глаз наблюдая за дрожащими веками подручного, который, словно почувствовав это, на секунду замер и тут же отпрянул. Между ними всё ещё оставались считанные мгновения, поскольку глава снова поддался вперёд, порождая своим сладостным прикосновением их новое сумасшествие, на что Юнги лишь освободил свои руки и обнял ими чужую шею, прижимаясь крепче. Они были одни.

♚

Здесь сгустились все тени мира, спрятались все демоны, это место было покрыто тьмой и страхом, а посему Чонгук с лёгкостью проскользнул внутрь, минуя охрану, которая смиренно поклонилась начальнику, и подошёл к запертой двери. Дежурный мирно дремал на стуле, прислонившись лбом к стене, и подручный хмуро посмотрел на парня, чуть дёргая за плечо, отчего тот резко распахнул глаза и вскочил на ноги, кланяясь и извиняясь. — Х-хённим, пожалуйста, простите, я на минуту глаза прикрыл, мне так жаль… — Ничего, не кричи, — спокойно ответил подручный, совершенно не злясь. — Твоя смена окончена, зови следующего дежурного, а ключ отдай мне, я потом передам. — Да, хённим, — испуганно пробормотал, доставая связку ключей, и положил их в протянутую ладонь главного. — Сейчас позову, п-простите ещё раз… — Иди, — кивнул головой Чонгук и, подождав, пока юноша скроется из поля зрения, повернулся к двери и открыл её, вступая во мрак. В середине комнаты стоял стул, на котором Чимин провёл почти все семнадцать дней, в углах — колонки, а около одной из стен — небольшая кровать. В этом месте не было окон, царила сплошная темнота, но, когда мальчик отдыхал, Чонгук позволял включать неяркий свет, такой, чтобы не повредил глазам юноши. И сейчас тот мирно спал на кровати, издалека казалось, что он мёртв: не шевелился почти, но как только подручный подошёл, то увидел, как чужой рот содрогается во сне, а веки дёргаются, будто тому снится невыносимый кошмар. Это время было сладким для мальчика: он отдыхал от невыносимой боли, его кормили, позволяли сходить в туалет, а большего и не требовалось, поскольку в его ситуации один лишь сон был самым приятным занятием на свете — Чонгук приказал не будить мальчика, чтобы тот спал столько, сколько ему вздумается. Однако это не делало подручного хорошим: всё остальное время Чимин страдал, корчась на злосчастном стуле, и у него даже сил, чтобы кричать, не осталось. Он перешёл свою черту. Парень медленно подошёл к кровати, присаживаясь на корточки и заглядывая в лицо мальчика. Отросшие тёмные пряди упали на лицо, скрывая его, и мальчик забавно дёргал носом, пытаясь убрать их, но у него не получалось это сделать. И тогда что-то в системе Чонгука сбилось, сломалось, и он, совсем не ожидая этого, поднял руку и заправил непослушные пряди за ухо Чимина, отчего тот довольно мурлыкнул во сне и перевернулся на другой бок, спиной к подручному. А тот застыл каменной статуей, не зная, что ему делать: уйти или остаться. Чонгук не хотел возвращаться на торжественный вечер, поскольку там была Намхи, его маленькая глупая невеста, которая, как он предполагал, ещё покажет свой характер после свадьбы. А сейчас она вешалась на него и включала режим «дурочки», ведя себя отвратительно, строя из себя кокетку и требуя, чтобы жених потакал каждой её прихоти. И она действительно глупая, раз думает, что Чонгук не вмажет ей, если она продолжит себя так вести. Ему было действительно безразлично, кого ударить, женщину или мужчину: и те, и те могут вести себя в равной степени отвратительно; женщины могут быть сильнее мужчин и убивать охотнее, ведут себя как змеи, чего стоила только стайка маленьких девочек с ядом в глазах рядом с его братом. Тот вёл себя вежливо, но Чонгук знал, что Сокджин придерживается тех же принципов, что и он, не боится показать силу, если потребуется, знает, когда нужно поставить на место. И подручный остался бы на этом чёртовом вечере, если бы дон остался, составил ему компанию, но даже тот ушёл неизвестно куда, оставляя на растерзание Намхи. Он молился стать спокойнее к моменту их свадьбы, поскольку сил не хватало терпеть даже получасовой треп девушки, хотелось убежать. И если ему не удастся сдержать свой взрывной характер, придётся так и сделать: поселить девушку в одной из квартир и давать деньги по её просьбе, а самому засесть в другом месте с теми, кто не будет ему промывать мозги бесполезными нотациями. Внезапно Чимин заскулил, и Чонгук тут же поднял голову, переключая всё своё внимание на мальчика. Тот всё ещё лежал спиной к парню, и поэтому последнему пришлось сесть на край кровати, чтобы посмотреть на лицо младшего. Чимин чуть скривился, дёргая руками и пытаясь расцарапать кожу, и подручный схватил его за ладони, чтобы тот не навредил себе ещё больше. Но внезапные прикосновения разбудили мальчика, и он неожиданно проснулся, подскочил, пытаясь сфокусировать взгляд на чужом лице, щуря сонные покрасневшие глазки. А Чонгук застыл в замешательстве и сглотнул, когда Чимин приоткрыл рот и тихо-тихо прошептал: — Ты… Чонгук-и?.. В ответ лишь молчание и тишина, внутренние терзания подручного и заинтересованный взгляд мальчика, что, словно котёнок, хлопал глазками и внимательно рассматривал всё вокруг, а потом решил встать. Но только он чуть приподнялся на локтях, как невыносимая боль пронзила всё тело, и Чимин упал обратно, ойкая и скуля от неприятных ощущений. Чонгук поспешно положил руку на плечо и чуть надавил, укладывая мальчика на кровать и игнорируя тихие жалобы. — Чонгук-и… Чонгук-и… «Чёрт возьми, ну почему же ты запомнил моё имя». — Чон-и… «Тот даже лица моего не запомнил, так почему же ты всё знаешь?» — Чонгук-и, — снова протянул жалобно Чимин и протянул руку к подручному, чтобы схватить того за рукав, однако юноша резко вывернулся и строго посмотрел на младшего, чьи брови чуть приподнялись от удивления: тот точно не понимал, что происходит. Чонгук вздохнул от облегчения, когда увидел, что глаза мальчика чуть плывут от усталости, а сам он скоро опять заснёт, забываясь. И поэтому подручный, чуть придвинувшись к нему, положил руку на светлые спутанные волосы и начал медленно гладить и распутывать клоки, успокаивая и убаюкивая, и юноша поддался этой сказке, прикрывая уставшие глазки и щурясь от удовольствия, засыпая за несколько мгновений. И тогда Чонгук поддался вперёд, нависая над ним и шепча прямо на ушко: — Завтра ты выйдешь отсюда, — и встал с кровати, в спешке покидая страшную тёмную комнату и осквернённого мальчика, которого сам он и уничтожил. Он проведёт оставшуюся ночь в какой-нибудь из квартир или в особняке, но не в торжественной обстановке, где его нервы съест его будущая жена, и не здесь, где воздух давит, мешая дышать и позволяя задыхаться, где маленький беззащитный Чимин одним своим видом напоминает, какое же Чонгук чудовище. Только не здесь.

♚

— Нас здесь никто не заметит? — прошептал Юнги, проходя в роскошную ванную комнату, где каждая деталь отливала золотом, а пол был залит мрамором: точно место не для бедняков. — Никто, — пробормотал дон, закрывая дверь на замок так, чтобы его никто не смог открыть самостоятельно. Дверь послушно поддалась приказу главы и захлопнулась намертво, позволяя Сокджину спрятать ключи в кармане пиджака. Шуга смотрел на всё это молча, скрестив руки на груди, и лишь недовольно дёрнул бровью, когда мужчина повернулся к нему, улыбаясь. — Что-то случилось? — Нет, — недовольно ответил подручный, а после, сдаваясь под пристальным взглядом, буркнул: — Зачем дверь ломаешь? Мы тут на пару минут, я просто сотру кровь с лица. — Я сам это сделаю, — мягко сказал Сокджин и, подойдя к умывальникам, похлопал по тумбе. — Присаживайся. — Ты решил побыть джентльменом после того, как избил меня? — Именно, — дон улыбнулся ещё шире, когда Юнги рассмеялся после его слов, присаживаясь на тумбу и скрещивая руки в ожидании. — Подожди, нужны салфетки. Но ни салфеток, ни бумаги в этом чёртовом туалете не было, видимо, кто-то уже успел всё использовать, а прислуга не принесла новые, и поэтому Сокджин, недовольно цокая, снял с себя пиджак, бросая рядом с Юнги и наблюдая краем глаза, как подручный склонил голову набок и заинтересованно уставился на главу. А тот решил не хитрить: просто что есть силы дёрнул за рукав, отчего ткань затрещала, отрываясь и превращая рубашку в нечто уродливо-порванное, в то, что уже нельзя было надевать без пиджака. Шуга недовольно ахнул, возмущаясь столь глупой трате дорогой вещи, но Джин был неумолим, лишь глянул на подручного так, словно совершил подвиг, и подошёл к раковине, намачивая один конец «салфетки» водой, а затем повернулся к парню и аккуратно схватил его за подбородок, начиная мягкими движениями стирать застывшую кровь и тёмные разводы. Юнги лишь поджал губы, за что тут же получил неодобрительное шиканье дона, и расслабился, растворяясь в чужих руках. — Устал? — поинтересовался Сокджин, вытирая лицо подручного сухой частью тряпки и внимательно глядя на прикрытые глаза. — Угу, — пробормотал парень, недовольно щурясь, — надеюсь, когда я приду в зал, Хосок как раз будет собираться покинуть банкет, и мы поедем домой. — Не думаю, что это случится, — мягко возразил дон и выкинул кусок рубашки в мусорку, — сейчас около восьми часов. — О нет, — прохныкал Юнги, — хочу домой. Нужно придумать отговорку. — Можем просто побыть некоторое время здесь, — промурлыкал Сокджин и приблизился к губам Шуги, заглядывая в чужие глаза и, увидев одобрение, поддался вперёд, целуя так же мягко, как и на крыше, ничуть не смущаясь и не прикрывая глаза, чтобы наблюдать за эмоциями Юнги. Того словно заморозили: Шуга впился пальцами в тумбу, чтобы не завалиться назад и не упасть, в последний момент обхватил руками шею дона, когда начал падать, но тут же почувствовал чужие руки на своей талии и широко распахнул глаза, вызывая смех Сокджина. Тот чуть отпрянул, облизываясь, а после снова прижался губами к губам подручного, но вместо поцелуя чуть прикусил, вызывая недовольство парня, поцеловал в нос и снова в губы, одной рукой хватаясь за светлые волосы и чуть оттягивая их назад, а после нацелился на шею и уже примкнул к ней, планируя укусить, как Юнги зашипел и, схватив за тёмные пряди, оттянул дона с недовольным: — Крыша поехала?! Как я потом приду в зал в таком виде?! — Скажешь, что целовался с какой-нибудь девчонкой, — обиженно пробормотал Сокджин, исподлобья глядя на подручного. — Нашёл мне проблему. Иди сюда, Шуга-щи. Парень лишь вздохнул и соскользнул ближе к краю тумбы, позволяя главе обхватить его за талию и прижать к себе, а после сам поцеловал, позволяя их языкам сплестись, позволяя дону хозяйничать в своём рту и отдаваясь полностью: одной ласки ему было достаточно. Он ждал её долго, живя в полнейшем одиночестве, и сейчас был даже немного счастлив, пусть и был слабым в чужих руках, руках, которые могут убить в любую секунду. Но сейчас ему всё равно, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. И Сокджин точно в очередной раз залез к нему в голову, потому что хрипло прошептал: — Только посмей ещё раз выкинуть что-то в этом роде, понятно? — Угу, — пробормотал Юнги, прикусывая губы дона, и отпрянул резко, когда в дверь постучались, а незнакомый голос прокричал: — Кто там? Откройте! — Занято! — рявкнул Джин, поворачиваясь в сторону двери и прислушиваясь, но всё было тихо, гость точно ушёл искать себе другое место. Глава раздражённо шипел из-за того, что их прервали, пока подручный не положил ладонь на чужую щёку и не повернул Сокджина лицом к себе, шепча в губы: — Нам пора. Дон послушно кивнул и в последний раз крепко поцеловал Юнги, прижимая к себе, не в силах оторваться. Никто не знал, сколько это длилось, может, минуту, может, полчаса, но когда они оба начали задыхаться от нехватки кислорода, то отпрянули друг от друга, чуть посмеиваясь. — Я выйду сейчас, подождёшь немного и выйдешь следом, ладно? — и только Шуга кивнул, соглашаясь, как Сокджин ещё раз прильнул, желая поцеловать в лоб, но подручный увернулся, подталкивая мужчину к выходу, чтобы они не просидели тут ещё час. Глава засмеялся и вышел, успев подмигнуть и оставляя Юнги в полном одиночестве. Только шаги стихли, как парень устало развалился на тумбе, свесив ноги, и прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной. Он сейчас не мог анализировать ситуацию: голова болела так сильно, что виски будто в тисках сдавило, а глаза словно кислотой облили, готовы вытечь мерзкой слизью. На его талии, как ему казалось, отпечатались чужие ладони, а на лице — губы дона, и он не знал, что ему чувствовать: мысли смешались в одну кучу. Он разберёт её потом. А пока что он просто старался немного отдохнуть на мраморной тумбе, водил пальцем по узорам и чуть улыбался. Хотелось стать птицей, но если не Хосок, то Сокджин оборвал ему крылья, запретил летать. Он знал, что тот к нему что-то испытывает, сам был таким же, но не был готов к тому, что глава так самоотверженно побежит его спасать. Позже он постарается с ним встретиться ещё раз и узнать окончательный мотив этого человека. Никому нельзя верить, и Юнги не простит себе ту минутную слабость. Больше он так не поступит. Внезапно послышались чьи-то шаги, и в ванную комнату забежал Тэхён — Шуга только успел слезть с тумбы и сделать вид, что моет руки, но мальчик не обратил на это внимание, только воскликнул: — Юнги-хён, мы уже волновались, куда ты пропал! — Сначала был на крыше, а потом пришёл cюда, — криво улыбнулся подручный, подходя к мальчику. — Не переживай, всё в порядке. — Ну ладно, — сощурил глаза Тэхён, точно не веря словам старшего, но возражать не стал, лишь уныло сообщил: — Хосок всё время говорил с Намджуном, поэтому я решил поискать тебя, может, ты узнал что-нибудь насчёт Чимина… Его здесь нет… Или есть? Юнги тут же поджал губы и погладил мальчика по плечу, шепча: «Нет, прости» — и сглотнул, потому что Хосок не рассказал юноше то, что подручный успел написать в сообщении. Судя по всему, дон либо решил подождать и чуть позже разобрать ситуацию, или же просто сохранить нервы мальчика. Но тот так или иначе выглядел обеспокоенным и расстроенным, чуть сгорбился, и руки его задрожали, поэтому Шуга поспешил обнять его и начать ласково гладить по волосам, успокаивая. Тэхён машинально прижался к подручному, тихо спросив: «Всё ведь будет хорошо?» — Будет, — пообещал Юнги, ещё не зная, какую разруху устраивает в душе мальчика, просто хотел обнадёжить и не дать раскиснуть окончательно. — Хосок-и сказал, что будет ждать нас в машине. — Тогда пойдём. Пойдём домой, Тэхён-и. На губах всё ещё горел поцелуй.