Tony Anderson — Darkest Night
В этом месте время словно застыло, замерло под гнётом обстоятельств и умерло под напором хозяев. Этот дом должен был стать некой отдушиной и спасением от всего, что происходило снаружи, однако воздух в нём был настолько душным, настолько гадким, мерзким, что стоило Ким Намджуну переступить порог, как он поморщил нос и неосознанно ступил назад — ну что за смрад! Дом похож на хозяев, и дон это понимал, поэтому пошёл дальше, снова принимая себя заново. Квартира, в которой обосновался монстр, стала такой же: светлые стены почему-то казались тёмными и давили на сознание, а улыбающаяся и приветствующая его сестра внутри была настоящей бестией, секунда — и шею нечаянно свернёшь. Однако Намджун был мужчиной сдержанным и холодным, утаил свои чувства внутри, поэтому лишь коротко кивнул Намхи и прошёл в свою комнату, на ходу скидывая пиджак и ослабляя удавку-галстук — давила на горло целый день, зато образ дополняла прекрасно. Мужчине в этот вечер всё казалось серым и безразличным: усталость сказывалась и на теле, и на мыслях, а посему он лишь тяжело выдохнул, уперевшись руками в стол. С каждым днём становилось всё сложнее и сложнее, бесконечные расчёты всё стояли перед глазами, но будущее до сих пор оставалось настолько туманным, что на долгие секунды он задумывался: а что, если ничего не получится? Что, если он останется ни с чем, и всё это время, что он проводит вне дома, растворится в воздухе, расколется на части? И веки безудержно слипались, но трезвая мысль — «я должен» — словно вода ледяная, окатила его с головой так, что Намджун резко выпрямился и снова выдохнул, но уже как-то твёрдо, устремляя взгляд в зеркало и встречаясь с ледяным раздражением в глазах напротив. Он дон, а не какая-то пустышка, и за свои слова, за клятвы свои отвечает. И пусть этот мир в ад провалится со всеми его чертями, самого главного Намджун за рога поймает и своими же руками выпотрошит. Голос Намхи воем прорезал воцарившуюся тишину, и мужчина повернул голову, громко отвечая: «Сейчас приду» — а после устало взлохматил волосы и пошёл в душ, чтобы смыть с себя остатки этой напыщенной гордости. Но даже вода не смогла убрать всё полностью, ведь всё это впилось в сознание так глубоко, как дерево корни свои пускает, и глава даже не знал, как избавиться от этого после осуществления своего плана. «Возможно, удовлетворение от победы отвлечёт моё больное сознание». Ещё раз смотреть на обозлённого двойника не хотелось, а посему Ким, обмыв тело и вытеревшись, быстро покинул ванную комнату и поплёлся в кухню, чувствуя, как запах еды приятно будоражит нервы. Намхи, облачившись в яркий фартук, хозяйничала у плиты, нагружая стол бесконечными блюдами, теми, что глава так любит. Несмотря на дикий и временами выводящий из себя характер, девушка искренне любила брата и ради него готова была на всё, поэтому даже сейчас, узнав, что старший сегодня придёт домой пораньше, отменила встречи с подругами и решила сделать приятное родственнику. — Как дела в университете? — спросил её Намджун, сев на стул, на что девушка резко обернулась и растерянно посмотрела на мужчину. Прождав две секунды под внимательным взглядом, она отвернулась и, заправляя салат, пробормотала: — В порядке всё… Честно! — воскликнула Намхи, стоило брату приоткрыть рот. — Не волнуйся обо мне, братик! — Ладно, — вздохнул мужчина, взглядом лениво проводя по многочисленным тарелкам. — Почему из ресторана не заказала еду, а сама бегала? Ты тоже устаёшь. — Ну, на самом деле, — хихикнула девушка, присаживаясь напротив дона, — тут многое из ресторана… Я просто не хотела по неосторожности вечер испортить, — стоило пухлым губкам ещё больше надуться, и Намджун весело улыбнулся, — поэтому я сама приготовила салаты, а вот мясо и прочее решила оставить на поваров, они в этом лучше меня разбираются. Ты ведь не злишься? — Конечно же нет, — тихий смешок вызвал улыбку, а сама Намхи лишь рассмеялась, прогибаясь под чужой силой. — Давай ужинать. Тишина вмиг опустилась, и некоторое время был слышен лишь тихий лязг столовых приборов да шум ветра сквозь прикрытую форточку. Каждый из присутствующих ел смиренно и думал о разном, в то же время девушке было очень уж интересно узнать, что в голове у старшего брата, а последнему, казалось, было наплевать на все. Он старался отгородиться от мыслей о работе, однако это — миссия невыполнимая, ведь любая цепочка так или иначе приводила к одному концу. Тихий кашель и многозначительное хмыканье оторвали Намджуна от размышлений, и он, приподняв голову, заметил, как Намхи то и дело поглядывает на брата, отворачиваясь и не решаясь сказать. Но стоило дону пронзительно посмотреть на сестру, как та, нервно кашлянув, тихо спросила: — Братик… А мне обязательно ведь выходить за Чонгука?.. План с Миндже ведь не вышел, и я- — Да, обязательно, — отрезал дон, холодно глядя на сестру и не ожидая никаких пререканий, однако та, сглотнув, выпалила: — Но он ведь брат убийцы наших родителей! Как я вообще могу- — Намхи, — стоило повысить голос, как девушка вжала голову в плечи и зажмурилась, но мужчина тут же взял себя в руки и спокойно продолжил: — Я понимаю, что это неприятно, и я сам не хочу отдавать тебя замуж за этого выродка. Однако это не продлится долго, я тебя уверяю. Рано или поздно, но Гомун Ге Пха придёт конец, милая, и тогда ты будешь свободна от оков брака с этим человеком. Но пока это не произошло, тебе, как члену Асмодея, придётся работать на благо клана. Ты ведь понимаешь это? — Да, — покорно склонила голову сестра, а после исподлобья взглянула на главу. — Прости меня. — Всё хорошо, — мягко улыбнулся Намхи дон, чувствуя разрастающееся чувство вины, и поэтому протянул к девушке руки. — Иди сюда. Встрепенувшись, Намхи резко подскочила и подбежала к брату, а затем мягко уселась на его колени, цепляя руками чужую шею и прижимаясь к ней головой, вдыхая полной грудью остатки парфюма любимого мужчины. Любовь к брату была самым сильным её чувством, самой сильной привязанностью, и ради него она была готова на всё, даже выйти замуж за отвратительного человека в лице Чон Чонгука и жить с ним бок о бок, строя из себя дурочку, и попытаться любыми способами ослабить врагов её семьи изнутри. Мама с папой всегда говорили, что Хин Гом Пха и шествующий впереди него глава должны быть центром её вселенной даже тогда, когда она выйдет замуж за представителя иного клана, сердце навечно будет принадлежать Асмодею, что бы ни случилось. Голова же Намджуна была забита несколько иным: из-за слов Намхи он начал думать о постепенно приближающейся свадьбе с Чонгуком и, как следствие, сближением с Гомун Ге Пха. Один день — и оба клана станут фактически неприкосновенными по отношению друг к другу. Усыплённое чутьё Ким Сокджина и вмешательство Нумон Ван Пха — рыбка на крючке. Большая тройка вскоре станет большой двойкой, а ещё позже сократится вдвое. — Братик, — тихо протянула Намхи, всё так же лёжа на груди брата. — Я скучаю по маме с папой. — Я тоже, малышка, — пробормотал глава, цепляясь рукой за макушку сестры и начиная ласково поглаживать длинные волосы. — Но мы тигры, и татуировки на наших руках — тому доказательство. Будь сильной, и победа сама придёт к нам в руки.♚
The Rigs — Devil's Playground
Задымленные комнаты плыли перед глазами, как и экстази, что, казалось, витал в воздухе, забираясь под кожу и вспарывая нервы, уничтожая здравый смысл и оголяя все чувства. Шумные подростки выли в голос, стоило сделать ещё один глоток или засунуть себе в рот ещё одну таблетку — настоящее безумие. Каждый ребёнок, точно являющийся частью «золотой» молодёжи, старался сделать так, чтобы детство запомнилось на всю жизнь, только, к сожалению, они не догадывались, что через пару лет будут судорожно с пола почерневшие зубы собирать да плеваться кровью: за всё приходится платить, в том числе и за засевшее в теле блаженство, получить которое можно было только из белых пакетиков. Имя притону — «Красный неон», и это название полностью соответствовало тому, что происходило внутри. С каждой минутой толпа разгоралась и завывала сильнее, каждый кричал в голос, стараясь быть громче, сильнее, лучше остальных. Были и те, кто предпочёл своеобразному пению новую порцию удовольствия, после которой мало что рот открывать не хотелось — желание двигаться пропало. И поэтому подобные образцы, совершенно расслабившись, падали на пол, казалось, замертво, но по вздыманию грудной клетки и клубящейся пене, сквозь которую можно было разглядеть мерзкую минь языка, становилось понятно, что подросток сейчас находится на крайней степени блаженства, и мешать ему — грех настоящий. Был в этой толпе и одинокий, казалось, потерявшийся подручный. Юнги пришлось проявить всю свою ловкость, ведь уворачиваться от машущих рук и плевков на пол было занятием сложным, но выполнимым. Однако у него была цель: найти нужного ему человека — в таком окружении это было чуть ли не невозможным, а из-за низкого роста посмотреть через головы присутствующих было сложно, разве что прыгать, как дурашливый ребёнок. До такого уровня Шуга опускаться ни за что не стал бы. Полчаса поисков не увенчались успехом, и подручный, разочарованно поджав губы, шагнул назад, но наткнулся на кого-то, тут же обернулся, чтобы то ли извиниться, то ли нагрубить, однако позади — никого. Глазам удалось уловить лишь метнувшуюся в сторону тень, но сколько бы подручный ни искал незнакомца, ничего не получилось. Но вскоре цель была обнаружена. — Где же ты, — пробормотал Юнги, вертя головой в бессмысленных попытках найти его и каждый раз наталкиваясь на эту бездушную пустоту. Захотелось уже сдаться и покинуть заведение, пропахшее алой краской и белым порошком, но природное упрямство взыграло своё. — Не убежишь. И снова круги по этажу, проталкивание сквозь умирающую толпу и попытки найти хищный взгляд. Вскоре Шуга, почувствовал, что если он сейчас не прекратит, то его дыхание остановится. Внутри всё так пекло, витающие в воздухе наркотики невероятно сильно давили на сознание, и поэтому парень, выдохнув, прислонился к столбу, незаметно прижимаясь лбом к прохладной поверхности. Поднял взгляд — столкнулся с другим. Сокджин смотрел на него как настоящий хищник, как лев, завидевший свою добычу. Темнота давно не пугала Юнги, а поэтому тьма, скопившаяся на дне чужих глаз, интересовала и манила к себе, хотелось увидеть её вблизи, дотронуться до её обладателя. Находясь в двух разных пунктах, на разных концах зала, их разделяла толпа, всё так же кричащая и топчущая приятелей, что пластом лежали на полу, не желая отрываться от представлений в собственных головах. Но что значили пешки перед королями? Дон с подручным сделали шаг навстречу друг другу, сокращая расстояние, но тут же остановились словно по щелчку, будто играясь с персонажем напротив. Страшную игру затеяли, никак не уничтожить. Следующее движение скрыло из вида дона, и Юнги уже подумал, что сейчас Сокджин опять исчезнет и начнёт игру в прятки, однако тот остался на месте, не свёл взгляда с подручного ни на секунду. Последний почувствовал мгновенное смятение, но поздно было сдаваться или убегать. Он тоже хищник. Теперь настало время дона двигаться вперёд, и он, даже не глядя на раскинувшихся под ногами мошек, двинул мощными плечами, одним движением раскидывая в стороны нескольких подростков, которые пьяно посмотрели на мужчину и поползли дальше, в сторону бара, чтобы наполнить глотки ещё одной порцией. А Сокджину не нужно было идти к бармену, чтобы тот приготовил ему нужный напиток, принесший бы удовольствие. Сладостный источник по имени Сахар находился прямо перед ним, и он бы настиг его и за несколько секунд, перекусил бы сонную артерию тут же, но как же хотелось растянуть блаженную минуту на сотни мгновений, и поэтому двигался лев медленно, стараясь взглядом напугать овечку, но та, оказавшись не такой уж и пушистой, смотрела в ответ холодно и заманчиво. Двигались уже двое: Юнги змейкой скользил меж потных тел, Сокджин же расталкивал не церемонясь, чтобы не испортить момент и не разорвать ценный зрительный контакт. И когда между ними остались считанные сантиметры, они застыли, казалось, что замялись неловко, но это чувство было чуждо им обоим — давно его перешагнули. Просто смеряли друг друга взглядами, заглядывали в глаза и никуда больше. В одних — дьяволы и чернь, засевшая намертво, в других — мёд сладкий, золотом растекшийся вокруг затмения, ласкающий мягким светом, что расплавил лёд. Медленно они стали приближаться друг к другу, и даже внезапный визг и звук битого стекла не помешал: слишком заняты своим безумием. Три сантиметра между губами — тяжёлое дыхание и некоторая нерешительность, но кто они такие, чтобы сомневаться? Через секунду они слились в сладком поцелуе, из-за чего весь город, казалось, рухнул, как и их кланы, их статусы, их семьи. Подростки захрипели в своём пении, мафиози погибли в своей разрушительной любви, однако мир настолько многочислен, что в рамках вселенной их жизнь не значит ничего — так зачем же волноваться и жалеть? Они прижимались друг к другу крепко, целовались сладко, но рук не доставали, спрятали, позволяя телам самим сплестись в воображаемом танце, а в глазах напротив черти танцевали — ангелы вспарывали спины и вырывали крылья с целью прекратить контролировать этот непрекращаемый ужас, который и армия святых не исправит: слишком уж все смертные грешны. Оба придерживались такого же мнения, и поэтому вскоре руки уже блуждали по телам, цепляясь за всё, что можно было погладить, пощекотать, ущипнуть. Сумасшествие разрослось слишком быстро, толчками вылезая наружу, и вот уже они размазанно целовали друг друга, языками оглаживали чужой рот и носами тёрлись, а после — замершее время, что, словно больной биполярным расстройством, резко изменило свой ход. И вот уже в головах не яркий красный, а нечто другое, что-то большее, мягкое и спокойнле, на устах — чужие губы, мягкие и чуть распухшие от диких поцелуев. Теперь прикосновения стали осторожными и ласковыми, ладони Юнги нашли свой покой на лопатках дона, а последний одну руку положил на талию подручного, чтобы притянуть к себе поближе, другой огладил подбородок Шуги и оставил на чужой щеке, пальцами притрагиваясь к бледной коже. Вскоре и поцелуй прекратился, доказательством ему была тонкая нить слюны, что так мерзко висела между предателями, и в любое другое время каждый из них поморщился бы на такое, но сейчас будто тормоза сорвало, и всё, что они сделали, так это прижались лбами, глядя друг на друга исподлобья, с томной искрой. Каким бы ты сильным ни был, рано или поздно, но слабость найдётся. Сокджин думать об этом не хотел, но поделать ничего не мог, убегать от ошибки посчитал глупым: она уже совершена. Да и как покинуть эти ореховые глаза, отражающиеся мёдом в любом отблеске света? Он снова протянул руку вперед, к чужому лицу, и Юнги охотно подставил свою щёку под жаркие прикосновения, отчего дон тихо выдохнул, чувствуя дрожь по всему телу. Внезапно подручный поднёс руку к своему лицу и пальцем показал на свой рот, молча требуя, чтобы Сокджин прочитал по губам чужое послание. Тот и не был против, лишь в ожидании уставился на парня, и зрачки его глаз с интересом сузились, когда сахарные губы заманчиво проговорили: «Я хочу рассказать тебе секрет». И тогда дон чуть нагнулся, так, что между их лицами снова оставались считанные сантиметры. Но так пересказывать тайну было неудобно, и поэтому глава, поняв молчаливую просьбу, чуть повернул голову, и тогда уже его ухо было одарено жарким дыханием с горящими словами: — Меня зовут Юнги. — Приятно познакомиться, — в тон ему прошептал Сокджин, чуть улыбаясь, а затем поцелуями огладил висок парня, снова приближаясь к губам, но тот ловко уклонился, сверкая в темноте лисьими глазками. Тьма накрыла неон, и слабые проблески света были видны только у барной стойки, но мафиози находились так далеко, что видны уже были не лица — порождения тьмы. Оба одной породы, оттого и тянуло так сильно, что колонны покрылись трещинами, а воздух нагрелся и готов был расколоться на частички — всё равно никто бы не заметил. Увернувшись от дона, Юнги прислонился к его груди и выдохнул, чуть прикрывая глаза и надеясь продлить эти мгновения до конца, до полного упадка сил. Сокджин словно почувствовал подручного, а посему руками проскользил по чужому позвоночнику и уложил их на выпирающих лопатках, не прижимая к себе, но цепляя в надёжный плен. Разлепив веки, подручный лениво посмотрел в сторону танцпола — глава сделал то же самое, вторя действиям Сахара. Взгляды пересекались на одной точке, на умирающей в агонии толпе, любой участник которой готов был погибнуть за лишнюю порцию удовольствия, умирал в агонии, каждым криком и движением порождая новое сумасшествие. Безумие поглощало всех присутствующих, независимо от их статуса и возраста. Красный неон пожирал любого, кто посмел посягнуть на его территорию.♚
Trading Yesterday — Shattered
Тэхён занимал своё время просто: лежал то на кровати в спальне, то на диване в гостиной, изредка — на удобном кресле в кабинете Хосока, и внимательно рассматривал свет, лучиками проходящий сквозь длинные пальцы. Конечно, это не было его постоянным занятием, более того, этим он позволял себе заниматься не больше двадцати минут, всё остальное время самостоятельно нагоняя учебную программу и слушая различные аудиокниги, от скуки начал учить китайский язык (получалось пока что неплохо, хоть и выучил он всего лишь три иероглифа), а также попытался научить собак из псарни команде «дай лапу» и «умри» — те за лакомство готовы были душу отдать, не то что просто протянуть человеку конечность. Хосок своё обещание снова не сдержал и уехал на три дня неизвестно куда, даже не предупредив Тэхёна, лишь благодаря почему-то виноватому Шуге узнал всю правду. Мальчик даже не знал, что ему думать: чувствовал, что дон изменять ему не будет, слишком многое пережили, но почему же тогда старший так легко сбежал, наплевав на чувства возлюбленного? Был ли тот вечер фальшью с его стороны? Тэхён вздохнул и перевернулся на бок, подкладывая под щеку подушку и хмуро разглядывая огромную комнату, мраморные колонны и лестницу, уводящую на второй этаж, где находились и спальня, и кабинет главы. Тот приехал из «командировки» поздно вечером, сейчас был уже час дня, а юноша ещё вчера решил дать Хосоку возможность отдохнуть и восстановить силы, сделал вид, что спит, когда измученное тело проскользнуло под одеяло, а хриплый голос прошептал: «Воробушек, ты спишь?». Говорить тогда не хотелось: слишком ярко расцвела обида в груди, но к утру чуть завяла. И воскресилась, когда Тэхён проснулся в полном одиночестве и узнал, что дон снова работает в кабинете. Он понимал, что это всё, — работа Хосока, но теперь их разделяла самая настоящая стена. Такого не было ранее, и если бы он даже был уверен в том, что всё это делается ради Чимина, поумерил бы пыл, однако на каждый прямой вопрос получал лишь пространственный ответ, который ничего не значил. «Вот со своим Ким Намджуном и спи», — пробормотал он как-то злобно, когда мужчина уже заснул, приткнувшись лбом к чужой макушке и одарив тонкую шею горячим дыханием, но разъярённый Тэхён отобрал одеяло и в попытках заснуть чуть не расплакался, чувствуя, что всё теряет. И сейчас неприятное чувство кололо грудь, стоило Хосоку внезапно спуститься вниз. Увидев валяющегося мальчика, старший помахал ему и бодро проговорил: — Привет, воробушек, как ты? — В порядке, — пробурчал мальчик, отвернулся, но не смог не ответить на поцелуй в щёку, а затем и в губы: слишком любил мужчину, даже несмотря на некие стычки и недопонимания, в глубине души он верил, что всё будет в порядке. — Зачем спустился? — Не нашёл в кабинете папку, думал поискать здесь, но теперь вспомнил, что она всё же там, — Хосок нахмурился, взглядом не одобряя грубость в голосе Тэхёна, который, отвернувшись, раздражённо прошептал: — Понятно. Думал, ко мне спустился. — Прекрати, — тут же похолодел дон, поднимаясь и шагая в сторону лестницы. — Прояви хоть каплю уважения. — Уважения?! — прошипел Тэхён, тут же поворачиваясь и взглядом сжигая Хосока. — Может, мне ещё кланяться тебе в ноги и на «Вы» называть?! Что случилось, Хосок, почему ты так внезапно забил на меня? — Я работаю, — прорычал дон, что есть силы стукнув по лестничным перилам. Любой подчинённый бы уже испугался гнева главного, но не юноша, тот лишь фыркнул и вовсе отвернулся, слушая последние слова со слезами на глазах: ненавидел ссоры, а если они и случались, то сдержать себя не мог. — Я занят до вечера, займись чем-нибудь. Тэхён не ответил, поэтому ответом Хосоку послужило ледяное молчание и напряжение, вмиг родившееся и застывшее между ними. Дон действительно не собирался нервничать по пустякам и зря тратить время на ссоры: впереди была очередная встреча за городом и несколько часов проверки документов. Он мог бы доверить это дело подчинённым или Юнги, но ответственность повисла настолько тяжёлым грузом, что спотыкаться и падать не хотелось, а посему Хосок взялся за всё сам, погружаясь в дело полностью и забывая о тоскующем юноше. Он знал обо всём, но в данный момент времени и правда не было, поэтому он решил, что сразу же после облавы подарит своему мальчику столько любви, сколько забыл подарить за этот период холода. Тэхён же думал совершенно иначе, он уткнулся лицом в мягкую подушку, стараясь шмыгать носом как можно тише, чтобы не показать слабость, прямо о ткань вытер свои слёзы, а потом с раздражением и разочарованием посмотрел на уходящего дона. Тот уже развернулся и подошёл к лестнице, даже не смотря в сторону возлюбленного и точно злясь: нервно дёргающиеся плечи выдавали дикие чувства. Но подобное Тэхёна давно не пугало, иначе и года не продержался бы в обществе мужчины. Упускать шанс не хотелось, как и сдаваться, поэтому, стоило тому подойти к середине лестницы, мальчик резко вскочил и, быстро взобравшись по ступенькам, остановился прямо перед растерянным доном. Тот распахнул глаза, но после снова нахмурился, отрезав: — Прекрати. — Что прекратить? — вспыхнул мальчик, чуть ли не крича и упираясь одной рукой в стену, другой — в перила, так, чтобы Хосок не сбежал. — Давай поговорим, неужели это так сложно? — Не сейчас, — процедил дон и сделал шаг вперёд, вынуждая юношу двинуться назад, однако тот всё так же намертво сжимал руки. — Ты обещал поговорить уже четыре раза и опять сбегаешь! — тут настала очередь Хосока пятиться назад, когда мальчик чуть ли не прорычал, словно маленький тигрёнок. — Работа подождёт, от разговора никто не умрёт! Вызови Юнги, пусть он и займётся бумагами, а мы с тобой разберёмся! — Ты не понимаешь, Тэхён, — пробормотал дон, устало закрывая глаза, но его тут же перебили: — Конечно же не понимаю! Я ведь просто маленький, дурной мальчишка, что лезет тебе под ноги, верно? И я, судя по всему, совсем ничего не значу, раз меня даже не нужно информировать о том, куда и когда ты уезжаешь, так?! — Я просто забыл. — Что за глупые оправдания, — рыдания подступали к горлу, слёзы выступили на глазах. Тэхён упорно их игнорировал, а Хосок смотрел хмуро и обеспокоенно, но ничего не предпринимал. И осознание того, что раньше мужчина сразу бы стал утешать своего мальчика, а теперь просто наблюдал без слов, давило на сердце. — Удачной тебе ночи со своими шлюхами. — Хватит! — нервы не выдержали, и мужчина рявкнул в голос так, что вокруг, казалось, всё зазвенело. Тэхён разозлил его настолько, что руки дрожали, а уши кровь заполнила. Положив ладонь на хрупкое плечо, дон откинул мальчика в сторону, а сам пошёл наверх, в свой кабинет, чтобы, наконец, закрыться от осуждения и окунуться в работу полностью. Один шаг — за спиной послышался неясный ропот, звук удара и страшный хруст. Последний звук вызвал неконтролируемую дрожь по всему телу, и Хосок тут же повернулся, чувствуя, как глаза уже успел застлать холодный пот. Тэхён скрылся из поля зрения — глава, перескакивая через ступеньки, спустился вниз, где лестница меняла своё направление. На уголке крохотного столика, что стоял в углу ради красоты, виднелась кровь, совсем немного, но сердце мужчины тут же разорвалось на сотни частей. Но главный сюрприз ждал впереди. Крохотные яркие капельки провели путь от стола и оставили свой след на каждой ступеньке, ведя к конечной цели. Хосок шёл шатаясь, держался судорожно за перила, но только увидел своего мальчика, как в горле застыл ком, и он едва слышно просипел: «Тэхён-и». Сам виновник скандала лежал у самого начала лестницы, неестественно вывернув шею, под которой скопилась небольшое алое пятно. Тело находилось в странной позе, зрачки закатились — точно умер. А Хосок, увидев его, побежал сломя голову, чуть не спотыкаясь, грозясь тоже погибнуть, как и его возлюбленный. Но ему почему-то повезло, хотя жить после такого не заслуживал. Дрожащей рукой дотронувшись до бледной щеки, глава тихо-тихо прошептал: — Тэхён-и, воробушек, ты слышишь меня? Тишина.♚
Atis Freivalds — Ethereal Limerence
Чимин открыл глаза резко, так, что всё поплыло, а картинка размылась, превращаясь в гущу непонятных мазков. Зажмурившись, юноша потёр ладошками веки и после медленно приоткрыл их, стараясь сфокусироваться на одном объекте, однако тихая зудящая боль в голове чуть сбивала с толку, хоть и не раздражала так, как раньше. Мальчик помнил, что уже просыпался до этого несколько раз, но воспоминания были покрыты тьмой, словно он тогда был под дурью или алкоголем. В мыслях ютилось, что он точно каждый раз падал чуть ли не замертво, прямо на том же месте, где и стоял, но просыпался каждый раз в кровати, скрутившись в клубочек и беспомощно скуля. Он не знал, кто это делал, но чувствовал благодарность по отношению к добрым незнакомцам. Чуть дёрнувшись, Чимину всё-таки удалось устроиться в позе лотоса, но только он скрестил ножки, как низ пронзила неприятная боль. Поморщившись, мальчик аккуратно погладил рукой живот, надеясь, что так спазмы уменьшатся, однако ничего не произошло, и он смешно выпятил губу, обижаясь на собственный организм. Встать оказалось намного сложнее, но сидеть без конца было скучно и глупо, и поэтому парень, вытянув руки, вцепился в комод и подтянул себя к нему, а после выпрямил ноги, с неприятным чувством слушая хруст костей. Конечности затекли и ныли, а юноше так хотелось побыстрее исследовать место, где его оставили, поэтому он начал пальчиками разминать ноги, и хоть массировать он не умел от слова совсем, постепенно боль оставила его, а её место заменила туманная пустота. Но зачем об этом думать, когда можно внимательнее рассмотреть чудную комнату, так красиво оформленную? Сначала Чимин обошёл помещение так быстро, насколько мог, осматривая всё мельком, а после начал исследовать досконально. Всё казалось смутно знакомым, и только он подошёл к комоду с книгами и взял одну из них в руки, как его вмиг охватило дежавю, а посему он выронил предмет, испугавшись. Мальчику так хотелось, чтобы с ним кто-то был рядом, чтобы кто-нибудь объяснил, что он чувствует. Но его словно на ринг выставили, чтобы он сражался насмерть со своим сознанием и со своими воспоминаниями, которые волнами набегали на него, пугая ещё больше. Но чувство ушло так же быстро, как и пришло, и Чимин, просидев в неведении несколько минут, поднялся и выдохнул, обошёл злосчастную книгу и начал водить по другим цветным корешкам, с интересом разглядывая золотистые буквы, обозначавшие названия произведений. Однако это не было интересным для юноши, и он шагнул дальше, попытался посмотреть, что находится за шкафом: кофейная стена и ни грамма пыли, словно здесь уборщица была. Но как она незаметно проскользнула мимо мальчика? Дальше был стол с разбросанными на нём журналами и причудливой вазой в виде икосаэдра — многочисленные углы тянулись к разным сторонам. Чимин лишь ахнул, увидев столь интересную деталь декора, но брать побоялся, лишь аккуратно провёл пальчиками по стеклу и тут же убрал руку, заметив оставшиеся на прозрачной поверхности следы. Оставалось надеяться, что его не наругают. Мельком просмотрев другие элементы, он заметил лишь другую вазу, уже с растением, и нечто в виде камней или капелек, висевшее прямо над кроватью, однако интерес чуть потух, и мальчик уселся на стул, стоящий около окна, и обхватил руками ноги, утыкаясь носом в коленки. Так хотелось спать, но он боялся, что снова всё упустит и останется самым главным неудачником, ещё большим, чем он есть сейчас. Ведь раз он один, значит, его никто не любит, значит, просто оставили здесь, наедине со своим больным разумом. Посмотрев на часы, висевшие над головой, и увидев, что уже час дня, мальчик почувствовал внезапно охватившее его волнение, будто именно сейчас должно было что-то случиться. В квартире всё так же застыло время, однако Чимин, словно птичка, выпорхнул из комнаты и остановился посреди огромного зала. Тот, казалось, был бесконечным, раз в нём разместился и гигантских размеров диван, и уголок с кухней и островком, и свободное пространство, которое, почему-то, оставалось пустым. Но мальчику это было только в радость — он упал на толстый шерстяной ковер и засмеялся, хаотично дёргая руками и ногами в попытках сделать снежинку, да только снега не было, чтобы рисовать причудливые фигуры, а поддатливые ворсинки только и могли, что послушно прогибаться под движениями человека. Но Чимина это не расстроило, и он, вскочив, начал рассматривать квартиру тщательнее: полежал немного на удобном диване, исследовал все шкафчики на соединенной с гостиной кухне, погладил ласково каждую поверхность и посмотрел на содержимое холодильника, который с трудом не разорвался от количества продуктов. На секунду юноша подумал, что мог бы перекусить, но мысль быстро улетучилась из его головы, и он хлопнул дверцей, уносясь в сторону выхода из квартиры. Но входная дверь была закрыта намертво, даже несмотря на то, что мальчик несколько раз провернул замок в нужную сторону. Неужели его замуровали? Опустив голову, Чимин медленно прошёл в гостиную, чуть не плача от отчаяния, упал на пол и закрыл ладошками глаза, чтобы спрятать от всего мира хрусталинки слёз на опухших веках. Мысль о том, что он никогда не попадёт на улицу, так сильно его огорчила и поразила, что спустя секунду он уже заплакал, позволяя капелькам пройтись по румяным щёчкам и безвольно упасть на ковер. Жизнь оказалась настолько жестокой, а реальность — злой, и даже квартира больше не была красивым интересным местом. Чимина окружала тьма, и он не знал, как с ней справиться, пока одинокий лучик не проскользнул по его ручкам, заставляя показать миру опухшее удивлённое личико. Свет лился из-за закрытых штор, находившихся чуть дальше. Окна точно были панорамными, большими, но на них мальчик почему-то внимание не обратил, так его поглотила другая часть квартиры. Однако теперь он, вытерев лицо, встал на ноги и медленно подошёл к краю комнаты, зацепился пальцами за ткань и резко отдёрнул её в сторону, а после громко ахнул и чуть ли не завизжал. Вид перед ним открылся настолько невероятный, что он невольно уткнулся носом в стекло, широко открытыми глазами рассматривая беснующийся под ним город и высокие дома, казавшиеся такими крохотными и беззащитными. Небо расплывалось мягким топазом, а солнце посреди сияло сфалеритом — завораживающее зрелище. И Чимин, улыбнувшись и забыв о своём горе, начал с интересом рассматривать искрящийся город и свободных людей — так забылся в своём счастье, что и не услышал звук открывающейся двери. Знал лишь одно: он, Пак Чимин — самый счастливый человек на этой грешной планете.