Message to bears — you are a memory
Такой крохотный и такой беззащитный — Ким Тэхён, облачённый в белый шёлк, действительно был ангелом, только крыльев не было, оборвали давно. Мраморная кожа и тонкие пальцы, сцепленные в замок на груди, чуть приоткрытые малиновые губы и мирно прикрытые веки — Хосок больше не мог наблюдать за этим, упал на колени и прикоснулся лбом к полу, понимая, что ничего не чувствует, будто исчезло всё, все чувства вместе с душой юноши растворилисл в воздухе. Он сидел так и дрожал долго, чувствовал подступающие к горлу рыдания, но молчал — слов не осталось, одна лишь горечь и полое пространство внутри, страх и нестерпимое одиночество. Тэхён был его солнцем и надеждой, ради него Хосок держал себя на цепи и не позволял сорваться, лишь бы не расстроить и не разочаровать. Как-то раз он согрешил перед юношей, и с тех пор поклялся, что не вернётся к тому себе, сердце больше не захватит честолюбие и бессмысленная ярость, но зачем всё это нужно, если прямо на его руках умер тот, ради кого он жил? Руки зацепились за край кровати, и Хосок напряг вмиг ослабшие мышцы, чтобы обнять талию мальчика, губами прикоснуться к шее и не почувствовать никакого пульса, а затем уткнуться лбом в неподвижную грудь. Дон начал качаться из стороны в сторону, шепча что-то странное и пугающее, на деле же срывающийся голос бормотал о любви, отчего мужчина выглядел безумцем, и зайди кто кроме Юнги — подумал бы, что глава окончательно свихнулся. Однако подручный всё понял, у самого сердце скрутилось в болезненном спазме и упало вниз. Больше надежды не осталось, потому что она заключалась в этом хрупком, красивом и добром юноше, который готов был подарить себя всему миру. Хосок вцепился в плечи мальчика и часто-часто задышал, задрожал, а после, стоило Шуге сделать шаг в его сторону, прохрипел: — Пожалуйста, дай мне пару минут. Юнги кивнул и отошёл в сторону, в то время как глава подхватил на руки лёгкое тельце юноши и понёс в сад особняка, там, где они раньше часто проводили время вдвоём, безо всяких свидетелей. Там, в самом центре уже засохшего сада, стояла прекрасная композиция из свежих цветов, маргариток и фиалок, чем-то напоминающая мягкое ложе, невероятно уютное и красивое. Дон, прижавшись губами ко лбу юноши, ласково прошептал: — Помнишь, ты как-то нарисовал подобное место? Я сделал его для тебя, очень долго ждал подходящего дня и надеялся, что ты обрадуешься, когда обретёшь зрение и увидишь это собственными глазами. Но ты умер, — пальцы прикоснулись к прикрытым веками, — ты оставил меня, мой мальчик. Что же мне теперь делать… Уложив юношу на цветочное покрывало, Хосок улыбнулся, когда соцветия амаранта мягко легли на его плечи и чуть прикрыли их, будто пряча от всего мира. Лицо юноши даже в этом обезображенном сне было невероятно добрым и спокойным, будто ничего не случилось — просто заснул на несколько часов. Хосок осторожно лёг рядом, наблюдая, как лепестки незабудки падают на собственный костюм и на шёлковое одеяние юноши, а затем переплёл их пальцы и, уткнувшись носом в щёку мальчика, вздохнул, забываясь. Впервые он увидел Тэхёна около восьми лет назад, тогда сам дон был взбалмошным и злым подростком, юноша — ещё ребёнком, запуганным и постоянно болеющим. Отец посмел привести его в их особняк после того, как его же люди убили семью задолжавшего им чиновника, падаль, только смерти и заслужившую. Мальчик почему-то выжил, хотя не должен был, ведь был сыном врага Сакласа, однако мать Хосока, женщина хоть и строгая, но великодушная, сказала, что позаботится о ребёнке. Мнение последнего никто не спрашивал, он стал затравленным и дрожал постоянно, что невероятно раздражало будущего дона, и тот ядом плевался, скалился, ещё больше пугая плачущего Кима, чуть до суицида не довёл. Шло время, Тэхён начал медленно осваиваться и часто бегал по мелким поручениям мачехи и отчима, в то время как старший сын Чонов зверел и проводил своё свободное время в других квартирах, со своими друзьями и шлюхами. Никогда приёмные родители не посылали Тэхёна к Хосоку, знали, чем всё это может закончиться, и ребёнок был благодарен им. Он действительно считал брата красивым и умным человеком, только думал, что тот неправильно тратит своё время, тратит на людей, любящих только его деньги. Иногда Чон забегал домой и даже говорил с Тэхёном, вёл себя вполне спокойно и не язвил, не задирал, что позволяло ребёнку вздохнуть спокойно. У него только начался подростковый период, однако он становился только красивее, о чём ему каждый день сообщала матушка, смущая; ранее детские черты лица становились плавными, тело — изящным. Наверное, это заметил и будущий дон, потому что юноша стал замечать на себе заинтересованные взгляды. Не сказать, что ему не нравилось, вовсе нет, Хосок был ему симпатичен, но они были братьями, хоть и сводными, да и парень был птицей не его полёта — слишком сильный и статный. Кошмар Тэхёна всё же случился: в один день дон сказал ему забрать из одной из квартир клана некие документы, и мальчик ни о чём не подозревая, согласился тут же, только что-то в воздухе изменилось, стоило подойти к двери и услышать идущую оттуда громкую музыку. Наверное, стоило бы позвонить и спросить подробности у отца, однако тот предупредил, что будет занят, а матушка была в отъезде. Можно было бы позвонить Хосоку, конечно же, но что-то подсказывало, что именно он является зачинщиком праздника. Нужно было незаметно забрать документы и убежать домой. Однако всё пошло не по плану. Проскользнуть мимо пьяной молодёжи было легко, но главный хищник, как оказалось, с самого начала почуял добычу, притаился, и стоило Тэхёну войти в нужную комнату, как сзади на него кто-то накинулся и прижал к стенке, дыша в шею. Юноша стал вырваться, и Хосок, зашипев, опрокинул его на кровать, начал целовать шею и облизывать пальцы, зрачки его растаяли — в тёмных глазах мальчик увидел туманное удовольствие, никаких мыслей. Парень находился под экстази и был невероятно ласковым, однако стоило Тэхёну дёрнуться, как его тут же с рычанием прижали обратно. Достав из кармана пакетик с разноцветными таблетками, Чон повернулся к юноше и невнятно спросил: — Какой цвет ты любишь? — Никакой, отпусти, пожалуйста, — заскулил мальчик и дёрнулся, однако зверь не собирался останавливаться. Хмыкнув, он выбрал красную таблетку и положив её себе на язык, наклонился к юноше, чтобы поцеловать, и сколько бы тот не сопротивлялся, ничего не получилось, препарат проскользнул в ротик, а потом камнем застрял в горле. Но Хосок схитрил, накрыл ладонью лицо мальчика, и только когда тот нервно сглотнул, задыхаясь, отпустил, а после снова набросился, вылизывая ключицы и лаская, дожидаясь ответной реакции. Но стоило Тэхёну застонать, как парень усмехнувшись, вскочил с кровати и ушёл, хлопнув дверью. А в организме мальчика словно ломка началась, он плакал и выл, чувствуя невероятную эйфорию и приятное чувство лёгкости. Однако его бросили, хотелось встать и подбежать за Хосоком, забрать его, но ноги не слушались, и он лежал так долго, скуля и ожидая хозяин. Когда Ким, наконец, почувствовал сладкие прикосновения, стоны сами вылетели из глотки и сотрясли воздух, но его начали трясти, зачем-то вытирали почему-то мокрый нос, а затем завели в ванную, запихали пальцы в рот, вызывая рвоту. Тэхён проснулся в той же постели, пропахшей Хосоком, и услышал, как за дверью дон кричит за сына, обещая, что отправит того в район как типичного головореза, поскольку тот более ни на что не годен. Судя по словам отца, Чон сам помог мальчику и уложил его спать, но это никак не перекрывало то, из-за чего всё началось. Однако Тэхён не злился, не был способен на подобное, поэтому, когда Хосок с отцом вошли в комнату, слабо улыбнулся, вызывая странные чувства у будущего главы. Тот навсегда запомнил эту слабую, но искреннюю улыбку, сохранил в памяти на всю жизнь. Глава открыл глаза тогда, когда услышал чей-то голос. Его звал Юнги, дон увидел его силуэт из-под прикрытых век, но не ответил, лишь уткнулся носом в ледяную шею мёртвого мальчика и тоскливо посмотрел на сомкнутые в строгую линию губы. Больше он не улыбнётся, искреннюю любовь Хосока тоже никто не увидит, всё будет фальшью. Рыдания всё же подступили к горлу, и глава всхлипнул, сжимая Тэхёна в своих объятиях и чувствуя захлестнувшее его отчаяние. Слёзы потекли по щекам и начали кристаллами падать на снежные щёки, покрывая их блёстками, и мужчина, ещё раз глянув на умиротворённое лицо юноши, взвыл в голос, утыкаясь лбом в хрупкое плечико и чувствуя, как весь мир вокруг рушится безо всякой возможности на восстановление. Не плачь, волк. Наступит новый день. Не плачь.♚
Oscar and The Wolf — Joaquim
Ровно десять человек было в комнате, и девять пар глаз внимательно наблюдали за одним из глав, откровенно разглядывали со всем возможным презрением и злостью. Сокджина не любили — боялись и даже немного уважали, однако теперь смотрели подозрительно, не веря в слова дона. Конечно, о произошедшем узнали в первый же день, хмыкнули многозначительно — вшивый преемник наконец-то подох — и даже не догадывались, что Джин будет настолько разъярен, что пойдёт на подобное. — Я сам твой клан уничтожу, если ты посмеешь вырезать треть группировок, щенок, — голос главы Совета срывался и шипел, старик злобно уставился на невозмутимого главу и зарычал, когда тот даже головой не дёрнул, лишь перевёл незаинтересованный взгляд на главного. — Это тебе не шутки! — Именно, смерть моего брата не шутки, — Сокджин говорил холодно и ровно, однако в его горле что-то рокотало, и Юнги поёжился, сжимая за спиной руки. — Я говорил сотни раз, предупреждал, что за своих людей я отплачиваю сполна. А за такое явное и открытое убийство Чонгука я все кланы готов перерезать, не побоюсь этих слов. — А не боишься того, что за подобные фразы уничтожат уже тебя? — прошипел Тэгён, глава Палюн Щаль Пха, четвёртого клана-лидера. Дон его как угрозу не воспринимал, давно знал все козыри и поэтому лишь усмехнулся, твёрдо говоря в ответ: — Не мне стоит бояться, а вам. — Если решишь своевольничать, — подал голос глава Совета, сверкая глазами, — тебя и твой клан сотрут в порошок за доли секунды. Не шути со мной, мальчик. Не стоит говорить со мной в подобном тоне. Сокджин вскинул голову и презрительно глянул на мужчину, чувствуя давящую на него ненависть и почему-то возросшую внутри силу. Пусть его брат был жив, на его жизнь посмели покуситься, почти что убили, и он подобного никогда не оставит, даже если обратит против себя остальные кланы. В конце концов, он не дурак, добыл для себя связи с другими группировками, существующими и за пределами Кореи. — Мой отец лебезил перед Вами, но я уже несколько лет подряд ясно давал понять, что подобным заниматься не собираюсь. Во всем мире не существует единого правителя, так почему же в нашем должна быть подобная должность? Я уважаю ваше терпение и былую силу, но сейчас, к сожалению, Ваш статус потерял актуальность. Теперь сила на стороне действующих кланов, на стороне сильнейшего из них, поэтому будьте так добры, не влезайте в чужие разборки — убьют. Глава, стукнув кулаками по столу, напрягся и медленно поднялся, сверля безумным взглядом обнаглевшего дона. Тот и глазом не моргнул, смотрел в ответ так же холодно и твёрдо, хотя чувствовал, что ему за это будет. Что же, сдаваться просто так он не будет, действительно уничтожит всех, кто будет стоять на его пути. Однако, к его же удивлению, на оскорбительные слова никто внимания не обратил, остальные главы промолчали, и Хосок, ранее молчавший и сверливший Сокджина задумчивым взглядом, внезапно медленно произнёс: — Тогда могу ли я использовать твои слова против тебя же, уважаемый дон? Ким Тэхён погиб из-за халатности твоих врачей. Ким резко повернулся и буквально зарычал, с яростью глядя в густую чернь глаз главы Сакласа: никогда подобного приказа не отдавал, и уже разобрался с возомнившими себя умными людьми. Те уже поплатились за то, что решили «помочь» руководителю и разобраться с парой главы вражеской группировки самостоятельно, безо всяких указаний. Откуда они узнали Тэхёна — неизвестно, но больше им нечего будет сказать. Однако кто ему поверит? Правильно, совершенно никто. Они с Хосоком уже давно ненавидели друг друга, причины на то были, и Сокджин понимал: окажись он на месте врага, подумал бы так же. Чувствовал бы, наверное, то же самое. Только вот его любимый человек ещё жив, и краем глаза дон заметил, как Юнги напрягся, желая пресечь разгорающуюся опасную перепалку, но не имея на это никакого права. Однако вместо подручного в разговор влез скалящийся Тэгён, у которого точно инстинкт самосохранения отбился. Усмехаясь, глава закинул ногу на ногу и, обведя всех скучающим взглядом, медленно протянул: — Хосок, ну чего ты так взвился? Неужели всё из-за подохшей шлюхи? — Хватит! — рявкнул Юнги и, схватив озверевшего Хосока за руку, потянул назад, а затем повернулся в сторону молчавшего ранее Намджуна, который вместе с главой Совета холодно следил за всем. — Думаю, мы уже всё обсудили, пора расходиться. — Надо же, детдомовское отродье решило подать голос? — оскалился Тэгён и сощурился, разглядывая остолбеневшего подручного. Тот подобного не ожидал, на секунду ослабил хватку и молча посмотрел на чужого дона, не понимая, зачем он поднял эту тему. — Вроде бы и работаешь под крылом клана долго, однако до сих пор не понял, что лучше промолчать, когда старшие по званию разбираются. Возможно, Хосоку стоило быть повнимательнее, когда он выбирал себе помощника, а то тыкнул наугад и правой рукой главы Сакласа стал оборванец, которого следовало ещё в детстве задушить. — Что за глупая грызня, — прохрипел Намджун, медленно поднимаясь со своего места, — развели тут крысятник, уважаемые доны, что вовсе не соответствует нашим статусам. Неужели жизнь отдельного человека внезапно стала важнее будущего клана? — косой взгляд на Хосока. — Вовсе нет, не те клятвы мы произносили, имели в виду под собой другое. Однако я согласен с Шугой, мы уже успели всё обговорить. Пора расходиться. Глава Совета кивнул, с неприязнью глянул на взъевшихся глав, в особенности на Сокджина, а потом, медленно поднявшись, первым вышел из кабинета, чувствуя закипающее раздражение и полное бессилие: Сокджин был прав, его статус теперь был неактуален, да и сам дон смилостивился, когда оставил старика в живых, и поэтому тявкать теперь не было смысла. Тэгён тоже начал собираться, кивнул своему подручному и, в последний раз презрительно глянув на застывшего Юнги, прошёл к двери, не замечая ледяной взгляд Сокджина. Тот убить был готов, но молчал, сощурился, когда вслед за Тэгёном из комнаты вышел Намджун, и в кабинете остались они втроём. Хосоку он так и не ответил, а сам дон даже не смотрел на него, наблюдал за снегопадом за окном, будто и не было здесь ничего такого, словно рука не дёргалась в припадке, пытаясь достать пистолет и пристрелить им главу Эроса. Юнги стоял рядом, переводя взгляд с одного мужчины на другого, и в конце, решившись, шепнул Чону на ухо: «Идём. Нам нечего тут делать». — Молчать, — сухо ответил Хосок, даже не глядя на предателя, а после перевёл мёртвый взгляд на Сокджина и повторил давний вопрос. Тот всё так же смотрел на Чона и молчал, желая на самом деле снова изучить любимые медовые глаза, но одёргивал себя каждый раз, запрещал. Вместо того, что так хотелось сделать, он, накинув на плечи пиджак, бросил короткий взгляд на замершего парня и мрачно прохрипел: — Я не отдавал приказа на убийство Ким Тэхёна. Мне это ни к чему. — Он умер по вине твоих людей, и тебе за это отвечать, — Чон говорил медленно и спокойно, однако в тёмных глазах Джин увидел необычайную тоску и печаль — дон точно сломался внутри. — Ты знаешь, что за таким следует. — Тебе тоже следует быть осторожнее, — пришла очередь главы Эроса угрожать, и он не скупился на это, приблизился вплотную к ощетинившемуся Хосоку. — Мне несложно догадаться, по чьей вине погиб Чонгук. — Я никогда и не скрывал, — Чон растянул губы в ядовитой усмешке и, вырвав из рук Юнги своё пальто, прошипел: — Иногда такова плата за жизнь, и так уж получается. А тебе напоследок дам один совет: чужие вещи не трогай, как и чужих блядей. — Как скажешь, — Джин криво ухмыльнулся и, увидев, как дёрнулся от слов подручный, молча развернулся и последовал прочь из особняка. Во время собрания он хоть и казался совсем не расположенным к разговору, в голове его кроились совершенно другие мысли. Он сразу понял чужий замысел, заметил сговорчивость между Хосоком и Намджуном, недвусмысленные намёки Тэгёна и сухое молчание главы Совета. А ещё печаль в медовых глазах человека, которого должен был ненавидеть всем сердцем. Для Гомун Ге Пха всё только начинается, и у Сокджина точно есть козырь, которым всем придётся по душе. Его главная опора, брат и самый преданный подчинённый жив, и поэтому стоит любой пуле задеть его сердце — на престол взойдёт законный во всех смыслах наследник, который в порошок сотрёт за свой клан, справится лучше нынешнего дона. Достав телефон и прокрутив его несколько раз в руке, Джин набрал нужный ему номер и, дождавшись гудков, мягко спросил: — Слышишь меня, Седжон?♚
Kazukii — Need
В голове всё крутилось медленно, сознание будто плёнка накрыла, и прикосновения с голосами — всё слышалось сквозь пелену. Хотелось что-то сказать, но рот не двигался, хотелось увидеть — веки камнями покрылись и не поддавались усилиям. Чонгук лежал долго, то приходя в себя, то возвращаясь в неизвестность, и краем сознания понимал: он не один. Кто-то рядом, кто-то непонятный, странный и тёплый, держал за руку, шептал что-то, только вот сил недостаточно было, чтобы ответить или понять, кто же это. Оставалось лежать пластом и чувствовать колющую боль где-то в боку. Он хотел бы подумать о прошлом, но так невыносимо, так страшно было в этой дыре. Впервые он почувствовал одиночество, и пусть не так, как мог бы, будь он в сознании, но этого было достаточно. Его будто засасывало в чёрную дыру, и голоса, чужие и знакомые голоса преследовали его, говорили разное, реплики мешались. Иногда мелькали светлые пятна, но они были такой редкостью, таким счастьем, что хотелось зацепиться за них и никогда не отпускать, однако в таком состоянии подручный был бессилен, лежал и тосковал по реальности. Последнюю он хотя бы минимально мог контролировать, сейчас же ощутил всю свою беспомощность. Он вспоминал маму, ласковую и добрую, с мягкими пшеничными волосами и ореховыми глазами. Женщина всегда ласково называла его «мой Гукк-и» и клялась, что позаботится о нём, обещала, что они найдут своё пристанище. Мама хотела защитить единственного сына от всего плохого, после этого же желал его брат, но ни у кого не получилось, Чонгук сам определил свою судьбу, не ушёл из группировки, нарастил силу. Отомстил за всё: и за детскую травму, и за шрамы на руках, и за смерть матери. Но если бы теперешнего Чонгука переместили на несколько месяцев назад, он бы не тронул Чимина, оставил бы в покое. Жаль, что этого уже не изменить. Агония длилась долго, установить по времени невозможно было, но настал момент, когда всё пришло в норму, — Чонгук резко открыл глаза и с сипением вдохнул, безумно рассматривая потолок и всё, что его окружало. Это место было совершенно незнакомым, странным и, наверное, бедным — он точно находился в каком-то старом спальном районе. Таких мест он не знал, а посему дёрнулся и тут же зашипел: появилось ощущение, что некоторые ранения чуть вскрылись из-за резких движений, а живот скрутило, и Чон рухнул обратно, щурясь от боли и пальцами щупая рану. Кажется, она была забинтована, и теперь Ким надеялся, что он не порвал швы. Под правым боком что-то слабо зашевелилось, подручный перевёл взгляд и поднял брови, узнавая в тщедушном тельце Чимина. Мальчик спал рядом с парнем, на самом краю кровати, и чудо, что не упал. Видимо, кто-то привёз их сюда, и Чонгук догадывался, кто это сделал, однако всё равно не мог расслабиться, и в то же время сделать что-то тоже было не в его силах. Вздохнув, подручный повернул голову и начал рассматривать юношу со спины. Тот был одет в одну тонкую майку и шорты, которые вряд ли могли хоть как-то согреть, сам Пак во сне обнимал себя руками и вжал подбородок в ключицы, горячим дыханием опаляя кожу. Чонгук с тоской посмотрел на замёрзшего мальчика, решившись, он за плечо перевернул его на спину и, прижав к себе, накрыл одеялом. Чимин что-то мяукнул во сне и прижался к Киму крепко, уже с наслаждением жмуря глазки-полумесяцы и кусая во сне губы. Как бы ни хотел подручный узнать правду, сопротивляться не мог, достал свою руку и, уложив голову мальчика поудобнее, начал гладить его по волосам, чувствуя, как сам снова засыпает. Но стоило ему на секунду забыться, как юноша зашевелился и навис над ним, внимательно рассматривая. Чонгуку не нужно было открывать глаза, чтобы почувствовать это, поэтому он всё так же лежал, делая вид, что спит, и вздохнул, услышав жалобное: «Гу-у-укк-и». — Ну что случилось? — устало спросил он, всё так же не шевелясь, а после почувствовал, как на щёку падает слезинка, и открыл глаза, смотря на поджатые губки и мокрые ореховые глазки. — Почему плачешь? — Я-я думал, что Гукк-и не проснется, — всхлипнул Чимин и, опустившись, закрыл ладонями лицо, хрупкие плечи начали дрожать, выдавая хозяина. — Я так боялся! — Всё хорошо, — подручный смягчился и, протянув руку, погладил мальчика по волосам, а затем по щекам, вызывая у того удивление, — я в порядке, просто нужно восстановиться. Ты не знаешь, как мы тут оказались? Чимин закивал, губами шепча «знаю», и Чонгук, прикрыв глаза, за шею притянул его к себе, снова укладывая на своё плечо и слыша приглушённый визг. Мальчик на секунду зарылся и потёрся щекой о рёбра подручного, а затем, осекшись, смирно лёг и тихо начал: — Я не знаю, как ты оказался т-тут, но меня привёз, мм… Сокджин! Его зовут Сокджин! Он сказал, что он твой брат! — Это так, — пальцы прошлись по мягким волосам, и Пак снова непроизвольно мурлыкнул, прижимаясь ещё крепче. — Он ничего не говорил? — Нет… — мальчик растерялся и прикрыл глаза, пытаясь вспомнить детали. — Нет, Гукк-и, ничего важного… — Ладно, всё в порядке, — Чонгук вздохнул и снова уставился в потолок, размышляя, что же сейчас происходит за пределами этой квартиры. Видимо, брат решил его спрятать и не говорить остальным о том, что подручный не умер. Он поступил правильно, и парень про себя похвалил дона, думая о том, что если на них всё же нападут, младший Ким нарушит все их планы неожиданным входом в игру. Участие мертвеца в спектакле никто ожидать не будет. Его почти что убил Шуга, один из самых лучших наёмников, подручный Хосока, и несложно было догадаться, кто всё это провернул, к чему всё идёт. Чонгук знал про тихий союз Асмодея и Сакласа и надеялся, что Сокджин в курсе всего происходящего. Однако нужно было удостовериться, и парень, сжав зубы, попытался дотянуться до лежащего на столике телефона, однако чуть ли не задохнулся от боли, так сильно она сжала все внутренние органы. Поняв, что так он ничего не добьётся, Ким глянул на замершего мальчика и тихо позвал его. Тот не ответил, видимо, заснул, но ещё больше времени терять не хотелось, поэтому подручный постучал пальцами по его плечу и повторил: — Чимин, можешь помочь? Чимин-и, пожалуйста, это срочно, — юноша дёрнулся под его рукой и медленно поднял голову, хлопая ресничками и сонно глядя на парня. Тот улыбнулся и, костяшками погладив щеку Пака, мягко спросил: — Можешь мне помочь, Чимин-и? — Могу, — мяукнул мальчик и, протерев кулачком глазки, в ожидании уставился на Чонгука, кивнувшего в сторону телефона, а затем, всё поняв, улыбнулся и спрыгнул с кровати, устремляясь к столу. Ким смерил взглядом тщедушное тельце и выпирающие сквозь майку рёбра, босые ступни, касающиеся холодного пола. В комнате было довольно прохладно, и Чонгук нахмурился, протянул руку, забирая у юноши телефон, и сказал: — Здесь ведь есть тёплая одежда? Иди переоденься, здесь холодно. — Но я хочу полежать с Гукк-и, — Чимин жалобно выпятил нижнюю губу и исподлобья посмотрел на подручного, однако тот оставался непреклонным, и мальчик, вздохнув, поплёлся к комоду, начиная искать какую-нибудь кофту. Чонгук же разблокировал телефон и, найдя в контактах номер брата, набрал его. Трубку подняли в первую же секунду, и дон, не дожидаясь слов младшего, выдохнул: «Сейчас приду» — и сбросил вызов. Это встревожило парня, и тот нахмурился, услышав звук открывающейся двери. Пак, который уже переоделся, но всё ещё стоял около комода, растерялся, но стоило Чонгуку протянуть к нему руку, как юноша тут же подбежал к нему и нырнул под одеяло, носиком утыкаясь в шею Кима. Этот жест был слишком интимным, но парень никак не отреагировал, лишь успокаивающе потрепал мальчика по волосам и начал внимательно рассматривать замершего в дверях Сокджина. Тот выглядел одновременно и растерянным, и обрадованным, и хоть последнюю эмоцию трудно было прочитать, Чонгук заметил её, сам радовался встрече и тихо, сдержанно сказал: — Рад встрече. — Я тоже очень рад, Чонгук. Как ты себя чувствуешь? И хоть в словах не было радостного вскрика или топлёной нежности к младшему, в чёрных глазах мерцала надежда и облегчение, настоящие чувства Сокджина. Из-за постоянной опасности даже в такой ситуации дон не мог расслабиться, а посему и выразить все свои эмоции не мог, и лишь крепкая связь между братьями позволила Чонгуку почувствовать сердце Джина как своё, задохнуться от невероятно быстрого биения и растопиться в скрытом, но таком искреннем счастье. Сам же глава, бросив короткий взгляд на комочек около брата, слабо улыбнулся и присел на стул, осматривая младшего и пытаясь разглядеть настоящее самочувствие родственника. — Когда ты проснулся? — Не знаю, может, час назад, — Чонгук пожал плечами и погладил по плечу спрятавшегося Чимина, успокаивая. — Как раз в то время, когда врач отошёл, — слабая улыбка появилась на губах дона. — Засранец, потерпел бы немного. Потом скажу ему, чтобы осмотрел тебя, выглядишь не очень. — Да всё нормально, — отмахнулся Чонгук и, заметив грозный взгляд брата, поспешил перевести тему. — Что произошло, пока меня не было? — Много чего, — дон помрачнел, и подручный заметил мелькнувшую в чёрных глазах искру — случилось что-то ужасное. Мальчик под рукой зашевелился и медленно вылез из своего укрытия, с интересом глядя на мужчин. Сокджин перевёл на него заинтересованный взгляд и медленно, чётко сказал: — Мальчик Хосока умер. — А кто это? — пропищал Чимин, в ожидании ответа рассматривая главу, однако тот не ответил, холодно посмотрел в ответ, и Пак поджал губы, жалобно глядя на молчащего Чонгука. — Гукк-и… — Никто, солнце, не забивай этим голову, — парень потрепал мальчика за щёки, игнорируя Сокджина и его недовольство, а затем, увидев, как полные губы растягиваются в счастливой улыбке, прижал юношу к себе и начал гладить по шее, усыпляя. — И что Хосок? — обратился он уже к брату. — Рвёт и мечет, — Джин лишь пожал плечами, будто это и так было понятно. — А Шуга? Вы с ним… — «Мы» не с ним, — перебил Чонгука дон и сузил глаза, взглядом предупреждая, что эта тема является запретной. — Были недовольства на собрании, поэтому я вызвал Седжона в качестве подмоги. Эрос никто не свергнет. — Правильно, — подручный кивнул и, откинув голову, вздохнул, думая обо всём произошедшем и озвучивая свои мысли: — Слишком много всего навалилось. Обычно наступает затишье. — Никто не знает, когда это случится: завтра или через несколько месяцев, — заметил Сокджин и, заглянув в телефон, поднялся с кровати. — Мне пора, Седжон уже приехал. — Удачи, — эхом отозвался Чонгук и взглядом проводил брата, а затем, стоило двери захлопнуться, ласково спросил у замершего Чимина: — Испугался? — Нет, — пискнул мальчик и улыбнулся, чувствуя, что больше ему ничего не угрожает. — Ведь Чонгук-и был со мной! — Правильно, — Ким ладонями обхватил осунувшееся личико юноши и заглянул прямо в ореховые глазки, медленно проговаривая: — Я не позволю случиться такому, чтобы ты повторил его судьбу. Я защищу тебя.♚
Lights & Motion — Hope
Высокие потолки были перекрыты многолопастными арками с вырезанными на них трилистниками, лампы фениксами полыхали в воздухе, не желая спускаться, в то время как массивные канделябры освещали нижний пласт — там сошлись все твари. Кованые перила лестниц в медовом сиянии отсвечивали золотом, узорами ложились на мягки бархатные ковры и в них же растворялись, не могли существовать долго. Всё в этом месте было роскошным, и Мишель даже подумать не мог, что когда-нибудь сможет оказаться тут. Ресторан для элиты, где всё из белого мрамора и золота состоит, где тебе официанты чуть ли не в ноги кланяются, готовы пальцы расцеловать — нет, юноша точно не ожидал подобного. Ему, мальчишке из семьи потерявшего свой бизнес наркобарона, никогда не светило что-либо большее, чем грязная работа солдата в одной из мелких группировок. Ему, нищему оборванцу, всю жизнь приходилось слушать оскорбления и упрёки родителей, терпеть издевательства одноклассников, пронюхавших грязное прошлое отца, и быть на постоянном учёте, жить в трущобах. Мишелю, маленькому несчастному Мишелю пришлось научиться выживать, и он начал с низов: сначала чистильщик в неорганизованной банде, потом всё выше и выше. Был момент, когда он уже собирался стать подручным одного из мелких мафиози, что и было его целью: такой статус — уже подвиг, на «большую четвёрку» рассчитывать было бы невероятно глупо — но внезапно его перехватил его же дон, подсказал, как действовать и как пробраться в Саклас, добраться до главы группировки и завладеть им полностью, так, чтобы ослабить клан изнутри. Дон стал ему как отец, и Мишель готов был на всё ради руководителя, даже на такой риск. Всё ради своей семьи. Проникнуть в группировку, как оказалось, было делом совсем несложным, гораздо труднее было пробиться дальше, чтобы перестать быть обычным солдатом. Как-то повезло, ведь его в тот день его назначили одним из патрульных юго-восточного района, под руководством одного из приближенных Чон Хосока, который, к удивлению юноши, решил почему-то рассказать дону про лучших своих людей, не обделив вниманием и Мишеля. Тогда взгляд у главы был ещё живым, однако день назад стал пустым, будто исчезло что-то, и юноша напрягся, думая, что придётся ему долго эту пустоту заполнять, чтобы усыпить всю бдительность. Ничего, его дон говорил, что Мишель умный мальчик, со всем справится. Решив пустить всё на самотёк, парень несказанно обрадовался результатам: он приглянулся Хосоку и тот часто проверял, как дела у их группы, справляется ли сам юноша, вследствие чего они медленно, но верно сблизились: Мишель даже сидел на его коленях, держа в руках бокал вина и медленно отпивая, в то время как дон мёртвым взглядом рассматривал картины с ипомеями и алыми закатами. Юноша делал вид, что разбирается в искусстве, хотя на деле особо не мыслил в этом: он убийца, у него совершенно другая цель. И вот теперь, спустя некоторое время, дон сам пригласил его в лучший ресторан Сеула, грязного оборванца, который после похода к стилистом стал самой настоящей куколкой. Хосок на своей машине отвёз его сюда, а затем ушёл на пару минут поговорить с партнёрами, напоследок сладко прошептав: «Жди меня тут, ягодка, ладно?». Время истекало, и Мишель, повернувшись к зеркалу, поправил светлые кудрявые пряди и облизал малиновые губы, делая их ещё более притягательными. Мысли у юноши действительно имели силу материализоваться, поскольку спустя минуту за спиной появился дон. Парень застыл на месте и через зеркало начал осматривать красивые черты лица и огненные волосы, бархатный костюм и множество колец на тонких пальцах. — Вас долго не было, — спустя минуту прошептал Мишель, обхватывая руки дона и заглядывая ему в глаза. — Я соскучился. — Больше я не уйду, — усмехнулся Хосок и, изящно закрутив в коротком танце юношу, повёл в сторону просторного зала. Тот был ещё красивее, чем холл, ещё шикарнее и прекраснее, и именно в нём Мишель был готов сделать первый шаг. Раньше инициативу брал только глава. А тот шёпотом подсказывал, куда идти, хотя, казалось бы, зачем? Столик был один, прямо в центре гигантского помещения, такой крохотный и беззащитный, именно там, судя по всему, должна была пройти трапеза. Мишель удивления не показал, сладко улыбнулся Хосоку и позволил ему отодвинуть стул, побыть джентльменом, а затем удобно присел и, уложив на сложенные в замок пальцы голову, хитро наблюдал, как дон устраивается напротив. — Что-то не так? — голос Чона был спокойным и мягким, на рокот в горле юноша внимания не обратил, пальчиком провёл по шёлковой скатерти и покачал головой. Дон усмехнулся и, взяв бокал с вином, жестом показал сделать то же самое. Впрочем, Мишель и не возражал, изящно обхватил пальчиками ножку бокала и приподнял вверх, с улыбкой наблюдая за расслабленным мужчиной. Такие красивые и дорогие, они были настоящими бриллиантами среди всей этой суматохи, смотрелись прекрасно даже в пустынном зале, и правильно — не было им больше равных. Хосок долго наблюдал за юношей, в глаза заглядывал, искал что-то, но Мишель не боялся: мастерски прятал все ненужные эмоции, оставлял самое важное и ценное. В конце концов, после долгого молчания глава снова улыбнулся и тихо пророкотал: — Я бы хотел выпить за то, что нашёл тебя, ягодка. Рад, что тогда решил послушаться подчинённого и посмотреть на своих же солдат, в противном случае мы бы не встретились. — Ну что вы, хённим, — хохотнул Мишель, но всё же стукнулся с доном бокалами и отпил немного вина, чувствуя приятный огонёк внутри. — Это мне повезло, что я вас встретил. — Ты похож на ангела, — внезапно прошептал Хосок, вглядываясь в приятные черты юноши, и тот на секунду растерялся, хлопая ресницами и от волнения отпивая ещё немного алкоголя. — И невероятно похож на моего Тэхёна. Кто-кто, а он действительно был святым. — Глава группировки влюбился в святого? — осторожно спросил Мишель, стараясь не вкладывать в свои слова иронию или иные злые чувства, хотя смысл был таковым. — Как же так? — Иногда люди меняются ради любви, — мужчина широко улыбнулся и, протянув руку, пальцами пробежался по ладони юноши и обхватил его запястье, пугая. — Как ты себя чувствуешь? — Ах, просто великолепно, хённим, — выдавил из себя улыбку Мишель, почувствовав горячее прикосновение, однако дон лишь продолжил: — Читал ли ты когда-нибудь Ремарка, ягодка? — Н-нет, — проскулил юноша, пытаясь аккуратно вывернуться из захвата, однако тот стал крепче. — Он как-то сказал: «Власть — самая заразная болезнь на свете». И я согласен с ним. Власть убивает по-разному: кто-то страдает, уничтожая кого-то, чтобы выжить, другие погибают в бессмысленных попытках достичь большего. — Ч-что вы имеете в виду, хённим?! — Мишель сглотнул, когда цепкие пальцы схватились и за второе запястье, а зрачки дона сузились, изучая жертву. — Всю жизнь меня и мой клан сравнивали с волками, и как бы я ни хотел, но этому воспротивиться не могу, потому что так и есть. Волки обожают разрывать добычу и есть её, пока она ещё бьётся в агонии, а я ненавижу предателей, возмещаю им весь тот урон, что они нанесли мне. Однако есть то, что я обязан предложить им перед смертью. — Х-хённим, — нижняя губа предательски задрожала, и Мишель всхлипнул, опуская голову и понимая: всё кончено. Овечка попыталась обмануть хищника, но исход был понятен с первой секунды. — Последний ужин, — невозмутимо закончил свою мысль Хосок и резко отпустил запястья юноши, из-за чего тот упал на пол и попытался встать на ноги, однако снова оказался вовлечён в объятия убийцы. В тот же момент в горле что-то скрутило, и из носа и изо рта потекли струйки крови — вино было отравленным. А дон сладко улыбнулся, подхватывая Мишеля и заставляя его танцевать вальс, словно они были самой прекрасной парой на этой планете. Парень страшно изгибался и хрипел от боли, выл и скулил, а глава лишь захохотал, откидывая голову назад и вслушиваясь в очередной вскрик. Ноги парня подкосились, и теперь оставалось только тащить его, как бесполезную ношу. Перехватив некогда прекрасного юношу за шею, Хосок приблизил его лицо к своему и начал внимательно рассматривать, оценивать. Черты чем-то напоминали его драгоценного Тэхёна, но воробушек умер, никто его не заменит, все остальные — жалкие подделки и ни на что не годные дешёвки. Такая схожесть вызывала внутри только ярость, и поэтому дон, оскалившись, прикоснулся губами к кровавому месиву и остекленевшим, но ещё живым глазкам, и, прошептав: «On se voit en enfer» — вставил нож в рёбра, сильным ударом проламывая кости и пробивая насквозь сердце. Секунда — Мишель куском мяса обмяк в его руках, а после свалился на пол, заливая его отравленной кровью. Хосок говорил, что не будет Тэхёна — его безумие заполнит весь мир. Так и случится.