Decay

Tristan Barton - Interlude

Когда он подходил к особняку, его ноги сводило судорогой, потому что он знал: Сокджин уже там. Слышались выстрелы и страшные крики, визги и душераздирающие вопли, но подручный не мог не слушать это, не мог закрыть себе уши, держал пистолет наготове и дыхание задерживал, чтобы выдержать этот Ад, не прогнуться. К сожалению, всё уже провалилось под землю и растаяло от невозможного жара, а Юнги, ломая себе ноги бесконечным бегом, чувствовал, что всё плохо, что следовало отговорить Хосока от этого ужасного плана любыми способами. Теперь, когда всё наступило, ничего не будет прежним, пусть даже весь город сгорит в огне, не щадя никого: ни солдат, ни обычных, ни в чём не повинных людей. Он бежал, бежал, бежал, его никто не преследовал и не задерживал. Он нёсся, не обращая внимание на скользящие рядом пули, на страх, сжавший горло: не было времени. Из-за темноты и валяющихся прямо на пути обломков он постоянно терялся, не понимал, что это за улица, куда ему идти. Он потерял слишком много времени на пустые раздумья, но иначе не мог, иначе не добрался бы. Ему всего лишь несколько метров — и он окажется на месте. Ноги не слушались и подворачивались, руки утопали в разрушенном асфальте и покрывались мелкой россыпью царапин и ссадин, но Шуга лишь хрипел дико и снова поднимался, не щадя тело. Больше он не хотел предсказывать что-либо, просто двигался дальше, не давая себе шанс на передышку, еле слышно стонал, когда прилипшая к одежде кровь с треском отделялась, раня ещё сильнее. Сейчас бы перенестись в юность, когда он только вышел из детского дома и его приняли на работу модели, позировать на камеру и прикрывать глаза, чувствуя, как кисть для макияжа ласково и чуть небрежно оглаживает кожу. Визажисты были настоящими мастерами, и каждый раз из тощего запуганного ребёнка делали прекрасного юношу-обольстителя, готового лисьими глазками пронзить чьё-либо сердце. Тогда он вместе с девушками расслабленно болтал и смеялся, а затем изящно позировал, делая вид незаинтересованный, небрежный. Сейчас бы перенестись в прошлое, побыть рядом с Тэхёном, его любимым мальчиком, таким заботливым и нежным, почувствовать его мягкие руки, услышать низкий, приятный голос, и самому улыбнуться в ответ, потрепать по светлым шелковистым волосам. Тогда Юнги был всего лишь телохранителем юноши, но его всё устраивало, ему нравилось проводить время с Кимом, таким вежливым и дружелюбным. Он был первым, кто по-настоящему принял подручного. Сейчас бы в объятия любимого человека, слушать тихий бормочущий голос и прижаться к тёплой груди, носом уткнуться в ключицы и так заснуть. Почувствовать себя нужным и важным, дразнить щекоткой и смеяться громко, а затем целовать в нос, щёки, губы — куда угодно, лишь бы быть рядом. Он никогда никого так сильно не любил, как дона, но даже здесь были свои запреты, и Юнги сдался, позволил себе упасть на дно, оставляя наверху того, кого так жестоко и подло предал. Он бежал, но хотелось плакать, не сдавался, но хотелось упасть, однако только он остановился, как заметил клубы дыма, плывущие в небе. Они шли от какого-то здания, и Шуга сощурился, выглядывая источник, как наткнулся взглядом на особняк, находившийся чуть дальше. Он пришёл к своей цели, но теперь понял, насколько она страшна. Подручный не знал, кого боится увидеть больше: Хосока или Джина, но вся надежда была на него, возможно, он был единственным, кто сохранил рассудок в этой страшной войне. Именно поэтому парень на деревянных ногах пошёл вперёд, не смея останавливаться. Огонь бешеным потоком разъедал землю, и Юнги пришлось пойти дальше, не думая о том, сколько невинных жизней затронула эта страшная битва, сколько ещё погибнет, защищаясь от мародёров. Он просто шёл вперёд, не сводя взгляд с особняка, у которого свет только в двух окнах горел, и сжимал в руке пистолет. Оттуда слышались крики и выстрелы, точно две противоборствующие стороны столкнулись, и Шуга не знал, за кого сражаться, потерял ту самую нить, точнее, нет. Он вернулся к ней снова. Он вернулся к Сокджину. Когда он подошёл к воротам, то спохватился, напрягся и начал оглядываться, незаметно прошмыгнул через ворота, поняв, что никого на посту нет, и тут же спрятался, наблюдая за происходящим в доме. За прикрытыми занавесками метались тени, кричали дико и выли, набрасываясь друг на друга, уничтожая. Юнги зашипел и решил не медлить больше, подобрался к выходу и, вздохнув, вбежал в помещение, тут же наставляя оружие на растерявшихся солдат и стреляя им прямо в головы. Сверху послышался грохот, и Шуга побежал туда, вспоминая все боевые приёмы на случай, если не удастся воспользоваться пистолетом, а затем, стоило ему подняться, ошеломлённо выдохнул. Сокджин диким зверем крутился по коридору и рычал, покрасневшими от ярости глазами высматривал жертв, прячущихся от него. В своей руке дон крепко сжимал Скорпиона, сам был забрызган кровью и, судя по всему, не единожды ранен, но это не мешало ему двигаться резко и быстро, стрелять по движущимся мишеням. Холодный свет луны был недостаточно ярким, чтобы увидеть весь погром, однако его хватило, чтобы глава, обернувшись, наткнулся взглядом на застывшего у стены подручного. И пол затрясся, и потолок начал обваливаться, огонь медленно подползал к дому, но всем было всё равно. Тишина наступила страшная, бездонная. Шуга вздохнул, но наружу вышло какое-то глупое сипение, а в следующую секунду он дёрнулся, увидев блеск и движение сбоку. Один из солдат Эроса, видимо, пришёл в действие и собрался уже уничтожить растерявшегося врага, но это ему не позволил сделать собственный глава, который выстрелил оторопевшему парню прямо в голову. И всё пришло в движение, начался хаос, Юнги, словно рыба, открыл рот и начал бездумно наблюдать за происходящим, так глупо подставляясь, однако спустя секунду его повалили на пол и потащили в сторону комода, укрывая от опасности. Открывать глаза не хотелось, слишком страшно было снова увидеть чёрные омуты, и подручный тяжело выдохнул, когда ему дали несильную пощёчину, отвлекая от тяжёлых мыслей. Открыть глаза — увидеть свою смерть и любовь в одном лице, но Юнги больше не боялся, смело распахнул веки и заглянул в густую чернь, тут же в ней утопая. Он не помнил, сколько месяцев прошло с их последней встречи, но глаза, лицо дона запомнил навеки. И сейчас всё внутри радостно заурчало, вновь проходясь по знакомым чертам. Нависший над подручным Сокджин тяжело дышал, тоже не прячась и внимательно рассматривая парня, а затем ему же в губы прошептал: — Никому не позволю тебя убить. Я сам это сделаю. Юнги лишь кивнул в ответ, уголки его губ так глупо приподнялись, и глава тоже улыбнулся, а затем поднялся на ноги и скрылся, продолжая свою борьбу и оставляя подручного в одиночестве. Последний не знал, за кого ему стоит сражаться, за кого уничтожать и драться до смерти, он тяжело дышал, упуская драгоценная время, но не был в силах решить, что же ему делать. Все моральные устои перемешались в одну краску, но только он увидел, как в плечо Сокджина со свистом врезается пуля, хороня себя в плоти, то сразу же подскочил на ноги и решил: он будет убивать за дона. Только он поднялся, как понял, что глава сражается один: все подчинённые Эроса погибли, только люди Нумон Ван Пха и Хин Гом Пха боролись до последнего, желая уничтожить противника, который в одиночку боролся против них. Их глаза округлились, когда Юнги поднял оружие и направил его не в сторону Джина, когда первый выстрел отшвырнул одного из напарников через перила на первый этаж так, что дикий хруст раздался, иглами впился в уши. Подручный зашипел, но отступать не стал, не думал о том, что будет после того, как он уничтожит своих же союзников, о том, что с ним сделает глава Эроса, которого он сам же и предал. Он старался не отвлекаться, но всё же непонятное эхо лезло в уши, а темнота мешала видеть цельно, поэтому приходилось верить ощущениям. Но секунда — и по виску проскользила пуля, оглушая полностью, и Шуга ахнул и зашипел, хватаясь за щёку и пытаясь унять дикую боль. Сокджин резко обернулся и внимательно осмотрел подручного, в чёрных глазах ярко горели беспокойство и страх, и он повернулся к нему, не заботясь о своей сохранности, потому что последний противник упал замертво две секунды назад. Дон протянул к нему руку, а Юнги захрипел сипло, потому что в глазах всё кружилось и двоилось, голову словно на части раскололи — такая боль пронзила всё тело от небольшой раны на виске. Но всё исчезло, когда послышались три доселе привычных, теперь же ужасающих звука. Шуга распахнул глаза и уставился сначала на дона — выстрелы аконитами проросли в его рёбрах — а затем, диким взглядом впершись в безмолвную тень, наставил на неё пистолет и выстрелил тут же — и она упала замертво, не в силах преодолеть скорость наёмника. Тяжёлый стук разорвал реальность и Юнги захрипел, всхлипнул, подползая к тяжело дышащему дону, пластом лежащему на полу и судорожно пытающемуся вздохнуть. Три дыры расползлись в его животе и груди, последняя еле дёргалась, пытаясь воспротивиться боли, а сам мужчина захрипел, судорожно пытаясь вдохнуть, но вместо этого кровь слабыми дорожками потекла изо рта, капая на грязный пол. Подручный обеспокоенно застонал и начал дрожащими руками ощупывать рану, почему-то не понимая, что делает хуже, делает больнее. Боль перемешалась с отчаянием, страх застрял в глотке и не позволял дышать, вместо ободряющих слов он шептал: «Нет… Нет, пожалуйста» — пальцами дотрагивался до окровавленной одежды и плакал, глядя во внимательные чёрные глаза. Дон не говорил, не паниковал, смотрел спокойно и вдумчиво, ни на секунду не отрываясь от медовых искорок, даже улыбнулся слабо, пододвинув руку в сторону Юнги — на большее сил не хватало, те утекали с каждой секундой. Парень заметил жест и тут же переплёл пальцы, склонился над лицом дона и прижался лбом к его подбородку, понимая, что его никто не спасёт, даже пытаться не будет. Даже он не мог помочь. — Ты получил моё сообщение? — внезапно прошептал Сокджин, губами дотрагиваясь до макушки подручного и наблюдая, как тот растерянно смотрит на него. — Было несложно догадаться, что кто-то умрёт. — Не надо, пожалуйста, — Юнги всхлипнул и обхватил ладонями побелевшее лицо дона, дрожащими губами поцеловал, а затем дребезжащим голосом повторил мольбу: — Пожалуйста, Джин. — Поэтому я написал, что люблю тебя, — мужчина улыбнулся, с нежностью глядя в медовые лисьи глазки и наблюдая за чужими слезами, стереть которые он уже не мог. — Что бы ни случилось, я люблю тебя, Юнги. — И я тебя, — подручный всхлипнул и склонился ещё ниже, почувствовал слабый поцелуй в губы и замолк, когда дон захрипел от боли и откинул голову, жмурясь. Кровь медленно вытекала из ран, не оставляя ничего в ранее сильном теле, и Джин умирал уже от этой боли, понимая, что не выдержит больше. Всё стало слишком мутным, но простым, далёким, но невероятно близким. Перед ним находился человек, которого он больше жизни любил, за которого не побоялся убить Тэгёна, которого бы украсть и жить с ним в укромном местечке, далеко ото всех, чтобы никто не нашёл. Он был рядом, но даже сил, чтобы дотронуться до него, не оставалось, одна лишь агония, пеплом осыпавшаяся на тело. С трудом опустив взгляд, Джин заметил лежащий рядом с Юнги подарок, пистолет жемчужного цвета, и хрипло выдохнул, отвлекая на себя внимание подручного. Тот смотрел растерянно, но больше дон и слова не мог выдавить: кровь струями лилась изо рта, — и Юнги посмотрел на Магнолию сначала с непониманием, а потом прикрыл глаза дрожащей рукой и прошептал: — Я не могу. Но Сокджин смотрел хоть и устало, но твёрдо и уверенно, и когда он изогнулся в очередном приступе агонии, а кровь с удвоенной силой потекла изо рта, пачкая всё вокруг, парень зажмурился и что-то тихо прошептал, качая головой. Костлявые руки потянулись к оружию и крепко обхватили его, Юнги проверил магазин и, увидев два оставшихся патрона, перевёл измученный взгляд на дона, прикрывшего глаза и тяжело дышащего. Рыдания застряли в горле, но подручный видел страшные мучения и хотел помочь, тем самым убив — иного выхода у них не было. Хотелось оттянуть время, поговорить, но не было возможности, одна лишь пустота, десяток мёртвых тел и двое несчастных возлюбленных, потерявших себя в этой криминальной гонке. Оба получили такую страшную судьбу, но Сокджин, на самом деле, был счастлив: он умирал рядом с тем, кто смог завладеть его сердцем, и перед смертью удостоверился в том, что Юнги жив. Большего ему и не требовалось. Подручный со страхом приложил пистолет к чужой груди, прямо напротив сердца, и судорожно прошептал: «Прости меня». В ответ — еле слышное «я люблю тебя», а затем — выстрел, повлёкший страшные мучения: пуля не достигла цели полностью, и дон страшно захрипел, умирая в ещё большей агонии, в ещё большем страхе. Юнги расширил глаза, но тут же зажмурился, стреляя ещё один раз, точно туда же — и тогда всё затихло. Наступила мёртвая тишина, тело главы обмякло под его руками и больше не дрожало от невыносимой боли, не дышало слабо, пытаясь выловить последние минуты жизни. Парень собственноручно её оборвал. Больше не осталось слов, одно лишь «я тоже тебя люблю», произнесённое в пустоту. Юнги устал быть сильным, устал быть смелым. Склонившись над телом главы, он беззвучно зарыдал, так горько, как никто ещё не свете не плакал, вцепился пальцами в плечи Сокджина и уткнулся лбом в его шею, больше не чувствуя ни бьющейся жилки, ни сладкого поцелуя в макушку. Оставалось только выть от горя, проклинать свою жизнь и с горечью осознавать, что все те, кого он так сильно любил, ушли от него. Юнги остался один. Он бы надгробием застыл над доном, не пожалел бы, но вскоре послышались шаги с улицы, шум и голоса, не позволившие Юнги остаться подольше рядом с мёртвым возлюбленным. Поцеловав его на прощание в ледяные губы, он опустил чужие веки, прикрыв ими пустой взгляд, и отстранился, поднимаясь на окоченевшие ноги. Внизу послышался грохот и торопливые шаги, подручный, вздохнув, начал двигаться навстречу, и только он подошёл к лестнице, как столкнулся с тем, кто должен был гнить в гробу уже несколько месяцев. Однако Чонгук был живым и почти что невредимым, несмотря на несколько неглубоких ранок и царапин на лице, было видно, как под одеждой угрожающе перекатываются мышцы, а в глазах сверкает неприкрытая ярость. Юнги бы хотел узнать, каким образом тот выжил, но промолчал, потому что это информация более ему не нужна была — важнее была смерть дона Эроса, брата Чонгука, и последний, вероятно, уничтожит его, когда узнает обо всём. Но парню было всё равно. Он всех потерял. Чонгук немедля наставил на него своё оружие и зарычал, обнажая всю свою ярость, накопленную за время облавы, а Шуга даже не дёрнулся, смотря устало и измученно. Подручный нахмурился, не увидев реакции, и прорычал: — Я убил Намджуна. — Что с Хосоком? — обессиленно спросил Юнги и прикрыл глаза, когда услышал мрачное: «Мёртв». — Понятно, — и раскрыл руки, подставил тело под череду пуль, чтобы те пронзили его и отправили туда, где ему и место. Парень даже не дышал, прикрыл глаза, готовясь к смерти, ожидая её и возлагая на неё все свои надежды, однако ничего не произошло. Тишине впилась костями ему в кожу, он вздохнул обессиленно, а затем услышал тихое: — Где мой брат? В ответ лишь слабый кивок в сторону разрушенного коридора. Чонгук молча пошёл наверх, обошёл застывшего Юнги и прошёл дальше, а последний тем временем начал медленно спускаться, даже не думая бежать — всё равно незачем. Вокруг царила страшная тишина, и дом, который ранее блестел и радовал глаз своей красотой, теперь был наполовину разрушен, а кровь залила почти всё пространство, забивалась мерзким запахом в нос. Почему-то больше никого не было, хотя подручный точно помнил несколько голосов и громкий топот, но Чонгук пришёл один. Подойдя к окну, Юнги с тоской посмотрел за разгорающийся за воротами хаос: огонь начали тушить, и теперь отовсюду шли тяжёлые клубы дыма, смешавшиеся с пыльным ядовитым воздухом. Послышались звуки сирены, и подручный почему-то почувствовал, что она обойдёт все места, и обязательно затронет особняк, в котором сейчас находятся и он, и выживший Чонгук. Тогда им обоим грозит опасность: против отряда полиции выступать нет смысла. За спиной послышались тяжёлые шаги, и тень застыла около Юнги, ничего не говоря, не делясь своими чувствами, но подручный и так всё понял. От Кима исходила горечь и боль от потери, парень понимал его прекрасно: сам испытывал то же, сердце по кускам разваливалось. — Я убил твоего брата, — прошептал он тихо, почти что беззвучно, но Чонгук незамедлительно ответил: — Он любил тебя, — спокойно ответил Ким, не скрывая боль в голосе, — и он заслужил покой. — Полиция скоро прибудет сюда, — с трудом выдавил из себя Юнги, оборачиваясь и заглядывая прямо в такие же, какие были у дона, чёрные глаза, — Чимин ведь с тобой? Его нужно защитить. — Что ты имеешь в виду? — нахмурился Чонгук. — У вас здесь есть какой-нибудь чёрный ход? Ты сможешь уйти отсюда незаметно? — Смогу, — подручный кивнул и настороженно посмотрел в тусклые медовые глаза. — Ты останешься здесь? — Я задержу полицию, — кивнул Юнги и отвернулся, снова смотря в окно и разглядывая угасающий пожар, — и дам тебе немного времени, используй его с умом. Чонгук посмотрел на него с сожалением, испытывая противоречивые эмоции: этот человек почти что убил его, и если бы не удача, подручный уже гнил бы в земле. Однако они испытывали горечь от потери одного и того же человека, одинаково близкого им обоим, и Ким на секунду потерялся, думая о том, чтобы предложить Мину тоже сбежать, но понял, что тот не согласится: это было видно по состоянию парня, по сломанной душе, отражающейся в красивых медовых глазах. И стоило ему рот открыть, чтобы сказать что-либо, как Юнги тихо прошептал: — Удачи, Ким Чонгук, и прощай. — Спасибо тебе, — Чонгук вложил в слова всё уважение и искреннюю благодарность, а затем, отвернувшись, прошептал: — Прощай, Мин Юнги, — и скрылся в темноте, оставляя за спиной подручного, который дёрнулся от непонятного обращения. Сейчас бы окликнуть его и спросить, что это значило, или же просто подумать о том, к чему всё привело. У Юнги никогда не было фамилии, он даже не знал, настоящее ли его имя, но и зачем ему нужно было узнавать это перед самой смертью? Раз Чонгук так выразился, то хорошо, он согласился убежать тихо, пока подручный всех отвлечет, и последнему это дало каплю того самого облегчения, которого так давно не хватало. Он мог окончательно расслабиться. Звуки сирены не умолкали, даже стали громче, и Мин смог рассмотреть скопление людей в форме около ворот. Медлить не было смысла, и он раскрыл дверь, вышел на улицу и позволил холодному ветру впиться в мокрые щёки. Его тут же окружили и наставили десяток пистолетов, будто осталась в этом тщедушном теле хоть капля силы, и Юнги хмыкнул, наблюдая за враждебными взглядами полицейских. Один из них, видимо, старший офицер, вышел вперёд, холодно глядя на подручного, и громко, чётко произнес: — Шуга, вы обвиняетесь в мародёрстве и более сорока зафиксированных убийствах, работе, направлённой против закона на протяжении больше пяти лет, и подделывании документов, что так же идёт врознь с законом и требует Вашего же задержания. Опустите на землю пистолет и поднимите руки, иначе мы будем вынуждены применить меры. А Юнги не мог, потому что у него в руках была Магнолия, его любимый пистолет, жемчужиной сверкающий в этом хаосе. Он лишь крепче сжал оружие и не послушался офицера, а затем услышал яростное: — Немедленно опустите пистолет и поднимите руки! В ответ — молчание, тяжёлое дыхание и страшное движение: подручный прижал Магнолию к сердцу, ласково проводя пальцами по рисункам на рукоятке, и представлял тот вечер, когда он увидел его впервые. Тогда ещё ничего не началось, тогда даже отношений не было, и Юнги сладко выдохнул, признаваясь себе во всём и отпуская все свои грехи. Он готов был очиститься. Из-за сомкнутых век не было видно опустившейся вниз руки, и спустя секунду десяток пуль пронзил ранее сильное, сейчас же измученное тело, валя его на землю и даже не заставляя биться в судороге: маленькие убийцы остановили работу всех органов за несколько мгновений, и Юнги погиб, лёжа на алом снегу и глядя куда-то в пустоту своими красивыми медовыми глазками, сжимая в руке самый прекрасный подарок, который только могли ему отдать. Мин Юнги, наследник Шин Ко Пха, именуемой в узких кругах Психеей, погиб, зарыв в землю последний шанс восстановить родной клан. Но он умер счастливым.

♚

Kings and Creatures— Starlight

Машина опасно скользила по асфальту, из-за скользкой дороги её постоянно заворачивало, грозясь унести в сторону и перевернуться. Чонгук скорости не жалел, что есть силу давил на газ, чтобы успеть, однако иногда приходилось успокаиваться: если он разобьётся, Чимина никто не спасёт. Кен ему не отвечал, как и охранники, которым было поручено следить за квартирой, и это вызвало неконтролируемые эмоции, бурлящий в глотке страх и выброс адреналина в кровь. У Чонгука катастрофически не хватало времени, ему срочно требовалось бежать из города, пока всё не уляжется: с полицией договариваться прямо сейчас не было смысла. Нужно было уходить и ждать, когда ему позвонят и сообщат обо всём, нельзя было останавливаться, но вместо дороги, ведущей из города, он завернул и понёсся в тот самый район, в котором пропадал несколько месяцев. Подручный заранее послал Кита и остальных подчинённых туда, но ещё никто, видимо, не доехал до цели, поскольку никакого отклика не было. Он мог бы сейчас погоревать о брате, смерть которого тяжёлым ударом пришлась по подручному, но эгоистично решил сначала спасти того, кто, как он надеялся, ещё жив, а затем всё проанализировать и восстановить из пепла. Район горел огнём, отряды полиции вышли на улицы, а Чонгук искусно объезжал их, чтобы не попасться. На секунду мысль о том, что Чимина могли забрать представители правоохранительных органов, вызвала угрожающее рычание, и он прибавил газу, уносясь с ещё большей скоростью. Оставалось буквально несколько кварталов до дома, когда ему, наконец, позвонили, и голос Кита в наушнике прохрипел: — Мы нашли его, — сердце опасно ухнуло, Чонгук выдохнул, но новая волна тревоги настигла его, и он спросил: — Он жив? — Да, но… — Что? — рявкнул Ким, неосознанно повысив голос и прибавив ещё газу. — Что с ним? — Да в порядке он, успокойся! — недовольно процедил подчинённый, возмущаясь такому тону, и уже спокойнее добавил: — Он не ранен, только вот забился на кухне под стол и отказывается выходить, плачет и истерит. Я не знаю, что делать, думаю, ты лучше в этом разбираешься. — Чёрт, — цокнул языком Чонгук, выворачивая на последнюю улицу, находившуюся рядом с домом, и перед тем, как бросить трубку, шикнул: — Сейчас буду, следите за ним. Припарковавшись у самого подъезда, подручный вышел и на секунду застыл: после нескольких часов затянувшегося Ада он, наконец, попал в спокойное и тихое место. Несмотря на начало марта, снег падал хлопьями и приземлялся на мягкую, нетронутую поверхность, так завораживающе, словно этот мирок существовал, не было никаких страшных пожаров и выстрелов, достающих до самого сердца. Чонгук бы любовался этим снова и снова, но осознал, что у него нет времени, и, развернувшись, вошёл в подъезд, побежал по лестнице и за полминуты оказался на нужном его этаже. Только подойдя к двери, он оскалился, когда увидел уже засохшие коричневые следы: видимо, нарушители проникли сюда много часов назад. Никого из охраны не было видно, и когда подручный положил руку на дверную ручку, дверь резко распахнулась, и на её пороге показался один из подчинённых Чонгука. Мужчина, узнав Кима, лишь кивнул головой и пропустил его в квартиру, оставаясь в коридоре, а сам подручный недовольно подумал о необычайной халатности: вместо него к квартире мог подобраться кто-нибудь из врагов, и тогда бы кивками они не отделались. Однако внимание его быстро переключилось, когда он увидел в ранее уютной комнате несколько трупов, настроение тут же испортилось, и Чонгук хмуро рассмотрел каждого. Четверо из них были из Эроса, Кен и охранники, ещё трое точно принадлежали Асмодею — татуировки в виде полос на запястьях были тому доказательством. Кит, услышав шум, тут же вошёл в комнату и, наткнувшись на тяжёлый взгляд подручного, коротко сказал: — Ты сейчас пойдёшь к Чимину, но сначала я хочу кое-что тебе показать. — Живо, — процедил Чонгук безо всякого дружелюбия, настолько он торопился пойти к своему мальчику. Острый слух позволил расслышать в соседней комнате тоненькие подвывания, и сердце с каждой секундой сжималось всё больше и больше, и он бы уже прикрикнул на подчинённого, но тот и так действовал быстро, ногой перевернул на живот одного из мёртвых мужчин и, указав пальцем на вспоротую шею, тихо спросил: — Видишь? — Это не нож, — Чонгук нахмурился и непонимающе уставился на Кита, который как-то взволнованно смотрел на подручного. — Кто это сделал? — Иди к Чимину, — неожиданно мягко произнёс друг и мягко подтолкнул его к выходу из комнаты, не обращая внимание на растерянность в глазах Кима. — Ты ему нужен. Подручный цокнул и, кинув последний взгляд на распоротую шею солдата, вышел в коридор и двинулся к кухне. Около входа стоял один из подчинённых Чонгука, который тут же кивнул ему и отошёл в сторону, позволяя парню пройти внутрь. Ким вошёл в небольшой помещение и сначала растерялся, не понимая, куда же делся мальчик, но стоило ему на секунду задержать дыхание и прислушаться, как тихим всхлипом юноша выдал себя. Ким был прав — Чимин решил спрятаться под кухонным столом, установленном у окна, забился в угол и, вжавшись личиком в колени, горько плакал, дрожа и обнимая себя. Его колотило так, что Чонгук, находившийся на другом конце кухни, заметил это и тут же подошёл к столу, снова присел на корточки и ласково подозвал. Но юноша не дёрнулся, видимо, не услышал, и тогда Ким протянул к нему свою руку, коснулся острых коленок и слабо улыбнулся, когда Чимин, наконец, поднял голову и посмотрел на подручного заплаканными глазками, которые чуть округлились, стоило увидеть перед собой подручного. Мальчика все ещё ненормально колотило, дыхание было рваным, и Чонгук дёрнулся, заметив сжимаемые руками юноши ножницы. Те были ржаво-коричневого цвета, точно так выглядела засохшая кровь, Ким знал это прекрасно, и поэтому попытался аккуратно забрать вещь из пальчиков Чимина, но тот лишь заплакал сильнее и увернулся, не позволяя отобрать ценный предмет. — Чимин-и, солнышко, ну же, — прошептал Чонгук и снова попытался забрать ножницы, и в этот раз у него получилось схватить кулачки юноши. Обхватив их своими ладонями, он осторожно придвинул всё ещё плачущего Чимина и начал одной рукой гладить его по голове, нашёптывая что-то ласковое. Пак не успокаивался, всё так же дрожал и истерил, но хотя бы расслабил ладони, и ножницы сами выскользнули из них. Чонгук тут же схватил покрытый кровью предмет и отбросил в сторону, прижал к себе Чимина ещё крепче, постоянно поглаживая по спине, а затем нащупал во внутреннем кармане шприц с успокоительным и осторожно достал его, не забывая нашёптывать мальчику о том, какой он храбрый и умный. Он сделал вывод, что Чимин точно не столкнулся лицом к лицу с нарушителями, скорее, подобрался сзади и что есть силы нанёс удар по горлу, пытаясь защититься. Если он прятался в комнате, то, скорее всего, увидел все те ужасы и решил как-то помочь, хоть и вряд ли понимал к чему всё это приведёт. Однако ругать его Чонгук даже и не думал, продолжал целовать в горячий лоб, чувствуя дрожь, а затем аккуратно усадил на стул и подвернул рукав кофты, улыбнувшись на растерянный взгляд мальчика. Тот попытался слезть, но подручный не позволил, стёр холодными пальцами слёзы и прошептал: — Ты сейчас немного поспишь, хорошо? Когда проснёшься, мы уже будем в безопасном месте. — Мне было т-так страшно, Чонгук-и, — пролепетал юноша, чувствуя новый приток слёз, и закрыл ладошками лицо, горбясь и снова начиная дрожать. — Так страшно, мне пришлось… — Ну, тише, солнышко, — Ким, мягко обхватив тонкие запястья, отвёл их в стороны, заглянул в мокрые глазки и чуть твёрже сказал: — Ты умница, Чимин, ты защитил себя, я горжусь тобой. Мне жаль, что я не смог прийти раньше, но теперь всё будет хорошо. — А к-когда я проснусь, ты будешь с-со мной или снова уедешь? — дрожащим голоском пробормотал Чимин, жалобно глядя в чёрные глаза, мягко смотрящие на него, и подручный кивнул и ответил: — Конечно же буду, — и снова обхватил руку юноши, выискивая нужное место и краем глаза наблюдая, как Пак снова начинает дрожать в новом приступе истерики. Медлить было нельзя, и Чонгук, вколов в вену успокоительное, поднялся на ноги, увлекая мальчика за собой. На слабое тельце препарат действовал быстро, и когда они вышли в коридор, Чимин уже сонными глазками осматривал всё, не забывая крепко прижиматься к вернувшемуся подручному. Последний, в свою очередь, подозвал всех и приказал троим остаться здесь и похоронить погибших солдат Эроса, остальных — убрать. Оставшиеся подчинённые в ожидании посмотрели на замешкавшегося на мгновение Чонгука и, услышав команду «По машинам», вышли на улицу. Кит замыкал их цепочку, и когда пришла его очередь переступить порог, парень на секунду обернулся и столкнулся с непроницаемым взглядом Чонгука, молча задавая вопрос. Подручный, быстро посмотрев на сонного Чимина, лишь кивнул головой, безмолвно заявляя, что всё в порядке, а затем они все вышли из дома, покидая его навсегда. Юноша так точно. Позже всё происходило слишком быстро: у них не было времени задерживаться и, рассевшись по машинам, выжившие солдаты выехали в сторону Инчхона, в котором планировали задержаться на несколько суток. Чимин уже спал на его руках, уткнувшись носом в пропахшую потом и кровью майку, а Чонгук, откинув голову на спинку сидения, уставшим взглядом смерял город, пропахший пеплом, город, в котором скоро будет править он, единственный наследник Гомун Ге Пха, Эроса, клана с многолетней и неугасающей историей. Убийство глав остальных группировок стало его первым шагом в осуществлении плана правления, и он знал по опыту, через что ему придётся пройти, но, как ни странно, был готов: сила так и бурлила в его крови, не давая покоя.

Гомун Ге Пха будет жить. Ким Чонгук возглавит его и поставит всех на колени перед своим могуществом. Ким Чонгук уничтожит каждого, кто посмеет оспорить это

Во славу Королю.