***
Ну вот, его снова выгнали, а точнее сказать выкинули, из очередного трактира. За очередную пьяную драку, аль за неуместную фразу — да какая разница! Просто сегодня, хоть и не впервые, он остался без крыши над головой на ночь. Разум не совсем ясен, но ноги все еще держат — и слава богу (или кому в таких случаях обычно возносят почести?) И закинув лютню за спину, он поплелся, куда глаза глядят — глядят, но не видят. Снаружи уже было темно, хоть глаз выколи. Он просто шел, не зная, куда идет, и даже когда деревенская дорога незаметно подошла к концу. В конце концов, если долго идти, всё равно же придешь куда-нибудь? Ну или вернешься туда же уже к рассвету, усталый, но с более ясным рассудком. Чем дальше он шел, тем легче ему давалось дыхание. К нему даже прокрадывалась мысль, что сам воздух переменился. Было холодно, но не холодней, чем в другие ночи этой затянувшейся осени. Ветер уже перестал обдувать его лицо, когда он с громким хрустом наступил на лежавшую на земле большую сухую ветку, возможно сметенную еще сильнейшим ураганом, обрушимшимся на это местечко еще летом. Менестрель летал так далеко в своих мыслях, что и не заметил, как под его ногами начала шуршать опавшая листва — он точно забрел в лес, незнакомый ему лес, в полнейшей темноте, и теперь уже никто не найдет его тело, растерзанное дикими зверями, если кому-нибудь вдруг будет до этого дело. Уж на что, а на панику ему было просто жалко тратить свои силы, и он решил просто довериться воле вселенной (которой вдруг стало не все равно на бродячего пьяницу, конечно). Взвесив все и приняв во внимание возможность своей скорой кончины, он спокойно выдохнул и так же спокойно сел на листву под каким-то деревом. "Интересно, что это за лес... Дубрава? Роща? Березняк?" - мелькнуло у него голове, тут же исчезая. "Помирать, так, как говорится, с музыкой!" - про себя усмехнулся он, устраивая старую лютню в руках. Руки коснулись натянутых струн. Даже эта непроглядная темнота не могла помешать музыке литься — верно следствие того, что за столько лет то ли инструмент влился в менестреля, то ли он в инструмент, и даже если бы прямо сейчас в одно мгновение ослеп, он не бы смел остановиться, пока не допоет последний из куплетов старинной баллады. Но в какой-то момент ему начало казаться, будто он медленно проваливается в сон: полуприкрытые глаза не сразу, но заметили, как густая темнота как будто выжженными пятнами начала растворяться. Это было похоже на рой сбившихся вместе светлячков — но только откуда взяться им здесь, совсем внезапно, и куда более удивительно — отчего бы им кружиться под ритм мелодии? Ему определенно это снится. Изредка среди неразборчивых пятен мелькали почти видимые линии — точно изгибы человеческих рук. Но что только не привидится в пьяном бреду. Да что там говорить, когда за человека принимают порой даже колеблемые ветром ветки дерева — еще чего придумали! Но все равно, доиграв, он закрыл глаза с мыслью, что давно не видел таких странных и... прекрасных снов, да и снов в принципе...***
Однако он проснулся. Он проснулся, абсолютно не помня, как очутился там, где засыпал. Грантер мог лишь тупым взглядом сверлить пожелтевшую крону дерева над ним, как осознал, что не может и шелохнуться — его тело вдруг оказалось распластанным на земле и будто закованным почти невесомыми цепями, которые от каждого движения лишь сильнее впивались в кожу. Вскоре он распознал и что стало причиной его внезапного пробуждения: звук, больше всего похожий на перебивающие друг друга голоса, только он был звонче и вместе с тем мягче. Если кто-то в этом диком месте и пытался спорить, то ни их лиц, ни их самих Грантер не видеть не мог. Не мог, пока внезапно один из них не стал, становясь все громче и разборчивей, приближаться к нему. Забавно, но кроме голоса не было не слышно ничего. Ни шуршания одежды, ни даже банальных шагов — а ведь невозможно было пройти по шуршащей опавшей листве так беззвучно — разве что пролететь. Странные, странные мысли попадают в голову Грантера, причем, в не менее странные моменты. Грантер все еще буравил взглядом дерево, когда его вид заслонила, наклонившись очень близко к лицу, голова юноши с густыми черными кудрями, что едва качнулись в такт его наклону, что-то моментально напомнив Грантеру, но тот тут же забыл это. Странный мальчишка смотрел на Грантера изучающим горящим интересом взглядом несколько мгновений, а потом приподнялся, поднимая над менестрелем... его лютню? Грантер уж было бросился осматриваться круг себя в поисках инструмента, но, как и прежде, его тело лишь сильнее сжали те самые тиски, и он шикнул от боли. — Это ты принес её сюда? — Юноша все еще продолжал стоять над музыкантом, смотря на него, как на какую-то диковинку. — Слушайте, если вам нужны деньги, вы напрасно тратите время. А эта деревяшка и гроша не стоит, разве что камин то... — Грантер вновь шикнул от боли. Тиски давили все сильнее. — Отвечай, ты ли принес лютню в этот лес! — Гневно внезапно вмешался еще один голос, такой же звенящий, но настолько пробирающий ужасом до глубины души, что его заглушало лишь бившееся в испуге сердце. Из-за душащих цепей стало трудно дышать. Но он кивнул. Резко и так сильно, как ему позволяло его положение. Грантеру казалось, что каждый его вдох может стать последним. — Отпусти его, — резко крикнул тот первый куда-то в сторону, — что он нам сделает? Он же и на ноги не встанет! Оковы медленно начали слабеть и, скользя, будто расползались по сторонам. Грантер все еще лежал на земле, переводя сбившиеся дыхание и робея от того, что будет, когда он все-таки поднимется. Но оттягивать момент нельзя было вечно. Решив про себя "будь, что будет", он привстал и смело открыл глаза. Это был все еще тот лес, та же осень, а он сидел в окружении с десятка загадочно выглядевших людей: в своих белых одеждах они, казалось, (или не казалось?) светились на фоне рыже-желтого леса, будто что-то искусственное, лишнее, как вырезанные картинки на реальном фоне. Он молча уставился на них, будто ожидая, что от лишнего мгновения он растают, будто мираж, однако, всё не дожидался и не дожидался. — Зачем ты пришел сюда? Сердце Грантера вновь подпрыгнуло. Этот вопрос, этот голос прозвучал, как раскат грома, — так же неожиданно и неизбежно. От того он даже не распознал, кому из толпы он принадлежал. — Я не знаю, — честно ответил музыкант. — Откуда у тебя эта лютня? — спросил более дружелюбно тот юноша с горящими глазами, все еще держа ее в руках. — Досталась от старика, что учил меня играть. — Успев немного оправиться и вернуться к жизни, Грантер дал еще один честный ответ. Скрывать ему было нечего. Терять тоже. — Ты знаешь, что это за знак? — Видимо стараясь говорить с расстановкой, еще один молодой человек в белом перехватил инструмент из рук другого и поднес к Грантеру, указывая на искусную резьбу в виде переплетающихся лоз и чего-то еще. — Да кто знает. Должно быть герб какой-то семьи, которой сто лет в обед и в помине нет. — Грантер даже попытался улыбнуться, но окружившие смотрели на него со всей серьезностью, так что ему пришлось прогнать улыбку с лица. Он труп. И это была не столько мысль, сколько подкрадывающееся уже давно ощущение. — И что, теперь вы отберете ее у меня? — не столько спросил, сколько выругался Грантер, — конечно, забирайте! И жизнь мою поганую в придачу! Грантер внезапно для самого себя замолк. Вновь на него нашло то же душащее и давящее чувство, только его тело уже было свободно от тех колдовских пут. Его взгляд бешено блуждал, пока не впился намертво в одну из светлых фигур. "Это всё он" — моментально понял Грантер. Это был он. Статный, величественный, и не столько сам он был высок, сколько остальные, и сам Грантер, казались перед ним ничтожными и низкими. Светлые его волосы, казалось, вздымались под черным венцом на его голове. Не хватало разве что молний. Нет, он сам был, как молния. — Мы, — он заговорил. Грантер наконец узнал, кому принадлежал тот голос, и тут же замер. Все мысли его заморозились этим голосом. — не проливаем невинную кровь. Мы не такие, как... — и тут грозный юноша замер сам, разглядев сквозь пелену гнева ужас во взгляде менестреля. А затем, плотно сжав губы, опустил голову, развернулся и медленно направился прочь. Люди в белом за ним расступились. Так же легко расступилась роща, стоило ему плавным шагом подойти к ней. Так же легко и плавно затянулся путь за ним колючей лозой, словно зашивая полотно лесной чащи. Грантер все еще смотрел ему вслед. Это было, словно буря, разверзнувшаяся в одно мгновение и во мгновение прошедшая. А душу менестреля наполнило что-то похожее на свежесть воздуха, запах сырой земли и нахлынувшее из неоткуда желание начать все заново. Прямо как Когда минула сильная гроза.