***
— Дитя моё, — нежный, почти плачущий голос пробуждает тебя ото сна. Ты поднимаешься, пребывая в привычной темноте, не режущей глаза. Мать стоит от тебя в паре шагах, её невесомое тело парит, будто облако. Ты смотришь на неё, и на душе легко. Так, словно ты не горела. Так, словно ты не оставила ребёнка одного. Так, словно ты никогда не любила. — Что с моим сыном? — вопрос сам слетает с губ. Конечно, ты хотела бы его задать, но, вероятно, в иной формулировке. — Мальчик жив. Он добрался до города, и там его приютила твоя знакомая, — ты вспомнила про старую цыганку. — Ты очень привязалась к мальчику. Но не бойся: он будет хранить память о тебе, и сам добьется многого. У него будет семья и большой дом. Он больше не будет воровать. На душе полегчало, ты улыбнулась. Почему-то в этой холодной тьме ты чувствовала себя уютнее, чем где-либо. — Тот незнакомец, — начала было ты, но осеклась. — Он помнит обо мне?.. — Помнит. Оттого никогда не женится. Он ищет тебя в каждом человеке, заглядывая прямо в глаза, — она сделала трагическую паузу. — Но никогда не найдет в них тебя. — А кто в меня стрелял? — ты ощутила ту же боль, как от стрелы прямиком в сердце. Ты даже помнишь картину, открывшуюся тебе, когда ты опустила взгляд. — Кто-то из городской стражи. Пастор отдал приказ прекратить это зрелище. Ты немного помолчала, ступая в след за тёмным облаком. Белая рука Матери грела твои плечи. — Долго ещё? — Жить? Не знаю. Я ищу тебе жизнь, где ты будешь счастлива. — Я готова…Пятидесятая жизнь (Джотто Примо)
19 августа 2018 г. в 17:03
Ты осмотрела собственный дом, словно в первый раз. Полутьма, охватившая пространство, не жгла глаза, но не позволяла разглядеть убранство обители во всей красе.
Ты зажгла свечу, и проворный огонёк осветил деревянные полки с большим количеством книг. Настолько старых, что автора и название произведения, скрывающегося на страницах древнего фолианта, невозможно было прочесть. Но всех их ты и без того знала назубок, какие-то даже написала сама. Только не в этой жизни, а чуть раньше.
Ставишь подсвечник на стол, и огонёк обрисовывает раскрытую большую книгу, а рядом — две маленькие баночки, туго забитые травами. Невероятный чарующий запах тянулся от этих баночек, и ты сладострастно прикрыла глаза, когда поднесла их ближе к лицу.
Твоя обитель в общих чертах представляла собой не самое приятное место для посторонних глаз. Здесь и засушенные травы, висящие над головой, и множественные склянки с неизвестным содержимым, и шкафы, забитые коробками с компонентами для различных снадобий.
В народе тебя называли травницей, интеллигенция — алхимиком, но по сути ты являлась ведьмой. Не той богохульной девицей, получившей силу от Дьявола, а той, кто прошла полсотни жизней, чтобы обрести нынешние знания и опыт. Да, у тебя была своя вера, но ты никогда не желала зла людям или прочим тварям, наоборот — ты помогала тем, кто просил помощи, являясь тебе и рассказывая о проблеме. Люди не боялись тебя, пусть и распускали многочисленные сплетни.
Их Бог им судья, — рассудила ты. А обижаться на юродивых — просто смех.
В деревянную дверь отрывисто постучали, и ты оторвалась от заботливого поглаживания книги, расположившейся на столе.
Никто не ходил к тебе без стука, без спроса — ты сама пускала их, если могла принять. Они думали, что ты проводишь вечера в ритуалах и обрядах, но на деле тебе было не до посетителей — вечерами ты хандрила за кружкой ароматного чая.
Ты сняла дверь с тяжелого засова и встретилась лицом к лицу с невысокой прехорошенькой девицей. Она захаживала к тебе ранее, и ее компанию ты встречала благосклонно, пусть и страшилась излишнего общения, как огня. Ты не любила людей, за сорок девять жизней узнав, какие гады могут встретиться.
Молча впускаешь её, и та, сконфузившись, словно маленькая овечка, проскальзывает в твою полутьму.
— Ма-матушка совсем захворала, — её жалобный голосок дрогнул, и ты усадила её на табурет. Она силилась не заплакать. — У Вас ведь есть что-нибудь от… этой болезни? Она вся бледная и много кашляет кровью, она молчит, но, мне кажется, очень страдает. Пожалуйста!
Наверное, продвинься медицина на миллионы шагов вперёд, ты бы осмотрела её матушку, как полагалось бы, выписала бы рецепт, или что бы там надо было сделать. Жизней через тридцать обязательно свяжешь свою жизнь с благородной медициной, а пока — все болезни ты лечила одним методом.
Ты открыта один из десятков коробков и выудила небольшой мешочек, туго связанный бечёвкой. Ты протянула его девице, и та несмело приняла его.
— Щепотку растворяй в воде и давай пить перед сном, — ты вернула коробок на место. — Через пять дней будет здорова.
Девица засияла.
— Спа-спасибо Вам! Вы столько для нас делаете! — она потянула свои ручки к корзинке, с которой пришла. Спрятав там мешочек, она достала нечто, обёрнутое белой тканью. — Я знаю, Вы не берёте деньги. А это… я сама приготовила — из наших яблок. Пожалуйста, примите.
И убежала, скрывшись за дверью, не успев и попрощаться. Ты принялась и ощутила яркий запах свежей выпечки, а, убрав ткань, обнаружила сдобный пирог.
На вкус яство оказалось очень даже ничего.
Ты спрятала остальной пирог на полки, но решила, что можешь позабыть о нём, и он испортиться, поэтому оставила на столе, пришлось даже книгу отодвинуть. Не успела ты решить, чем займёшься в оставшуюся часть дня, как в дверь вновь постучали.
Отсутствие окон в твоём одиноком домике не позволило увидеть посетителей, но предчувствие ещё никогда не подводило тебя.
Пришедшими оказались двое стариков, мужчина и женщина. Плохо одетые, босоногие, совершенно измученные тяжелым физическим трудом, они вызывали былые воспоминания. Так, даже сорок восемь жизней назад, ты встречалась с такой несправедливостью: когда одним приходится работать, чтобы выжить, а другим всё подают на золотых блюдах. И сколько бы не гневались простые люди, сколько бы не сокрушались, никто и не думал облегчать их участь. И двое стариков, сидящих напротив тебя, прямое тому доказательство.
Они оба расплакались, когда ты придвинула к ним пирог.
— На Вас осталась последняя надежда, — взмолилась пожилая женщина. — Бог не слышит наши молитвы, всё становится только хуже, — и ушла в сухой отрывистый плачь, как бывает тогда, когда на слёзы просто нет сил.
— Он заставлял нас и наших детей работать на его полях — мы терпели, бил нас розгами ради забавы — мы терпели, но есть то, что стерпеть нельзя, — пожилой мужчина закашлял, боль томила его грудь. — Он выбрал десять совсем ещё юных девушек и увёз к себе.
— Захотел гарем, как у султана, — женщина не переставала грузно всхлипывать, пока мужчина силился сказать самые страшные слова. Суть их визита.
— Вы ведь можете наслать на него какое-нибудь… проклятие…
Они брали на душу невероятный по их меркам грех, но тебя такая перспектива несказанно обрадовала. И повеселишься, и людям жизнь упростишь — какая же ты благородная ведьма!
Ты легко кивнула, губы дрогнули в улыбке.
— Он умрёт в муках, — сладко протянула ты. — Это не ваш грех, и даже не мой. Это его рок.
— А как скоро? — прошептала женщина. — В его лапах наша дочь, ей всего четырнадцать, понимаете…
Ты знала, что такое проклятие на страшную смерть, и это нравилось тебе куда более, чем травы для выздоровления или любовные привороты — тоже повсеместное явление. Ты не страшилась высшего суда или божьей кары, даже суд земной не вызывал у тебя трепета: ты знала, что, даже погибнув, вернешься на эту землю и продолжишь вечные скитания. Это — уже твой рок.
— Да хоть прямо сейчас, — смакуя моментом, шепнула ты ответ. Пожилая пара взялись за руки и задрожали. — Я своё дело знаю: ему сейчас очень плохо, — ты выделила слово «очень». — Он страдает в агонии, моля только об одном — о том, чтобы это поскорее прекратилось. Он мечется, пытаясь сорвать с себя одежду и освободиться от этой боли, но ничто не способно помочь ему. Он задыхается, хватаясь за горло, но руки саднит от порезов, оставленных Зверем, раны терзают его плоть, а клыки вгрызаются в самую сочную часть и вырывают сердце, оставляя его истекать кровью. Он падает. Тело больше не шевелится, но в его разуме мелькает последняя мысль: «За что?»
Ты смеёшься, сталкиваясь взглядами с до ужаса пораженными гостями.
— Он спрашивает: «За что?», вот идиот. Какие же недалёкие бывают люди, тупые до мерзости, — ты вскочила со своего табурета. — Не понимают очевидных вещей, молят о милости, считая себя невиновными, ссылаясь на то, что их оклеветали. Я ложь чувствую на запах, — тише, чем всё остальное, сказала ты. — Она смердит, точно разлагающийся труп.
Ты села обратно за стол, сложив руки перед собой ладонями вниз. И, не шевелясь с секунду, раскрыла правую ладонь, в которой лежал золотой перстень. Ты подтолкнула его, и он покатился к старикам.
— Продайте его и уезжайте. Ваша дочь и прочие девы целы, а этот…этот, — рассудила ты. — Уже мёртв. О нём забудут, как только развеют прах по ветру. Люди будут плясать на его могиле, а о чужом вмешательстве и не подумают.
— Как нам Вас…отблагодарить? — мужчина привстал с места, женщина оставалась неподвижной, страшась любой твоей реакции. От услышанного их немного коробило, но осознание ещё не посетило их головы.
— Не стоит, — ты поёжилась. Благородство давило на плечи. — Я не принимаю плату.
Когда они ушли, неохотно приняв перстень, ты вернулась за стол и уложила голову на руки. Тебя не мучила совесть, и сердце не щемило от содеянного — наоборот, внутри всё сжималось от непередаваемой скуки. Ты могла занять себя всем, чем угодно, но ничего не приходило на ум. Даже дремота не брала.
Наверное, самая страшная часть бессмертия — её осознание. У тебя пропадает накал заниматься чем-либо: исследованием мира, изучением другого языка или культуры, путешествиями, тебе едва ли нужно общение, что уж говорить про создание семьи — ведь ты всегда можешь приступить к этому позже. С каждой последующей жизнью твое существование превращалось в бесцельное, бессмысленное, ты постепенно теряла интерес ко всему, что тебя окружало.
Твое пятидесятое тело представляло из себя смуглую светлоглазую девочку, рожденную от связи цыганки и аристократа. Ты росла и развивалась, как обычный ребёнок, но, достигнув совершеннолетия, уехала из родных земель и обосновалась в старом доме на отшибе, куда не ступала нога человека из-за дурной славы этого места.
Ты помогала биологической матери, но продолжала чтить и ту, что даровала тебе бессмертие. Великая Мать, твоя Богиня, твой Покровитель, Путеводная Звезда — называй, как хочешь, она все равно остается той, кто оберегает тебя от несчастий и с каждой новой жизнью преподносит новые подарки.
Так, в первой жизни ты могла лишь видеть Её во снах, а в пятидесятой — насылать на людей муки смерти одной силой мысли. Интересно, что ожидает тебя далее, — и это единственное, что давало тебе стимул на существование.
Ты помогаешь людям уже около двух лет больше от собственной скуки, чем по доброте душевной; собирала в лесу травы и ягоды, отгоняла охотников от зверей, обитающих в твоём лесу, много читала и писала, даже вела дневники, чтобы передать следующей себе все знания, полученные в этой жизни.
Глубокие думы позволили тебе определиться с дальнейшим времяпрепровождением — ты решила сходить в город, чтобы в очередной раз припугнуть местных своим видом и узнать о том, что творится в окрестностях. У тебя даже был человек, что любезно поведает обо всём, — старая знакомая из табора, в котором ты родилась. Старушка выбилась в город, благодаря таланту читать людей: они приходили за гаданием, а та, используя «дар», рассказывала об их прошлом и дальнейшей судьбе. И чаще попадала. Хотя, конечно, ты допускала, что она владеет неизвестной силой, выходящей за пределы твоего понимания.
Ночь ты провела в лёгкой, чуткой дремоте, вскакивая от каждого шороха с улицы. Так, белки и зайцы желали тебе сладостных сновидений, — считала ты. К тому же, лесные зверушки не боялись тебя и даже ели с твоих рук.
Ты направилась в город ещё до рассвета, ведь дорога предстояла не близкая. Да и в ведьмовские дары не входила бесконечная выносливость, поэтому тебе приходилось делать остановки, чтобы умыться в ручье или попить воды.
Городские улицы встретили тебя привычной суетой. Множественные голоса, смех и ругань, торг и звон монет — всё это составляло своеобразную музыку, красоту которой могут понять только люди, живущие в уединении.
Ты ступала по камню, озираясь по сторонам с неподдельным интересом — торговые лавочки, разодетые люди, всадники и оруженосцы. Вонь конского навоза смешивалась с ароматами пряностей и свежих булок, а звон монет — с постукиванием дамских каблучков и переливами хрусталя.
Красота образов едва ли не трогала твоё восприятие, и ты моментально отдалась неведомому порыву, почувствовав странное, щебечущее чувство в груди. Что-то приятное разливалось по органам, точно вдохновляющая сила, и по какой-то причине оно отогнало от тебя вчерашнее расстройство.
Только ты проходила между торговцев, они моментально переводили на тебя взгляды, отвлекаясь от своей обыденной рутины. Кто-то крестился, кто-то отворачивался, чтобы не накликать на себя беду, а особенно дерзкие — даже осыпали тебя проклятиями, которые только придавали тебе сил и повышали настроение. Люди в городе относились к тебе куда настороженнее, чем твои деревенские клиенты, уже привыкшие к тебе.
— Чё припёрлась, ведьма? — огрызнулся юнец, одетый явно не под стать дурному самомнению. От него разило нечистотами, но сладость искренности перебивала эту вонь. И именно поэтому ты оставила его дерзость без должного ответа, даже не взглянув на него светло-серыми омутами.
— Держите вора!
Ты обернулась на крик, и в ту же секунду на тебя чуть не налетел мальчишка, но ты вовремя отступила вбок, и тот ловко скрылся за поворотом. За ним ринулся торговец, на ходу насылая на него проклятия и даже не заметив тебя.
Тебе не было особой выгоды помогать этому мужчине, к тому же, мальчик-бродяга наверняка нуждался в деньгах куда больше, чем взрослый человек, который, хотя бы, может прокормиться собственным трудом. С другой стороны, это его честно заработанные деньги, и разве кто-то имеет право посягаться на них? В любом случае, дело это совершенно не твоё, и ты бы забыла об этом за следующим поворотом, если бы твой путь не лежал по маршруту погони.
Ты обогнула улицу и стала свидетелем развязки этой ситуации. Мальчика схватил за руку другой незнакомец и, закрывая того, пытался усмирить мужчину, гнавшегося за вором. Рядом стоял ещё человек, который вставлял свои реплики в развязавшуюся беседу.
— Отдайте его мне! Этот поганец чуть не украл мою выручку! — свирепел мужчина, желавший явно поколотить этого мальчугана. Тот, сжавшись и дрожа, точно лист на ветру, благодарно прятался за спиной защитника.
И в этот момент нечто в твоей душе задело далёкие воспоминания. Ты вспомнила, как однажды спасла девочку, ставшую тебе самой близкой подругой из всех, что у тебя были. Людей лучше и чище душой ты не знала.
Ты ступила за поворот и смело приближалась к мужчине со спины, тот, даже, наверное, услышав чужие шаги, не придавал им значения.
— Мы вернём Ваши деньги, только пожалуйста, не трогайте мальчика. Нужда заставила пойти его на отчаянный шаг, это же не повод вершить над ним несправедливую расправу.
— Несправедливую?! Да у тебя ещё молоко на губах не обсохло учить меня! — мужчина вновь крепко дёрнулся. — Отдай поганца! Или и тебя за кражу привлеку! Всем руки пообрубаю!
Отрезвляющий удар от второго незнакомца заставил его отшатнуться и взвыть.
Дамы, проходившие мимо, разом ахнули, а мужики, наблюдавшие за ними, приблизились к троице, чтобы отстоять позицию честного трудяги. Ты оставалась в тени рядом стоящего здания, но обзор у тебя был первоклассный.
— Давайте договоримся мирным путём, нет необходимости применять силу, — нежный голос молодого человека ласкал твой слух, и ты с наслаждением наблюдала за тем, как он спасает незнакомого мальчика. Его светлые волосы золотом играли на солнце, а бездонные медовые глаза отдавали неповторимой сластью и скрытой мудростью. Не похоже, что он и его товарищ — простые работяги и тем более нищие, наверное, доблестная интеллигенция, которой не чужды проблемы низов. — Мы возместим Вам все убытки. Пожалуйста, не трогайте мальчика.
Но торговец, не сказав ни слова, лишь накинулся на другого незнакомца с кулаками. К троице надвигались кузнецы, явно настроенные на драку.
— Ты не расслышал? — гордо и властно крикнула ты. — Оставь мальчика, если жизнь дорога.
Все мигом обернулись на твой голос, и торговец сжался под напором злости серых омутов. Кузнецы и прочие, пришедшие на подмогу, отступили, и улица поредела на считанные секунды. Кто-то даже закрыл ставни домов, услышав ведьмовской голос, который не спутаешь ни с какой другим.
Мальчик кинулся к тебе и, крепко сжав тебя в объятиях, получил лёгкое поглаживание холодной ладони по своей голове.
— Да вас всех тут… Да чтоб вас всех!.. — роптал мужчина, удаляясь. Ты взяла у мальчика мешочек с деньгами и кинула его в след удаляющемуся торговцу. Тот обернулся и поднял мешочек, подарив тебе полный злобы взгляд. — Сгори в аду, отродье.
Его последние слова ты приняла с ухмылкой, ведь была готова к яду в словах абсолютно каждого человека, встретившегося на твоём пути.
Мальчик продолжал обнимать тебя и тихо плакал, когда ты нагнулась к нему и шепнула просьбу больше не воровать. Сквозь всхлипы он объяснил, что живёт на этой улице уже три зимы, а, как наступит следующая, ему надо будет что-то есть.
Тоска охватило твоё сердце. Ты хотела приютить этого мальчика.
— Простите, что так вышло, — сладостный голос незнакомца заставил тебя поднять глаза. — Никак не ожидал такой жестокости. — Он замялся. — Это Ваш… сын?
Ты закрыла уши мальчику.
— Впервые его вижу, — шепнула ты и убрала ладони от его ушей. Поднявшись с колен и взяв слабенькую ручку, ты убедилась, что тот готов пойти за тобой. Наверное, планы зайти к старой знакомой стоит отложить, а пока — тебе стоит позаботиться об этом беззащитном ребёнке. У тебя были дети в других жизнях, ты знаешь, каково это — быть матерью.
— Простите, что я спрашиваю, — губы блондина дрогнули в обаятельной улыбке. — Почему эти люди так испугались Вас?
Ты взглянула на его угрюмого товарища, не сказавшего ни слова. Волосы алого заката напомнили тебе об одном человеке, о котором ты постоянно хотела забыть. Замысловатый узор, покрывающий правую сторону лица, вызвал некоторые вопросы, которые ты не захотела озвучивать. Молодой человек сохранял напряжение в мышцах и серьёзность на лице, вызывая у тебя некоторый трепет.
— Я — Ведьма, — откровенно призналась ты. — Убью их одной силой мысли, если захочу. Поэтому и испугались.
Непринужденность твоего тона вызвала некоторое неверие у блондина, который вежливо опустил глаза, а вот его аловолосый товарищ издал явно издевательский смешок.
— Ежели понадоблюсь, сможете убедиться на собственном опыте, — абсолютно без обиды, но с долей самомнения сказала ты. Общество молодых людей не вызывало яркого негатива, но оно все ещё являлось «обществом», от того-то тебе и хотелось побыстрее уйти. Достаточно на сегодня приключений. — На севере от сюда есть деревня. Поспрашивайте, и вас отведут ко мне.
Ты не прощалась, потому что знала, что вы увидитесь ещё. Знала, что, возможно, эта встреча стала судьбоносной для вас. И по крайней мере, избавила тебя от скуки.
А избавила потому, что материнские хлопоты не давали расслабиться, и мальчик, которого ты приютила по доброте душевной, и то не зная, надолго ли, пусть и завоевал твое расположение, проблемы создавал. Ты вымыла его, выстирала одежду, накормила и устроила на собственной постели, где он, долго ворочаясь, но всё же уснул.
Ночью ты вышла из своего убежища и, прогуливаясь по лесу, набрала душистой травы для чая. Раньше ты обходилась только им и подачками благодарных клиентов, а теперь — придется что-то готовить для мальчика. Зато хоть какой-то повод существовать.
На утро ты обнаружила, что у тебя не водится даже никакой крупы и молока, чтобы сделать мальчику кашу. Растерянная, ты осознала, что, будучи воинственной ведьмой, способной убить любого по щелчку пальца, ты не знала, чем накормить ребёнка. Благо, жизнь в лесу позволила тебе устроить на завтрак гостю спелых разноцветных ягод и даже дикие яблоки — кислые, но зато съедобные.
Ты вновь вышла на улицу, хотя раньше неделями могла не появляться на свету. А если появиться, то всего на секунду, чтобы запустить домой твоего пернатого друга. Ворон, точно уловив направление твоих мыслей, приземлился на твоё плечо. Его когтистые лапы неприятно и в то же время по-родному впились в кожу. Громогласное карканье заставило тебя отвести голову в противоположную сторону, ведь в ведьмовские дары не входило сопротивление любым громким звукам.
На пару с вороном ты последовала в деревню, жители которой часто навещали тебя. Путь предстоял недолгий, поэтому ты даже не успела утомиться, когда в поле зрения показались знакомые очертания низеньких деревянных домиков. Несмотря на ранний час в деревне уже кипела работа, сновали люди, делились новостями старые женщины, кто-то запрягал повозку, чтобы уехать пораньше торговать.
Ворон слетел с твоего плеча и вмиг перекочевал на кол высокого забора. Ты проследила за его движением, но не противилась, зная, что соратник не любит людей ещё больше, чем ты. Лишь бы мальчонку не заклевал.
Ты остановилась возле первого дома — там, как ты знала, жила девица, часто заходившая к тебе за помощью. Так, вчера ты поспособствовала выздоровлению её матери, но пока ещё не полному.
Ты прошла на участок и сразу же столкнулась с оравой куриц, снующих по двору, козой, вытаращившей на тебя испуганные глаза, и большим ласковым псом. Потрепав последнего за ушком, ты получила разрешение на дальнейшее продвижение и смогла войти прямиком в дом.
Девица, пусть и не ожидала твоего визита, поделилась с тобой не только пшеном, но и приготовленной кашей, котелок с которой ты неумело придерживала одной рукой, рискуя оставить мальчика голодным. Как ты узнала от спасительницы, её матери уже немного полегчало, и она даже смогла поесть. Девица благодарила тебя от всей души, но тебе было достаточно съестной признательности, поэтому вскоре покинула дом, а там и деревню. Ворон вернулся на твоё плечо и, уловив запах каши, попытался испробовать, но был остановлен тобой и ублажён горстью зёрен. Так вы дошли домой.
Этот день и последующие, проведенные не в одиночестве, а в опеке за юным проказником, были наполнены полнейшим отсутствием скуки. Ты не помнишь, когда спокойно присела за это время, переведя дух и не проклиная всех детей за неугомонность нравов.
Тебе было жаль мальчика. Жаль, как абсолютно безобидное и одинокое существо, не смеющее постоять за себя или прокормиться собственными силами. На вид ему было около десяти, но он не сказал, сколько ему по-настоящему — он и сам не знал.
Спутанные чёрные, как смоль, волосы ты вычёсывала собственным гребнем, умывала мальчишку собственными руками, штопала одежду. Изношенные лохмотья тяжело назывались «одеждой», поэтому ты приняла решение обновить его небогатый гардероб.
Голубые глаза мальчика осматривали тебя с большой любовью, когда он жался к тебе ночью. А ты почему-то не могла уснуть, не убедившись, что он накрыт одеялом.
Забота делает людей лучше — и ты знала это, поэтому, не могла не проникнуться к самой себе слабым презрением, когда стала понимать, что превратилась в трясущуюся над дитём мамашу, думающую только о благе кровиночки. Только этот мальчик не был твоей кровиночкой, и ты очень старалась сохранить образ величественной ведьмы, а не дикой мамашки из леса. У тебя были дети в других жизнях — родные дети — но ты погибала и переходила в другое тело, не видя, как они вырастают и как живут. Тебе было ужасно больно и горько, и сейчас ты не хотела привязываться к этому мальчику, чтобы потом не беспокоиться о нём.
Только мальчик этого не понимал.
Он каждый раз выбегал к тебе навстречу, когда ты шла домой из леса, накидывался на тебя с объятиями, зарываясь носом в твои кудри, величал самыми ласковыми словами, которые знал, и постоянно улыбался тебе. Так доверчиво, словно он не слышал, что ты ведьма. Словно не видел людей, приходящих к тебе за магической помощью. И каждый раз его шугал только ворон, восседающий на твоём плече.
Тем утром ты разбудила мальчика сладким запахом нового принесённого пирога, а потом вы вместе отправились в город, ведь ты хотела всё-таки дойти до той старой знакомой, да и обновки мальчонке не помешали.
Дорога, почему-то, заняла куда меньше времени, чем в прошлый раз. Мальчик играл с тобой в догонялки — вернее, он просто бежал, а ты делала вид, что стараешься его поймать, хотя даже не ускоряла привычный размашистый шаг. Мальчик прыгал и смеялся, разбрасывал осенние листья и собирал из них букеты, принося тебе.
Когда вы оказались на той площади, где впервые повстречались, ты вновь сталкивалась с неодобрительными взглядами горожан самодовольной ухмылкой. И, отвлекаясь на безмолвное запугивание, осознала, что мальчик опередил тебя и скрылся из виду. Ты старалась не показывать замешательства и растерянности — уж точно не при людях — но твоё сердце бешено колотилось, когда в голову закрались мысли о том, что он потерялся.
Ты тщетно пыталась успокоить себя: он же жил на улице, разберётся, найдет дорогу. К тому же, он тебе никто, и тебе нечего переживать о нём. Ты и так сделала для него достаточно, и не обязана была заботиться о нём и далее. Но ты почувствовала, как слезятся глаза, когда ты проходила новые повороты, не находя мальчишки.
— Мальчик! — крикнула ты, переходя на позорный всхлип. Всё внутри тебя сжалось и затрепетало, стало дико больно на твоей бессмертной душе.
Ты сжала челюсти, стараясь сохранять самообладание. Даже если мальчик и хотел сбежать от тебя сам, почему он сделал это тайно? Или, в другом случае, его же не могли похитить? Ты вспомнила о том торговце, выручку которого пытался стащить твой мальчуган. Может, он его узнал и словил? Может, сейчас мальчику очень плохо и больно — его бьют? Твоя злость наполняла сосуды силой, и ты осознавала, что сейчас способна на куда большее, чем проклятие на смерть одной силой мысли.
Ты ринулась к прилавку того торговца, минув несколько сотен метров за пару секунд. Но его место пустовало, не было и хрусталя, и самого мужчины.
— Мальчик, — прошептала ты в странном, неосознанном отчаянии. С чего тебе так плохо осознавать, что ребёнок может быть в беде? Жалость делала из тебя ещё более страшного монстра, чем твоя великая сила. В поисках ты была способна на всё.
Ты прошла ещё переулок и вернулась на место, откуда вы пришли, повернула в другую сторону. Здесь было куда больше народа, что затрудняло поиски и не давало твоим эмоциям свободу. Люди расступались, пряча глаза, когда ты проходила мимо. Но среди них не было твоего мальчика. И тогда ты осмелилась на необходимый контакт.
— Мальчик здесь, тёмненький, не проходил? — обратилась ты к женщине, держащей за руку девочку — видимо, дочь. Та отрицательно помотала головой, опуская взгляд.
— Мам, а ведьма ест детей? — шёпотом спросила девочка, однако, глядя прямо на тебя. Ты скривилась, и девочка отшатнулась, вжимаясь в мамину ладонь. Женщина, закрывая дочери глаза, увела её за собой подальше от тебя. Вот так — помогай людям, а тебе даже не подскажут, не проходил ли тут мальчик, тёмненький такой.
Ты прошла эту улицу до конца и, вглядываясь в лица всех прохожих, обомлела, остановив свой взгляд. Сердце моментально отступило, злоба утихла.
В паре метрах от тебя находился твой вчерашний знакомый, сидя на корточках перед твоим мальчиком. Он держал его руки и что-то ему говорил. Видимо, пытаясь успокоить, потому что мальчик плакал. Ты подошла к нему со спины, и блондин первый обратил на тебя взгляд, поднимаясь на ноги. В его глазах читалось беспокойство и некоторое изумление.
Мальчик обернулся на тебя и, отрывисто всхлипнув, кинулся в твои объятия. Он плакал, когда ты пыталась перевести дыхание от отступающего отчаяния. Похоже, ты сегодня никого не убьешь.
Пока ты осторожно, чтобы не очень чувственно, гладила его по голове, незнакомец не сводил с тебя взгляда.
— Он сказал, что потерялся, когда отбежал от Вас.
— Я-я там собаку увидел! Бо-ольшую! Я хотел её по-погладить, — мальчик не переставал плакать. Ты выдохнула, но всё-таки была рада тому, что он нашёлся живым и невредимым.
— Спасибо, — холодно сказала ты, скорее для того, чтобы просто что-то сказать. Но незнакомец, расплывшись в самой тёплой и обаятельной улыбке, которую тебе довелось видеть за все пятьдесят жизней, слабо кивнул.
Вам всё-таки удалось посетить твою старую знакомую, которая и помогла разобраться с обновками для мальчика. Старая женщина долго смеялась, узнав, что ты, злобная и вечно угрюмая, обзавелась дитём. К тому же, жутко очаровательным.
Женщина рассказала, что в городе обосновалась какая-то группа молодых людей, который абсолютно бескорыстно защищают слабых и помогают беспомощным. Тебя это едва ли касалось, и ты не стала особо расспрашивать об этом знакомую и уже хотела уйти, но та не унималась. Она говорила, что твоя судьба вскоре пересечётся с мужчиной, который предначертан тебе.
— Я не верю в судьбу, — отрезала ты.
— Во что-то же надо верить.
Два последующих дня прошли для тебя в непривычном ускоренном темпе, ты совсем не расслаблялась, приглядывая и обучая мальчика сдержанному поведению. Так, наблюдая за тобой, он направил свою активность в правильное русло, научившись связывать травы так, чтобы сохранять их аромат.
Вы обедали, когда в дверь в твою обитель постучали. Отрывистый беспокойный стук сразу дал понять, что пришедший очень взволнован, а громкость стука, что совсем юн или слаб. Ты впустила свою дорогую девицу, которая, сжимаясь и переходя на всхлипы, странно осмотрела мальчика, преспокойно евшего сваренную тобой похлёбку. Однако она всё-таки поспешила объяснить суть своего прихода:
— Мы уже привыкли к постоянным набегам разбойников, а тут — один из них прямо набросился на меня, я дёргалась, плакала, а никто и пошевелиться не смел — все боялись, — она задрожала. — Но меня спас какой-то человек, и я убежала. А когда вернулась… там, тот человек, ранен сильно. Крови много, он не шевелится.
— Ну, так умер.
— Нет-нет, он жив, это точно! — она затрепетала. — Пожалуйста, помогите ему, он хороший, он нам помог. Сказали, что разбойники ушли из-за него.
Нехотя ты всё-таки явилась в дом кузнеца, где держали раненого защитника. Когда ты проходила по деревне, люди складывали руки в молитвенном жесте, словно пытаясь уберечь себя от твоего воздействия. Удивительный народ — раз уж они молятся своему богу, почему он им не помогает? Почему они просят тебя?
На лавке, неподвижного, измученного болью, ты увидела того незнакомца — блондина, помогшего тебе с мальчиком. На твоём лице не скользнула и тень какой-либо эмоции, когда ты признала в нём того человека. Он тебе никто, чего тут трястись. Тебя попросили по-хорошему — ты поможешь, не обломишься.
Тёплой ладонью проводишь по бледному лицу, ощущая боль, охватившую молодого человека. Он потерял сознание и не реагировал ни на что, его окружавшее, но ты знала, что он выживет. Потому что его будешь лечить ты.
Его с большим трудом перетащили к тебе в домик. Во-первых, далеко не все горели желанием оказаться в ведьмовской обители; во-вторых, ты постоянно контролировала носильщиков, чтобы они не сильно трясли раненого. Повезло, что мальчик спрятался, когда вы прошли внутрь, и незнакомца уложили на твою кровать.
Ненужную публику удалось выдворить с трудом, ведь таинства твоих обрядов выполнялись в одиночестве. Только мальчик остался в домике, хотя ты несколько переживала, как он может отреагировать на то, что будет происходить на его глазах.
Ты не волновалась и не беспокоилась за состояние раненого, только тот факт, что он занимает твою кровать, несколько удручал тебя. А так, ты верила в свои силы и знала, что уже завтра выпустишь его живым и здоровым. Будь он хоть убийцей, вором или самым добродетельным человеком во Вселенной — ты не делишь людей на «плохих» и «хороших», но помогаешь только тем, кто тебе понравился. А этот незнакомец и без того уже тебе понравился: глаза у него чистые, добрые, и улыбка обаятельная. Потом выяснишь, кто он, но это дело не первостепенной важности.
Справа, в груди незнакомца, торчала стрела, также он был ранен в живот — его рубашка была насквозь пропитана кровью, и от него исходил специфический металлический запах. Ты порвала рубашку и лоскуты бросила в печь.
Пока ты неторопливо искала среди баночек и коробочков необходимые, мальчик сопровождал твои действия напряженным, испуганным взглядом. Наверное, его больше напрягал тот факт, что он в одном доме с тяжело раненым человеком, истекающим кровью, а не то, что ты будешь лечить этого человека нестандартными способами.
— Ты можешь подождать на улице, — между делом сказала ты. — Только не уходи далеко.
Мальчик подошел к тебе вплотную, когда ты, держа в руках две маленькие склянки, опустила взгляд на мальчика. Тот безмолвно плакал.
— Он спит?
— Да, — ты вздохнула. — Просто спит.
Мальчик вышел из домика, а ты отправила ворона приглядывать за ним. Ты знала, что мальчика птица не тронет, и с надежным наблюдением чувствовала себя гораздо спокойнее. Тебя всё ещё терзали двоякие чувства по отношению к этому ребёнку, но одно ты знала точно — ты не желаешь ему зла. Даже бессмертная ведьма, страшный и почти что всесильный человек, желал подарить кому-то тепло, что у него имелось. Желал быть нужным.
Ты резко вырвала стрелу из груди незнакомца и куда-то её отбросила. Смешав содержимое найденных баночек, ты получила тёмную вязкую субстанцию, похожую на смолу. Именно ей ты покрыла кожу вокруг ран, и субстанция заполонила кровавые участки тонкими нитями. Процесс лечения никогда не вызывал у тебя каких-то затруднений — наоборот, работать с приворотами, а особенно с проклятиями было куда интереснее. Ты вспомнила недавно убитого важного человека, и на душе сразу как-то потеплело.
Ты намочила небольшой лоскуток ткани холодной водой и, отжав тряпку, положила её на лоб раненого. Его схватил лютый жар, его тело медленно содрогалось, он рвано дышал и все ещё не открывал глаза. Но сейчас ему поможет только время: пару часов, и будет как новенький. Ты дашь ему отоспаться, накормишь, а потом отпустишь с миром. Главное, чтобы потом за тобой не закрепилась репутация добродушной целительницы — это было бы унизительно. Ты всё-таки ведьма.
Ты накрыла незнакомца одеялом и пригласила мальчика назад. Эмоциональный шок всё ещё не спал, но тот держался молодцом, и ты позволила ему в упор осмотреть свою работу. Тот, сконфуженный, спросил, что это. Ты честно пожала плечами. Ты уже не помнишь, как это обнаружила и как этот состав вообще пришёл тебе в голову. Наверное, это было жизней тридцать назад.
Под вечер, расположившись в большом плетённом кресле, мальчик уснул, и ты осторожно гладила его по взлохмаченным волосам, под нос напевая себе какую-то мелодию. Знакомый мотив, все тонкости которого ты знала наизусть, отпечатывался в твоей голове, как будто с рождения. Пройдённые жизни забывались, но этот мотив сопутствовал тебе, словно проклятие. Сейчас, на пятидесятой жизни, ты начинала думать, что это именно проклятие. Великая Мать ведь тебя любит, на что ей посылать тебе такие муки?
Ты сама не заметила, как уснула.
— Дитя моё, — тебя разбудил нежный женский голос. Ты удивлялась присутствию Её каждый раз, как впервые, и тебя охватывала лёгкая дрожь. Страха не было, даже когда ты не обнаружила ни мальчика, ни того раненого человека. Ты вышла из домика.
Прохлада ударила в лицо порывом ветра, и ты поёжилась, удивляясь реалистичности своих снов. Мать стояла в паре десятков метров, возле пологого берега ручья, проходившего аккурат подле твоей обители. Тенью она держалась в воздухе, воздухом отдаваясь в лёгких. Глаза Её, безграничные и бескрайние, точно Земля наша, холодные изумруды впервые были так растроганы. Ты едва ли не ощущала, как из прекрасных камней сыплются слёзы-бриллианты.
— Что-то случится? — наученная горьким опытом, спрашиваешь ты, делая неуверенные шаги вперёд.
— Уже случилось, дитя моё. Двое старцев, которым ты помогла, выдали тебя комиссару, он вскоре явится в твою обитель, — ладони Матери обвили твои плечи. Ты ощущала тепло и одновременно волнение, подступающее комом в горле. — Вам с ребёнком нужно уходить. В горы: они защитят тебя.
— Когда? — голос дрогнул. — Тот раненый человек… Вы ему поможете?
— Твоя милость помогла ему, — её бледные губы на мгновение улыбнулись. — Испытав блаженство, он навеки останется в горьком отчаянии. Но это зависит от того, какой выбор сделаешь ты…
— Выбор?
— Тебе придется выбрать из двух жизней. Решить, что тебе дороже. Что бы не случилось, моё дитя, — она медленно отдалилась. — Я очень люблю тебя.
Ты проснулась ещё до рассвета и сразу осмотрела незнакомца. Его раны затянулись, как будто их и не было, общее состояние значительно улучшилось, и умиротворенное лицо внушало бы умиротворение и тебе, не крутись у тебя в голове предостережения Матери. Ты не думала о выборе, но о том, что тебе с мальчиком нужно срочно уходить.
Вот и аукнулась тебе твоя доброта: возможно — исключительно возможно, а не наверняка — ты не имела права отнимать жизнь у того важного человека, а могла бы посодействовать спасению девушек и другим способом. Но они ведь сами попросили, намекая на убийство. Или теперь у стариков взыграла совесть? Хотя, возможно, они были вынуждены всё рассказать, когда пытались продать перстень, отданный тобой. Ведь этот перстень ты сняла с руки умирающего феодала. Странно, что его так точно признали. А ты надеялась, что обойдется. Твоя оплошность тоже в этом была, и ты понимала, что придется что-то предпринять, чтобы выйти сухой из воды. Ты убивала проклятиями и раньше, но тогда таких страшных огласок не возникало. Наверное, не повезло.
Ты сделала лёгкий завтрак из свежих ягод, умылась в ручье и разбудила мальчика. Тот уже был абсолютно спокоен и вжался в твои объятия, когда ты коснулась его плеча. Он сказал, что ты волшебница. И ты решила его не переубеждать.
Ты кратко объяснила ему ситуацию, сказав, что вы отправляетесь в горы, но ненадолго, исключительно погулять. Ты действительно планировала не задерживаться в путешествии, ведь все проблемы часто решала обыкновенным для себя путём — захотела, и все ненавистники погибли в муках. Только у тебя не было никакой информации о тех, кто за тобой явится. Путь предстоял недалёкий, к тому же, значительно похолодало, и знойная погода больше не будет морить вас в дороге. Мальчик был рад и немного взволнован.
Когда ты усадила его за заготовку трав в дорогу, то сама обратилась к раненому. Вернее, уже не раненому, но всё ещё спящему.
Молодой человек разлепил глаза сразу же, как ты убрала тряпку с его лба. Он выглядел абсолютно спокойным, будто совершенно доверял тебе и не страшился факта своего нахождения в неизвестном месте в малознакомой компании. Он слабо приподнялся на локтях, не сводя с тебя глаз.
— Отвечая на все Ваши возможные вопросы, скажу лишь, что Вы у меня дома, я Вас вылечила и готова отпустить, — ты поднялась с края кровати. — Угощайтесь: это ягоды из леса, они безвредны, мальчик тоже ел.
— Простите, я не верил Вашим словам, — его оправдывающийся тон даже вызвал у тебя слабую ухмылку. — Никогда с подобным не сталкивался.
— Я тоже не видела себе подобных, — в этой жизни, хотела дополнить ты, но не дополнила. Ты поставила перед ним миски с ежевикой, малиной и чёрной смородиной. — Сейчас Вы ещё слабы, но Вам нужно уходить. Деревенские отведут Вас в город.
— Конечно, я понимаю. Я доставил Вам столько хлопот, — растерянность красила его. Он, кажется, хотел одеться, чтобы ускорить процесс ухода, но не нашёл свою рубашку.
— Дело не в этом. Мне не трудно помогать людям. Было, — последнее слово ты сказала с особой злостью, которую испытывала вообще крайне редко. Подойдя к печи, ты достала абсолютно чистую и целую рубашку, принадлежавшую незнакомцу, и протянула её ему. — Мы с мальчиком уходим, я хочу сменить обстановку. Надоели люди.
Незнакомец ощущал себя неловко после услышанного, он послушно оделся и, веря твоим словам, положил в рот пару ягод. Тебе нравилось наблюдать за ним, но, когда он поднял глаза на тебя в ответ, ты сконфузилась. Проницательный, но удивительно тёплый взгляд жёг тебя.
Он поднялся с кровати, и вблизи ты увидела, что он куда привлекательнее, когда не ранен. Переливы золотистых волос в привычной для тебя полутьме, бледная кожа, свойственная людям высокого положения, приятные, юношеские черты лица — всё заставляло тебя пожирать его глазами, не заботясь о том, что он замечает твоё внимание. Будь ты нежной девицей, обязательно смутилась бы, но тебе явно больше трёхсот лет — явно больше — какая ж ты девица. К тому же, совершенно, не нежная.
— Вы жили совсем одна? — неожиданно спросил он, явно подразумевая мальчика, как объекта измененных обстоятельств. Ты честно кивнула. — И Вам не было одиноко?
Ты отшатнулась.
— Было бы, не знай я истинной человеческой природы. — ты заглянула в его грустные глаза особенным, ведьмовским взглядом. — Люди предавали меня, унижали. Убивали, — твой серые глаза потемнели от злобы. Злобы к самой себе. Молодой человек поражённо уставился на тебя, веря каждому твоему слову, ведь вчера ты буквально достала его с того света.
— Убивали?..
Ты постаралась улыбнуться.
— Да, было дело. Но ни в этом теле, ни в этой жизни, — незнакомец приблизился к тебе, словно ты была готова упасть. Но ты сохраняла абсолютно вменяемое состояние, тебе было нетрудно об этом говорить. А, учитывая, что скоро тебя и мальчика не будет в этих краях, можно максимально сильно навести о себе шороху. Даже таким своеобразным способом. — Я не обычный человек, даже не обычная ведьма. Я не боюсь смерти, ведь перерождаюсь в новых телах всякий раз, — ты ответно приблизилась к незнакомцу и прошептала ему над самым ухом. — Верите?
— Я готов поверить всему после того, что произошло со мной, — он не испытывал страха, ты чувствовала сладость его слов: он говорил правду, и эта правда грела тебя, как никогда. Наверное, между вами смог бы даже завязаться какой-нибудь роман, но ужасающая сила обстоятельств разделяла вас. — Вы Богиня, — его скулы порозовели, и ты почувствовала, как собственное сердце забилось в ускоренном темпе. Вот же, обольститель.
— Пообещайте мне кое-что, — не своим голосом прошептала ты. Молодой человек кивнул. — Найдите меня в другой жизни, — ты задрожала, ведь знала, что вас ничего не ждет. — Пожалуйста.
— Даю Вам слово, — он склонился над самым твоим лицом, и его горячее дыхание обжигало твою кожу. Ты на секунду прикрыла глаза и ощутила, что незнакомец невесомо коснулся твоих губ своими. Ты слабо отстранилась — в доме всё ещё находился мальчик.
Когда он ушёл, ты не смотрела ему в след, пусть и знала, что больше никогда вы не ощутите тепло друг друга, никогда не будете так близко, что сможете почувствовать, как в воздухе витает особое чувство. Чувство, что страшнее смерти и бездушнее самого коварного врага.
Любовь.
Но ваша любовь была обречена с самого начала. И Великая Мать только подтвердила твои опасения: ты должна бежать, если хочешь сохранить это тело. Бежать, чтобы потом вновь с ним увидеться. Это она имела в виду, когда говорила о двух жизнях? Какая ирония: ведьма, спасши доблестного незнакомца, обрекла себя на страдания. Точно, ты ведь даже имени его не узнала.
Взяв мальчика за руку, ты вывела его из дома. Тот не переставал осматривать тебя каким-то восхищенно-взволнованным взглядом, цепляясь за твою юбку и норовя попасть в объятия. Ты оставила его возле ручья, чтобы он набрал воду в дорогу, а сама в это время подожгла свой домик факелом. Пламя быстро сжирало деревянную постройку, каждый миллиметр которой был тебе так дорог. Ты уничтожала свою старую жизнь, зато без лишнего багажа шла в новую. Неизвестную.
Мальчик шёл быстро, он был вынослив не по годам, и, скрывая свои непоседливость и озорство, шёл с тобой в ногу, не отвлекаясь ни на что вокруг. Так, вы обогнули ручей, входивший в широкую могучую реку, прошли несколько крупных, облюбованных светом полян и ступили на заметно приподнятую местность. Пологие склоны гор поначалу казались возможными для преодоления, но потом становилось всё сложнее взбираться по ним. Земля сменилась щебнем, тот — крупными валунами, за которые ты ухватывалась в молитвах к Матери с просьбой убить тебя не таким способом.
Ты подняла голову, услышав знакомое карканье. Ворон, крутящийся над вами, медленно отдалялся. Ты понимала, что он чувствует что-то недоброе, поэтому в сердцах была рада, что он решил спастись. Правда, предав тебя и бросив одну.
Мальчик искренне думал, что вы отправляетесь на продолжительную прогулку, поэтому не страшился того, что вы отдаляетесь от дома. Ты позаботилась так же о том, чтобы он не видел, что дом ты подожгла.
Вы были уже очень далеко, когда земля погрузилась в сумерки, а Солнце скрылось за горизонтом. Заметно холодало, выползали различные букашки и пауки, между деревьями сновали олени.
После валунов дорога вновь обернулась мелкой галькой, склоны тянулись вниз — вы обогнули гору, и ты вела мальчика к широкой седловине. Здесь, окруженная холмами, она была защищена от ветра, и тут было значительно теплее. Когда вы ступили на траву, ты была готова рухнуть от усталости, но выдержала, видя, как героически прогулку перенёс мальчик. Он сел на поваленное бревно и глубоко дышал.
Ты не была уверена, лучшая ли для него судьба — убегать от наказания вместе с тобой. Но ты крепко привязалась к нему, и чужое благополучие впервые имело для тебя значение. Сердце тосковало по тому незнакомцу, но ты яро отгоняла эти мысли, они делали тебя слабее. Конечно, ты понимала, что вы больше никогда не встретитесь, даже в других жизнях. Ты бы его не узнала, а он и не вспомнил бы.
— Хорошо погуляли, — мальчик улыбнулся и игриво хохотнул, прижимаясь к тебе. Ты прикинула, что он замёрзнет ночью, поэтому отдала ему свой пуховый платок. Костёр было опасно разжигать, но ребёнок наверняка голоден, к тому же, огонь бы отпугивал животных.
Ты колебалась. Беспокойство за себя и за мальчика, страх перед неизвестным и злоба к тем, кому ты бескорыстно помогала — всё смешалось внутри твоей головы, мешало трезво думать и оценивать ситуацию, составить какой-нибудь план. Мальчик же вверился тебе полноценно и совершенно не переживал о том, что может происходить в твоей голове, или произойти с вами потом.
Мальчик уснул через пару часов, а ты осталась неподвижной, не сводя с небосвода обеспокоенного взгляда, почти безумного. Мать ведь защитит тебя? Она сама направила тебя в горы. Правда, говорила о каком-то выборе, который ты должна сделать, но сейчас это волновало тебя в последнюю очередь. Когда ты столкнешься с предсказанным лицом к лицу — ты это поймешь. И, конечно, постараешься сделать всё правильно.
Кажется, звук окружил тебя со всех сторон. Множественные голоса, лай собак и хруст веток заставили тебя судорожно осматривать местность. В темноте проглядывались огни, они приближались, и голоса становились разборчивее. Прямо на тебя выбежали три огромные собаки, лохматые, грязные, они скалились и рычали, когда ты закрывала собой проснувшегося мальчика. Тот вжался в тебя и что-то шептал. Наверное, он спросил, кто это, и что им надо.
— Прочь! — ты сделала выпад, и собаки, заскулив, отпрянули. Ты не будешь вредить животным, но используешь на них кое-какой дар, чтобы припугнуть. Они не тронут ни тебя, ни ребёнка, но те люди с факелами, вилами и ружьями доверия совсем не внушали. Они приблизились разом, человек десять, не больше. Все мужчины, большинство ты знала — деревенские, захаживавшие к тебе за средством от похмелья или просившие приструнить ревнивую жену. Опять тебе аукнулась твоя доброта. Не заслужила ты такого обращения. — Чего надо? — крикнула ты, и вперёд выступил один незнакомый мужчина. Он направил на тебя ружье.
— Вы обвиняетесь в убийстве с использованием ведьмовских чар! У нас есть свидетели, доказывающие Вашу вину, — ты вспомнила про стариков. — Сдавайтесь, и мы вас не тронем.
— Не тронете? — презренно прохрипела ты. — Меня казнят за это.
— Вы признаете свою вину?
Ты замешкалась. Отпираться нет смысла. Но ты должна что-то придумать.
— Да, признаю. Я убила того ублюдка, возжелавшего десяток невинных дев, — ты специально уточнила, чтобы они поняли, что их обвинение абсурдно. Ты стольких спасла, а они так дурно отблагодарили за это. — Прочь, или я и вас всех убью!
— Ведьма! — крикнул кто-то из толпы. — Убейте её и её отпрыска!
Ты сжалась.
— Нет! Не трогайте ребёнка, — мальчик заплакал, сильнее обнимая тебя со спины. — Он ничего не сделал, он чист.
— Ведьмовское отродье не может быть чисто, — сказал другой. Давая волю всепоглощающему гневу, сжала челюсти, и, взглянув на говорившего глазами, цвета смерти, подарила ему смертоносный болевой припадок. Тот упал, задёргался, из очей и уст его ручьями лилась кровь, кряхтя и сгибаясь, он молил помочь ему, но никто не разбирал предсмертной конвульсии, кроме тебя. Ты секундно насладилась работой, как, отвлечённая, получила пулю в плечо. Запахло порохом, рука взорвалась болью, но ты не издала ни звука, только ослабила хватку, держав мальчика.
— Сгинь же, Дьявол!
Время будто замедлилось. Вторая пуля, выпущенная из направленного на тебя дула, стремительно рассекала воздух, но ты не боялась. Только одна мысль промелькнула в твоей голове. Крикнув: «Беги!», ты оттолкнула мальчика, и тот, упав наземь, быстро поднялся на ноги. Но убегать не спешил, лишь спрятался за дерево.
Вторая пуля застыла в воздухе, когда ты поймала момент её нахождения в воздухе. Ты не смогла удерживать её долго, и она упала, как и ты. Боль и напряжение истратили все твои силы. Ты обернулась на мальчика, чтобы убедится, что он скрылся, но он смотрел на тебя из-за низких веток.
— Где твой отпрыск? — он обратился к другим. — Ищите ребёнка!
Выбор.
Ты могла бы забрать его с собой и не страдать одна. Нет, конечно, не могла. Нет, конечно, это ужасно. Это не твой ребёнок, но он тебе не чужой. Если есть шанс спасти его, конечно, ты им воспользуешься. Конечно. Ты ведь очень добрая ведьма.
— Не трогайте мальчика, он мне не сын. Я нашла его на улице, — один из мужчин взял тебя за шкирку, но у тебя не осталось сил сопротивляться. — Я сдаюсь. Не трогайте мальчика.
— Мама! — и ты услышала плачь. Мальчика быстро нашли, и его схватил другой человек.
— Пит, ну, в самом деле! Не будем грех на душу брать, пусти мальчонку, — Пит, схвативший мальчика, кинул его на землю, тот зарыдал и хотел было броситься к тебе, но ты крикнула, чтобы он не смел.
Двое мужчин взяли тебя под руки, остальные держались позади. Тебя вели вниз, через деревья. И между веток тебе виднелся холм, на котором находилась виселица. Но, конечно, навеянное страхом и болью наваждение быстро улетучилось. Тебя будут не вешать, а сжигать. Ты же ведьма.
Могла ли ты жалеть о содеянном? Нет, это было бы глупо. Ты сохранила мальчику жизнь, да и другого выбора, как такового, не было. Могла ли ты убить их всех и убежать? Наверное, да. Только обстоятельства сыграли против тебя. Если бы ты заметила бы их с холма, то смогла бы убить издали, а так — рана и общая усталость давали о себе знать. Выживет ли мальчик без тебя? Что он будет делать? Как прокормится?
Ты впервые заплакала, когда тебя заточили в темницу. И на холодном полу, в абсолютно тёмном сыром помещении, ты так сильно отчаялась, что рвала на голове волосы. Боли почти не было, был только страх. Не за себя, за ребёнка. Ты ведь возродишься, но будешь помнить обо всём, случившемся в прошлых жизнях. Призраки прошлого постоянно донимали тебя, и это из-за них ты не спала ночами и постоянно молилась Матери.
Верно. Мать знает, что ты сейчас в тюрьме? Знает, что ты скоро умрёшь?
Конечно, она же всё видит. Видит, как ты сейчас страдаешь и ревёшь, как умалишенная.
Она сама повела тебя в горы, сказала, что тебя ждёт выбор.
— Дитя моё, — ты поднимаешь голову и быстро находишь источник звука. Мать уже не поёт. Её грустные изумруды буровят тебя пустотой. — Я знала, что ты спасёшь ребёнка. — Она подходит ближе, не касаясь земли. Теневое облако, что её окружает, резко рассеивается и вновь сгущается. — Ничего не бойся. Я с тобой.
— А мальчик? — хрипишь ты, и глаза вновь наполняются слезами. — Сбереги его.
— Сберегу, — белой ладонью она касается твоего лба. Тепло разливается по телу, и боль уходит. Ты не чувствуешь, но рана на твоем плече моментально затянулась, и выскочившая пуля заскакала по полу. — Я не могу тебя спасти в этой жизни, но я подарю тебе ещё. Ты будешь счастлива. Однажды — точно.
Ты сухо улыбаешься, сердце сжимается в агонии.
— Нет, не буду. Это плата за нетленную душу.
Мать исчезла, но ты чувствовала себя бодрее, чем до этого. Главное, что мальчик жив. Ты же умирать не боишься, ты уже сталкивалась со смертью, попадала в её леденящие объятия. Ты вернешься. Вернешься, чтобы отомстить людям. Точно — в следующей жизни ты будешь вершить страшный геноцид.
Протяжное громкоголосое улюлюканье, доносившееся со всех сторон, смешалось в один неприятный звук. В тебя бросали овощи и камни, осыпали проклятьями и благодарили господа за спасение от нечистой силы. Открытые участки кожи на руках и шее налились кровавыми следами от ударов, но боли ты не чувствовала. Благословение Матери придавало тебе сил, и больше всего на свете ты сейчас не хотела выглядеть сломленной.
Мужчина, толкающий тебя в бок острием копья, отгонял зевак, рвущихся к тебе через всю толпу. Ты слышала, как он негромко ругался сквозь зубы, проклиная весь мир. Тебе подумалось, что с ним можно было бы договориться, но точно уж не на глазах у всей толпы.
— Сгинь, нечистая!
— Сдохни, дьявольское отродье! Все беды от тебя!
Ты сохраняешь абсолютно холодное выражение лица, сверкая тяжелым взором на особенно прытких. Какой-то пьяный бродяга кинулся на тебя с поцелуями, но, только он встретился с тобой взглядом, сразу притих и закашлял. К нему даже бросились несколько женщин, продолжая обвинять тебя во всех несчастьях. Но ты не смотришь на них, ты думаешь лишь о мальчике, о Матери и о том, что тебя ждёт.
Ты ступаешь скоро, и окружающие люди теряют твое внимание, перед тобой — только деревянный столб, окруженный сухими брёвнами. На секунду ты оторопела, но толчок вновь поторопил тебя в сторону неминуемой гибели.
Ты — ведьма. Но делает ли это тебя не заслуживающей прощения? Невероятный груз лежал на твоих плечах. Ты помогала людям, и не стыдишься этого сейчас. Да, ты оплошала, но это только твоя вина. Не вина мальчика, который остался без защиты.
Преодолев шаткие ступени, оказываешься на возведённой конструкции, которая и станет местом твоей кончины. Нетерпение толпы буквально истощено, они ждут не дождутся, когда ведьму поглотит пламя праведного огня. Даже дети, пожалуй, не против посмотреть на горящее тело и послушать душераздирающие крики. И это гуманное воспитание? И это ты здесь порождение Дьявола?
— Именем Господа, я поднимаю этот факел, горящий пламенем веры и правды! — все вокруг замерло, пульсация отдавалась в висках. Тебя привязали к столбу, сцепив руки плотной бечёвкой позади. Перед тобой стоял пастор, сжимающий в дряблых ручонках зажженный факел. — Вся тьма рассеется от ослепительного сияния Правосудия, и клинок Божий покарает нечестивую женщину, попавшую под влияние бесов…
Ты молчала, потупив взгляд на поленья. Они смеялись, глядя на тебя.
-…это будет уроком для всех нас и позволит нечестивой душе приблизиться к Всевышнему и вымолить прощение, — он опустил факел. Поднимались порывы ветра. — Готова ли ты, дитя, сознаться в ведьмовстве и раскаяться?
Ты всё ещё молчишь.
— Дитя охвачено Дьявольскими силами, и этот огонь отчистит скверну, — не дожидаясь хоть какой-либо реакции, пастор подносит факел к древесине. Ты сжалась, чувствуя, как на лбу выступают капельки пота.
Толпа застыла в облегченном изумлении: правосудие наступило.
Едва язык огня касается полена, огонь тухнет от поднявшегося ветра. Все замялись, особенно пастор: он растерянно обернулся на публику. Ты не сдержала хохота. Но тебе было не смешно, это была истерика.
Заминку моментально исправляют, факел вновь зажжён. Ты не чувствуешь страха, но что-то странное и непривычное поглощает тебя изнутри.
Сейчас люди, которые смотрят на тебя снизу вверх, наверняка думают, что ты подписала контракт с Дьяволом, приняв вечную молодость и могучую силу, взамен на вечное поклонение. Но они ошибались. Они ничего не знали о тебе и о том, как сейчас стучит твоё сердце и слезятся глаза. Как дрожат руки, связанные за столбом, как подкашиваются колени. Они видят в тебе только тьму, но твой свет согревал мальчика и того незнакомца. Наверное, ты по-настоящему любила их, просто не успела это понять.
До зевак тебе нет никакого дела, лишь бы свою шкуру спасти или хотя бы умереть достойно. Ты не боялась смерти априори. Ты боялась смерти от рук самовлюбленных рабов, видевших спасение только в подчинении. Их глаза застилала пелена отчаяния и незнания; им проповедовали — и в их уши затекала вязкая смола, не пропускающая Правду, что лилась из твоих уст; их хотели спасти, но они видели в этом Тьму, Дьявольское вмешательство. Ты помогала этим людям, а теперь они смотрят на то, как ты сгораешь.
Пастор кашляет, согнувшись. Выкинутый факел оказывается у твоих ног, и пламя лижет поленья. Огонь распространяется с невероятной скоростью, и, пока пастора пытаются привести в чувства от «возмездия нечистой», ты смотришь на алый насмехающийся костёр. Жар щекочет твою кожу, пот стекает по лбу и спине, ноги чувствуют огонь совсем близко. Ты сжимаешь зубы.
Пастора уводят с возвышения, толпа поглощена твоими мучениями.
— Ведьма!
— Сгори!
— Отмучайся наконец за нас, дьяволица!
За кого ты там должна мучиться? Ты им разве что-то сделала?
Огонь поглощает полы твоего платья, легкая ткань вмиг вспыхнула, обжигая белую кожу икр и бедер. Сдерживаешься от крика, даже когда слёзы побежали по твоим щекам. Пламя переходит на руки и вмиг сжигает бечёвку.
Когда его языки уже касаются твоей груди, словно ладонь озабоченного мужика, не сдерживаешь протяжного стона. Твои глаза наливаются кровью, в висках пульсирует боль.
Толпа вмиг оживилась.
Но ты стремишься разочаровать их громким хохотом, наигранность которого не обнаруживают зеваки.
— Я — Ведьма, а не жалкое отродье! Ваши костры для меня лишь потеха!
Жар, что на костре, что в бане — один, а пламя щекочет твою кожу, облизывая и оставляя ожоги. Боль невыносима, но решимости тебе придает осознание, что эти жалкие людишки не получат своего. Они останутся недоувлетворены твоими муками, ты не дашь им этого.
Толпу всколыхнуло негодование, кое-кто даже поспешил удалиться, в том числе и пастор. Отдав поспешный приказ, он под охраной скрылся в карете.
— Дьявол в тебе, свинья! — кричишь ты. — Я более приближена к божественной милости, чем ты!
Только вера у вас, конечно, разная, но ты была не в том состоянии, чтобы объяснять это людям.
Ты взвыла.
В небо отправлялись витки черного дыма, вокруг стоял замах жареной плоти и паленого дерева. Людской говор смешивался с потрескиванием дров. Боль усиливалась с каждой секундой, огонь застилал обзор, но ты старалась смотреть вверх, в небо, чтобы унять слёзы и держаться максимально решительно. Ты сильна. Сильнее всех них вместе взятых. И ты умрёшь, если надо сохранить свою силу.
Людей разгоняют члены королевской гвардии, и твои семнадцать секунд тления на костре прерываются выстрелом в грудь. Опускаешь взгляд, который моментально зацепляется за стрелу.
Острая боль пронзает тело, в твоих устах застыл крик.
Но вскоре боль утихает. С ней наступает лишь темнота.