*
в летний лагерь его отправляет мама. там весело, и время летит незаметно с клубничными лимонадами в руках и несносными панамками на соленые волосы. всё такие живые и красивые: румяные подростки с ослепительными улыбками и вожатые, которым едва перевалило за двадцать. у донхёка здесь много друзей, столько же, сколько и влюбленных. ему пятнадцать, и он этой грани не чувствует, для донхёка её пока не существует. он впервые целуется по-настоящему, как в фильмах, в последние дни второй недели: трава колет босые ноги, они стоят за деревянным домиком, и парень с загадочными глазами обкусанными губами целует его в нос нежно и бескорыстно. у донхёка помехами искусственные звезды под веками, и самый настоящие на небе; он дрожит, искрится — ему нравится дружить. они договариваются писать друг другу, донхёк обещает приехать к нему в гости, дарит игрушечное кольцо — чтобы за ним вернуться — которое нашёл у себя под кроватью, и его целуют снова; донхёку, правда, не верится, что на прощание. ему не пишут, а донхёк забывает о всех обещаниях, — в соседнем доме поселяется семья, тощий парень с красными волосами улыбается ему, и донхёк отчего-то хочет в него влюбиться. первая любовь (любовь ли?) оказывается горькой на вкус, влюбленные глаза не видят реальности, грубости и гадкой ухмылки. донхёком пользуются — и он позволяет — самым подлым образом, тэён оставляет после себя дотлевающие темно-фиолетовые синяки на шее и мятую пачку без сигарет на его балконе — символично, донхёку пусто тоже. через неделю мама за завтраком рассказывает, что соседний дом снова выставляется на продажу. он впервые плачет, закрывшись в ванной, и не знаёт: правильно это или нет, да и что такое любовь? — тэёну может и не это нужно было. внутри что-то крошится да с треском выламывается, но донхёк уверенно замазывает гематомы лечебным гелем и спешит по своим делам; влюбляться снова.*
красивые запястья заламывают донхёку руки за спиной, ему шепчут приторно-ласковые слова, вылизывают шею до возбуждения и снова бросают фарфоровой вазой об стену, на кровать тело. у донхёка второй секс, окольцовывающие засосы под скулой, неуместная зависимость от излишней наглости и всё такие же влюбленные глаза; заплаканные, но влюбленные. они с джехёном встречаются больше трёх месяцев, живёт донхёк у него, и зубная паста у них на двоих. джехён балует его красивыми словами, обнимает ночью, когда донхёк просится согреть (тогда почему ему так холодно?); с джехёном донхёк делает себе первый пирсинг в ухе, с джехёном они пьют темное пиво на ковру в полночь и целуются в губы с привкусом крови. донхёк ластится ближе и спрашивает: — у нас с тобой любовь, хён? джехён его затыкает поцелуем.*
у донхёка кожа измазана в любви джехёна, на внутренней стороне бедер нет живого места — джехён не раз говорил, что у него они красивые, стройные; донхёк прикрывает глаза, недовольно морщится от отпечатков зубов ближе к коленке и понимает, что ему чего-то не хватает. свободы? но джехён его ни в чём не ограничивает. доверия? и попадает в точку. донхёк собирает вещи, джехён его не останавливает.*
в феврале донхёк дышит ледяным воздухом, забивает себе им легкие и трёт ладошки; в нём пусто. любви не осталось совсем, даже на себя. по венах ненависть — раскаленная, ядовитая. донхёк бы её всю выплеснул кому-то в лицо, лишь бы избавиться, пока она не заполнила его до краёв. донхёку отвратительно, жутко и паршиво. любовь и правда оказалась горькой на вкус и ему её недостаточно. недостаточно. недостаточно. он стоит на балконе в серых пушистых носках. середина месяца, тринадцатое февраля, седьмой этаж многоквартирного дома и мучительно громкие стуки в дверь (или это сердце?) на пороге стоит подрагивающий парень в тонкой джинсовке — в февраль-то — и донхёк почему-то думает, что он, кажется, дверью ошибся. а тот внезапно улыбается так широко и из-за спины коробку с пиццей достаёт; и как донхёк сразу не обратил внимание на ядовито-оранжевую униформу. доставщик пиццы, значит. ну и наглость. (хватит так улыбаться, хватит, ну) — минхён, — чуть позже говорит парень, через месяц, когда донхёк бесцельно бродит по истоптанным улицам и встречает его. донхёк носом шмыгает, у него сейчас лицо глупое, и губы все в ранках, — трескаются от мороза и кровоточат сильно, он их зализывает, а потом опять кусает. как сейчас, например. минхён в кислотной курточке с потертыми выше колен джинсами, у него в волосах запутавшиеся лето и теплые руки с кольцами, — донхёку так и хочется рассмотреть каждое из них. и у него это даже получается, когда они друг другу пожимают руки. минхён вдруг приглашает на чай — донхёк соглашается, прекрасно зная, как там всё дальше по сценарию.*
минхён — тонкие бледные запястья, теплые дни, коллекция чая, несуразная жилетка доставщика пиццы и неуёмная общительность. в минхёне столько первой любви, что донхёк неловко спотыкается перед ним пятнадцатилетним мальчишкой и позволяет себе нажать кнопку да начать всё заново — чтобы отдать все растраченные частички себя минхёну. донхёк плачет на их третьем свидании; минхён дарит ему цветы в газете — у него аллергия на герберы — и называет донхёка его мальчиком из книжек; плачет минхёну в губы и сжимает на плечах грязно сиреневую толстовку с мнимой теснотой под ребрами. донхёк боится спрашивать, но- — это любовь? минхён без раздумий отвечает.