give me a try

      хлипкий стул жалобно умоляет о пощаде, пока пластилиновое тело на нём прогибается в пояснице назад; это вообще невозможно, но если смотреть глазами минхёна — вполне себе реально. мальчишка перед ним всего лишь потягивается, жмурит глаза, его лиловая футболка обтягивает ребра второй кожей, а ощущение, будто стул этот ему вместо шеста, а он — самая искусная танцовщица.       минхён бы, конечно, подстраховал, зная, сколько раз донхёк с этого стула падал, но у него много дел, — неполитый, изнывающий в недельной засухе личный цветочный рай, неподточенные карандаши на полу, пустой холст в уголочке; он, вроде как, пообещал клиенту, что к послезавтрашнему дню каждая прорисованная деталька его жены будет достойна своего места в лувре; минхёну, как минимум, с вырученных денег ещё за коммунальные платить.       минхён — художник, а донхёк — бессовестный котяра с ногами-палками и липкими от варенья губами. минхён рисует донхёка, когда не загружен работой, — и когда загружен — тоже; подбирает один из карандашей и ведёт две изогнутые параллельные линии — талию; аккуратно прорисовывает раскосые глаза, пастелью пытается передать рельефность еле заметных мышц живота под выглаженной, минхёном же, футболкой, но всё это не то; минхён бросает карандаш, а наброски отправляются к своим братьям и сестрам, — в выдвижной ящик испачканного акрилом стола.       минхён смотрит перед собой — ему виднеется божье благословение, но это всего лишь донхёк сидит на подоконнике, обхватывает длиннющие ноги руками; в реальности красота этого парня намного изящнее, хрупче и возбуждающе.       намного-намного.       он шепотом зовёт его, и донхёк, облизнувшись, незамедлительно оказывается у его колен — хлопает ресницами и трется щекой у бедра ласковым котом;       наверное, потому что он и есть кот.       гордый, нахальный и       совершенный.       донхёка минхён подобрал ещё когда был школьником, несуразным и с блондинистым мелированием за бесплатно у маминой подруги.       в их мире коты-оборотни — это обыденно, они создают семьи и могут жить так, как это делают люди, но есть и те, что предают истинную кровь, — путаются под ногами у людей и, как низшие, числят их своими хозяинами; не все считают нужным таких заводить, — они разговаривают, и это не всегда плюс, их тяжело приручить, и одной газеткой да лотком тут не обойдешься; такие в кровать на чистое бельё на четвереньках лезут — подкрадываются, чтобы не спугнуть человеческий сон, — и укладываются рядом, мурлыкают от блаженства и царапают уязвимые места; от таких уйма проблем.       или это только донхёк такой?       руками минхён подсказывает донхёку подняться к себе на колени, чтоб близко, чтоб сердце к сердцу; тот ноги без лишних слов разводит.       хитро сработано, но минхён не претендует на победу, ни на что не претендует (только если снова на проигрыш), — да и к чёрту; донхёк постанывает на ухо, его хвост зажат чужими коленями плотно, специально, но это ничего, — донхёку приятно очень, хоть и пальцы дрожат, и возбуждение заставляет ёрзать и ёрзать; минхён заводит в нём все запыленные механизмы, кормит нежностью с рук и целует в прикрытые веки увлеченно.       эти глаза притягивают, одурманивают, очаровывают; в их взгляде — пугающее и привлекающее человека.       мерцающий перламутр.       донхёк так нуждается в минхёне, в его нежном голосе, в его крепких бедрах и добрых глазах, что перед таким не хочется независимым и неприрученным быть, — а совсем наоборот, послушным и податливым котенком.       минхён вылизывает шею — донхёк бы посмеялся, что как кот, — обводит кончиком языка родинку в её центре, а в руках сжимает открывающееся ягодицы, мнёт их, потому что ну как тут не. донхёк хоть и голову назад запрокидывает, но мычит-стонет недовольно, — на минхёне, конечно, классно, но под минхёном ещё лучше.       донхёк всегда втягивает живот, когда ему хорошо, закатывает глаза, когда невозможно терпеть; минхён едва касается носом натянутой кожи, что оседает на легких запахом разноцветной сладкой ватой и сахарным арбузом, кусает тазобедренные косточки до влажных отпечатков от зубов и растягивает всего-то двумя пальцами; донхёк стонет надломано, его минхён и правда ломает, только так, чтобы снова починить.       — ниже давай, и, пожалуйста,       только не медли.       — у нас давно не было, — отзывается минхён; спорить не в его желаниях. если донхёк просит сам, — искренне и без околичностей — значит всё в порядке.       — вот именно, —       вдох, — давно у нас не было, —       выдох.       поцелуи заканчиваются там, где заходится в бешеном ритме донхёково сердце, минхён берёт его нерастянутого, и это лучшее, что может сейчас происходить в их вселенных.       яркий фейерверк — один неточный, сорванный толчок; донхёк теряется в море ощущений со спасательным кругом на шее, но отчаянно просит ещё, — утонуть, прочувствовать, заощущать до чесотки.       минхён сжимает его шею — старая больная привычка — толкает бедрами то плавно, то срывается, когда у самого что-то внутри дергается и крошится песочным печеньем. их секс не грязный, и всё у них, как надо, — донхёк любит чужие руки на своей шеё, ему классно задыхаться и чувствовать минхёна так глубоко; быть сверху или снизу — не важно, минхён всегда бьёт по ранимым точкам метко.       донхёк всхлипывает, кусает свои кисти и шепчет, задыхаясь:       — поцелуй.       минхён целуется, встречаясь с шершавым языком, низ живота тянет у обоих, а донхёк закатывает глаза. кусает ухо, когда кончает, и жмурится минхёну куда-то в шею, уши непроизвольно поджимаются ближе к голове — в таком виде он абсолютно уязвимый, но и минхёна тоже надолго не хватает.       последняя искра, маленький пожар, последний вдох перед смертью; постель приятно липнет к коже.       даже если потом донхёк будет жаловаться на засохшие следы — минхён обнимает его со спины, он бы поцеловал каждую косточку, но донхёк никак не перестает ворочаться, разворачивается в руках и равно секунде прижимается губами к скуле; донхёк счастлив и благодарен. за всё.       воздух из приоткрытого окна пахнет свежими холодными цветами, минхён смотрит в глаза донхёка, а в них — солнце не то садится, не то встаёт; донхёк подобен искусству —       минхён влюбляется в него снова и снова.