Lover, alone without love

Вонгын снова тяжело вздыхает, когда Хакён в очередной раз нерешительно замирает между коробками, помеченными «Вонгын» и «Родители». — Хакён, ты не можешь забрать с собой все, — и Хакён расстроенно откладывает рождественскую открытку в сторону, вкладывая в этот жест больше заботы, чем он проявлял в отношении Вонгына за несколько последних дней, потому что это не Вонгына послала Хакёну ныне покойная бабушка Хонбина. Хакён чувствует, что скоро уже не сможет сдерживать эмоции, подступающие приливом из моря коробок, в которые упакована вся его жизнь. — Иди, — мягко просит Хакён, уткнувшись взглядом в свои руки, сцепленные в замок на коленях. — Вонгын, мне нужно, чтобы ты ушел — Ча Хакён!.. — Выйди вон из комнаты, Ли Вонгын, или я за себя не ручаюсь! — голос Хакёна надламывается прежде, чем тот успевает перейти на крик, и устанавливается тяжелая тишина. Еще один вздох. Хакён плотно сжимает губы, чтобы со злости не сделать Вонгыну больно, так больно, как бывает, когда живьем снимают кожу, так больно, как только можно сделать человеку, с которым прожил десять лет. Напряжение становится ощутимым на физическом уровне. — Я пойду соберу все в ванной, — раздраженно бросает Вонгын, — разбирайся сам со своим дерьмом Как только Хакён — к лучшему — действительно остается в одиночестве, он позволяет себе пасть под весом, лежащим на его собственном сердце, пинком захлопывая за Вонгыном дверь. Присев, он обнимает коробку с подписью «Вонгын» только для того, чтобы ему было, на что опустить голову. Он умоляет слезы придти, заменяя лихорадку от переизбытка эмоций, но проходит еще довольно долго времени прежде, чем он достаточно расслабляется, чтобы мышечные спазмы дали ход слезам. Они приходят, словно наводнение, захлестывая его, разрывая на мелкие кусочки, разнося их в разные стороны друг от друга, до тех пор, пока он в бессилии и с жалкими всхлипами не обхватывает себя руками, будто стараясь удержать лоскутное тело, не стать ничем. Он не плакал, по крайней мере так, чтобы это действительно имело под собой значение, с тех пор, как их контракты закончились. Он боялся этого до потери сознания, а также неизбежной беспомощности, пришедшей после. Каждая клетка его ела испытывает боль. Истерика уходит, оставляя за собой пустоту и эмоциональное истощение. Чувствовать просто нет сил. Хакён не раздумывая бросает открытку в коробку «Родители». Пожалуйста, пусть будет так, как хочет Вонгын. — Я все еще зол, — рычит Хакён, отвечая на тихий стук в дверь его спальни. — Хён, — неожиданно доносится до него голос Джехвана, — можно я войду? Хакён приподнимает голову, попутно вытирая лицо манжетом. Кажется, стало только хуже. — Конечно, Джехван-ни, входи — Я слышал крики, — говорит Джехван, прикрывая за собой дверь и опускаясь рядом с Хакёном на пол, — все в порядке? Новая волна слез накрывает Хакёна раньше, чем он успевает взять себя в руки. Джехван лишь склоняет голову, приглашая, и Хакён сталкивается с ним, обнимая его, словно последний столб на краю бездны. Джехван осторожно обнимает его за талию, подтягивая выше, и нашептывает ему бесконечную белую ложь о том, что все будет хорошо, что он в порядке, что это просто минутная слабость. Когда плечи Хакёна перестают дрожать от истерических всхлипов, и он успокаивается, Джехван несколько расслабляется, позволяя Хакёну себя обнимать. — Вот, хён, возьми, — протягивает он целую упаковку заранее принесенных салфеток. Хакён, улыбаясь, сморкается и вытирает опухшие глаза, кладя голову Джехвану на плечо. Догоняя несколько одиноких слезинок платком, он прикрывает глаза и легко прижимается губами к шее Джехвана. — Хён! — восклицает Джехван, очевидно заставляя Хакёна повторить поцелуй, — Щекотно же! — Хён тебя очень любит и ценит, Джехван-а, — с улыбкой выдает Хакён с налетом прежней бравады — Ага, просто замечательно. Вообще-то, злющий Вонгын сидел на крышке унитаза, а мне нужно было пописать, — ворчит Джехван, избегая губ Хакёна, — вообще-то, мне все еще нужно пописать Хакён чуть отстраняется, давая Джезхвану вздохнуть спокойно, но все равно не отпускает его далеко от себя. — Ну так выгони его — Ты в тот момент показался мне важнее, — возражает Джехван, поднимаясь и утягивая Хакёна за собой. — Ясно все, ладно, тогда я его выгоню Вонгын все еще сидит на унитазе, подперев голову одной рукой, а у его ног лежит целый ворох изорванных кусочков туалетной бумаги. Хакён, мимолетно сжав руку Джехвана — давая тому понять, чтобы не уходил — тихо зовет Вонгына по имени, опуская ладонь на его колено. Вонгын нервно и заметно больно пропускает руку через уложенные волосы. — Ну что, выплакался? — интересуется он, однако действительно опасного яда в его голосе не течет. — Вонгын-а, прости, — Хакён, присев, ловит губы Вонгына, извиняясь искренне и уверенно. — Я люблю тебя, — тихо выдыхает Вонгын, когда Хакён отстраняется. — У нас просто недостаточно места, Хакён-а. Я совсем не хочу… делать тебе больно, родной, у нас просто действительно нет столько места. — Я знаю, — Хакён поднимает Вонгына за руку и целует костяшки, одну за другой, — я знаю. — Он нежно прижимает ладонь Вонгына к щеке. — Пойдем, Джехвану нужна ванная. — То есть мы не можем продолжать ругаться, потому что Джехвану надо пописать? — интересуется Вонгын, скептически изгибая бровь. На это Хакён лишь обезоруживающе улыбается и кивает, поэтому Вонгыну приходится улыбнуться в ответ. — Ну и какой тогда план? — Я соберу все в ванной, — принимает Хакён сложное, но верное решение, — а ты иди упаковывай вещи в гостиной. Ты лучше меня знаешь, что мне нужно. — Хакён целует Вонгына, пряча неуверенность и никуда не ушедшую боль в глазах. — В конце концов, я уже давным-давно у тебя живу Джехван врывается в ванную с победным кличем, стоило только Вонгыну с Хакёном оттуда появится, и Вонгын еще несколько секунд с весельем в глазах смотрит на захлопнувшуюся у них прямо перед носами дверь, прежде чем поцеловать Хакёна в макушку. — Пойду закончу в спальне. Просто доверься мне, ладно? — Конечно, — обещает Хакён, потому что с чем-чем, а с этим у него никогда проблем не было.