Пираты 2: Отдавая долги

Иккинг не отходил от штурвала всю ночь. Пираты, видя его состояние, по очереди подходили, предлагая сменить, взывали к его благоразумию, говоря, что ему надо отдохнуть и поспать… Хэддок отхлёбывал ром и мрачно смотрел на говорившего до тех пор, пока тот не решал ретироваться подальше от озлобленного капитана. Он бесился сам на себя. Иккинг сказал Астрид, что не собирается оправдываться, однако сейчас, прокручивая в голове недавнюю сцену, он начинал размышлять, но тут же жёстко себя одёргивал, потому что, сам того не замечая, Иккинг словно бы мысленно разговаривал с Хофферсон, репетируя свою объяснительную речь. Для Хофферсон, видите ли, убийство было законным и заурядным делом, если это происходило в битве, если противник держал в руке оружие и представлял реальную угрозу для неё/её близких/друзей/команды/власти короля/страны. В общем-то, он поддерживал подобную политику. Но почему же тогда её так потрясло убийство того губернатора? Не потому ли, что у него не было руки? Хэддоку казалось, что, неоднократно побывав на войне, она должна была спокойно переносить подобные картины. Да, во время боя он со всей силы рубанул клинком, намереваясь попасть по эфесу и выбить оружие из рук противника… Но промахнулся и попал по кисти. Что же, если бы он заколол его сразу, то она бы приняла это за честную победу? Он вспомнил о мародёрах, громивших дом. Вот они-то точно не отказались бы от возможности отомстить человеку, засадившему их в тюрьму и намеревавшемуся их повесить. Так что она должна радоваться, что он облегчил его страдания и избавил от этой участи!.. Кроме того, в будущем он действительно мог бы представить для них угрозу, у них сейчас каждый служащий Лунориуму – угроза… Хэддок поморщился от того, как же это походило на оправдания, и пригубил ром. – Капитан, впереди корабли Лунного Королевства, – Забияка, спрыгнула с вант. – Из вороньего гнезда мне показалось, что их четверо, но точно не… Волосы у Иккинга на затылке встали дыбом, а ром завис на полпути к губам. – Потушить все огни. Поменять паруса. Живо! И снимите этот проклятый флаг! – Он быстро убрал флягу за пазуху, ругая себя за то, что так много выпил. Голова у него закружилась, а именно она-то и должна быть сейчас холодной. – Курс – юго-юго-восток! Моллюски помойные, шевелитесь! Ну! Пираты полезли по вантам к мачтам, а Хэддок барабанил пальцами по штурвалу и ждал, когда «Ночную Фурию» можно будет развернуть на девяносто градусов влево и драпать без оглядки. Четыре корабля… Наверняка идут в Стормхилл… Какой же он глупец, давно надо было свернуть, а теперь на них движутся эти бараны… Хорошо, что корабль чёрный. Несколько часов они провели в полнейшем безмолвии. Подгоняемые страхом, матросы напряжённо всматривались в темноту, а воображение пугало их огромными суднами, ощетинившимися пушками и арбалетами, подкравшимися совсем близко. Но фантомы оставались лишь фантомами, а на море было тихо. Их окружала ослепшая темнота (небо запеленали сумрачные, как палачи в масках, тучи) и плеск волны, врезавшихся в деревянные бока по мере хода. Этот звук, который усыплял бдительность и в то же время приносил беспокойство, казалось, мог раздаваться вечно без всяких усилий. Те пираты на палубе не видели ничего, даже мачт, и внезапное хлопанье паруса или скрип натянувшегося каната заставляли их вздрагивать, как если бы по судну бродило привидение. Мозг с радостью подхватывал эту мысль, и пираты содрогались, невольно начиная испуганно оглядываться. Корабль, молчаливый, сам шёл по морю, как призрак. Складывалось впечатление, что команда устроила минуту молчания, оплакивая погибшего соратника, но забыла засечь время, и теперь они так и плывут, не решаясь подать голос и нарушить эту зловещую, погребальную тишину. Иккинг почувствовал, как его прошиб холодный пот. Он терялся в догадках, как долго они убегали от лунориумцев (замёрзшее тело утверждало, что не менее вечности), но тут горизонт левее них начал светлеть. Уже можно было различить эту чёткую линию между морем и небом, уже чернила ночи начинали размываться, обнажая светлое полотно, чистое, свежее и готовое взорваться новыми красками. Да, облака ещё закрывали обзор, но сквозь них, о! сквозь них уже пробивались нежные оранжеватые оттенки восхода. Страшная ночь кончилась, далеко во все стороны от них не было видно ни одного корабля, а новый день обещал и ослепительный навязчивый солнечный свет, раздражающий воспалённые глаза, и прохладу облаков. Капитан не стал дожидаться выхода солнца. Передав управление Флину, он, пошатываясь, побрёл в кампус, зачерпнул холодной воды и с силой протёр глаза, сжевал пару сухарей, солонину и какой-то овощ и побрёл в каюту. В полутьмах он стащил одежду и рухнул на кровать, не зная, что Астрид, лежавшая на своей половине, не спит и смотрит в стену раскрытыми глазами. * * * – Эй, друг, ты как? – Джек подошёл к Флину. Солнце встало, чтобы сразу же нырнуть в туманную вату туч. Райдер ухмыльнулся. Один глаз у него так опух, что его даже не было видно. – Сам видишь, не очень… Не везёт мне в последнее время. Сначала в плену лунориумцы отделали, потом в глаз засветили, когда мне пришлось изображать пьяного… Я, между прочим, считаю, что я блестяще сыграл свою роль! Где аплодисменты? Где восторженная публика? – Радуйся, что не нос расквасили, – посоветовал Джек. – А то был бы он так же крив, как на тех листовках РАЗЫСКИВАЕТСЯ, которые расклеивало Солнечное Соединённое в прошлом году. Флин рассмеялся. – Да, я помню. Но после того, как я привёз королевской чете их дочку, они отбелили мою репутацию и сняли их. – Ты скучаешь по ней? – спросил Джек. Проказливая ухмылка сползла с лица шатена. Он хмуро взглянул на тусклый шар в небе, как если бы это он был повинен в том, что Флин сейчас не в Чёртовом Пристанище с Рапунцель. – Мысль, что она, скорее всего, считает меня мёртвым, не даёт мне спать со времён моего пленения… Или сходит с ума от неопределённости и волнения. – Не считает, – твёрдо сказал Фрост. – Только не она. Она будет продолжать ждать и верить до тех пор, пока не увидит твой труп собственными глазами. А ты у нас на мертвяка не тянешь, верно? Ну, не считая глаза. Вот придёшь в форму, доставим тебя прямёхонько к твоей принцессе в целости и сохранности. По рукам? Райдер благодарно посмотрел на беловолосого. Они помолчали. Корабль пробуждался от тревожного сна. Наверх поднялась Хофферсон с распущенными, непричёсанными волосами. Она подставила лицо солёному ветру, щурясь на воду. – Они опять поцапались, – покачал головой Джек. – Вчера, в Стормхилле… что-то случилось. – Почему ты так решил? Девушка обхватила себя руками – и правда, было зябко. Джек отвёл от неё взгляд. – Поплаваешь с ними на одном корабле с моё, будешь понимать. Вот увидишь, он замкнётся, как мышеловка на большом пальце ноги, а она будет ходить с таким лицом, будто схоронила любимую бабушку, но делает вид, что её это не волнует и жизнь идёт своим чередом. Брови Флина поползли вверх. – Старик, да ты мастер на странные исчерпывающие метафоры. – Спасибо, я старался, – серьёзно поблагодарил его Фрост. В течение последующих дней Флин смог воочию убедиться в правоте Джека. Не то чтобы беловолосый сам был рад точности своего прогноза. Если Иккинг и Астрид были не в ладах, это сказывалось на настроении всей команды. А на корабле трудно сохранить какой-то секрет. Пираты отнеслись с одобрением к взятию Стормхилла, считая это наиболее верным и быстрым способом достать денег. Но для Хофферсон это было в новинку… как и для Фроста. Парень пребывал в смешанных чувствах после той ночи. Возможно, это была запоздавшая совесть. Раньше он был честным простодушным солдатом, исправно несущим службу Лунориуму и защищающим людей от таких вот прощелыг. А теперь? Кто он теперь? Джек чувствовал себя так, его заставили пройтись по доске, а потом выдернули её у него из-под ног. О том, как бы отреагировали его мать и сестра Эмма, он старался не думать, но ограбление работяг-горожан, на которых и так навалились возросшие налоги (на вооружение армии уходило немало средств, а они из воздуха не берутся), они бы точно не одобрили. Пират ходил взад-вперёд по палубе. Да, война никогда никому в итоге не приносит пользы, твёрдо решил сам для себя Джек. Он как-то пробовал поделиться своими лихорадочно-беспокойными мыслями с Меридой, но, стоило ему заикнуться о том, что, по его мнению, налёты не только плохо отражаются на нравственности команды, но и приносят беды и разрушения мирным жителям, как она посмотрела на него так, словно он был облепленным ракушками морским царём, привидевшимся ей с большого бодуна. «Избавь меня от этих слезливым рассуждений, – с отвращением сказала она, – здесь надо не философствовать, а действовать. Распускающим нюни не место среди пиратов». Эти слова, такие же резкие, как порыв ветра с песком в глаза, заставили его почувствовать смущение, стыд и досаду. Больше он на эту тему с Данброх не разговаривал. Джек опёрся руками о борт. Воду трепал ветер, и волны зеленоватого цвета блестели, как слюда флюорита. – Не нравятся мне эти тучи, – сказал себе Фрост под нос. Тучи действительно не внушали покоя – этакие чванливые гости, одетые в траурные цвета и переговаривающиеся вполголоса, они будто собирались на поминки того, кто был им глубоко в душе безразличен. «И это будем не мы», – решительно подумал Джек. – Будет шторм? – спросил он у Хэддока, подошедшего к самому бушприту и разглядывающего тучи в подзорную трубу. – Вряд ли. Просто собирается дождь. Нигде и в то же время повсюду сверкнуло белое зарево. Джек, покачиваясь, направился в каюту за тёплой одеждой, а за спиной глухо заворочался гигант размером с небо. Задул студёный, как колодезная вода, ветер, подувая тонкую рубашку насквозь. * * * Несмотря на всю кажущуюся несерьёзность, этот дождь продолжался несколько дней. Трёхмачтовый корабль подбрасывался и ловился волнами, как мячик детской рукой. Палуба била копытом, вставала на дыбы и старалась внезапно шваркнуть матросов о свои доски в тот момент, когда они этого меньше всего ожидали. Пройти пару шагов стало не секундным делом, а настоящим испытанием. После того, как одному из тройняшек врезало по лицу углом фок-брамсель мачтой, Мерида, рыча, как тигрица, настучала недоглядевшему Задираке по голове и забрала братьев в трюм до конца бури. Дождь шёл то сильнее, то слабее, косыми струями мелкой дроби поливая пиратов. Хофферсон упорно торчала на палубе целыми днями, почти не спускаясь погреться и порой пропуская смены, предназначенные для сна. Иккинг орал на неё. Астрид тоже на него орала. Вообще орали все, кто от ужаса, кто от усталости и озлобленности, но главной причиной оставалось то, что из-за ветра и шума галлонов воды вокруг это был единственный способ донести до собеседника нужную информацию. Натягивая канат или завязывая узлы задубевшими пальцами, можно было от души покричать на своего нерадивого соседа, обматерить его, канат, холод, море, ливень, факт своего рождения, а заодно выпустить пар или повыяснять отношения, чтобы потом, усталым и охрипшим, дотащиться до такого заботливого и чуткого Рыбьенога, сменить одежду, хлебнуть рыбной горячей похлёбки и, держа в руках греющую одним своим видом бутыль старого-доброго рома, немножко подремать, лениво размышляя о каких-нибудь пустячках жизни, дабы после этого в свою смену с новыми силами подняться наверх и, набрав в грудь побольше воздуха, броситься в ледяную пасть шторма, стремящегося сожрать их корабль. Одним словом – милые будни матросов. Всё шло неплохо до тех пор, пока «Ночная Фурия» не притянула к себе шаровую молнию. Эта незваная гостья прилетела, аки феечка из Неверлэнда, тогда, когда Хэддок, цепляясь за штурвал (и за жизнь соответственного), пытался понять, а куда же они собственно, чёрт побери, плывут, и уж не повернули ли они обратно к берегам Лунного Королевства? Стрелка компАса задумчиво выбирала между югом и западом, как вдруг какая-то дьявольская сила заставила её завертеться со страшной скоростью, как крылья мельницы. Иккинг даже испугался этому внезапному бунту неодушевлённой вещи. Услышав истошный вопль Сморкалы, он поднял голову и остолбенел. Возле грот-мачты, невысоко от палубы, завис шар неправильной формы чистейшего белого света, потрескивая электричеством. Раздался особенно мощный раскат грома, усиливая потусторонность момента. – Спасайтесь! Дурное предзнаменование! – паниковал побелевший, как морская пена, Сморкала и тыкал дрожащим пальцем в шар. – Корабль тонет!! – Заткнись, – Астрид схватила за шиворот рванувшегося к борту матроса, – и успокойся. – Она возвысила голос, обращаясь ко всем сразу: – Никому не двигаться, если жизнь дорога! Иккинг настороженно смотрел, как шаровая молния плавно двинулась в его сторону. С её приближением его волосы наэлектризовались и встали дыбом. Он не мог видеть себя со стороны, но готов был поспорить, что в них сейчас бегают маленькие молнеподобные вспышки. Он скосил глаза и поймал взгляд Астрид. Её лицо сквозь бурю и дождь казалось неживой гипсовой маской, запечатлевшей всего одну эмоцию. Сейчас в ней нельзя было узнать Астрид – эта маска скорее подошла бы Фобосу или Деймосу, древнегреческим братьям-богам Страха и Ужаса. Крошечные белые молнии пробегали в его волосах, а Иккинг смотрел на растекающуюся в воздухе плазменную массу и думал, сколько же раз он оказывался на пороге костлявой старухи с косой, радушно распахнувшей для него свои объятья. Сколько раз он достигал критической отметки, истекая в юношестве кровью от побоев более сильных пиратов, направляя нос корабля навстречу гигантской штормовой волне, скрещивая сабли с представителями закона… Его грозился сожрать кракен, его околдовывали плотоядные красавицы-русалки, его чуть было не задушил призрак скелета (обладавшей удивительной для призрака материальностью), об него ломали зубы двухголовые змии, не дающие пройти к цветку Вечной Жизни – а теперь? Что он может сделать теперь, против сил природы, против порождения молнии и самой смерти? Раньше он с гордостью так называл в мыслях «Ночную Фурию», но разве корабль может пойти против сгустка энергии? Необратимость. Вот что чувствовал Иккинг Хэддок. А ещё успокаивающую мысль, что можно расслабиться. Ведь в данной ситуации от него ничего не зависело. Его ладони ослабли. С ленивым равнодушием он отметил, что не испытывает страха. Только приятное оцепенение. Капитан полной грудью набрал воздух и длинно выдохнул, словно в этом выдохе он отпускал всё накопленное за жизнь напряжение, всю усталость и… Молния всё так же двигалась к его жалкому слабому телу… – БРОСЬ КОМПАС ЗА БОРТ! Этот ор проник в его мозг и раскалённым штопором прошёлся по позвоночнику. Иккинг, не раздумывая, со всей силы швырнул коробочку в волны, и сгусток тягучего белого света метнулся за ней. У Иккинга заложило уши, когда оно сверкнуло мимо него. Он замотал головой, но вдруг корма резко поднялась выше носа, и Иккинг понял, что совершил непростительную ошибку: он не смотрел на море. Подкравшаяся сзади волна обрушилась на мачты, подминая под себя «Фурию» и переворачивая её вверх тормашками.