Почини мой характер

— Любишь ли ты меня? — Ты задаёшь такие вопросы, идиот. Неужели это не очевидно? — Я хочу, чтобы ты сказал это вслух. — Точно, чёртов идиот, — он осторожно касается ладонью лица андроида, будто боится сломать его — такое хрупкое и утончённое создание. Голубые глаза в ответ смотрят с такой нежностью и преданностью во взгляде, что никто бы и сказать не смел, будто перед ним сидела всего лишь кукла, сделанная на заводе.       Нет. Не кукла. Не робот. Не машина.       Совершенный человек, идеал, который не смог бы никто сотворить — ни такой же человек, ни сверхъестественное существо, именуемое Богом.       И чем он заслужил такой подарок свыше?       Он гладит андроида по золотистым кудрям, проводит рукой по его щеке. Любуется им, ощущая внутри некое приятное тепло, избавляющее его душу от всех демонов и чертей, что устраивали там дикие пляски в огне ненависти к окружающему миру.       Может, он и терпеть не мог всех людишек на этой планете; может, все вокруг были ему противны.       К чёрту этот мир, когда у него был свой собственный, маленький, где ему не хотелось быть мразью, которой он всегда представал в глазах коллег или незнакомых, проходящих мимо людей.       Ради его смысла жизни можно натянуть кривую улыбку, от души усмехнуться и сказать эти слова, потому что таково его желание. — Конечно, я люблю тебя, дурак.

х х х

      Рид не любил говорить о своей семье. Это было чем-то вроде тайны за семью печатями; лишь начальство знало о его происхождении, потому что данная информация требовалась для личного дела сотрудника в полицейском участке. К тому же, у Гэвина попросту не было того круга людей, с которыми бы можно было обсудить семейные проблемы. Максимум, кто удостоился чести хоть как-то общаться с Ридом на уровне «приятелей» был Хэнк Андерсон, но, видимо, и у этого старика были какие-то личные заморочки, связанные с прошлым, а потому они, что называется, нашли друг друга. Любые темы для разговора — футбол, вкус выпитого в баре пива, сраный начальник с его сраными поручениями. Лишь бы не о родителях, а уж тем более о родственниках.       Интересно, как бы Хэнк отреагировал на то, что Рид являлся сводным братом высокомерного выродка, которого они оба ненавидели всеми фибрами своей души? Охренел бы, это уж точно. Потом поинтересовался, наверное, не высылает ли самый богатый человек в городе (если не в целой стране) хотя бы какие-то средства на существование, потому что на зарплату полицейского можно было жить в удовольствие как минимум пару недель.       Рид бы никак не ответил. Ему было в какой-то степени стыдно, что он связан кровными узами с гениальным изобретателем, создавшим андроидов. И даже если бы Элайджа Камски высылал своему брату все деньги, заработанные на продаже механических уродливых марионеток, то получил бы их обратно, без лишних пояснений.       Последний человек, на которого бы мог рассчитывать Гэвин, был его старший брат по отцу. «Бастард», как его называли в семье Камски, не нуждался в подачках от его богатеньких родственников. К тому же от человека, осложнившего жизнь многим людям и снабдившего человечество совершенно бесполезными игрушками-роботами. Как назло, Элайджа узнал о «младшем братике», живущем на окраине Детройта, ещё будучи подростком. Может быть, он и являлся сыном его отца от «какой-то вшивой проститутки», Камски счёл своим долгом общаться с Гэвином и помогать ему по мере возможностей. Несмотря на то, что брат всеми силами ограждал себя от такой навязанной ему гуманитарной помощи, будущий великий учёный игнорировал этот факт и продолжал поддерживать своего единственного младшего родственника. Возможно, он делал это в каких-то собственных корыстных целях — Рид понятия не имел и не пытался углубляться в мотивы таких поступков со стороны Камски.       И как бы он не старался избегать общества Элайджи, в конечном итоге он оказался в его доме, окружённый пристальным вниманием со стороны «любимого» старшего братца. Каждый его шаг, каждый вздох — изобретатель контролировал буквально всё, вплоть до того, правильно ли питается Гэвин и сколько раз в день он посещает уборную. — Мои, как ты выражаешься, «чайники», исполняют все поручения безупречно, а вот тебе бы я не рекомендовал нервничать. Пульс учащается, организм приходит в дисбаланс, и всё это влияет на твоё ранимое сердце, — Камски словно нарочно надавил на больную мозоль детектива, точнее, на произошедшее с ним месяц назад. Рид промолчал, попытался успокоиться, хотя это было крайне тяжёлым делом — лишь мысль о нежелании испытывать ту же предсмертную агонию, как в ту злополучную ночь, кое-как помогала не поддаваться на провокации Элайджи.       Хотя, было бы неплохо, если бы он откинулся прямо сейчас. Лишь бы не видеть своего мерзкого брата и его надувных секс-куколок. — Хлоя, дорогая, — пока Рид уныло тыкал ложкой в уже остывшую кашу, мужчина подозвал к себе андроида. — Принеси мне то, что я обычно ем на завтрак по вторникам, — и через несколько минут перед Камски поставили тарелку больших пончиков, усыпанных сахарной пудрой. Гэвин нервно сглотнул и уставился на свой холодный, отвратительный на цвет, запах и вкус утренний рацион.       Он бы убил за пончик, кружку кофе и сигарету. Придушил бы человека голыми руками, лишь бы взамен на чью-то жалкую душонку ему дали хотя бы укусить те бургеры, что он обычно ел на обед в закусочной возле полицейского участка. Но, вместо этого, приходилось лишь жрать всякую дрянь вроде супов и каш без соли и без мяса, пить безвкусные кисломолочные продукты и ассоциировать себя с паршивым домашним хомячком. Хотя, хомяки и то, наверное, ели гораздо лучше, чем Рид. — Ну что, — начал диалог Элайджа, с аппетитом, будто дразня брата, чавкая пончиком, — как сегодня себя чувствуешь? Согласно показаниям, ты уже постепенно приходишь в норму и, возможно, скоро сможешь вернуться в строй. Если сам того захочешь, — ехидно подметил Камски. — Сука, когда же ты заткнёшься. Чтоб ты подавился этим тестом, — не выдержав, детектив огрызнулся, чем вызвал у старшего брата тихий смешок. Ублюдок, снова задел за живое.       Меньше всего на свете Гэвин хотел вспоминать тот день, когда его нервы окончательно сдали, и он пришёл к начальству с твёрдыми намерениями уволиться с работы полицейского. Случилось всё это сразу после революции андроидов и дальнейшего решения президента их страны налаживать с ними мир, от чего мужчина окончательно психанул — теперь пластиковых уродов на работе прибавится, а значит, ему там места нет. Фаулер убедил его взять отгул на пару недель, чтобы переосмыслить всё, обдумать желание сложить значок на стол главного в отделении. Несмотря на характер, Рид был незаменимым звеном, одним из ценных сотрудников, без которого дела шли бы куда хуже.       А дальше всё как во сне — туманно, урывками. Вечером они с Хэнком пошли в бар, там нарвались на вооружённую шпану, попали в заварушку, как в старые добрые времена, и уже хотели вершить правосудие в соответствии со всеми законами…       Как Гэвина поразила острая, непереносимая боль в груди, из-за которой он моментально отключился.       Лишь проснувшись в большом помещении, мало напоминавшее больничную палату, скорее, комнату крайне богатого человека, и увидев возле кровати Элайджу, Рид узнал, в каком же дерьме он оказался. Сердечный приступ свалил его, и, если бы не Хэнк, детектива вообще могли бы не спасти. Камски же узнал про этот случай и, используя деньги и связи, буквально перетащил брата вместе с его палатой к себе в дом, сетуя, что у врачей нет никакого должного оборудования, дабы отслеживать состояние пациентов. В этом, в самом деле, был смысл — благодаря собственным знаниям, всё тем же незаменимым связям практически в каждой области и средствам, он смог обеспечить Риду наилучшие условия для реабилитации и дальнейшего выздоровления. Иногда Гэвин задумывался, что, возможно, у гениального изобретателя действительно были исключительно альтруистичные намерения относительно него, ибо вбухать столько деньжищ, чтобы смотреть на то, как твой младший сводный брат давится овсянкой каждый день — слишком дорогая плата за такие удовольствия.       С другой стороны, по поведению Элайджи казалось, что ему откровенно нравилось потешаться над Ридом и его безысходным положением.       С третьей стороны, никто и никогда не мог понять этого ебучего Камски. Может, даже он сам. — Нельзя так говорить, тебе же злом аукнется, братец, — прихлёбывая из кружки, судя по запаху, свежезаваренный кофе, заметил Элайджа. — Тем более, нужно вести себя вежливее с теми, кто знает о тебе много любопытной информации. — Любопытной? — недоверчиво уточнил Гэвин. Интересно, что мог знать Камски такого о Риде, о чём бы не знал любой в полиции? А даже если информация и была компрометирующей, рассказывать её равнялось бы пустому сотрясанию воздуха — друзей у мужчины не было, с работы бы он всё равно ушёл, как бы неприятен был ему сей факт. — Ты знаешь, в народе не зря советуют быть осторожнее даже в собственных квартирах, напоминая, что у всего, даже у стен есть глаза и уши. А ты находишься в таком доме, в котором, буквально, каждый угол оборудован средствами, способными отследить любое твоё действие… — задумчиво протянул Элайджа, оттягивая кульминацию беседы. Всё ещё ничего не понимающий Рид сделал глоток приторно-сладкого морковного сока, чтобы успокоить нервы. — Не знаю, на что ты там намекаешь, но, если я и брал пару книг из твоей библиотеки, то это не считается серьёзным преступлением… — Ах, мой глупый младший брат. Если бы дело было в книгах. Ты, оказывается, очень лицемерный. Всегда ругал меня, говорил, что я зря создал андроидов. Какие только красочные эпитеты не придумывал про них… Может, таким образом ты скрывал своё влечение к ним? По-другому я не могу описать то, что увидел на записях с камер. Нет, я понимаю, модель RK900 — настоящий шедевр, прекрасный образец, лучшее моё творение, но… Я приставил его к тебе, чтобы он следил за твоим здоровьем и помогал в тренировках, а не чтобы вы шалили с ним в постели, — сделав акцент на последнем слове, Камски довольно откинулся на стуле, наблюдая за реакцией Гэвина. — Думал, не замечу? Зря, как же зря, Ридди. Вообще, я бы сказал, что подобные физические нагрузки вредны для твоего сердца, — детектива словно пронзило молнией, стоило ему услышать невыносимую кличку, данную Элайджей ещё в детстве. Мужчина молча смотрел на старшего брата, не желая оправдывать себя и собственные поступки. Камски усмехнулся в ответ: — А они похожи. Есть в них что-то общее. Не знаю, черты лица, или, может, глаза… Да, точно. Думаю, теперь я понимаю, откуда такая животная страсть по отношению к RK900. Люди такие странные, смешные создания — достаточно намёка на схожесть с близким человеком, и они уже теряются в этих призрачных очертаниях, доверяясь лишь слепым инстинктам. Как же сильно ты скучаешь по нему, Ридди, как же сильно… — Элайджа не успел договорить — попытался увернуться от летящей в него тарелки с овсянкой. Секундное промедление, и вот его любимый халат оказался в склизких подтёках стылой каши, благо дело, хотя бы лицо не пострадало. Гэвин же вскочил из-за стола: — Завали ебало, сволочь. Не смей, блять, лезть в мою жизнь! Ты ничего обо мне не знаешь! — Рид сорвался на крик, после чего, замахнувшись, хотел было ударить мужчину, но, мгновенно передумав, стремительно удалился прочь из кухни. Камски же остался в одиночестве, рассматривая нещадно заляпанный халат. — Я как раз тот, кто знает о тебе гораздо больше, чем ты сам, — спокойно проронил изобретатель в пустоту. — Хлоя! Иди сюда, принеси мне новую одежду, а это выкини в мусоропровод. Чёрт, настоящий шёлк… Пусть скажет спасибо, что не заставлю его платить за испорченную одежду… Ах, да, Хлоя, не забудь извлечь сегодняшние записи с камер!       А Рид будто знал, куда нужно идти. Не в тренировочный зал, не в гостиную, вовсе нет. Предчувствие несло его на всех ногах в комнату, где он и находился большую часть времени, и именно там он обнаружил существо, которое, пожалуй, ненавидел на пару процентов больше, чем собственного брата.       Андроид модели RK900, выглядящий в точности как тот уродец Коннор, присланный помогать полиции в делах с девиантами, настраивал телевизор на стене. Пустой взгляд голубых глаз устремился на Гэвина, как только тот окликнул своего «тренера». — Вы что-то хотели, сэр? — андроид поднялся на ноги и повернулся лицом к направляющемуся в его сторону детективу. — Плохо чувствуете себя? Не забывайте, у нас сегодня назначена тренировка… — Иди на хуй со своими тренировками.       Если бы не программа, прописанная Камски, которая диктовала RK900 подчиняться любым указаниям Рида и ни в коем случае не сопротивляться ему, мужчина ни за что бы не смог повалить его всего лишь одним движением — андроид был выше и сильнее физически ослабленного приступом полицейского. Но, понимая, что сейчас от него требуется, он послушно упал на кровать.       Гэвин, подобно бешеному зверю, срывал с андроида его униформу, швыряя её по разным углам комнаты. Несколько секунд смотрел на идеально сложённое тело, внутренне проклиная Элайджу за то, что создал RK900 в точности похожего на человека, даже в плане анатомии.       Он вошёл в андроида резко, не заботясь о его ощущениях. Да и кого это могло заботить — Камски говорил, что данная модель не подвержена девиации, а значит, не могла испытывать эмоций, тем более, ощущать боль.       Насрать, что его сердце могло не выдержать такого. Насрать на всех. Насрать вообще на всё в этом маленьком, прогнившем мире. Тело Рида погрузилось в раскалённую жару. В голове пульсировала мысль, всего лишь единственная, цепляющая, колючая мысль: Нет, нет. Нет, блять, нет! Это не он!       Это не было попыткой удовлетворить свои потребности; не было желанием забыться и отвлечься от проблем. Рид трахал его, вбивал в кровать, рыча до исступления, но не слыша ответных стонов — андроид молча двигался в такт, продолжая мозолить глаза Гэвина стеклянным взглядом.       Да. Он всего лишь кукла. Робот. Машина.       Идеальная игрушка, созданная, чтобы подчиняться слабому, больному полицейскому, от которого не отвернулся лишь его на голову трёхнутый старший брат извращенец.       Всё завершается быстро, будто из чувства отвращения к самому себе. Отдышавшись, Рид сел на кровати и метнул взгляд на андроида — тот собирал униформу с пола с видом полного спокойствия и контроля над ситуацией, словно им и не воспользовались несколько минут назад. Словно он привык к подобному обращению. — Оденешься, и выметайся. Не хочу сегодня ничего делать. Тренировки подождут. — Сэр, я бы мог… — Оденешься. И. Выметайся. Не маячь перед глазами, кофейник ёбаный, — гневно проворчал Гэвин, закрывая глаза и откидываясь на кровать. — Как скажете, сэр, — когда Рид приоткрыл один глаз, чтобы проверить, насколько эффективны были его слова, андроид уже исчез из комнаты. — Нравится, Элайджа? Классное представление мы тебе показали? Не нужна мне ничья забота. Ни твоя, ни этой половой тряпки, — будто говоря в камеру наблюдения, нервно усмехнулся детектив.       Однако язвительное настроение мгновенно испарилось, как только Рид погрузился в собственное сознание, переваривая всё произошедшее за это непростое утро.       Перед глазами по-прежнему маячил безжизненный, кукольный взгляд светло-голубых глаз и выражение лица, демонстрирующее ровным счётом ничего. Образ накладывался на иной, совершенно непохожий на него призрак прошлого. Всё смывалось, перемешивалось, размывалось в хаотичном порядке, и лишь тень, отпечатавшаяся в памяти Гэвина на всю оставшуюся жизнь; тень живых, любящих светло-голубых глаз — привносила каплю покоя в бурный водоворот мыслей, одновременно с этим отравляя разум горькими воспоминаниями. — Ни капли он не похож. Сволочь, как ты посмел их сравнивать, — тяжело дыша, Рид ещё очень долго ругался, в основном адресуя все самые красочные нецензурные выражения в адрес Камски, пока не уснул, нервно вымотавшись из-за утренних событий.       Если бы он сдох во сне, видя перед собой свои любимые светло-голубые глаза, Гэвин бы ни капли не расстроился.