Фатум

      Как прошла ночь, Наён совершенно не помнит. В памяти мелькают лишь короткие мгновения вспышками. Ей душно. Ноги скидывают одеяло, руки тянут за ворот футболку. Хочется и кожу содрать начисто, чтобы избавиться от дикого жара внутри. Ей холодно. Не спасает плотный кокон из покрывал и пледа, подоткнутый со всех сторон. Мороз продирает до самого нутра, зуб на зуб не попадает.       Девушка то в сумерках плотных блуждает, не разглядеть ничего. Перед глазами словно пелена стоит. Одна темень кругом. То оказывается в своей комнате, слепо окидывая расфокусированным взором пространство. Изображение нечёткое, размытое. Кажется, горит ночник. Кажется, рядом сидит Ынджи. Она смачивает компресс в холодной воде и вновь водружает его на лоб. Наён силится сказать ей хоть что-то, но из горла вырывается только сиплое дыхание. Пересохшие губы отказываются шевелиться. Кажется, ей дают что-то выпить. Девушка уже ни в чем не уверена. Границы сна и реальности стёрты.       — Господи, что с тобой, бедолагой, делать? — слышит она далёкое. Слова долетают как сквозь вату.       Наён смыкает веки и вновь проваливается в забытье.       Утром становится легче. Температура наконец спадает, и жаропонижающее уже не требуется. Девушка, проснувшись, садится в постели. Голова вроде не раскалывается, не болит. Лишь кружится немного. И тело ломит, как после серьезной многочасовой тренировки. Она замечает Ынджи на полу. Та притащила футон, что лежал в шкафу, и притулилась рядышком. Небось всю ночь тут провела, глаз не сомкнув. Как же стыдно перед ней…       Наён медленно встает, стараясь не шуметь. Вытаскивает дополнительное одеяло из комода и укрывает им подругу. Та слабо ворочается, что-то невнятно бурчит под нос и затихает снова. Хочется принять душ, смыть с себя это наваждение, соскрести морок вместе с потом. Девушка прокрадывается в ванную и тщательно ополаскивается. Ничего страшного не случилось. Ей напекло голову, да. Это были галлюцинации вследствие солнечного удара. Или какого там? Главное, что сейчас всё хорошо. Всё в порядке. Освежившись, Наён чувствует себя наконец живой. Теперь всё произошедшее кажется смешным и глупым. Это ж надо такой глюк словить!       Ынджи появляется на пороге кухни ближе к полудню. Сонная, рыжие волосы стоят торчком, на щеке отпечатался след от матраса. Она трёт глаза, зевает:       — Наён-а, — тянет хриплым спросонок голосом. — Ты в порядке? Когда встала? Я что-то совсем не помню…       — Всё хорошо. Спасибо тебе, Ынджи-я! — та обнимает подругу, стискивает крепко-крепко. — Если бы не ты, неизвестно, чем бы всё закончилось. Прости, что заставила волноваться.       — Больше меня так не пугай… — привычно бурчит рыжеволосая, легонько пихаясь. Потом отстраняется, вглядывается в лицо, дотрагивается до лба. — Ты всё еще очень бледная.       — Я правда в порядке. Немного слабость чувствую, но, в целом, ничего серьёзного. Я тебе завтрак приготовила. Иди умывайся.       — Ты мне расскажешь, что тебе привиделось? — спрашивает Ынджи с набитым ртом.       Она уплетает омлет с овощным салатом с такой скоростью, будто норматив сдает. Наён вздыхает. Не то чтобы ей не хотелось поделиться, просто всё это теперь кажется таким бредом, что и упоминать неловко. Она отставляет чашку кофе на стол, долго наблюдает за подругой:       — Не торопись так, подавишься.       — У меня стресс!       — Ну… Что там рассказывать… Показалось, что парень стоит на перилах. На другой стороне. Думала, он прыгнуть хочет. Странный он какой-то был. Как не от мира сего…       Ынджи задумывается, потом вдруг ахает, выпучив глаза: — А что если это и не глюк вовсе?       — В смысле?       — Ну, мало ли сколько людей с этого моста прыгало. Может ты призрака видела?       — Да ну тебя! Скажешь тоже! — Наён кидает в нее кусочком огурца.       — Ладно-ладно, я пошутила. И вообще, где это видано, чтобы от призрака так температура подскакивала? Ты была в таком невменяемом состоянии, что Хосок-оппа всё в больницу порывался ехать… Ой, забыла совсем! Где мой телефон?! — она неловко подрывается с места, чуть не опрокидывая стул, и скрывается в спальне. — Айщщщ! Десять пропущенных вызовов! Он меня убьёт! — раздается оттуда громогласное.       Позже подруга все-таки настаивает на больничном. Она уговаривает Наён остаться хотя бы на пару дней дома, чтобы придти в себя окончательно:       — Если сейчас загрузишь себя делами, учёбой, работой, потом может стать хуже. Вон у тебя руки все ещё дрожат от слабости! — указывает она кивком головы на то, как та складывает посуду в мойку. — Я тебя подстрахую в кафе, возьму смену на себя. Два дня тебе погоды не сделают. И сходила бы ты к доктору всё-таки!       Наён молчит. Губы закусывает. Она не любит врачей, не любит больницы. Этот противный запах лекарств и бинтов вызывает рвотный рефлекс. Слишком много времени она провела в стенах подобных учреждений, когда отец был болен. Теперь и ногой туда ступать не хочет. Волнение Ынджи понятно, поэтому девушка ничего не говорит. Лишь кивает. Она уже чрезмерно благодарна за неоценимую помощь и не хочет расстраивать подругу еще больше.

***

      С момента происшествия Наён по-новой стали мучать кошмары по ночам. Ей всё глаза того парня мерещатся, что раз за разом затягивают в смертельный водоворот. Она сопротивляется, как может. Пытается не смотреть в них, не тонуть в чёрном глубоком океане. Старается сосредоточиться на чём-то другом. На родинке под губой, на колечке в ухе, на шраме на щеке в конце концов. Но у неё не получается, не выходит. Она слишком слаба и не может бороться с этой неведомой силой. Как ни старайся, взгляд вновь и вновь приковывает к себе. Она ощущает себя распятой под ним, будто на дыбе растянутой. Беззащитной, беспомощной, уязвимой.       К тому же, это воспоминание примешивается теперь и к старым кошмарам. Они каким-то образом стали складываться в одну картину. Яркую, осязаемую, до жути реалистичную. «Я твоя погибель», — шепчет тот самоубийца, сверля чёрными, как уголь, очами. Наён в его холодных руках, что держат тисками, обмякает безвольно. На ногах не стоит, ломается под пальцами, испуская дух.       Просыпается вся мокрая насквозь. С отдышкой и колотящимся сердцем. Долго приходит в себя. Стискивает кулон в скользкой ладони, прижимает его к груди. Даже ночник не помогает. Свет больше не избавляет от мрака внутри, как раньше. Боится снова ложиться. Знает, что коснется головой подушки и снова провалится в эту дыру. Утром выбирается на кухню. Помятая, уставшая, бледная, как тень. Под глазами синяки. Ынджи суетится в зале, собирается на пары. Заметив движение в коридоре, поворачивается и замирает:       — Наён-а, — подходит к подруге, сочувственно приобнимая за плечи. — Ты в последнее время сама не своя. Плохо спишь… — на немой вопрос отвечает сразу же. — Ты кричишь во сне. Послушай, если тебя что-то мучает, не молчи. Я всегда рядом и готова выслушать тебя.       — Все в порядке, Ынджи-я. Уверена, мне нужно буквально несколько дней на восстановление, и всё пройдет.       — Я правда волнуюсь за тебя, глупенькая.       — Я знаю.       И, в принципе, она оказывается права. Спустя пол недели действительно стало чуть полегче. Сердце понемногу успокоилось. Кошмары практически сошли на нет и не терзают уже такими реалистичными видениями. Только странное чувство тревоги не пропадает, проявляясь пусть и редкими, но внезапными паническими атаками. Однако Наён не унывает. Верит, что справится сама. Без медицинской помощи. Она сильная. Да и кулон на шее вполне помогает снять приступ и напряжение.       — Да, пап, обещаю! Разгребу все дела и обязательно пройду полное обследование, — шепчет она раскрытому медальону, — сейчас просто их накопилось очень много.       Из-за пропусков Пак надо многое наверстывать. Пусть она отсутствовала всего несколько дней, однокурсники успели освоить огромный объем знаний. Помощи Ынджи не хватает. А синдром отличницы не позволяет ей отстать от остальных, упустить что-то из программы. Наён много времени проводит в библиотеке университета. Ей нравится здесь. Большинство студентов пользуется электронными девайсами, читают книги онлайн, поэтому нередко помещение практически пустует. Тишина позволяет расслабиться, сосредоточиться на учебниках. Её ничто не отвлекает. Идеальное место для занятий.       Успокоение она находит и в обществе друзей. Проводя время с ребятами, Наён отключает беспокойные мысли. Хосок и Ынджи для неё яркие солнышки, что разгоняют наползающую тьму и заряжают энергией. Девушка смеётся над шутками, охотно включается в разговор, болтает. Но о себе много не говорит. Не хочет вовлекать их в свои тяжелые мысли, передавать плохой настрой. Обременять. Они счастливы, беззаботны, жизнерадостны, и это отогревает ей сердце.       — Боже, уже скоро двенадцать! А нам завтра вставать к первой паре. Наён-а, есть еще целых три дня! Успеем мы этот проект доделать, не волнуйся.       Девушки сидят вечером на кухне, закопавшись в листах бумаги, книгах, щелкая клавиатурой ноутбука. Наён трёт глаза, которые уже начинают слезиться от долгого сидения перед монитором. Не сдерживается, зевает:       — Да… Ты права. Давай закругляться, ты только сохрани те вкладки, что… — её перебивает звякнувший телефон подруги, оповещая о входящем сообщении. Та тут же устремляет на него всё свое внимание. Ынджи утыкается в мобильник, и как не старается сдержаться, не закусывать губу, улыбка всё равно расплывается на счастливом лице.       — А ну давай колись! Кто тебе там в ночи пишет, отчего ты сияешь, как медный пятак? — Наён уже знает ответ, но хочет услышать его из уст рыжеволосой.       Та, покраснев и потупив взгляд, смущенно хихикает:       — Хосок-оппа… — а потом придвигается ближе и наконец сообщает страшную тайну. — Мы встречаемся! Как пара, — хлопнув Наён по плечу, начинает смеяться.       — Ну слава богу, призналась! Я уж думала состарюсь, пока ты мне сообщишь, — Пак довольно улыбается, наблюдая, как у подруги на смену застенчивости приходит искреннее удивление.       — Ты знала? Откуда?       — Думаешь, по вам незаметно? Я уже давно тебе об этом говорила, между прочим, — Наён встает, разливает по чашкам чай, ставит одну перед Ынджи. — Рассказывай… Я вся внимание!

***

      Это случилось вечером после одной из смен. Кафе было закрыто, и персонал уже давно весь разошелся. Ынджи домывала полы, а Хосок, как друг и джентельмен, не мог бросить её одну без помощи. Разойтись по домам после выполненной работы им помешал дождь. Чон предложил переждать ливень внутри, чтобы зря не мокнуть. Они сидели в уголке, пили сок из бутылок и смотрели в окно на мокрую улицу. Обычно болтливая Ынджи отчего-то молчала, да и Хосок тоже был задумчивым и немногословным.       — Ынджи-я, — нарушил он первым тишину. — Кто я для тебя?       Рыжеволосая совсем не ожидала такого поворота и даже не сразу поняла смысл вопроса. Только спустя несколько секунд пришло осознание, а вместе с ним и дикое смущение. Она не знала, что ему ответить. Сказать правду не может, но и врать не хочет.       — Знаешь, ты для меня не просто соседская девчонка, — молодой человек повернулся к ней.       Под долгим пронзительным взглядом тёмных глаз сердце девушки забилось и затрепетало. Впервые со дня встречи в душе блеснул светлый лучик надежды. Что может быть есть шанс. Шанс того, что давнишние грёзы воплотятся в жизнь.       — А кто? — в её тихом голосе слышится дрожь.       Серьезный взгляд парня потеплел. Улыбнувшись, Хосок поднял голову. Какое-то время он сидел, вытянув ноги и раскачиваясь вперед-назад. Девушка и дышать не смела, сердце замерло в ожидании.       — Я сам не понимал своих чувств. До тех пор пока случайно не встретил тебя снова, — он, подтянув колени, развернулся вновь к ней лицом. — Возможно сейчас я делаю неверный шаг, который разрушит нашу дружбу. Но, кажется… я давно и бесповоротно в тебя влюблен. Поэтому хочу узнать, — он глубоко вдохнул, — кто я для тебя?       — Оппа… — Ынджи от нахлынувших эмоций говорила хрипло. Сердце разлетелось бабочками по венам, на глаза навернулись слезы облегчения. Они светились, блестели, звездами сияли благодаря этому. — Признаться честно… Ты для меня уже очень давно не просто друг.       Они смотрели друг на друга, не отрываясь. Улыбались. Без слов пытались донести так долго сидевшие внутри, спрятанные чувства. Пока взгляд Хосока не упал на приоткрытые губы девушки. Он осторожно протянул руку, мягко дотронувшись до щеки, и медленно приблизился. Теплое дыхание отдавало яблоками. Оно касалось шелковистой кожи, оседая в лёгких еле уловимым ароматом, опьяняя. Томительное волнение охватило душу Ынджи от такой близости, от его тёплых пальцев. Она прикрыла глаза, смущенно подрагивая ресницами, и парень, подавшись вперед, нежно накрыл её губы своими губами.       Дождь продолжал барабанить по стеклу, разгоняя припозднившихся прохожих. Только тесно прильнувшей друг к другу паре не было до этого никакого дела.