___
Просыпается Мадышева от хлопка входной железной двери, что означает только одно — пришествие Костенко. На улице стоит вечер, судя по тому, что за окном было уже достаточно, но не сильно, темно. Настя чувствует себя относительно недерьмово, потому что наконец понимает — она выспалась. На этот раз её ничто не потревожило, никакой кошмар, совершенное спокойствие. От этого мысли о том, что случилось с ней, конечно, не могли никуда испариться, но всё же это лучше, чем просыпаться ночью в истерике и диком недосыпе. Удивительно, но она даже не думала о Лёхе, пока не проверила свой телефон — 10 пропущенных и какая-то глупая смс-ка с извинениями. А казалось, она будет долго переживать расставание. Наверно, она провстречалась с ним для этого недостаточно долго и они не так глубоко ушли друг в друга, но оно и лучше. Боль утраты не будет так сильно её терзать, но это совсем не значит, что её, этой боли, не будет прям вообще. Она ещё присутствует. Особенно сейчас появляется потихоньку, когда начинаешь вспоминать о том, что было. Настя приподнимается с кровати, смотрит на свои руки и только сейчас замечает в свете фонарей заметные, даже слишком заметные синяки. Крутится, пытаясь найти ещё, смотрит на ноги. И там есть местами, но меньше. Если нажать, то можно почувствовать боль. Она шипит сквозь зубы. Он держал её слишком сильно, совсем не жалея. Глубокий вдох. Рваный выдох. Руки с остервенением блуждают по её обессиленному телу. Какие-либо попытки сопротивления незнакомец пресекает тупо силой своих мышц. Страх. Его руки тянутся к джинсам. По спине пробегают мурашки. Рыжеволосая схватывается за голову, прижимает к себе коленки и трясётся. Надо успокоиться. Пытается сопротивляться резко нахлынувшему триггеру, а потом резко вскакивает со слезами на глазах, встает и выбегает из комнаты. Не получается. Стены её душат. Воспоминания тоже. Настя резко врезается в Сергея и чуть ли не падает, но он вовремя её удерживает. Она в одной футболке, стоит перед ним, снова слабая и беспомощная, и совершенно разбитая. — У тебя синяки, — Костенко замечает только сейчас, до этого она на кухне была в кофте и джинсах. На худых красивых ножках виднеются не такие красивые гематомы. Появляется желание обнять ее, чтобы не расстраивалась, чтобы не держала всё в себе, но он не успевает ничего сделать. — Ага, — как обычно грубо отвечает она, вырывается и забегает в ванную. Бесцеремонно, не давая и шанса помочь, успокоить ее. Предстает перед ним почти голая. И жалкая. Стыд-то какой. Думает она. А он так явно не думает. Сергей пытается зайти, но безуспешно, она закрылась в ванной на крючок. Вышибать он точно не станет, выйдет когда-нибудь. Наверняка выйдет. В самом деле не будет же помирать там. Конечно, вероятность, что она может с собой что-то сделать, есть, но он верил, что она не пойдёт на такое. Да, ей больно и ей трудно, но она не опустится до такого. — Позовёшь, если что-то не так. Костенко уходит в зал, а Настя скатывается по двери, закрывая лицо руками. Ей так хочется поддержки, услышать, что всё наладится, но из-за своего характера она не хочет подпускать никого. Даже Костенко, который и так проявляет к ней лояльность и терпимость. Слезы текут сами собой. Спустя несколько минут холодного леденящего душа, Мадышева, кажется, начинает приходить в себя. Мурашек совсем нет, она почти ничего не чувствует. Странно. Выключив воду, она слышит, как кто-то настойчиво трезвонит в домофон. Закутывается быстренько в полотенце, чтобы проверить, вдруг это ребята пришли к ней, потеряли. Потом слышит шаги и грозный рык Костенко. Нет, это явно не они. — Проваливай. Ей сейчас явно не до тебя, — приглушенный голос ФСБшника у порога слышен четко, даже в ванной. Сразу понятно, кто это пришел. Горелов собственной персоной...глава четвертая, в которой леденящий душ
25 июля 2020 г. в 00:35
В доме Костенко с самого утра начинается возня. Настя, удивляясь самой себе, встаёт очень рано, но не просто так, а потому что в горле такой сушняк долбит, что сама пустыня Сахара обзавидуется. Найдя в себе силы, она идет на кухню, закидывается огромными жадным глотками воды, а после начинает заваривать себе очень-очень крепкий кофе.
В голове сумбур и хаос, кажется, что всё, что происходило с ней вчера — всего лишь дурной сон и не более. Но она-то понимала, что это не так. На душе тяжело. И не только ей.
Хозяин дома, который ещё вполне успевает по времени пойти на работу, посматривает на неё с открытым интересом, скрестив руки на груди. Смотрит на неё с явным упрёком, хоть и не возражает. Ведь она прямо как у себя дома всё делает: берёт сахар, кружку, ложку чайную и ведь даже совсем ничего не спрашивает. Упорно ищет всё, что ей нужно, на минутку даже теряется, но не сдается и в итоге выворачивает все ящики, победно найдя необходимую вещь. Красота, что тут сказать. Он даже сам не понимает совершенно — то ли он поражается её поведением в негативном смысле, то ли восхищается. Девушка же делает вид, что его тут не существует и молчаливо занимается своими делами.
— Мне показалось или ты плакала ночью?
Сергей решает разрядить обстановку на кухне, выйдя на контакт первым. Невозможно же не общаться совсем, ведь она, кажется, теперь частенько будет мелькать у него перед носом.
— Показалось, — отвечает Мадышева и задумчиво размешивает содержимое в кружке, долго и старательно, залипая в какой-то угол.
— Да ладно тебе врать, Насть. Я слышал. Значит, кошмар приснился, — Костенко не спрашивает, он констатирует факт, потому что прекрасно знает.
Когда он резко проснулся среди ночи от какого-то вскрика, сперва испугался не на шутку с непривычки, ведь в его доме редко кто-то бывает и живёт он один. А потом прислушался тихонечко, услышал мерные всхлипы и тут же вспомнил о рыжей девчонке, что заняла его комнату. Но это его не успокоило, конечно же, вопросы роились в голове, а сердце сжималось от жалости. Все утихомирилось так же быстро, как и началось. Он, конечно, изначально разрывался между желанием пойти проведать и подсказкой внутреннего голоса оставить её всё-таки в покое, но потом остановился в конце-концов на втором варианте. Зачем ей мешать? Вдруг она уже снова легла спать, да и вряд ли она будет ему рада. Она не в том состоянии. Уснуть потом он ещё долго не мог, снова погружаясь в плохие думы, которые он так тщательно пытался побороть.
— Ты надолго здесь собираешься оставаться?
— Я вам мешаю? — злобно спрашивает Мадышева и направляет на него свой вопросительный возмущенный взгляд.
Хотя возмущаться тут должен, вроде он. Если по-хорошему.
— Да в общем-то нет, — из вежливости начинает говорить мужчина и хочет что-то ещё добавить, но она его прерывает.
— Тогда - да, надолго. Я не хочу туда возвращаться. Может, навсегда. Завтра или сегодня надо забрать вещи.
Девушка, конечно, просто съязвила со словом «навсегда», для того, чтобы посмотреть какое лицо натянет Костенко. Негодующее или же изумленное? Но увы, оно было непроницаемым, обычным, он словно и не удивился даже. Наверно, она настолько обнаглела, что он уже не обращает внимания. В планах Насти точно не было что-то вроде того, чтобы остаться до конца своей жизни в этой халупе рядом с ним, скучноватым и слишком правильным человеком. Конечно, она не знала его хорошо, но у неё складывалось именно такое впечатление о нём. Тем более он взрослый, а все взрослые, особенно те, кто работают в ФСБ, имеют такие качества, как: занудство, излишняя правильность и механические действия.
— А у меня спросить? Не надо, да? Вдруг у меня есть жена или любовница, с которой я живу тут, а ты будешь... Мягко говоря, мешать.
Рыжеволосая открыто смеётся, наиграно и неестественно. Можно сказать даже насмехается.
— Да ладно! Тут же видно, что нога женщины не ступала за порог этой квартиры лет десять как минимум.
Чем он вообще заслужил такое отношение? Да ничем, она бы с любым так разговаривала, просто рядом оказался только он.
Костенко молчит, Настя тоже. Наконец она говорит первая:
— Ну раз претензий друг к другу у нас нет, то я обратно спать, — Мадышева берёт кружку с кофе, отпивает немного и направляется в спальню.
Бывшую спальню Костенко, ведь теперь она стала её спальней. Без его согласия, но стала.
Смотрит ей вслед, и когда она исчезает за дверью, Сергей уходит одеваться — ничего страшного, если он приедет на работу чуть раньше положенного. Настроения нет. Он был не прав, когда думал, что она здесь не останется. Не то, чтобы он был сильно против, но ее нахальство не вызывало в нём желания ей помочь. По крайней мере такого дикого желания.
— Ладно, так уж и быть. Я разрешаю тебе здесь пожить на неопределенное время, — кричит он у порога, так чтобы она услышала в другой комнате, и закрывает за собой дверь.
Настя зарывается под одеялом по самую голову. Спать не хочется, хочется умереть.