Битлмен и Кот Нуар: Раскол

      Битлмен всегда держал школьную сумку с гражданской одеждой при себе на случай, если Марселю нужно спешить обратно в коллеж. И это был один из таких случаев.       Переодеваться пришлось на ходу, почти на бегу. Всё как по учебнику: не подходить к краю и не показываться людям на глаза и предварительно убедиться, что Кот Нуар убежал достаточно далеко. С последним проблем никогда не возникало, да и первое — задача посильная, но вот от любопытных людей никуда не деться. Без маски на пол-лица по крышам уже не попрыгаешь, а спускаться надо. Будь на дворе ночь, никаких проблем бы не возникло. Скачок прямо на землю и внимания не привлечёт, и здоровью вреда не причинит. Сыворотка Битлмена подарила юноше, помимо основ акробатики, частичную невосприимчивость к физическому урону, и если с каскадёрскими трюками по-прежнему приходилось тяжко, устойчивость работала всегда. Сегодняшний полёт на йо-йо с последующим разбитым окном в очередной раз подтвердил это.       Только на пятой-шестой крыше он заметил пожарную лестницу и, словно герой компьютерной игры, быстро съехал по ней вниз, отряхнулся и побежал дальше как ни в чём не бывало. На счастье, до дверей коллежа оставалось всего ничего: добежать до перекрёстка и пересечь его. Зелёный сигнал светофора загорелся сразу же, как только Марсель достиг перехода. Последний рывок — и вот оно крыльцо, но стоило подбежать к дверям...       Бам! Отворив их первее, на улицу вышла раздосадованная девушка в джинсовой куртке, серых шортах, полосатых колготках и потёртых сапогах. На кармане фиолетовый значок с изображением секиры, на голове — красная бандана. Аликс Кюбдэль, одна из одноклассниц и жертва туалетного вандализма.       — С дороги! — прыснула она в сторону Марселя, задев его плечом, после чего спустилась по ступенькам и поспешно скрылась за поворотом.       Тот лишь пожал плечами и направился в кабинет мадам Менделеефф. Коридоры заметно опустели к концу учебного дня: никого, кроме гогочущих над очередной второсортной шуткой Кима и Макса, Марсель по пути не встретил. Даже преданная Алья, судя по десяткам сообщений в TeleApp, уже сидела дома, выбирала платье для вечеринки у Эшера и строила планы на уик-энд. Марселя Эдриан тоже пригласил, ещё две недели назад, но шекспировское «быть или не быть» всё сильнее клонило к «не быть» из-за надуманного «а вдруг». А вдруг зададут много домашней работы, а вдруг родителям потребуется помощь с выпечкой, а вдруг Париж атакует очередной сумасброд в консервной банке — чувство ответственности не давало думать о праздниках. Даже спонтанное решение пригласить Эдриана в кино далось ему с трудом. Покачав головой и поняв, что Алье он сегодня точно не помощник, юноша убрал телефон в карман и со стуком вошёл в кабинет. Учительница наук, к его удивлению, оказалась не одна.       — З-здравствуйте, мадам Бюстье, — неловко улыбнувшись, выдавил он, — а меня вот... зайти попросили... да! Признаться, что его оставили после занятий, у Дюпена язык не поворачивался. Мадам Бюстье в нём души не чаяла: ставила по семнадцать-восемнадцать баллов чуть ли не на каждом уроке литературы и приводила классу в пример как круглого отличника, а тут такая новость, пусть и не на её предмете. Марсель отвёл глаза и побагровел. Не такой уж сильный без костюма. Не такой уж смелый без маски.       — Чтобы поговорить о твоём поведении на моих занятиях, — дополнила мадам Менделеефф, с укором глядя на ученика, — а заодно и об оценках за последний семестр. Тот нервно сглотнул. Взгляд метался между удивлённым лицом литераторши и сердитым лицом преподавательницы наук. И вновь подвёл язык — юноша не мог вымолвить ни слова. Хотел оправдаться, сказать, что это была далеко не музыка, но выговор, с какой бы жестокостью его не вынесли, не стоил деанонимизации Битлмена. Даже конец света вряд ли можно назвать достаточным для того основанием. Оставалось только копать себе могилу, максимально драматизируя при этом, вдруг поможет:       — Мне очень жаль, мадам Менделеефф, моему поступку нет оправдания. Я бы сказал, что больше так не буду, но вы ведь не поверите мне на слово, верно?       — Марсель... — хотела было вмешаться мадам Бюстье, но тот прервал её.       — Я и перед вами должен извиниться. Вы были обо мне лучшего мнения, — последовал тяжёлый вздох, — всё, хватит драмы, я готов вас выслушать. Но чуда не случилось:       — Это всё, конечно, очень трогательно, — с безразличием ответила учительница наук, скрестив руки на груди, — но мы не в драмкружке у мсье Астрюка. Здесь, на моих занятиях, нужны стремления, а не извинения. Можешь объяснить, почему вместо стремлений я вижу, как ты слушаешь музыку?       Марсель в эти минуты хотел под землю провалиться, лишь бы не унижаться на глазах у мадам Бюстье и дальше. Так стыдно и одновременно больно на душе ему не было со дня прочтения «Пятидесяти оттенков серого». Но если тогда он свалил всё на дурной литературный вкус подруги, подкинувшей ему книжку, то теперь переводить стрелки больше не на кого, кроме собственного альтер-эго.       Литераторша стояла в безмолвии. Глаза её наполнились сожалением вперемешку с непониманием, и, если бы юноша посмотрел в них ещё раз, однозначно заметил бы это. Всё, что сейчас происходило, шло вразрез с её представлением о прилежном Дюпене, и всё же она не могла поверить, что он поступил так без веской на то причины.       — Марсель, скажи мне честно, — начала она, положив ученику руку на плечо, — ты действительно слушал музыку прямо посреди урока науки?       «Совру — окончательно добью её, скажу правду — они догадаются, что я Битлмен» — мозг кипел, боль била в пульсирующий висок с новой силой. От безысходности сперва хотелось расплакаться и пустить в ход самобичевание, а затем, поддавшись порыву эмоций, бежать прочь от жизни школьника к геройским будням. Ведь Битлмен ничего не боится, а Марсель — всего на свете.       Слёзы с новой силой наворачивались на глаза. Юноша медленно провёл ладонью по лицу, делая вид, будто очень устал. Только в этот момент мадам Бюстье заметила очевидное:       — И, Марсель, твоя рука... В чём она? Эти слова стали отдушиной. По крайней мере здесь он мог сказать правду, не боясь стать новым героем сюжетов национальных СМИ.       — Это... маркер. В туалете надпись была, я стёр.       — Мадам Бюстье, — демонстративно кашлянув, вмешалась учительница наук, — будьте добры, оставьте нас с Марселем наедине. Весь этот театр жалости, судя по выражению лица, её страшно утомил. Литераторша не стала спорить и, предложив Дюпену поговорить с ней позже, если потребуется, покинула кабинет. Юноша остался один на один со своей участью. Когда мадам Менделеефф открыла электронную ведомость, ему казалось это наказание будет длиться весь вечер: сначала отчитают за успеваемость и поведение, потом заставят вырисовывать многосоставные органические соединения, вызовут родителей на разговор и ещё с десяток пыток разной степени изощренности. Реальность, однако, не оправдала пессимистичный настрой — обошлось малоприятным разговором о разгильдяйстве на занятиях и едва ли удовлетворительном среднем балле. Да и тот всё ещё представлялось возможным повысить до конца семестра. Учительница также предупредила, что позвонит родителям, если нечто подобное повторится, но по интонации Марсель быстро понял, она в этом незаинтересованна и, скорее всего, пойдёт решать проблему через директора.       В следующий раз, которого точно не будет. Вся эта ненужная нервотрёпка окончательно нокаутировала чувство долга и отбила желание прослушивать полицейскую волну посреди уроков. Из коллежа Марсель вышел дыша полной грудью. Дальнейшая схема проста: остановка, автобус, дом, постель.       Часовая стрелка приближалась к шести. Солнце скрылось за пеленой иссера-бежевых облаков, отчего создавалось ощущение, будто начинало вечереть. Беседа в чате, посвящённому вечеринке у Эдриана, становилась всё активнее, заставляя смартфон Дюпена разрываться от постоянных уведомлений. Тот не придавал этому значения, пока до него не дошло осознание, что внимание сидящих поблизости людей в автобусе приковано к источнику шума. Щелчок тумблера — и после короткой вибрации телефон более не издавал ни звука. Марсель, однако, заинтересовался, что же там так оживлённо обсуждают и спустя полминуты тишины открыл заспамленный TeleApp. Тонны стикеров, тысяча и одно сообщение от Нино и самые очевидные вопросы — всё как обычно, беседа смотрелась не лучше, чем пару дней назад. Пальцы в который раз за две недели уже было потянулись к кнопке «покинуть чат», но остановились на полпути, прерванные мыслью: «А вдруг Эдриан огорчится?». Если решишь не прийти, твоё отсутствие могут и не заметить, но, если выйдешь из группового чата, внимание не обратят лишь те, кто оффлайн. Юноша закрыл мессенджер и достал наушники. Весь оставшийся путь до дома он, уткнувшись лбом в стекло, смотрел проезжающие мимо машины и слушал очередную новомодную песню о несчастной любви:

Кто бы знал, что я останусь один? Кто бы знал, что ты здоровью вредишь? Но теперь смог понять: Я человек на канате.(1)

      «И это ты сегодня из "Беретты" стрелял? Жалкое зрелище!» — заговорил в нём Битлмен. — «Неужели после всех геройствований ты сдрейфишь прийти к Эдриану на ночную тусовку?».       Дюпен отстранился от окна, и в тот же момент автобус остановился неподалёку от пекарни. Выйдя на улицу, юноша приоткрыл сумку – там всё ещё лежала смятая водолазка супергероя. — Раз я не такой уж смелый без маски, парень в маске пойдёт вместо меня, — шёпотом проговорил он и зашагал домой.       Ему предстояла подготовка к вечеринке.