Битлмен и Кот Нуар: Раскол

      — Погода совершенно нелётная, — отчитался первый пилот, мужчина в нехарактерном для гражданской авиации чёрном двубортном пиджаке с нашивками. Из-за ремня сумки проглядывал сиреневый нагрудной знак — скрещённые кинжалы и римский шлем. — Простите, но «специальный груз» прибудет в Манчестер с опозданием.       — Меня не интересуют твои оправдания. «Легион» не для того закупал громоотводы для «ГиперДжетов» и подкупал диспетчеров, чтобы ты жаловался, Курцберг. Вылетаешь сейчас же.       — Но… Зомбизу подняла ладонь в воздух, направила указательный палец на чёрный, блестящий от дождя фургон у ворот ангара, и бойцы за спиной все как один повернули направо по стойке смирно и замаршировали к нему, как настоящие солдаты. Каменные лица не выражали ровным счётом ничего. Стеклянные, лишённые жизни глаза и бледная кожа делали легионеров больше похожими на ожившие трупы, чем на людей. Курцберга пронзил холод от одной мысли стоять в строю с ними.       — Видел? Хочешь к ним? Хочешь получить номер? — женщина на миг оскалилась и тут же вновь помрачнела, сверля взглядом перепуганного пилота. — Выполняй приказ. Ganz schnell! (1) Уговоров не понадобилось. Увиденного хватит на всю жизнь.       — Ja wohl, (2) — прохрипел он и, нервно бормоча что-то под нос, ринулся к трапу.       Тело погрузили на борт в криогенной капсуле: личное поручение Бражника, необходимая мера для сохранения сыворотки. Спустя семнадцать лет преследования, после двух провалов группы Маркова никто в «Легионе» не рассчитывал взять Вольпину живой. Агрест и компания постарались на славу — сопливая девчонка обвела вокруг пальца лучшую дочь Рейха и сорвала самое масштабное похищение в истории Франции. Но ей не могло везти вечно. В холодной войне побеждают не удачливые, но хитрые и терпеливые. И тому, и другому научила послевоенная Европа: сперва поделённая надвое, затем склеенная вновь, но всё так же смердящая гнилью. Похоть и грязь, потакание и демагогия — Зомбизу знала, что не выживет, если перестанет изображать на своих уроках новую искренность. Семьдесят лет она играла роли, жила разные жизни, но в конце любого спектакля под аплодисменты публики следует занавес. Однажды славная публика снова зарукоплещет настоящим, чистокровным лидерам германской нации, но до тех пор род Бюстье должен продолжаться.       Первой была Шарлотта — радостная и кокетливая, глубоко презирающая узурпаторов Виши сопротивленка, чью деревушку в Эльзасе разбомбили при налёте Люфтваффе. С этой личностью всё прошло гладко — фотокарточку в документах переклеили заранее. Впервые девушка появилась на улице, когда после продолжительных боёв в августе сорок четвёртого войска союзников победоносно вошли в Париж, и быстро завоевала расположение. Их, подвыпивших и ликующих, только пальчиком помани и предложи себя саму в каком-нибудь укромном месте. Пропажу парочки салаг всё равно спишут на партизан или дезертирство — никакого официального расследования. Она знала: перепачканная кровью униформа ещё сослужит службу, когда придёт время обчищать склады на окраинах или встречаться с подпольщиком. Достаточно как следует отстирать. Благодаря Шарлотте оставшиеся в городе вишисты и другие сторонники нацистов узнавали о планах Шарля де Голля: где и когда пройдёт следующее шествие, будет ли генерал присутствовать там лично, сколько супергероев у него в охране; но исполнителей то раскрывали и задерживали, то брали на месте. В конце августа Шарлотта присутствовала на параде близ Площади Согласия, где читал речь де Голль, так как хотела лично проконтролировать уничтожение живого символа сопротивления на глазах одухотворённой толпы. Затаившийся на крыше снайпер должен был произвести прямой выстрел в голову, а она — добить в случае промаха, однако ни тому, ни другому не суждено было случиться: солдаты вынудили Шарлотту сдать оружие на входе, стрелок промахнулся и пал от ответного огня. Оставшиеся так ничего и не добились. Париж больше им не принадлежал. «С гордостью принять поражение и совершить тактическое отступление», — так она обосновала провал диверсионных групп в последнем отчёте, прежде чем сесть на поезд и покинуть этот проклятый город, как тогда казалось, навсегда.       Возвращение на родину омрачилось скверной погодой — началом сентябрьского сезона дождей в Гессене, — и тревожными новостями с восточного фронта: советские войска окружили группу армий «Север» в Прибалтике и готовят новую наступательную операцию. В штабе ходили разговоры о готовящейся обороне Таллина, но ничего конкретного вчерашняя Шарлотта выцепить не успела, ведь долго сидеть на месте после сокрушительного поражения командование не позволило: чёрный автомобиль забрал её в тот же день. Она не возмущалась, когда двое офицеров-гестаповцев вошли в кабинет и предъявили ордер на арест, не спрашивала, куда они едут, не говорила, когда её не просили. Хороший родитель обязан наказать непослушного ребёнка, лишить чего-то ценного, пока тот не исправится, и повторять эту меру из раза в раз — только так можно воспитать дисциплинированного члена общества; общества, в котором не будет места для пропащих детей. Она не подвергала сомнению благоразумие Третьего Рейха, лучшего из родителей, не сомневалась, что он даст ей возможность искупить вину кровью врагов или, если понадобится, своей. Он не отправит её в лагерь к плохим детям. Лучшей дочери нечего там делать.       Женская тюрьма в Висбадене — облезлое, пропахшее сыростью, но на удивление высокое как кирха и просторное здание, стоящее как будто поодаль от остального города, на склоне холма, куда вела единственная виляющая дорога. Если бы не современная стена с наблюдательными вышками, издали можно было бы принять его за дворец. Шпиль с маленьким флажком на вершине «Шарлотта» заметила, как только машина миновала вокзальную площадь в центре города. Над обвитыми колючей проволокой ограждениями возвышалось напоминание заключённым: «Kinder, Küche, Kirche». Цель их жизней. Ролевая модель, с которой они не справились, раз оказались здесь. У входа в главный корпус стройным рядом стояли три армейских грузовика с крытыми кузовами — очевидно, преступниц сюда привозят только так. Вряд ли даже для неё сделали бы исключение. Логическая цепочка выстроилась в голове, не успел гестаповец остановить автомобиль: будь это действительно арест, её бы лишили погон, нарядили в тряпки и бросили в одиночную камеру на день-другой, а не разыгрывали шоу перед штабом; хотели бы убить, пустили бы пулю в висок в дороге, а не церемонились — намечается что-то серьёзное.       В кабинете начальника тюрьмы стояла неимоверная духота, будто окна с начала войны не открывали. Прогретый воздух обдал кожу диверсантки, как только со скрипом отворилась железная дверь: забивался в ноздри, не давал размеренно дышать. На лбу выступили первые капли пота. Старший офицер, непривычно молодой для петлиц гауптштурмфюрера СС мужчина, сидел за столом и что-то увлечённо писал; даже отчёт одного из гестаповцев не вынудил его оторвать взгляд от бумаг. Зализанные назад чёрные как смола волосы сияли в свете настольной лампы. Ровные черты гладко выбритого лица издали делали его похожим на человека нордической расы, но стоило подойти ближе, как в глаза бросалась и присущая нижнегерманским евреям смуглая кожа, и большие карие глаза, и горбинка носа — даже манеры не выдавали в нём офицера Рейха. Как только солдатик отчитался, начальник тюрьмы тихо, чуть ли не полушёпотом попросил оставить их с арестанткой наедине. Глаза не отрывались от текста, пока все посторонние не покинули комнату.       — Садитесь, у меня к вам важный разговор, — невиданная бесцеремонность и чистый французский окончательно выдали его.       Будь «Шарлотта» при оружии, не мешкая, пустила бы его в ход: потребовала бы чистосердечное признание под прицелом, но гестаповцы поработали на славу — при обыске нашли даже бритву в сапоге. Волей-неволей в кои-то веки придётся играть по правилам. Скрипя зубами, она подошла к столу и медленно опустилась на кожаное кресло, презрительно фыркнув:       — Tolle Frisur, Arschloch! (3)       — Прошу, в этом нет необходимости, — спокойно продолжил гауптштурмфюрер. — Я вам не враг. Напротив, я устроил представление с арестом, чтобы помочь вам. Мне известно о неудачной диверсионной операции в Париже. В моих силах сделать так, чтобы вы стали… эффективнее.       — О чём ты, чёрт побери? Да кто ты вообще такой?       Он поднялся и расправил плечи, выставляя напоказ все медали на гимнастёрке. Но внимание привлёк Рыцарский крест Железного креста с дубовыми листьями — награда за особый героизм в бою. За годы на фронтах не каждый немец её удостоится, не говоря уж об иностранцах, но офицер ничуть не походил на матёрого бойца.       — Моё имя Гийом Левассёр. Я мог бы соврать, что исполняю обязанности начальника этого исправительного учреждения, но вы ведь понимаете, что это всего лишь прикрытие. Настоящая цель: опыты над заключёнными в рамках программы «Легион», — он подошёл к закроенному крест-накрест окну и открыл форточку. С улицы, к огромному облегчению девушки, повеяло осенней прохладой. — Видите ли, прежде чем присоединиться к Великой Германии, я был супергероем Бражником в Париже: подтирал за теми, у кого силёнок не хватает самим подтереться, а потом мой наставник решил, что было бы неплохо и меня подтереть. И вот я здесь, среди народа, для которого верность, честь и любовь к семье — не пустые слова. — Он вернулся за стол. — Но знаете, что сразу разочаровало? У Рейха, несмотря на все научные достижения, нет своего супергеройского корпуса. Почему? Где ваш хвалёный сверхчеловек? Где творец, чья могущественная воля задаёт вектор развития истории?       — Место супергероев в лагерях! — девушка бросила фразу из пропагандистской радиопередачи, всё крепче сжимая кулак, сдерживаясь, чтобы в порыве ярости не задушить Гийома голыми руками. — Назови хоть одну причину, почему я не должна убить тебя прямо здесь, прямо сейчас. Бражник тихо засмеялся, качая головой, словно дворовой хулиган, которому угрожает маленький ребёнок.       — Я назову целых три, — он по очереди загибал пальцы. — Во-первых, я не предлагаю такую дикость, как сыворотка. Ваша драгоценная чистота крови никак не пострадает. Во-вторых, вы навсегда лишитесь слабостей, сдерживавших вас всю жизнь: голод, жажда, высокие или низкие температуры, старение — ничто не помешает вам нести службу общему делу. Признаться, я вам завидую. Бурда, что вкололи мне во Франции, и рядом не стояла с разработкой «Легиона». И в-третьих, убивать меня было бы крайне неразумно. Вряд ли в Гестапо поверят вашим оправданиям. Для них вы уже арестантка. И, опережая ваши мысли, нет, в этом столе не найдётся ничего, что смогло бы меня скомпрометировать, — Бражник похлопал по деревянной поверхности и ловким движением собрал в папку кипу бумаг. — Решайте, что для вас важнее: служение стране или личная неприязнь. «Шарлотта» повернулась к окну. Охрана вывела подопытных, двадцать пять или тридцать измученных женщин, во внутренний двор на прогулку в проливной дождь. Мокрые и продрогшие, они тщетно уговаривали солдат пустить их обратно, другие пытались уместиться под небольшим навесом у подъезда. Злость медленно сходила на нет, уступая место старому-доброму садистскому удовольствию. Они это заслужили, и Бражник, похоже, всё правильно понимал, раз встал во главе тюрьмы. Кровь испорчена, но мыслями и деяниями он близок к примеру истинного арийца.       — Почему я? — спросила она, не отрываясь от зрелища.       — Я следил за вашими успехами в Париже. Операция провалена, но тому не ваша вина. Вы проявили хитрость, находчивость и, что самое главное, преданность: добыли информацию и выбрались живой, — он поднял папку со стола. — К тому же ваш послужной список впечатляет. Не каждой женщине дано то, что умеете вы. Выбор для Зомбизу был очевиден.       — Это какой-то французский термин, о котором мне нужно знать?       — Возможно. Если вы согласны сотрудничать. Диверсантка поднялась с кресла и встала по стойке смирно. Рука вытянулась в традиционном приветствии. Три заветных слова утвердили её согласие:       — Германия превыше всего.       Женщины рода Бюстье исчезали и появлялись, но Зомбизу всегда была, есть и будет.       С протяжным гулом турбин «ГиперДжет» Курцберга выкатился из ангара на взлётно-посадочную полосу. Зомбизу проводила его сдержанно довольным взглядом и забралась в фургон. После нескольких лет неудач долгожданная победа: Хранитель им больше не помеха, тело Вольпины отправится к Бражнику, а ей достался рабочий телефон — самый верный способ вычислить оставшихся супергероев. Тридцать четвёртый любезно отрезал владелице нужный палец, чтобы миновать Touch ID. В списке контактов имена не нашлись, но фотографии профилей в TeleApp приятно удивили:       — Марсель Дюпен и Эдриан Эшер? — Зомбизу быстро пролистала все фотографии и прочитала описания, чтобы убедиться — это не совпадение. Под масками последних героев Парижа скрываются двое мальчишек из её класса. Не нужно быть лучшей дочерью Рейха, чтобы незаметно устранить такую никчёмную угрозу. Достаточно ещё один день прожить в шкуре Калин Бюстье и впервые за семьдесят лет перестать притворяться.