***
А вечером в тренажёрке разгорелся нешуточный спор. Савамура, лишившись компании Ивайзуми, но заручившись поддержкой Сугавары, напомнил Бокуто про турнир. Костеря на все лады свою забывчивость, Бокуто разрывался между согласованной встречей и возможностью остаться с Акааши наедине, пытаясь подбить Савамуру отправиться на турнир без них. Сугавара, плюнув на бесплодные попытки разнять спорщиков, тяжко вздохнул и разъяснил недоумённо притихшему Акааши, что турнир — это сражение в аэрохоккее. Местный, облюбованный уличной молодёжью игровой зал с потрёпанными жизнью автоматами, вопреки унылому виду был оборудован шикарным, сделанным на заказ столом для парных игр: единственное, на что хозяин — ярый поклонник данного вида развлечения, не поскупился. Устраиваемые им время от времени турниры привлекали внимание не только укуренных подростков, но и взрослую часть населения. Приз-то шикарный — разовый билет в суши-забегаловку старого Некоматы: вкусно, бесплатно и можно привести друзей. — Там такая экзотика, — восторженно рассказывал Сугавара про суши-бар, — не поверишь! Меня Дайчи как-то сводил. — Он мечтательно закатил глаза и причмокнул. — Тогда же и про турнир рассказал. Их с Ивайзуми на это безумие Бокуто подсадил. Дайчи так понравилось, что он всю неделю практически ни о чём другом говорить не мог. — Заинтриговал. Да и выглядишь возбуждённым. Не ожидал от тебя такого азарта. — Акааши подмигнул Сугаваре и кивнул собственным мыслям. — Ладно, не парься, мне тоже интересно. — Он спокойно приблизился к не утихающим Бокуто с Савамурой. — Хочу на турнир. — Тогда пошли! — Бокуто развернулся к Акааши и засиял, мгновенно забыв, что пару секунд назад посылал Савамуру далеко и надолго. — Будет здóрово! И мы обязательно выиграем — я непобедим! Савамура, ища поддержки и задыхаясь от возмущения, посмотрел на Сугавару и тут же остыл, невольно отвечая на снисходительно-понимающую улыбку.***
— Влево, Суга! А-а, чёрт! — Савамура разочарованно пристукнул битой по столу и, признавая поражение, коротко поклонился соперникам. — Прости, Дайчи, я не успел, — расстроился Сугавара своему промаху: обидно вылететь в полуфинале. В накуренном помещении не протолкнуться, ставки бессистемно кочевали из рук в руки. Громкие выкрики с объявлением счёта с трудом перекрывали гомон толпы, разочарованно-радостно и не стесняясь выражений, комментирующей матч. И как остров забвения — посреди творящегося бедлама возвышался горящий подсветкой турнирный стол. — Слабаки! — проорал Бокуто победителям, довольно потирая руки. — Да я вас вмиг разделаю! Акааши, наш выход! Предстоящий финал распалил Бокуто настолько, что даже Акааши не успевал следить за этим комком нервов и вихрем бьющей через край энергии. Размяв пальцы и покрутив в руке биту, Акааши настроился на игру, с опаской косясь на подпрыгивающего в нетерпении Бокуто. — Давай!!! Шайба заскользила по столу, отбивая ритм по бортам. Играть с Бокуто в оборону — бесполезное занятие: только агрессия, только нападение. Не в стиле Акааши, но с Бокуто они — идеальный тандем. Скорость увеличилась. Иногда шайба размывалась так, что глазам больно: и как ещё за борт не вылетала? Очередной промах Бокуто, и шайбу с весёлым «бздынь» проглотила узкая щель ворот. — Акааши! — патетично вскинулся он, прикрывая лицо рукой. — Больше не играй со мной! Я никудышный напарник. — Хорошо, — флегматично пожал тот плечами и сдвинулся к середине стола. — Всё нормально. — Кивок соперникам. — У него технический перерыв. Поехали. Игра не сбавляла оборотов. Акааши с трудом справлялся, но на Бокуто даже не смотрел: сердитое сопение и так выдавало того с головой. Толпа улюлюкала, Савамура что-то сердито кричал. Пропустив подряд две шайбы, Акааши наконец дождался отчаянного: «Ну кто так играет!», и посмотрел на Бокуто. — А что ты хотел? Ведь лучший — это ты! — Он незаметно подмигнул Сугаваре. — Бокуто! Ты крут! — закричал тот в поддержку отчаянному свисту Савамуры. — Давай уже, совень пернатый, — Акааши подтолкнул в сторону Бокуто биту, — выручай дилетанта. … — Нет, ты видел, Акааши? Видел?! Как я его! Сжимая в руке заветный билет и размашисто жестикулируя, Бокуто наглядно показывал как, кого и куда именно. — Ты был великолепен. Я в тебе не сомневался. Всё, что оставалось делать Акааши, согласно кивать и поддакивать: на большее просто никто из них не был способен. А Бокуто категорически не желал успокаиваться, захлёбываясь восторгом и игнорируя окружающих. — Охо-хо! Наверное, Хаджи сейчас локти от досады кусает, что пропустил турнир, — явно перебрав с пафосом, заявил Бокуто. — Сам виноват. Пусть завидует. — Бокуто, — развеселился Савамура, — я тебя уверяю, Хаджи сейчас делает что угодно, но только не завидует. Сугавара понимающе хмыкнул, а озадаченные взгляды заставили Савамуру вновь интригующе рассмеяться.***
— Дубль два? — сыронизировал Ивайзуми по поводу внешнего вида полуголого Ойкавы в знакомых спортивных штанах и протянул ему пакет, закрывая за собой дверь. — Предсказуемо. Ойкава, не заглядывая в пакет, развернул зажатый в руке лист бумаги: «Цветы, конфеты и без мороженого». — Ещё не наигрался? — Оглядев идеальный порядок в комнате, Ивайзуми отметил отсутствие дивана и приглашающе расстеленный футон. — Ты же не рассчитывал, что я поведусь на примитивный реверс? — И, не давая возможности ответить: — Я только с работы, душем воспользоваться можно? — Без проблем. Всё, что синее — твоё. Ойкава напряжённо-хищно следил за Ивайзуми, ожидая малейшего промаха с его стороны. — Не дождёшься. — Спокойно раздевшись и сложив одежду на стуле, Ивайзуми с удивлением обнаружил, что Ойкава его даже не рассматривает; но, заметив, что тот пребывает в нирване, разглядывая содержимое пакета, понимающе усмехнулся и зашёл в душ. — Присоединишься? — Не поместимся, — не отвлекаясь, ответил Ойкава, начиная нервно хихикать: «Вино и тортик. Вино и, мать вашу, то-о-ортик! Он меня сделал». Бокалов у Ойкавы отродясь не бывало, хорошо хоть лишняя кружка нашлась. Разлив вино и оставив одну кружку на столе, Ойкава привычно уселся на подоконник, гипнотизируя взглядом дверь душевой. Воображение не на шутку разыгралось, да и возбуждение разгорелось с новой силой. А вино ничего так, вкусно-ягодное и ударяет в голову не хуже двойной порции виски. — Мы ведь сегодня обойдёмся без разговоров и походов в кино? — протянул Ойкава, отказываясь рационально мыслить: вид голого Ивайзуми вообще не позволял мыслить. — А похоже, что я в кино собрался? — Пьянящая сексуальностью улыбка и сорвавшийся на полтона ниже голос: — Иди ко мне. Знакомый огонь в зелёных глазах стал последней каплей: штаны улетели куда-то в угол, а Ивайзуми как-то вдруг и сразу оказался в объятиях Ойкавы. Или это он сам?.. Неважно. Главное, что Ойкава наконец-то смог к нему прижаться и отдаться на волю ласкам, поцелуям и осторожным покусываниям. — Хоть один засос, и пойдёшь танцевать на сцену вместо меня! Неоднозначное хмыканье в терзаемое губами ухо Ойкаву не успокоило. — Я не шучу! — Дыхание сбилось, а кожа горела, чутко реагируя на малейшие прикосновения. — Ива-ча-а-ан, только не издевайся, как в тот раз. Я же рехнусь к чёртовой матери! — Как думаешь, — развернув Ойкаву к себе спиной, Ивайзуми, опускаясь на колени, скользнул языком вдоль его позвоночника, — почему я не принёс мороженое? — Ягодицы оказались следующими в очереди на облизывание. — Сегодня ты — моё лакомство. Так что не мешай воплощению моих сексуальных фантазий. — А что насчёт моих?! — взвыл Ойкава, под напором настойчивых рук опускаясь на футон. — Не в этот раз. — Ивайзуми мягко поцеловал искусанные губы. — Слишком сильно хочу тебя. Не сопротивляйся, прошу. Потеревшись об Ойкаву всем телом, он вернулся к увлекательному занятию с облизыванием, подключая к «жестокой» игре руки. Ойкава попытался расслабиться, но струной натянутое тело не подчинялось — Ивайзуми властвовал над ним всецело. Грудь, живот, ноги, спина, руки, лицо — казалось, на теле Ойкавы не осталось ни единого участка кожи, где бы не отметились язык и губы Ивайзуми. Везде, кроме… Ойкава потянулся к члену, жалея, что ощущает чужое возбуждение только бедром, а не… — Какой нетерпеливый. — Ивайзуми не позволил Ойкаве завершить начатое. — Руками не трогать! — Тихий смешок в пупок. — Знал бы ты, как же мне хотелось это сказать. — И первое прикосновение языка к тёмно-розовой головке. — Всё-всё, можешь не сдерживаться. Ойкава и не собирался. Сжав в кулак волосы на затылке Ивайзуми, пару мгновений насладившись обволакивающим член теплом, он резко толкнулся вперёд и, поймав ритм, переступил грань невозврата: не заботясь об удобстве партнёра, Ойкава с полной самоотдачей трахал такого податливого сейчас Ивайзуми в рот, глухими стонами выплёскивая скопившееся напряжение. Не сдержав восторга от первого спазма мощной разрядки, он всё-таки сдавленно вскрикнул и задрожал от удовольствия, срываясь на хриплые выдохи. …Хм-м, приятно-то как. Чем там Ивайзуми занят? М-да, всё с ним понятно — маньяк. Причём, выносливый маньяк-фетишист. Но останавливать его Ойкава и не подумал: невероятно потрясающе чувствовать, как горячий язык вылизывает ствол обмякшего члена, подбирая капли спермы; как растягиваются губы, поочерёдно втягивая в рот потяжелевшие яйца; как твёрдые, но такие нежные пальцы, надавливают на смазанный слюной анус. Внезапно Ивайзуми перевернул Ойкаву на живот, подложил под грудь подушку и заставил опереться на согнутые колени. Руки Ойкавы оказались притянутыми к его же ягодицам: мягким нажимом Ивайзуми подсказал, что следует их раздвинуть. — Хочу тебя видеть. Широко и мокро язык прошёлся по всей промежности: от тонкого шва мошонки до копчика. А вот теперь сдерживать стоны стало труднее, но каким-то краем вновь поплывшего сознания Ойкава всё ещё помнил о картонных стенах и соседях. Но Ивайзуми беспощаден: кружа языком возле ануса, настойчиво толкаясь внутрь, он не давал Ойкаве передышки, одной рукой сминая-поглаживая член, а пальцами другой присоединяясь к растяжке. Бесконечная пытка. Но в какой-то момент Ойкава ощутил, как всё закончилось, а внутри уже растекается тепло от трения скользящих по смазке пальцев, нежно массирующих простату и растягивающих эластичные стенки. — Блядь, Ива-чан! — Ойкава себя больше не контролировал. — Я тебя скоро сам… Рваными толчками натянув Ойкаву на безумно твёрдый от перевозбуждения член, Ивайзуми не стал дослушивать угрозы, и задал такой темп, что Ойкава вдыхать-выдыхать не успевал. Зато успевал ловить нереальный кайф и приглушённо стонать в мокрую от пота подушку. Но Ивайзуми и этого мало: резко вытащив член, он улёгся на футон, перетягивая Ойкаву наверх и разворачивая к себе лицом. — Голый и на мне. — Поглаживая бока и живот Ойкавы, он наблюдал, как тот самостоятельно насаживается на его член и удовлетворенно выдыхает: жарко и с тонким ароматом выпитого вина. — Моя очередная фантазия. — Ивайзуми прикусил нижнюю губу. — Станцуешь? — приглашающий намёк и лёгкий толчок. Невероятно пошло улыбнувшись, пальцами очертив каждый кубик идеального пресса Ивайзуми, Ойкава откинулся назад, напряг ноги, приподнялся, демонстрируя вышедший из него практически до конца член, плавно опустился и… волной прогнувшись всем телом, медленно задвигался. Понимая, что до конца им осталось всего ничего, Ойкава не спешил заканчивать «танец». Насмешливо, но обольстительно изгибаясь, играя с собственным членом, он мстительно наблюдал за сгорающим от предвкушения Ивайзуми. Это было удивительно — на краткий миг осознать свою власть над ним. К сожалению, миг оказался действительно кратким. Жесткие пальцы внезапно грубо впились в задницу, приподняли, зафиксировали, и марафон по скоростному забегу к пику удовольствия повторился. С той лишь разницей, что больше останавливаться Ивайзуми не собирался. «Ну точно маньяк!» — Кончив первым, Ойкава получил прекрасную возможность заценить всю силу излившегося желания Ивайзуми. — «Красивый и сильный, зараза. Чую, затрахает меня до смерти!» Как в воду глядел.***
— Ты чего так рано проснулся? Ивайзуми лениво приоткрыл один глаз, не желая разжимать рук, обнимавших лежащего на его груди Ойкавы. — Удивительно, что вообще проснулся, — пробурчал тот, пощекотав кончиком носа торчащий сосок. — На работу надо. Пусти. — Но подниматься он не спешил, продолжая разглядывать сонного и обманчиво-беззащитного Ивайзуми; неожиданно взгляд наткнулся на пустую бутылку: — Мы что, успели вино допить? — И даже торт съесть. А ты не помнишь? — вкрадчиво промурлыкал Ивайзуми. — Всё остальное помню! — Мимолётная паника и экспрессивный мат, комментирующий судорожные попытки подняться. — Лежи здесь и не мешайся под ногами. — Ойкава, наконец, встал и поплёлся в душ, откуда через минуту послышался возмущённый вопль. — Ты-ы-ы! — Дверь распахнулась с пинка. — Я же просил! Ойкава повернулся и указал себе на бёдра, где отчётливо виднелись отпечатки пальцев. — Ничего подобного, — зевнул Ивайзуми. — Никаких засосов, а про синяки ты не говорил. — Гад. Оплатишь счёт МаМа-чкам, — злобно рыкнул Ойкава, громко хлопнув дверью. — Кому? — спросил в никуда Ивайзуми. Впрочем, ответ его не слишком-то интересовал. Ивайзуми прикрыл глаза и улыбнулся: тело покалывало в истоме, глухая тоска испарилась, уступив место глубокому удовлетворению, а память отрывками выдавала такие картины, что до дрожи становилось сладко. Если бы у Ивайзуми спросили о самом счастливом моменте за последнее время, он бы вспомнил это утро, хмурое небо за окном, смятую постель и запах Ойкавы… Ураганом метавшегося по квартире и за полчаса умудрившегося разворотить всё, до чего дотрагивался! Внимательно разглядывая непривычно-строгого Ойкаву в костюме, очках и с безупречной причёской, Ивайзуми внезапно понял, что такой Ойкава ему не нравится. — Тебе не идёт. Ты какой-то, — он постучал пальцем по губам, подбирая выражение, — ненастоящий. Как будто не из этого мира. — Надеюсь, что в подходящем мне мире я тебя сегодня увижу. — Смерив Ивайзуми странным взглядом, Ойкава тем не менее продолжил привычно дурачиться: — Правда, на стринги не рассчитывай! — Подхватив кейс и с трудом отыскав на столе ключи, он снял со связки один и бросил Ивайзуми. — Можешь себе оставить. — Даже так, — присвистнул тот, перекручивая ключ между пальцами. — Помнится, кое-кто претендовал на нормальные отношения. Тебя опять что-то не устраивает? Номер моего телефона в контактах, план «до утра» выполнен, ключ я тебе выдал, а через пару месяцев у меня срок аренды истекает, — хитрая улыбка, — готовься к моему переезду. Ойкава не выдержал и расхохотался, глядя на ошеломлённого Ивайзуми. — Скажи спасибо, что я билеты до Фриско не забронировал. Щелчок замка и потянувший по полу холодок из приоткрытой двери. — Ива-чан, я ушёл, и так уже на лекции опаздываю. Звони-пиши-пока-дорогой! И тишина… гнетущая то ли тоской, то ли тихим счастьем. — Всё-таки с головой у него явно не всё в порядке, — проговорил Ивайзуми, глядя в потолок. — И я даже знать не хочу, какие лекции он имел в виду.***
Это оказалось не так-то просто — поддерживать нормальные отношения. Приходилось считаться с чужими желаниями и потребностями, искать компромиссы, принимать, доверять… и учитывать ещё целую кучу «ненужных» слов. Но ведь ни Акааши, ни Сугавару такое положение вещей не смущало! Напротив, оба воспринимали произошедшие в их жизни перемены как нечто правильное и обычное. Без трудностей, конечно, не обходилось, но и появление постоянных партнёров («Суга дурак, раз не видит очевидного!») они не считали чем-то из ряда вон. Ойкаве пришлось сложнее. С детства находясь под постоянным давлением родственников, за всю жизнь так и не обзаведясь друзьям-единомышленниками или тем же возлюбленным, он просто-напросто привык к их отсутствию. Ситуацию немного исправило появление Акааши и Сугавары, дружбу с которыми Ойкава ценил намного больше, чем показывал, но вот Ивайзуми… Честный, спокойный, надёжный, уверенный — полная противоположность Ойкаве, он притягивал настолько сильно, что иногда становилось страшно. Страшно от той зависимости, которую Ойкава с каждым днём ощущал всё острее: присутствие Ивайзуми становилось необходимым как воздух, как очередная доза загнувшемуся от ломки наркоману. Ойкава уронил голову на сложенные руки и раздражённо зашипел. А всё потому, что этот говнюк целую неделю на глаза не показывался, отговариваясь дурацкой клятвой Гиппократа и практически ночуя на работе. Нет, Ойкава всё прекрасно понимал, но ему-то что делать? — Застрелиться. Предложение сидящего рядом Акааши ввело в ступор. — Шучу. Ты разговаривал вслух. Да не бледней так: только последние слова. О ком думал? — О тебе, — почти не соврал Ойкава и потянулся за пудрой. — Насколько далеко зашли ваши с Бокуто отношения? Он, случаем, не сбежал ещё от твоих… особенностей? — Он не знает, — спокойно ответил Акааши, а в груди опять всё перевернулось. — Иди ты! — Ойкава даже рот приоткрыл от изумления. — Вы чем там по вечерам в сауне занимаетесь?! — Устройство мироздания обсуждаем, — отрезал Акааши, не собираясь откровенничать с Ойкавой на эту тему. — А вообще, я ещё днём хотел попросить, — он повернулся в сторону только что вошедшего в гримёрку Сугавары, — ты не переночуешь у Тоору? — Эй! — вскинулся Ойкава, но, догадавшись, в чём дело, ободряюще хмыкнул. — Всё нормально, Суга. Я не возражаю, если и ты не против одного футона на двоих. Ива-чан опять на дежурстве, так что… Благословим нашу парочку на дела праведные, а сами ударимся во все тяжкие. — Может, и мы чем-нибудь праведным обойдёмся? — устало протянул Сугавара. — Завтра занятия у Тсукишимы. Не хотелось бы в его присутствии терять равновесие. — Ты скучный, Суга, но, так и быть, побуду немного примерным мальчиком, ап-чхи, — смешно скривился Ойкава, смахнув лишнюю пудру и залакировал чёлку. — Чья очередь на сцену? — Твоя, и не делай вид, что не знал. — Акааши поднялся и направился к выходу. — Я в зал.***
— Бокуто, я не могу с тобой всю ночь сидеть, мне работать надо. — Допив коктейль, Акааши поставил пустой бокал на стойку бара. — Клиентов много, так что… Ойкава закончит выступать, и я пойду. — Не хочу, — упрямо сжал губы Бокуто. — Почему мне нельзя побыть с тобой? Ты ведь не придёшь сегодня? — Нет. Только… — Акааши запнулся, но взял себя в руки и решительно закончил: — Я освобожусь через два часа, и ты можешь составить мне компанию. Обещаю даже завтрак приготовить. Бокуто замер, переваривая информацию. Осознав сказанное, он кинулся было обнять Акааши, но, получив щелчок по лбу, вновь забрался на стул и часто закивал, не переставая ошеломляюще-счастливо улыбаться. — Жди у служебного выхода, я… Склонившийся к ним бармен прервал разговор, сообщив, что Акааши вызывают на танец. — Танец? — Бокуто неожиданно нахмурился. — Это в кабинку, что ли? — Угу. На сцене я уже отработал. Всё, мне пора. Акааши растворился в толпе посетителей, исчезая из поля зрения помрачневшего Бокуто. Вся эйфория от предстоящей встречи исчезла непонятно куда под давлением безграничной ревности. До этого момента Бокуто как-то не задумывался над работой Акааши в «Сапфире»: его выступления на сцене он обожал, а про кабинки почему-то забыл. В голове тут же возникли образы — один бесстыднее другого: вот Акааши, изгибаясь под похотливым взглядом какого-то мужика, медленно раздевается, снимая всё до последней ниточки; вот он, прекрасный и беззащитный в своей наготе, танцует, обвиваясь вокруг пилона; вот он подходит к перевозбуждённому клиенту, прикасается к нему, садится на колени… Гр-р-р. Долго раздумывать над проблемой Бокуто не привык: сжал кулаки, зло выдохнул и рванул ищейкой по залу. Впрочем, отыскать Терушиму оказалось не сложно, хоть и пришлось побегать. — Что-то случилось? Ты весь на взводе. — Явно в отличном настроении, дружелюбно настроенный ко всему миру Терушима не возражал потратить драгоценное время на постоянного клиента. Ровно до того момента, как Бокуто озвучил просьбу. — Запретить Акааши выступать в кабинках? Да ты спятил! В девяноста процентах случаев он в паре с Сугаварой танцует, и я не собираюсь терять приличный доход в ответ на бредовую просьбу его… А кого, кстати? — Не твоё дело. Сколько? — Немного успокоившийся Бокуто уже не блистал яростью, перейдя в настойчивое наступление. — Я отлично знаю, что всё имеет свою цену. Так сколько нужно заплатить, чтобы ты не заикался на его тему с приватными танцами? — А как на твоё предложение смотрит Акааши? — Терушима, заметив смущение Бокуто, расплылся в ядовитой усмешке. — Вот когда он сам откажется, тогда я и буду решать это вопрос. С ним. Хорошей ночи, Бокуто, — отсалютовал бокалом Терушима, намекая, что разговор окончен. — И не вздумай мне тут личные разборки устраивать.***
— Ты ничего не хочешь сказать? — Интонации ровного голоса Акааши замораживали не хуже ночной прохлады декабря. — Какая блажь тебе стукнула в голову — вмешиваться в мои дела с Терушимой? — Я не хочу, чтобы ты выступал в этих блядских кабинках! — Отчаяние, злость и ревность кровавой пеленой застилали разум накрутившего себя до ручки за последние пару часов Бокуто, и он уже не отдавал отчёта тому, что говорит. — Приватные танцы… Да уж куда приватнее! Шлюхи и то скромнее будут! — Замолчи. — Потрясённый Акааши мог только шептать, пытаясь образумить метавшегося из стороны в сторону Бокуто. — Ты сам себя не слышишь. — Почему ты не откажешься? Или считаешь, что мне должно это нравиться? — Озарённый внезапно потрясшей его воображение мыслью, Бокуто замер перед Акааши. — Я-то помню, как ты клиентам танцуешь! Не собираюсь… Наверное, минут через десять, а может, и раньше, ему станет больнее. Но пока Акааши боли не чувствовал: ни сердцем, ни сбитыми в кровь о твёрдую челюсть Бокуто костяшками пальцев. И потом, дома где-то завалялась мазь для шрамов — должна и руке помочь. Жаль, что только руке.