advienne que pourra

До боли сжав в пальцах рукоять меча, Артур не сводит взгляда с Мелеганта — извечного соперника, годами оставшегося незримой угрозой. Судьба разводила их раз за разом: порой казалось, они лишь чудом избегали прямого столкновения, но теперь — впервые за пять лет встретятся на поле боя. 

 Артур не может унять нервного напряжения, почти предвкушения, что поднимается откуда-то из глубины души. Готов на что угодно, чтобы разрешить мучительное томление, не отпускавшее его все эти годы. В нем нет ненависти к Мелеганту, он не желает его поражения ради того, чтобы потешить свое эго, но принц Горре слишком долго оставался угрозой единству королевства, и этому необходимо положить конец. Мелегант спускается с замковых лестниц, столь стремительно и легко, что, кажется, земное притяжение невластно над ним. На его лице — выражение абсолютного, неоспоримого превосходства, и губы изогнуты в насмешливой улыбке. По-прежнему, как и годы назад, он смотрит на него сверху вниз, пусть Артур больше не мальчишка — не простой оруженосец, но король, и очередь Кея позорить его теперь. Артур морщится, краем глаза наблюдая за кривляньями названного брата. Мелегант останавливается напротив него, но не спешит нападать: смотрит изучающе и почти оценивающе. Вздергивает брови в очевидном пренебрежении, как будто увиденное не впечатляет его ничуть. Он открывает рот, чтобы сказать что-то без сомнения оскорбительное и ядовитое, но хмурится в сомнении — за миг до того, как произносит слова: — Вот мы и встретились, солнышко. — Солнышко? — глупо моргает Артур. — Солнышко! — встревает Кей, бесцеремонно становясь между ними. — Это возмутительно! Хотя, признать по чести, недалеко от истины. Помнится, матушка… Мелегант затыкает Кея оплеухой, и Артур даже не успевает оскорбиться за брата. Совсем не тем заняты его мысли: томительно, лениво медленные — как будто разум благословенно надеется отсрочить осознание. — Вот мы и встретились, лапушка, — эхом повторяет он. В серых глазах Мелеганта вспыхивают эмоции, значения которых он не может прочесть. Быть может, они отражение его собственных: смятение и растерянность, нелепый страх и… новорожденное, еще совсем слабое ликование. Та простая и чистая радость, которую может принести лишь исполненное желание — то, что он лелеял с ранних лет, с того самого мига, когда узнал о существовании родственных душ. Артур помнит, как смотрел большими глазами на маму, когда она рассказывала ему историю их с отцом знакомства. Как тот осыпал ее комплиментами и ласковыми, но извечно вежливыми прозвищами, как она убеждала себя, что тот лишь заигрывает с ней — пока с ее собственных губ не сорвалось смущающее «мышонок». Она до сих пор звала его так, даром что оба давным-давно могли называть друг друга по имени. Артур хотел, чтобы его история была подобной этой: чтобы в первой же беседе нерастраченная нежность к даме его сердца выплеснулась лаской слов, чтобы разделенная нежность связала их самыми крепкими узами. Он не ожидал — даже помыслить не мог, что все может быть так, и все же… Мелегант — его родственная душа, его сердце, его все, и пусть его чувства в смятении сейчас, это пройдет. Должно пройти. Ни один из них не связан клятвами, и глупое соперничество всегда можно оставить позади, все не должно быть… — Это ничего не меняет, — поджав губы, говорит Мелегант; цедит, не в силах сдержать себя: — Радость моя. Сердце Артура обрывается, гулко и болезненно стучит о грудную клетку, и позорно дрожат руки. Он не сможет — не посмеет поднять клинок против того, кто предназначен ему судьбой. Даже ради того, чтобы защитить собственную жизнь, даже ради королевства. Мелегант ведь не может быть дурным человеком, если предназначен ему?.. Он станет хорошим королем, заполучив свое, отняв его жизнь, как мечтал уже давно. Артур тяжело сглатывает, на миг прикрывает глаза, пытаясь сдержать чувства, что рвутся наружу. Предательская влага цепляется за ресницы. — Это меняет все, — говорит он тихо. — Душа моя, свет очей моих, — слова, что срываются с его губ, не кажутся ложью, только проклятием, — это меняет все. Он знает, что внимание рыцарей устремлено на него; чувствует тяжелый, осуждающий взгляд Мерлина, но не может поступить иначе. Артур выпускает из рук меч, глухим звоном ударяющийся о камни; опускается на колени перед тем, кто предназначен ему судьбой, но кто отверг его. Наклоняет голову, готовясь принять любую участь. Он не видит, как гримаса боли искажает лицо Мелеганта, как в его глазах отражаются растерянность и смятение, как дрожат его руки. Как тот дышит тяжело и часто — делает шаг навстречу и поднимает клинок, но не может, не смеет заставить себя нанести удар. — Ничего не кончено, — говорит он резко. — Мы встретимся вновь, и тогда… тогда я заберу у тебя все. Артур поднимает взгляд: ищет ответ на чужом лице, но неспособен увидеть ничего, кроме муки. Мелегант сцепляет зубы, дышит через нос, но их связь, их проклятие сильнее, и извращенная ласка агонией срывается с его губ: — Печаль моя. Так болезненно уместно. И все же… Ничего не кончено. Артур выбирает услышать не угрозу, но надежду этих слов.