advienne que pourra

Мелегант опускается на колени перед высеченной из камня статуей божества, прекрасной женщины, что держит в одной руке серп луны, а в другой — восьмиконечную звезду. Он ненавидит иметь дело с Лордами Даэдра, и все же готов счесть это задание исключением. В нем нет ни тени теплых чувств к Азуре, но из всех благожелательных Даэдра она единственная, чьи действия и слова не пропитаны лицемерием. Мелегант способен это оценить. Ее забота о верных последователях почти подкупает. Он не знает, что выбрал бы сам, окажись на их месте, предпочел бы милосердную смерть чудовищному существованию, но уважает мужество тех, кто поставил человечность превыше жизни. Уважает богиню, что не отвернулась от проклятых. Теперь, когда его миссия завершена, все, что ему остается — забрать награду. В конечном итоге, не бескорыстие и не добросердечие привели его сюда. Солнце наконец опускается за горизонт, последние лучи гаснут, оставляя его в прохладной тьме ранних сумерек — избранного времени Даэдра, чье королевство замерло на границе Ночи и Дня. — Я благодарю тебя, смертный, — проносится в сознании чуждая, не принадлежащая его разуму мысль. Не звук, лишь отпечаток, но следующие слова ощущаются иначе — звучат иначе, пусть завершают ту же речь: — Их души теперь свободны, и пять ярких свечей будут гореть перед моим алтарем в память о принесенной ими жертве. Голос — низкий, глубокий и теплый, — раздается прямо за его спиной, и Мелегант спешно вскакивает на ноги, оборачивается так резко, что на миг темнеет в глазах. Мужчина, что стоит перед ним, ничуть не похож на статую Азуры, и, может быть, все это лишь дурная шутка, обман безумного последователя богини, но… Мелегант не может оторвать от него взгляда, завороженной силой, дикой и неприрученной, что не скрыть смертной оболочке. В темных, ласковых глазах божества мерцают звезды, открытая и искренняя улыбка на его губах согревает подобно солнцу. Мелегант тяжело сглатывает, пытаясь прогнать внезапную сухость во рту. Невозможная близость этого существа подавляет, душит его, лишая возможности вдохнуть полной грудью. Завораживает. Он сжимает руки в кулаки и с трудом находит голос: — Азура, я полагаю, — говорит он ровно. Мужчина — Азура, как бы абсурдно это ни казалось, — улыбается шире, и на короткий миг Мелеганту кажется, будто он смотрит прямо на солнце. Почти боится ослепнуть. — Артур, — поправляет Даэдра. — Разумеется, — Мелегант не в силах скрыть неверия в голосе; уточняет, чтобы быть уверенным: — Принц Закатов и Рассветов? — Король. — Разумеется. Артур разглядывает его с отстраненным, кошачьим любопытством во взгляде; нарочито медленно подходит ближе, и пусть его шаги не оставляют следов на земле, тело отдает жар осязаемый и близкий. Он обходит его стороной, поднимает руку, но не касается — лишь очерчивает линию плеча в намеке на ласку, что посылает по телу невольную дрожь. — Разве в тебе не должно быть больше… женственности? — бормочет Мелегант, только чтобы разорвать молчание. Он смотрит прямо перед собой, отказываясь оборачиваться к принцу Даэдра. Королю, если тому так угодно. Артур смеется коротко и мягко. — У нас, знаешь ли, нет пола. Но есть предпочтения. — Я думал, твои как раз иные. — Не в последние десятилетия. Мелегант вновь сглатывает. Артур слишком, удушающе близко, но у него нет иного выбора, кроме как терпеть. — Зачем ты здесь? Зачем покинул пределы своего королевства, принял смертную оболочку и снизошел до разговора с ним, когда мог отделаться простой наградой?.. Завладеть вниманием Лордов Даэдра всегда было непросто, но встретить одного из них во плоти — неслыханно. — Ты нравишься мне, — просто отвечает Артур; наконец отступает назад и вновь находит его взгляд. — Я наблюдал за тобой все время, пока ты выполнял данное мною поручение. Разумеется, я благодарен за услугу. Мелегант сжимает губы в тонкую полоску и молчит. — В тебе есть нечто, — невозмутимо продолжает Даэдра. — Нечто, что я так ценю в своих последователях. — Я не твой последователь. Звезды в глазах Артура вспыхивают ярче, но Мелегант сгорит прежде, чем сдастся. Как бы он ни был польщен вниманием, он отказывается пресмыкаться у его ног, поклоняться ему. Даже если часть его жаждет этого. — Пока нет, — легко замечает Артур, но в следующий же миг тень набегает на его лицо и улыбка гаснет, сменяясь непривычной серьезностью. — В твоем сердце тьма, живая и голодная. Восхитительно прекрасная. Мелегант кривится, пускай его душа трепещет от признания. Он слишком хорошо знает правду этих слов, свою порочность и гниение. — Не позволяй ей поглотить тебя целиком. Азура — Артур — извечно находится на границе Света и Тьмы, ослепляющей яркости солнца и бархатной мглы ночи, и, может быть, Мелегант понимает, что тот видит в нем. Кого-то, подобному ему самому. Слишком несовершенного, слишком… — Не дай свету в тебе погаснуть, — мягко добавляет Артур. — Несмотря ни на что, ты хороший человек. Мелегант прикрывает глаза. Слова стоят так мало из уст Даэдра, чья мораль ущербна, и все же нечто слабое и жалкое в нем ликует от мысли, что его видят таким, каков он есть, — принимают таким. — Что тебе нужно от меня? — спрашивает он. Он не станет благодарить за сказанное, пусть примет его, навсегда сохранит в своем сердце. — Немногое, — говорит Артур. — Вознаградить тебя за выполненное задание. Чего ты хочешь? Ему бы пригодилась знаменитая звезда Азуры — камень душ достаточно могущественный, чтобы служить ему вечно. Оружие — выбор не менее разумный. Отчего-то Мелегант не сомневается, что Артур выполнит любой его каприз, и все же… — Как насчет твоего сердца? — говорит он прежде, чем успевает себя остановить. Артур удивленно моргает, затем запрокидывает голову и смеется. В уголках его глаз собираются мелкие морщинки, на миг делая его слишком… человечным. Обманчиво близким, но по-прежнему недоступным. Быть может, глупый язык Мелеганта знает о его желаниях больше, чем готов принять разум. — Зачем тебе мое сердце? — спрашивает Даэдра, не скрывая веселья. — Это ценный ингредиент, — сухо отвечает Мелегант. Артур улыбается ему ласково и снисходительно. — Я услышал тебя, — говорит он. — Закрой глаза. Мелегант едва удерживается от того, чтобы фыркнуть, но все-таки подчиняется. Ему любопытно, что за дар приготовил ему Даэдра, — достаточно, чтобы не сожалеть об упущенной возможности заполучить нечто по-настоящему ценное. — Не смотри, пока я не позволю. Он и не думает противиться, не открывает глаз, даже когда Артур вновь подходит к нему, позволяя ощутить жар тела. Подушечки пальцев, теплые и сухие, очерчивают его скулы, шершавые ладони обхватывают лицо, а затем… Мелегант чувствует прикосновение мягких и горячих губ, приоткрывает рот, позволяя целовать себя — глубоко и влажно, томительно нежно. Принимает поклонение от того, кто привык его получать. В поцелуе Артура тягучая, медовая сладость мешается с полынной горечью, но как бы Мелегант ни упивался им, он не может продлить его в вечность. Все заканчивается слишком быстро. Он не смеет открыть глаза. Слишком остро ощущает одиночество, мелко дрожит от пронизывающего до костей холода. — Можешь смотреть. Он больше не слышит голоса Артура. Разочарование ядом растекается в его сердце: не от дара, что оказался жалким, и мимолетным, и бесполезным — лишь от того, что все кончилось. Мелегант открывает глаза. Артура нет, и ничто не напоминает о том, что он был здесь, только в каменную глыбу в нескольких шагах от него воткнут меч — идеальный, совершенный клинок работы слишком тонкой, чтобы принадлежать людям. Мелегант не сомневается ни на миг, что только ему по силам будет владеть этим оружием. Он не торопится достать его, взять в руки вожделенный и бесценный артефакт, вместо этого — оборачивается к бесстрастной и холодной статуе Азуры, к образу женщины, что не вызывает в нем ни тени чувств. Не как Артур, пусть Мелегант знает: они суть одно. — Я могу увидеть тебя снова? — спрашивает он. Не уверен, будет ли услышан, хочет ли этого, когда в вопросе слишком много обнаженной слабости. Ответа не приходит. Мелегант поднимает голову к первым звездам, чье приглушенное сияние несравнимо с мерцанием глаз Артура. Быть может, праздно думает он, для него еще не слишком поздно податься в религию.