Теза

      — Должно быть, они уже заканчивают.       — Ты так думаешь?       — За последнее время они успели изрядно утихнуть, — старший брат всё больше поворачивался к виду на спектакль, и единственное, что двигалась в той стороне, были концы синей повязки. — Под конец все всегда теряют бдительность.       Как будто раньше на чём-то сидел, как будто теперь с этого места встал, тот отошёл от Дона, который проследил за ним неспокойным взглядом. Неспокойным был, потому что старался то нахмуриться, то расстроиться.       Лидер не зашёл слишком далеко, не забыв о безопасности, но забыв продолжить разговор. Раф замечал из-за безмолвия, как при каждом вдохе сильнее выпрямлялась грудь.       — Мне любопытно, — на одном из таких тот прервал ритм, и на перерыве тот преподнёс к лицу ладонь, — посмотреть, чем они занимаются.       — Ты хочешь пойти прямо сейчас? — собеседник качнулся.       — Да, хочу.       Второй же продолжал стоять неподвижно.       В подобной обстановке, в пустых жестах было невозможно найти черту, за которую можно было бы хорошенько зацепиться.       Прекратился порыв, картина замерла.       Ну, по крайней мере, замерло всё, что когда-то вызывало у него интерес.       Гений обернулся к ним, как к тем, кто стоял за разрывом: старался понять, как следовало перекинуть их к себе. От этого подробно рассматривал каждого из них. И он посмотрел на того. Рот у мастера бо дёрнулся. Дёрнулся к Лео:       — Учитывая, — в горле воздуха осталось мало, — сколько нас, это дело плохо закончится.       — Поэтому нам нужно продумать, кто чем будет заниматься.       Лишь верхом мастер меча обратился к слушателю, и взор того был опущен на холодную землю крыши. Должно, на нём что-то красиво блеснуло, и на секунду тот забыл свои слова, прежде чем очнуться и открыть глаза пошире:       — Мы можем не только проследить за ними...       Над ним склонилась тень.       — Когда мы спустимся.       Безмятежное выражение чувств предстало перед ними, но столько деталей делало представление ошибочным: любимая тем хмурость украшала зоркость по-другому, потому что не являлась обыкновенной, потому что от неё кончики надбровных дуг слишком резко гнулись вниз и нижние веки были напряжены. Голос Леонардо имел редкий, низкий тембр, для слов творчество не использовал. Руки едва шевелились.       Было слишком тихо; паузы были слишком тихие. Там, рядом, творилась некая спешка, кто-то явно на друг друга кричал, потому что у краёв крыш заканчивались их последние отзвуки. И всё равно — это безмолвие гудело в его ушах, натягивало нервы на тонкий палец и завязывало в слабый узел, и тёрлось всё.       Он отвернулся, а чужая тень двинулась на него, чуть ли не стремилась, как плащ, укрыть его от созерцания двух братьев. Да, Рафаэль почти перестал глядеть, продолжив мелко наблюдать.       — Та-а-ак, — словно прищемил себе нос, ещё и монотонно пролепетал, — как ни крути, Лео не в самом лучшем настроении сейчас, да?       Он не торопился таращиться на рожу Кейси:       — Да.       — И... ты ведь поговорил с ним. Да?       — Ещё бы.       — Твою канистру, Раф! — друг шёпотом на него крикнул, наклонился дальше с горевшими глазищами. — Что ты такое сказал Лео, чтобы теперь он, — кивнул на того, о ком сплетничал, — даже в нашу сторону смотреть не торопился? Ну, в твою, точнее.       — Вот именно!       Рафаэль моргнул, собеседник выпрямил шею — они развернулись к Микеланджело.       — А ты что в нашем разговоре забыл? — он дёрнул губой вверх.       — Может, то, что я видел последствия твоего предыдущего? — паршивец. — Когда Лео приехал забирать нас, лицо у него было страшным! — он пододвинулся к нему, по́днял свои лапы, уродливо согнув фаланги, и ими старался изобразить что-то вроде клыков, свирепую рожицу. — С таким лицом не обсуждают мирные темы! — вдруг замер, похлопал веками; зашмыгал. — Эй, — пошатнулся, — ты что, преступников этих искал на рыбоконсервном комбинате?       — Да, кстати, — несмотря на фразу, первый собеседник носом не зашевелил. — Ты хоть своего-то добился? — сложил руки на груди. — Узнал, что хотел?       — А он чего-то добивался?       Его посещала головная боль. Виски потяжелели и тянули Рафа вниз — он потупился, не имея сил даже держаться ровно, и хмурился, напрягал челюсть и корчился в противно осязаемой гримасе.       Взгляд упал на ноги, они кривее гнул шею, лишь бы никаким боком не взирать кого-то из слушателей. Не мог уставиться ни на одну точку.       — Ну, — с каждым движением зрачка он перематывал свои воспоминания, в тёмной листве, чёрной воде и пустой дороге примечая тон, темп и постоянные паузы. — Он довольно быстро, — он не сглатывал, он не сделал шустрой передышки — он просто на мгновение застрял, как колесо с воткнутой в неё палкой, — сознался в том, что соврал мне.       — Он соврал тебе!       — Придержи коней, мудозвон! — прикрыл Майки пасть. Друг спрятался за панцирем младшего и схватил того за макушку.       Поворотился к остальным. Донни и Лео даже не покосились на них. Вообще, те стояли к ним спинами, пялившись куда-то на волны. Далеко отошли.       — Зачем ему тебе врать?! — даже когда он с Кейси развернулся к тому обратно и освободил, перепуганный Майки не прекращал едва глухо пыхтеть, постоянно шипев и кряхтев. — То есть, да, там о мелочах, например, что он уже перестал со своим мишкой спать, он ещё соврать может, — на миг отстранился от них, серо бормотал себе под нос, — но дальше он не зайдёт! О чём он мог соврать, чтобы ты! К нему! Прикопался?!       Мерещилось, что он рассказывал эту историю не просто второй раз, а тысячный: столько раз безмолвно говорил с собой, столько к этому разговору возвращался, что потерял счёт. Поэтому он не рассказывал долго, не останавливался на деталях.       Тот слушал вдумчиво, наигранность вся испарилась, и с каждым разом настоящая озадаченность — редчайшее явление — и изумление окрасило в монотонность без всяких скользких прибамбасов. Глаза того даже потеряли обычную форму, заострились.       Моргнул и подрагивал, поворачиваясь к старшему брату:       — Я, — словно во второй раз тот встретил Кожеголового, но от прошлого опыта успокоил себя быстрее; одна мешкотность и осторожное наблюдение мешали рассуждать связно, — и не думал, — раскрутился к нему, — что с ним что-то не так; я думал, с ним всё в порядке, просто устал чутка; ну, как все мы. Честно признаться, я думал, что с тобой, — ткнул в него пальцем, — твориться что-то неладное.       — Ну, далеко от правды ты не ушёл, — он с кислым привкусом промямлил, таращившись на продолжение парка.       — А ты точно уверен, что с ним случилось что-то ужасно плохое?       Вид на деревья расплылся — Раф повернулся к собеседнику:       — То есть?       — Ну знаешь, одно дело, когда он мне ещё не простил тот разбитый сервиз, который он еле отмыл? Помнишь, — кивнул на него и виновато, словно в очередной раз унижался перед мастером меча и избегал с ним прямое созерцание, — два дня назад было, — башка склонилась, и всё больше ему представлялось, что никакая вина того не беспокоила; это были сомнения, — а другое дело, когда он опять в чём-то себя винит, или кто-то из нас его жутко обидел, — удивился, — ой, — встряхнулся, — не как ты сейчас, а...       — Да понял я, — он того низко остановил; от греха подальше. — Но сам задумайся, Майк: если бы с ним всё было нормально, и если он просто был не в настроении из-за нашего ремонта, зачем ему было врать мне?       После его предложения младший брат раскрыл бесшумно пасть. Вздрогнул в никуда. Сплющил губы, шевельнулся обратно. Кивнул:       — Ну да… — и задвигался ещё на несколько секунд, — ну да. Возможно.       До сих пор не ощущалось, что тот убедился в его словах.       Он вспомнил о Кейси, взглянул в сторону того. Тот тоже взглянул. Сиял блёклой неуверенностью.       — Ну разве, — собеседник снова зашептал, прищурился, — разве он не всегда был таким? В прошлый раз мы его не особо понимали, потому что он нам ничего не рассказывал.       — Из-за твоего незнания, братец, на деле появляется несостыковочка.       Ребята уставились на него.       — Вот смотри: Кейси, — без взора обратился к тому, — Лео с тобой, когда «он был того», поделился своими переживаниями о драконах, — когда же он бросил на тех взор, увидел, что мастера нунчаку, собственно, ни черта не понял. — Потом поясню, — а вот друг ещё как мысль уловил. — Ну так что? — пожал плечами. — Поделился? — всплеснул предплечьями. — Поделился. И он явно почесал языком с Усаги, когда он гостил у нас, потому что я уже не верю, что он пришёл к нам просто так. А ведь чего бы и нет? Усаги у нас не живёт, ему можно сказать что угодно. И на этот раз, — и наблюдал за целью, — его жертвой наверняка стал Донни.       Оба хлопали веками.       —… Донни? — тот промямялил и скрытно повернулся к братьям, которые тоже в каком-то диалоге застряли. — Наверное, Раф, — в скрытном положении тот вернулся трещать ему, — может, ты действительно в чём-то… и прав?       — Они просто хорошо понимают друг друга, — смешно было осознавать, что в этом спектакле из всех имевшихся актёром за голос разума играл линчеватель.       — Ну-у… — младший почесал затылок.       — Да, хорошо они понимают друг друга...       Мастер нунчаку поглядел на него с бесконечным вопросом, а друг обошёлся без этого.       Раф ничего особо тем говорить не собирался, он просто переиначил старую фразу, просто хотел, чтобы все вокруг утихли, задумались, наверняка, о том, что сейчас говорили и слышали, и чтобы так же дали задуматься. И всё работало как часы, и он понурился, здорово демонстрируя, что собирал слова в заумные предложения, а на деле царила примитивность.       Из всего, что он услышал сегодня, у Рафа никак не получалось сделать вывод, что Кейси сморозил фигню, но это только вынуждало сильнее рваться узнать, в чём эта безмолвная двоица понимала друг друга так хорошо. Чего не понимал он так ужасно.       Впервые за всё время он сосредоточился на том, как за пределами всей суматохи по дорогам кучками скользили тяжёлые шины.       — Парни?       Вовремя он решил остановить своих собеседников: один из тех, кто сплетничал перед ними со вторым, подал голос. Голос устремился на них. Ощутил, что и остальные вытаращились вслед.       Он же ничего не сделал. Это не было каким-то протестом, с него протестов на сегодня было уже достаточно — он просто не хотел. Отсутствие пёстрого цвета и вещей привлекало его больше такого же бесцветного, но говорящего лица.       — Я думаю, что всё-таки спуститься туда до их ухода не будет лишним, — лишь в тоне того имелось подобие серьёзности, — но я хочу, чтобы мы разделились на две группы.       Послышался ход. Лидер надвигался к ним.       У него пропало терпение. Чуть-чуть приподняв башку, покосился на того.       — Раф говорил, что сюда приехали фургоны, — да, лицо и правда ничего выразительного из себя не представляло; однако как бы он ни щурился, как бы ни глядел на того заново, понимал, что если мастер меча и смотрел в его сторону, то смотрел сквозь него, — и по дороге сюда мы заметили ещё один. Мы могли бы сделать так, чтобы они не выехали, — потому что на младшего брата глазел тот как обычно: прямо и ровно, — Майки, это по твоей части.       От этого поручения тот тихо улыбнулся и закивал, низко потирая руки.       Что ж, он не должен был удивляться раскладу.       — И я пойду с тобой.       — Вот это расклад! — младший брат неожиданно взбодрился и обрадовался, шевельнувшись к старшему. — Я только за, — став с тем рядом, мучил руку того согнутым локтем и близким присутствием, — давно мы с тобой не отрывались, а? А?       Рафаэль нахмурился. Леонардо же и то, и другое пропустил мимо ушей и глаз:       — Все остальные: Кейси, Раф, — мимо него и Кейси тот взглядом провёл резкую линию, на младшем брате же лидер её остановил, — Донни. Вы должны будете пробраться как можно ближе к эпицентру, посмотреть, что их держит здесь так долго, — или тот подобным образом подзывал бывшего собеседника к их узкому кругу, ведь как только гений зашевелил ластами, Лео тут же устремился вдаль, в то же продолжение парка, который когда-то привлекал и его. — Потому что если бы их ничего здесь не интересовало, от них бы уже след простыл.       — А-а-ах...       Старая сумка друга упала на землю.       Тот настолько огорчился, что шея будто стала длиннее. Насупленный взор был обращён в небо:       — Я надеялся на что-то пожарче, почерепо-раздирающе.       — Обойдёшься, — он понурился.       А слушатель потянулся к упавшему набору по отбиванию рож: копался там, искал, скорее всего, любимую биту. Собственное наблюдение проводило линий вбок.       Легкий и острый, отличная пуля — из этой сумки выпал камешек; те камешки, которыми Кейси любил стрелять в бедные бутылки. Раф отрывками припоминал всякие темы, пока взор не остановился на Лео, там вдалеке. Тот стоял за Донни — тому он ничего не мог сказать. Время что-то совсем пролетало медленно.       С занудным «во-о» тот выпрямился со своей любимой палкой, точно свежаком выпрыгнул из воды. Они переглянулись: друг вскинул брови, он же покачал головой. Тем не менее тот вдруг зрачками навёл на мастера бо.       Раф на того послушно посмотрел.       — Будет лучше, если вы пойдёте раньше нас, — в то время с тем заговорил Леонардо, которые после обращения обратился к работягам снизу, — ваше задание займёт намного больше времени, чем наше.       Он взглянул обратно на Кейси — тот два раза дёрнул бровями, два раза кивнул на младшего брата.       — Но вам придётся дольше думать о ваших похождениях.       — Поэтому у нас есть Майки.       А-а, вот как было всё.       Но ему это нисколько не понравилось: отвернулся от немого слушателя и махнул на того рукой, гримасой ещё больше показав свое неодобрение... или отсутствие плана как такового.        К нему надвигался Микеланджело — и у того похожим огнём горела морда.       — Надеюсь, ты полон идей?       — Ещё спрашиваешь! — через мгновение тот стоял подле него, облокачивался на него и мучил его острым локтем. — Это же моя! — треснул. — Фишка!       — Отлично.       Лидер шустро обратился к преступничкам в страхе потерять тех из виду.       — Я поговорю с ним.       За этот момент он успел снизу услышать мелкую фразу.       Когда он скособочился на Майки, тот уже стоял намного дальше от него.       — Что же, — и старший брат повернулся к ним, — вперёд.       Они разошлись. Он исподтишка взглянул на Майки, который, лицом к лицу стоя перед Лео, сам на него смотрел прищуренно.       Не прошло и минуты, как они уже тех не видели.       — Так как ты собираешься поступать дальше?       Раф вытащил свой подбородок из пустоты морской вони за пределом крыши и нехотя, сморщив нос, лишь бы заткнуть, покосился на друга:       — Поступать с чем?       — А как ты думаешь? — тот, опустив подбородок на биты, катал её по кромке крыши; ладонью качнул на него. — Ты ведь не веришь, что один разговор Майки с Лео исправит всё твоё положение?       Треснул тому по руке:       — Будто мой разговор с Лео исправит моё положение.       — Ребята.       А в результате и его, и тому закрыл варежку Донни. Тем не менее его собеседник был этому только рад.       Что бы у того ни имелось на уме, он не собирался в этом участвовать. Расслабив рожу, он предпочёл посмотреть на мастера бо — тот сам на него в какую-то секунду таращился — кроме необычного безмолвия, он ничего подметить не смог, — но быстро поменялась мишень для внимания, и тот возобновил слежку за опасной далью.       Там... было на что попялиться. Он сузил глаза: замечал меньшее, но только нужное. Чётче.       В белом свете шевелились две фигуры. Тени продлевались.       — Патрулируют.       — Ненадолго.       Все отползли края. Под пластроном скрипели крупы грязи.       Два чертика ещё не шатались вблизи, но Рафаэль здоровой ладонью упёрся в землю, готовился выпрыгнуть. Развернулся к гению:       — Нейтрализуем их на месте.       — Но что ты потом собираешь делать с ними? Остальные начнут искать их.       — Не будут, если мы стащим их средство коммуникации.       — И когда они очнутся?       — Ну-у, — в переговоры вступил третий, кивнувший вперёд, — там есть яхточка.       Они все уставились на судно напротив: маленькое, медленно колебавшееся в воде, обветренное.       — Парусная. Верёвки там должны быть.       Раф с Доном переглянулся:       — Это сработает.       — Должно, — зрачки дёрнулись вправо. — Они идут.       И все прилипли к сырости. Она пахла.       — Как долго мы будем здесь отшиваться? Мы уже четвёртый круг прочёсываем!       Влево медленно шатались два оболтуса: белая форма, но американский акцент; тот, кто ленился вслух, играл с мелким камешком в футбол, а тот, кто ленился, молчал, засунул руки в карманы и скромно наблюдал за очередным пинком.       — Мы уже неплохо отделались, — пнул сильнее, тень пролетела далеко, и тот прошёлся дальше, обернулся с разведёнными лапами к слушателю, — пора и дело отметить.       — Хватит ныть, — немного по́днял подбородок при ответе и при продолжении дёрнул им назад. — Радуйся, что ты сейчас не запихиваешь вонючие трупы в фургоны.       — Как, они уже приехали? — удивление оказалось мнимым.       — Должны были.       Впервые в жизни он застал в таких подлых людях хоть что-то разумное. С таким открытием грех не было не посмотреть на своих коллег по несчастью.       Те не особо, как и он, были этому рады, но были впечатлены: Кейси дёрнул ртом вниз, а Дон глаза открыл больше, повернул голову в его сторону, в его сторону не глядел и созерцал тени, и прислушивался до отчуждённости, до транса.       — Вон оно как... — первый слегка уставился в небо, теперь тоже пальцами ковыряясь в дырках штанов.       — Скорее всего, они разбираются, кто будет носиться со швабрами.       А это уже был какой-то маразм.       — Ха-ха! — если бы здесь и торчал кто-то кроме них, от этого рёва этот «кто-то» прыгнул бы уже в воду; первый дрожал в судорогах, хватаясь за живот и еле раскручиваясь к напарнику. — Серьё-хо-хо-зно?! Я думал, они шутят!       — А кто бы ни подумал, — второй же с угрюмым тоном понурился, — но я вот слышал от других, что так оно и будет: драялки уже засекли, — качнул плечами. — С другой стороны, с учётом того, как всё у нас шустренько выходит, неудивительно, что нас так гоняют.       — Наверное, опять на какое-то время придётся залечь на дно, — и собеседник того так же потупился и с досадой в радостных словах возобновил игру для маленьких.       — Придётся.       — Эй, — внезапно тот взболтнулся и двинулся к приятелю, — ну зато они хоть немного успокоятся, когда мы предоставим им скромненький презент.       — Кто знает, — особого оптимизма второй не разделил.       Те уже не торчали под ними. Отходили. Рафаэль посмотрел на брата — тот больно зациклился на уродах, подняв нижние веки.       Выпрямив руку, он обратился к другу — тот обратился к нему, кивнул на цель.       И он кивнул.       Оба вытянулись вперёд. Поднялся ветер; поднялась вся грязь: опилки, твёрдый песок.       — Вряд ли их отношения что-то исправит.       — Пф-ф! Это потому что они завидуют!       Прыгнули.       Первый вытащил пальцы из кармана. Второй замер. Кисть потянул к рукоятке — раздавался лязг. Раф согнул локоть.       Гад обернулся, горели глаза.       Тупая боль в пальцах — хрустнула кость: нервы вздрогнули до предплечья.       И того с рыком отбросило; проехался по дереву, и рядом с тем — как-то поздновато — растянулся и второй.       Кроме воды, никакой посторонний шум больше не бушевал, и картина показалась немой. Рафаэль уставился на мелкую кучу у края дороги. Кейси, в грязи, вроде тоже застрял. Не воняла кровь, её и не было. Морская соль, правда, щекотала виски.       Он выдохнул её, расслабил плечи. Опустил лапу и развернулся к тому:        — Что, стареешь?       — Ха, ещё чего, — тот же кончиком биты прислонился к земле и облокотился на неё. — Я долго думал, как треснуть так, чтоб мозги по полу не размазать: а то ещё спалят.       Тем не менее их голоса были приглушены проливом, как водопадом, что ли.       На мгновение Раф напряг все мышцы руки, чтобы напоследок получше почувствовать остатки зудевшего недомогания. На внутренней стороне кисти горели следы от своих же ногтей.       Волны врезались в опоры — они загремели в ушах.       Он проснулся. Это как будто ему дали по роже. Увечья померещились чётче.       И подошёл к двум тушам. Жертва друга вроде как неплохо получила по затылку, при этом красного цвета вокруг того действительно не разлилось. У его везунчика опухла челюсть, но ещё, ясен пень, не посинела — точно сломал. Хотя бы, если спросят, какая муха укусила, ответить внятно не вышло бы. Он опустился к двоице, и Кейси пришвартовался к нему, но не опускался. Одного Рафаэль развернул к себе, и тот, как мешок с водой, ещё и колебался. Но это его не волновало; он рассматривал ремень.       Вытащил рацию: глядел на числа, заряд, пальцами без нажима проводил по кнопкам. Раскрутился к крыше:       — Долго там лежать будешь? — уставился на Дона, пока друг тоже принялся копаться в имуществе у второго.       Дон спустился сразу.       Тот вряд ли дослушал его, скорее всего, и Раф даже не успел заметить перемену в лице, хотя она и так была ничтожной. С продолжительным отчуждением мастер бо подошёл к ним.       Его взор непроизвольно упал на местами коричневый пластрон. Заставило самого уставиться на свой и стряхнуть островатые комочки.       — Вы слышали: они сказали, что остальные будут отмывать целый пирс от крови, — убрав с двух мешков зацикленность, тот обвёл их шустрой озадаченностью, — это, — но в словах присутствовала медлительность, — слишком щедро.       — Да-а... Может, им сразу позвони́ть в полицию, чтобы не тратить наше время? — шмыгнув, он кулаками упёрся в бока.       — Что ты знаешь, Раф, — друг дал ему по плечу, — нас с детского сада учили убирать за собой игрушки. Они вот об этом уроке далеко не забыли, в отличие от некоторых.       — И который год ты уже его посещаешь? — он покосился на того.       — Мы с вами как-то забываем про нашу задачу.       — Ну вот, — передал брату трофей, — посмотри тогда, поиграй, не знаю. Кейси, — друг успел выпрямить ноги; он двинул подбородком на судно сбоку, — пойдём, уложим спать.       Когда Кейси отдал брату второй приборчик, когда Рафаэль вцепился за шиворот одного из преступников, когда под ногтями растянулась ткань, оба зашевелились.       Гений не очень торопился пойти вслед за ними. Шаги доносили далековато.       — Холодно ты с Донни.       — Твоя фантазия, Кейси, — это не часть нашей реальности.       — Нет, ну серьёзно! Весь такой тихий, спорить лезешь, — собеседник наклонился к нему. — Уверен, что не ревнуешь? По мне так — да.       — Донни не виноват в том, что с ним Лео захотел говорить о своих проблемах, а со мной — нет. Мне не за что его винить, — пожал суставами, покачал головой.       — Во-от как.       На пустые слова он не решился дать пустой отклик. Раф понурился.       Прошлись через мелкий мостик.       — Сейчас, — он отцепился от груза, и груз тяжело ударился о землю, — мне вообще интереснее поговорить с ним, чем с Лео.       — О-о, — протянул слушатель удивление, — это будет ещё ка-ак неловко.       Он бы сказал, он бы припомнил тому, из-за кого отча́сти будущая беседа была обязана выкручивать от неудобства. Но младший брат уже сам пересёк порог между твёрдой землёй и колебавшейся поверхностью.       Потупившись, он шустро бросил:       — Без тебя знаю.       И пошёл осматривать внутренности.       Фонари торчали из конструкции сзади, и будто задней частью своих глаз он видел чёртово освещение; оно давило: башку будто сжимали. Раф прислонился к окну, носом упёрся в холодное стекло, унюхал прошлый дождь и ладонью прикоснулся к вискам, прикрыв взгляд от всей фигни сбоку.       — Кажется, бедняга не на борту, — но внезапный Кейси подле его не удивил.       — Конечно нет, — и тем не менее он ещё больше вдавливал рожу в окно, морщившись от мокрой прохлады. — Я бы тоже не хотел целый вечер торчать в яхте у Манхэттена.       Не знал, как именно стоял его собеседник, но вот так они проторчали пару секунду.       Вновь он бросил дело первым:       — Иди лучше присмотри за оболтусами, — махнул ни на кого.       Потянулся к рукояткам, пока мимо него прошла тень.       Дон стоял у входа, закрытого хитрым замком, и как только взоры их встретились, он понял просьбу, которая прозвучать вовсе не успела:       — Знаю-знаю, — развернулся к тому панцирем, присел на одно колено, — мы и так уже этому миллионеру инфаркт заработали.       Прищурился, наклонился влево. Одно острие просунул в корявую линию.       Тихие щелчки чередовались дрожью рук. Раф зажмурил один глаз.       Ничего не бурчали друг другу, ни крошечки. Тем не менее он чувствовал крепчавшую неловкость из-за молчания; не запечатлелось в памяти, когда в последний раз подобное приключалось.       Мрак за ним заколебался — брат всего-то переставил ногу.       Щелчки случались всё меньше и меньше. Чёрт, не мог он так работать. Запрокинул голову:       — Ну и как там, — но так слушателя он вообще не увидел, — не выходили на контакт?       — Нет, — тот говорил в пол, ему казалось.       В голосе Донни слышалась неопределённость, любопытство, направленное не на миссию уж точно. Стоило догадаться ещё тогда, когда тот загорал на ночь. И всё же Раф бы не изумился, если то же самое можно было сказать и о нём. Так или иначе, он усмехнулся:       — Если бы меня заставили драить полы вместо какого-нибудь там уборщика, я бы тоже не очень говорить рвался, — и нормально выпрямил шею.       — Я думаю, что мы сами должны подать им сигнал.       — Ну тогда...       Предплечья маленько затекли, и Рафаэль на секунду опустил руки. Направив взор на дальний край двери, сделал вид, что пялился вдаль. И вправду оба не думали обо всём том, что творилось вокруг. Да, поэтому Кейси и сыпал его глупыми обвинениями. Однако всему было своё время.       Он шевельнул плечами:       — Минут через пять, когда, — устремил взгляд теперь на ручку, — дойдём до конца пирса, пришлём им открытку, — заново вцепился в железку. — Скажем, что тут владелец одной из яхт пришёл. Спросим, что нам, несчастным, делать.       —... Им это понравится.       Тон был низковатым.       — Ну так я о чём.       Как ключом качнул, новый щелчок прозвучал громко.       Обе рукоятки он уместил в одной ладони, еле прищемил их пальцами и свободной взялся за дверь. Чёрной линией зрение затмила щель. Раф просунул клюв, и едкий запах одеколона стрельнул в сморщенную рожу... или это коньяк был, кто его знал.       Встал и развернулся к остальным, рукой махнул на внутренность роскоши и попутно распахнул дыру шире. Тем не менее пока не зашёл он, пятки остальных по борту не скользили. Ночное зрение врубилось подсознательно, и он покрутился вправо-влево — шевельнулся к мастеру бо:       — Дон...       На стене спереди загорелся круг. От него шёл луч, и начало его вело к младшему брату.       Не сразу он заметил, как тот дышал ему в панцирь:       — Спасибо, — оставил он эту «заметку» без обсуждения.       Гений тоже ни и о чём говорить не мчался и лишь низко кивнул.       — Не легче просто свет найти? — Кейси будто торчал в другом конце туннеля, а на деле попросту у порога торчал.       — Лучше нам не привлекать ещё больше внимания, — Донни ответил за него, опускаясь к полу, оставляя там яркий фонарик.       Разглядывая бухту, как в гостях, он увидел мелкий шкаф, длинной и шириной в одну узкую дверцу. Вслед этому открытию Рафаэль как-то оживился: выпрямился, забыл про запашок.       — Эй, — он повернулся к другу. — Они ещё не убежали от тебя?       — Будто я им позволю! — тот дёрнул на него лапой.       Через три секунды Кейси обернулся, туловищем высунувшись из бухты:       — Да здесь они, — и вернулся к ним.       — Я достану стулья.       Перед ним всё почернело — он не пошевелился. Тихие шаги были его зрением.       Вскоре простор вновь тускло осветился. Раф видел младшего брата отчётливо, но он таращился на того слишком долго:       — Ага, — башка тянулась потупиться, голос же от него самого отдалялся в несуществовавшую глубь. — А то мало ли, — и тянулся, стоя на одном и том же месте, к белой дверце, — прыгать еще научатся.       Вспомнил: Кейси, собака, торчал за ними. Скособочился на того. Тот таращился на него с подозрением, азартным подозрением: и щурился, и щерился.       — Чего ты, — шевельнул на того мордой, — вноси наших друзей.       Тот и поплёлся. Он пока распахнул шкаф, полез туда. Попутно понаблюдал за Доном, стоявшего перед двумя стульями:       — Подашь руку помощи? — и вытащил твёрдые верёвки.       Так, в общем-то, в полном молчании они прижимали конечности двух подонков к тонкому дереву и натягивали толстые нити. Между ними зазвенел кинжал, которым незадолго до нынешнего мгновения разрезал крепкую линию. У кого-то из них скрежетали тряпки.       — Не так ты их привязываешь, — на друга точно свет вообще не падал: до этого момента Раф совсем забыл о присутствие слева, прямо над ним.       — Ты свои шнурки завязываешь со второго раза, — сжал верёвку и с напором натянул её, — не тебе меня учить, приятель.       Кейси шикнул на него и от явной скуки бросился блуждать по мало озарённым уголкам интерьера. Руки у того чесались: что-что, а вот шаловливая кисть, укутанная в тёплую перчатку, всегда будет открыта его слепоте. Он едва глухо усмехнулся:       — Что, — наклонился в сторону и кивнул на капитана борта, — пользуешься холодным сезоном?       — Да что ты, — поправляя новую шляпу, тот ладонью послал его на все четыре стороны, — я как нищий в дорогом магазине.       Не слишком продолжительно он вглядывался в рожу.        Он вернулся к работе:       — Смотри, не полиняй на товары.       — С такой вот скидкой, — тем же убором, как он заметил краем глаза, собеседник двинул на двух в отключке, — их вряд ли заинтересует прочий товар.       На это Раф никак не откликнулся, а друг чего-то утих, на размытом фоне застыл, носом воткнувшись в белую ткань, искал свои длинные следы.       Сдержал смешок, но губы растягивались сами по себе. Так он и скажет.       — Неужели ты так сильно с Лео поругался?       А; теперь у него не имелось нужды оправдываться.        Старый настрой пропал, друг за двумя преступниками потянулся вверх. Он опустил руки, пальцы почти касались пола. Обратился к брату:       — А что?       — Я просто, — тот дёрнулся от него, — волнуюсь за вас обоих.       — М-м-м, — он понимающе двинул подбородком, медленно протягивая гул, вырывавшийся где-то из глубин груди, и раскрутился обратно. — Волнуешься, — поник, — говоришь.       С двух близких краёв на него весом тяжелейшей штанги давили две почти одинаковые проницательности: отличались они одним наличием детского любопытства.       Раф уселся на ноги. Не думал, что Дона разодрало настолько, чтобы тот захотел обсудить проблему прямо сейчас; видимо, лицо у Лео после их беседы действительно было страшным. Указательный палец, едва сжимавший правое колено, застучал, как бились стрелки часов. Взор блуждал по белому. Ответы… ответы у него имелись… и вопросов было немного, и были они уж точно нескудными.       На одно внимание вдруг стало меньше. И произошло это не из-за Кейси.       Донателло отвернулся от него, заинтересовался испачканными штанами хулиганов. На переносице скопилось парочка морщин, чьи тени под маской с таким прекрасным светом чернели особенно выразительно.       И ладонь его застыла, и челюсть расслабилась:       — И что ты знаешь?       — О чём ты? — круглые глаза прям заблестели, когда собеседник быстро развернулся к нему.       — Я о том, что ты знаешь обо всём этом спектакле, — двинул на того подбородком, держа тон ровно. — Ну так что?       Тот моргал недолго, но пёстро. Взор упал на пол между ними.       — Боюсь огорчить тебя, — верхние веки напряг, от чистого сердца изображая чистое сожаление, — но, думаю, я знаю о твоей ситуации столько же, сколько на данный момент о ней знает Майки, — взгляд бросил на друга и потупился обратно, — или Кейси.       Он же понаблюдал за Кейси чуточку подольше: как и ожидалось, тот в порыве немого смеха поджал губы и низко опустил башку, втягивая её в плечи.       Чтобы гений не заподозрил собственную наивность, Рафаэль отвёл мнимую серость.       — А зачем ты спрашиваешь меня об этом?       Уставился на младшего брата:       — Мало ли, — вздрогнул плечами. — Может, я не знаю чего.       — Я разве что могу рассказать тебе о состоянии Лео, когда он приехал нас забирать.       Без удивления он в тишине пару раз хлопнув глазами.       — Хотя я не знаю, сколько тебе успел рассказать Майки...       Словно при движении зрачков являлось необходимо до неприятной натяжки напрягать лоб, он покосился без особой радости; повернулся, когда Донателло колебался, и был весь внимание.       И тот внезапно почувствовал какую-то долю старой решительности, с которой ранее полез к нему с допросом:       — Он был угрюмым, несомненно, — и потупился, так осторожно на него взирая, — но ещё больше он выглядел возмущённым. Это так нетипично для него, что это сразу бросается в глаза, — и покосился вбок, — хоть смотреть на такое, конечно... — рот у того искривился, и Рафаэль не совсем был уверен: от смеха ли, от страха ли, от грусти ли. — Он порой пыхтел даже, и, кажется, не очень-то и слушал, что я с Майки говорил ему.       Да, нельзя было поспорить с тем, что для него это была несколько новая информация. Низковатый голос мастера меча, разумеется, намекал на глубочайшее раздражение, но всё же... нет, это не было новостью. Это ничего вообще не было.       Не для этого он считал минуты, не это он выжидал услышать, когда тот понимал, насколько ситуация была серьёзной. И он отвернулся от того в надеждах хотя бы немного заглушить пластинку, которую по второму кругу особенно из-за владельца голоса слушать было противно от напряжения всех морщин.       — Потом, уже под конец, он успокоился, но когда мы спросили его, что произошло, он никак не ответил. Вообще, — до этого он мог догадаться. — Но не то чтобы нам нужен был ответ — мы сами догадались.       — Ясно, — он прервал того и вдумчиво закивал. — Спасибо, Донни, — он обратился к тому.       Донни удивился, этого тот почему-то не ожидал и случайно проглотил язык.       Сверху послышался стон.       Чёрт, как по доске острыми когтями начерчивали круги. Раф опять задрал башку — у его жертвы открылось первое веко. Открылось второе.       Он встал. Спереди поднялся шум. Он взглянул на Кейси.       — Раф.       Рука взмахнула — он поймал два полотенца.       Он кинул второе полотенце на башку заложника брата и с первым встал сбоку своего, чтобы легче было смотреть на собеседника, у которого, что передалось от него, руки отказали и повисли на плечах. Взгляд у того был полон искреннего недоумения.       — И чтобы мы были квиты, — Раф понурился и сморщил обрывок ткани, как мусор, — наша ссора такая же, какая она была недельку с копейками назад.       Взял урода за шевелюру и потянул на себя. Глаза были широко распахнуты, стеклянные и рассеянные. Рот распахнут, рожа была красная.       — Разберёмся как-нибудь, — он вдавливал в неё шершавый комок.       Приметил одно мелкое движение. Тот поник и вряд ли — ох, он был уверен — собирался сказать что-то ещё. Рафаэль ничего не предвкушал.       Руки задрожали. Воротилась жертва: зажмурился, мотал башкой туда-сюда.       Он только прижал полотенце сильнее:       — Если ты не хочешь, чтобы я тебе ещё и оторвал челюсть, гастарбайтер хренов, — наклонился к тому и сквозь стиснутые зубы встретил до смеха грозный взор, — сиди как миленький.       И тот после этого, хоть и не унял страшненький образ, успокоился. Шею всё пытался согнуть вниз — рвался глубоко понуриться. Впрочем, сделав своё дело, он того особо не останавливал:       — Смена закончилась, — и потопал ко второму, раз уж гений никак не мог отойти от шока и как-то помочь.       Второй, от биты ещё не отошедший, оказался покорнее.       — А наша только начинается.       Вытер об стул лапы и обвёл всех быстрой чуткостью, и оба молча следили.       — Давайте просто пойдём дальше, а? — когда он так вертелся, хуже белки в колесе, не чувствовал, что с кем-то разговаривал.       Эти пустые слова не оставляли его в покое. Нет, этот пустой вопрос не оставлял его в покое. Он был странный; неужели не являлось очевидным, что дело было худо? Зачем тому вообще нужно было спрашивать у него, когда старший брат был в распоряжении? Эта двоица во время его собственных переговоров сама строила, небось, козни.       Обернувшись, ненавязчиво сбавив темп, в тени плохо различая черты, он невзначай посмотрел на Донни; тот вряд ли что-то почувствовал, вечно пялившись в пустоту. Ну да, до агента под прикрытием не дорос, но на роль разведчика подходил.       Внезапно захотелось дать Кейси по шее.       — Но почему вы вообще поругались?       Ну вот, Раф только этого и ждал: когда затычка отскочит от бочки.       — Причина тогда...       — Слушай, Дон.       Остановился и развернулся — младший сразу притормозил. Друг в того врезался; понурился и пробормотал вялое «извиняюсь».       — Я понятия не имею, зачем ты продолжаешь ходить по кругу, который в сто раз уже тебя, — ему на миг померещилось, что Дон рот потерял и с таким пустым лицом на него выпучивался, — но если ты думаешь, что таким путём ты помогаешь Лео, — на этом часики пробили круглое число, и время пристальной проницательности окончилось; он отворачивался медленно, не меняя ещё направления взора из последних сил, — то попытайся сначала не завалить дельце, в котором мы по его милым просьбам сейчас участвуем, ладно?       Из продолжительной паузы он сделал лёгкую отдышку. Может, кислород своим порывом выбьет из черепушки гения всё, кроме сырого мозга.       Наклонившись вперёд, готовился поддаться дальше.       — Ну если ты уже так заговори-ил, — над его башкой будто парила черепушка Кейси, отчего он аж свою втянул в плечи, — то во время прошлого дельца тебе это не помешало позвони́ть Лео и покопаться в его грязном белье.       — Твоего мнения никто не спрашивал, — он раскрутился к тем.       И те — оба, чёртов предатель — таращились на него с терпением. Глазам не хватало щенячьего блеска, который укрывало озарение за коробками.       В каком-то смысле... теперь он точно поменялся со старшим братом шкурой.       — Разве ты не знаешь? — он выдохнул. Уселся на грязный пол и облокотился на тонкое дерево.       Никто из них не устал, но почему-то никто ещё не успокоил дыхание и не продолжил беседу, к которой все стремились.       Он же, задолбанный, пялился на шумный пролив.       — Я... я малейшего представления не имею.       — Ха, — он усмехнулся и потупился, — что-то я тебе не очень верю.       Взглянул на Донни, а Донни-то хмурился вроде как правдоподобно — впрочем, от этого Раф не замялся:       — Не верю я, Донни, — поёрзал по земле и развернулся к тому. — Неужели он тебе не рассказывал, как врал мне?       И мастер бо растерялся: тот шевельнулся, таращился пронзительно и потом опустил взгляд:       — Значит, — и надбровные дуги напряглись, — он всё рассказал...       — Да нет, — он наклонился в сторону, — просто я его в тупик поставил, ему сознаться пришлось, — и вновь обратился к брату, который подцепил приманку. — А вот на тебя даже особо давить не понадобилось.       Спустя одно моргание того всё осенило; спустя второе тот отворотился и прошептал что-то, что дошло до него лишь шипением.       Повеселило и отпустило: он возобновил без стараний взирать на скучное небо:       — Вот так вот и выходит, Дон, — согнул правое колено, чтобы уложить на неё ладонь. — Меня это раздражает, — онемевшее запястье дёргалось вверх-вниз, — ты знаешь куда больше, чем я, но зачем-то говоришь со мной о тех вещах, о которых мы с тобой оба прекрасно знаем, — и развёл одно предплечье.       Отдачи, как обычно, никакой не приходило. Раф цокнул:       — Я просто, — глаза его невольно разинулись, — не вижу в этом. Никакого. Смысла.       И повернул голову вправо, где жёлтый свет на фоне чёрных облаков скорее отталкивал, чем завлекал; где в этом ослеплении постоянно шевелилось что-то. Так близко они находились.       Внутри горла стала остро, и он шевельнулся к остальным:       — Мне уж лучше разобраться с тем, что нам добро поручили, чем, — скособочился на мастера бо, — страдать фигнёй.       — Раф, я признаюсь: я действительно знал о том, что Лео перед тобой провинился, — а тот поддался только к нему, — но дальше этого я ничего не знаю: он мне ничего не рассказывал, — и вертелся влево-вправо.       Отпрянув, он осмотрел собеседника сверху вниз. Вернул серьёзный взгляд и прищурился:       — Тут ты правду говоришь, возможно, — ответ удивил того скоротечно, — но что-то мне подсказывает, что ты кое-чего недоговариваешь мне.       — Что я мог не договорить? — и тот был ошарашен до глубины души.       — Не имею малейшего представления, — плечи его снова коротко поднялись. — Что у тебя там в голове крутилось перед тем, как трубу прорвало — это дано знать только тебе.       И снова молчали.       Ему становилось интересно, в какой части пирса они бы торчали, если бы не тратили минуты на эту глупость.       — Почему ты хочешь об этом знать?       — Потому что мне уже который день кажется, что не всё в этой жизни происходит случайно, — и косо обратился к нему, склоняя башку вбок, — а ты что думаешь?       Гений неожиданно весь изменился в лице: не хмурился, не удивлялся — просто летал в мыслях, обесцветив каждую черту. И уставился на холод под их конечностями. Рафаэль от любопытства сам туда посмотрел.       — Я думаю, это не моё право рассказывать о таких вещах.       «О таких вещах»?       Заинтересованность в нём пробудилась — посмотрел на брата, который таращился на него сам; раньше него:       — Это право принадлежит только Лео.       — А-а, вот как ты заговорил теперь, когда тебя в тупик поставили, — глаза закатывались, он кривил шею назад и вбок, протягивая гул слов, — это дело Лео, ты говоришь, — его взор упал на слушателя, — но до того, как тебя святая благоразумность не освежила, ты не очень-то душой болел за бедного братца.       — Вот именно: это было «до того», как я понял свою ошибку, — тот, однако, стал ещё решительнее, и в голове проснулась мысль, что, наверное, собеседник не в первый раз об этом размышлял, небось, в одиночестве. — Да, труба здорово мне помогла, потому что с ней я вспомнил не только о своей совести, но и том факте, что не всегда можно лезть в чужое дело, как бы сильно тебе ни было жалко человека.       Это речь напоминала ему жутко детские рассказы, где добрякам-героям всегда приходилось сообщать обо всех своих мотивах и нравоучениях напрямую и... невзрачно.       И, может, из-за этого, может, из-за чего-то ещё, ему непонятного, Рафаэлю становился как-то неудобно; просто не в своей тарелке.       — Дело здесь даже не в том, чтобы между вами было равное недопонимание или вина, — Донни задумался и потерял с ним этот «равный» контакт. — Во время вашего прошлого конфликта вы были оба виноваты поровну. Но ведь дело ещё и в том, насколько серьёзна ситуация, чтобы моя жертва — и сейчас я имею в виду слово, которое я обещал хранить и никому не рассказывать — была оправдана. Тогда она... — набрал в себя воздух, не выдохнул, больше распахнул веки и встряхнул башкой, — была просто примитивной, и поэтому я понял, что это того не стоило.       — И сейчас, по-твоему, раз уж мы тут до сих пор никуда особо не продвинулись, — хоть и говорил образно, буквальный смысл его замечание тоже вполне имело, — ситуация тоже примитивная, — всплеснул руками, и с хлопком стукнул себе по ногам; обратился к тому, — или что?       — Откуда ты знаешь, что она сложная?       Хлопал глазами. Дежавю — да, это было самое оно.       Оно заставило его нервно хохотнуть:       — А тебе разве не очевидно?       — Нет, — тот же нисколько не изменился в лице и твёрдо мотнул головой.       Рафаэль ненадолго поджал губу, втянув ноздрями мглу:       — Он соврал мне, Дон, — вскинул руками. — На какой чёрт ему нужно врать мне, если у него проблемы чисто символические?       — То есть, если следовать твоей логике, никто из нас никогда не врал по пустякам?       — Врал по пустякам? — он наморщился.        — Да.       Не мог он бросить на это что-то умное. Пришлось, не подавая виду, молча пялиться на Донателло, который собирался с мыслями, отвернувшись от него, уставившись на самый край их дороги, на воду под ней:       — К примеру, если я после своей работы ужасно устаю и Лео спрашивает меня, как я себя чувствую, что я ему отвечу? — медленно взгляд направлялся на него. — Что я умираю или что со мной всё в порядке? — и медленно тот вместе со взглядом поворачивался сюда же. — А учитель Сплинтер? С ним явно что-то не так, мы все это знаем, но он говорит, что с ним всё хорошо, — вдруг тот отвёл взор. — С Майки отдельная тема, но суть не в этом. Суть в другом.       Рафаэль понурился. Имелся шанс возразить, он мог сказать кое-что против, но Донателло настолько стал одержим похоронить его заживо, что лепет длился почти минуту, безостановочно.       — Только потому, что ты любишь сразу высказываться о том, что тебя не устраивает, — вздрогнув плечами, тот так разочарованно качал башкой, — ещё не означает, что нет людей, которым легче просто промолчать.       — Ага, конечно, — он кивнул, — и если ты посмотришь на его лицо, то ничего, кроме как «ну он просто устал от работы по дому», не подумаешь, да?       — Именно, — тот кивнул глубже, ставя под ударение каждую гласную, — В этом и есть моя суть: сейчас такое время, когда все устают от работы по дому.       Сложилось впечатление, что его не воспринимали всерьёз.       Нет, его рассуждение не воспринимали всерьёз: то, над чем он думал не пару часиков, а несколько дней. Не имел желания с этим мириться, его всё тащило заткнуть Дона. А не мог. А должен был выслушивать дальше.       Выслушивать то, как критикуют то, что он развил в себе, что он теперь так близко держал к себе и что он считал личным достижением, — это просто выкручивало наизнанку. Раф всё хотел куда-то деться.       — Ты же всё стараешься намекнуть мне на то, что с ним происходит что-то, что намного хуже наших домашних проблем, но, учитывая все обстоятельства, которые я тебе сейчас описал, выходит, что у тебя нет ни одного сильного аргумента в пользу того, что с Лео произошло что-то действительно плохое.       Но осознавать то, что, возможно, он с самого начала был неправ — это... это было что-то. Это было как падать со скалы: стараться ухватиться хоть за что-нибудь:       — Я не думал, — стараться найти основание покрепче, — что связано с ремонтом.       — А с чем тогда? — торчать неподвижно в перерыве.— С этими преступниками? Ну, в таком случае я должен заметить, что поневоле я услышал весь ваш разговор, когда ты позвонил ему, и он объяснил тебе всё доходчиво.       И с треском провалиться.       И чувствовать отчаяние, и в нём же щуриться, растягивать рот:       — Так что получается, — он уставился на слушателя, — даже если ситуация, как ты говоришь, такая примитивная в наше время и вообще гроша ломанного не стоит, я просто должен сидеть на панцире смирно?       — Получается. Это же не от тебя зависит, — здесь, когда тот внезапно вытаращился на пролив, Донни показался ему несколько грустным, имевшим что-то другое на своём уме.       — Это ещё почему? — он к проливу наклонился в поисках прямого обращения.       — Ты не можешь помочь Лео, если он твоей помощи не хочет, — тот помотал головой; вздрогнул плечами, однако оказалось, что сделано было это для того, чтобы спрятать в них шею; спрятаться самому. — И это ещё одна из причин почему, — почти прикрыл веи, был в напряжении, — я сам... не могу тебе помочь.       Он был удивлён, но это удивление он чувствовал лишь сознанием. Всё остальное кривилось то в одну, то в другую сторону: веки тащились вверх, надбровные дуги — вниз; его рот настолько вытянулся, что он сглотнуть нормально не мог, чтобы сказать что-то большее:       — Что? — и это было всё, что он выдал: как можно грубее.       — Потому что, — тот поворотился от него прочь, дотрагиваясь до собственного затылка, — я не могу встать на твою позицию, — зачесался. — Когда у тебя был прошлый конфликт с Лео, я ещё мог тебя понять, — и прекратил, — да, ты поступил не очень разумно, но я чувствовал, — пряча пол-лица за предплечьем, тот словно рассматривал его из хорошего укрытия, — солидарность... к тебе. Но сейчас?       И тот потупился. У Рафа же сил не имелось кривить все мышцы, и пока с объяснением он не успокоился, пришлось смирить внешний вид.       — Судя по тому, что ты творишь, я предположу, что ты… очень сильно хочешь помочь Лео с его «плохим настроением», я прав? — тот покосился на него, но мига не хватило, чтобы ответить, и тот возобновил тараторить. — Однако, во-первых, как я намекал тебе ранее, я не понимаю твоего мотива, поэтому от меня солидарность, к сожалению, ты получить не сможешь. И-и, — тот не мог надышаться,— во-вторых. То, как ты справляешься со своей задачей, — потупился вдруг ниже, — я просто, — встряхнулся, — я несогласен с этим. Это неправильно.       — Чем же?       — Ты желаешь ему всего наилучшего и хочешь сделать ему всё наилучшее, но ты сразу забываешь о том, что у Лео есть его личное пространство.       Теперь он не чувствовал ничего на лице.       Не верил тому, что слышал.       — У него, как и у всех нас, есть право на личную жизнь, даже если мы состоим в братских отношениях, — тот насупился точно в недоумении, — но ты, прости, — вдруг выпрямился, вытаращился на него, — просто... плюёшь на это его право и практически заставляешь его рассказать тебе все свои секреты.       За то, как хреново он просчитался, за то, как больно складно рассуждал младший брат — стыд. Не помнил, когда в последний раз его щёки так зудели: будто кожу отрывали. Его глаза зачесались, и как бы часто он ни моргал, с каждым разом становился всё хуже. Раф отвернулся. С молчанием он всё больше ожидал, когда томившееся где-то на губах гения заключение уничтожит его окончательно.       — И в итоге выходит, что мы имеем совершенно неоправданный мотив и очень сомнительные действия, — и ждать потребовалось недолго; собеседник измотал себя, бубнил с последними силами, отчего фраза едва доходила до него. — То, что я не хочу помогать тебе, не так сильно должно удивлять, — или же Дон, как и он, отвернулся, — и Лео тоже.       Он не злился, он всего лишь... не мог крепко сжать кулаки. Плохо ощущал собственные пальцы. Не царапал себя ногтями.       Не получалось перевести дыхание.       — Да-а-а, совсем неудивительно!       Из панциря Донни выглядывала бейсбольная бита; она разделила его с гением.       И Кейси торчал напротив них на четвереньках:       — Давайте сделаем вывод, а? — глядел то на него, то на того. — Мы все хотим помочь Лео, — заикнулся на секунду, — разными способами. Но вот сейчас вы ему вообще никак не помогаете.       Под носом чесалась кожа.       — Если бы он узнал, чем вы тут оба занимаетесь, он бы вам панцири надрал, — кончик бился о его руку.       Взглянул на младшего, и тот украдкой выпучился на него. Тот зажался, будто сдерживал себя, и он мог того понять.       — Г-х-уппа два.       Деревяшка потупилась. Они тоже. Картавость здесь была мощной.       — Куда вы, че-х-ти, делись?       — И вправду, — Кейси встряхнул, — куда, Рафи?       — Дай мне, — он кивнул на одну из трещалок.       Дон поднатужился. Если бы воздух не был прозрачен, из его вида пропало бы лицо того и всё остальное. Через этот туман вылезала ладонь с чёрной коробкой.       Эти буквы на экране ни на что его не наталкивали. Раф зажал кнопку — поверхность была холодная:       — У нас тут завёлся Робинзон, — из этих дырок у лица исходил белый шум. — Зашёл в свою каморку и никак из неё выходит.       Ответ застрял в каких-то там радиоволнах. Взор устремился на яхту.       — Двох об двох?       — Относительно, — и повернулся к балагану. — Что прикажете делать?       — З-з, — что-то прожужжало. — Ладно, сто-х-ожите его, пока я не дам д-х-угой сигнал.       — Всё в порядке, шеф?       — Могло бы быть и лучше, — махорку затянул, — эти ду-х-ачки, видать, забыли, что нам за всем этим месивом ещё уби-х-ать надо. Ай, — пауза без шума, — неважно. Не забывайся, забу-х-орник.       Отбой.       Благополучно Рафаэль опустил руку. Интерес сжигал заживо, но в его случае он едва доходил до внутренностей — спор «кинуть, не кинуть; сломать, не сломать», в свою очередь, загорался из самого сердца. Интерес, да; ему было интересно всё в этом поганом мире, и ничего он не знал. Хотя догадывался, почему младший брат более не находил сил глядеть ему в лицо.       — Учитывая то, что мы имеем, — его затылок врезался в коробку, — и что мы знаем, мы туда не то чтобы дойти не успеем; мы не сможем.       — Придётся менять тактику, — сил и вправду тот не находил: это касалось и голоса.       — П-х-идётся.       Уставился туда... невзирая на свет за ящиками, эти волны были чёрные, втягивали в себя весь блеск. Кончиками пальцев Раф проводил по мелким дырочкам рации.       — А ведь, — рядом с ним вздрогнуло тело, — далеко за решением идти не нужно.       Рафаэль повернулся к гению, который тоже засмотрелся на это полотно. И самого опять повлекло. Эта обстановка померещилась ему... неловкой.       — Ну, тогда после тебя.       Тот со странным неудобством скособочился на него и смешно пополз к краю.       — Хотя нет, стой. Подожди.       Коротко тот обернулся. Нет, ну это было ещё хуже.       Ощутив, что громче сказать физически не мог, Раф протянул руку; пробурчал:       — Другую отдай.       Он так… захотел это сделать. Точно его костяшки не пульсировали блёкло, точно до этого он не открыл глаза — одни раны от ветки дерева открылись.Гений понурил взгляд, туда, где не было видно пояса, но было видно землю. В настолько фальшивом положении его кисть потяжелела. От брата след простыл — пронёсся один скрип. На секунду в его глазу что-то застряло. А вот — раздался всплеск.       Он уставился на этот чёртов приёмник, на эту антенну из тонкого пластика, который сломался под лёгким нажимом, и она бы отлетела, а, может, и нет — может, её бы удержали провода, такие же тонкие, но прочные.       Они не были им нужны: следующий вызов — драить полы вместе с другими нахлебниками. «Забуго-х-ники», так это назвалось.       Хрупкая и такая гладкая поверхность была, большой палец вечно соскальзывал.       Кожа словно въедалась в кости. Ещё немного, и задрожит.       — Эй, а мы что, пришли к какому-то плану?       А, да, конечно. Как же он мог позабыть о присутствие, которое вспомнило о самом себе только сейчас.       Когда Рафаэль повернулся к нему, антенна оторвалась на отшибе:       — Не ты случаем чуть не утонул в озере прошлым летом? — он покосился на друга.       — Да не тонул я, сколько ещё раз говорить! — тот плюнул ему в щёку. — Водоросли это были! Во-до-рос-ли!       Что ещё нужно было слушать после такого? К этому времени Раф разорвал вторую.       — Надеюсь, ты успел за лето съесть эти водоросли и прочую зелень?       — Чего?       Взял за предплечье:       — Вдохни поглубже, — и потащил за собой.       Пронзил вскрик, ноги обдало ветром.       Уши залила вода. Зубы заболели — царапины прям зашкварились.       Не думал, что внутри вся дрянь из органов была тёплой — они охлаждались и как будто двигались вместе с потоком. Рука друга не под его натиском напряглась. Поднималась тысяча пузырей.       Вдох точно был, и он знал, что им здесь долго задерживаться было нельзя.       Дон выглядел как пятно. Схватив Кейси покрепче, он не намерева́лся медлить.       Тупой звук окружил его — опора вблизи задрожала. Донни торчал возле неё, пялившись вверх, а ему нужно было вылезти.       Хорошо, что порывы не продували.       — Не кряхти, — прикрыл тому рот, но не совсем, — воздух бесплатный.       Вдобавок к ударам — падениям, скорее всего — он слышал смех. Это был мерзкий смех, от которого уроды свистели, хрипели, с которым те наслаждались мучить свою жертву, кем бы она ни была. Сквозь щели можно было лишь предположить, что на неё набросилась целая стая. Важная шишка.       — Скажи, что мы уже на месте, — у Кейси кожа была холоднее самого пролива. А тот ведь смог не потерять биту. Фанатик.       — Я скажу, что тебе нужно ещё раз вдохнуть.       Как только встретились с Доном, тот тут же повёл их в самый конец ответвления. Там следы пытки были маленьким остатком.       — Ох-х, чёр-р-р-т...       Он отпустил друга, который тут же домахал лапами до ближайшего столба и нежно его обнял:       — Чер-репахи, — бедняга заикался, — чтоб-б вас.       Повернувшись к брату, Раф получил сигнал прислушаться. Зная всё, он предпочёл осматриваться и слушать то, что стучало по краям.       Было несколько яхт: все одного размера, одного человека, скорее всего. По дереву ёрзали центнеры. Пока через щели в том месте, где он недавно сделал остановку с Кейси, свет постоянно мелькал, прорези подле их укрытия оставались чёрными и ничуть не менялись. Не один он заметил.       — Поиграем в ниндзя.       — Да т-твою налево, — лбом тот треснул по опоре, — я нен-хавижу эту игру.       Поэтому первыми выглянули он с Доном.       Несколько коробок, пять в ряд, три в высоту, кое-где две были в ширину — идеально. Потупившись, ладонью махнул другу. Тот, ещё живой, держа оружие под мышкой, полез за ними.       Донателло присосался к ящику. Рафаэль плотно привстал к стеночке. Кейси царапал землю и не карабкался. Синеватый рот был распахнут, сырая грудь вздымалась, круглые глаза горели.       Капли падали — стук оглушал их.       Брат оторвался от находки и таращился на него, на друга.       Так все замерли; они молчали.       Пальцы скользили по укрытию, ногтями всё никак не цеплялся за грубую поверхность. Продолжился гогот.       Они выдохнули. Раф высунул макушку. Зашмыгал. Скорчился. Воняло кровью, как тухлой едой в холодильнике. Не видел красного цвета — серый. Хлюпики издевались над хлюпиком. Хотя один из них был шибко накачен. Фиолетовый; за ногами он увидел едкость; крапинки.       Зрачки направлялись в его сторону — Раф присел:       — Кейс-си, — с шипением схватил друга за волосы, — поднимайся. Давай. Живо.       Тот упёрся в землю, наклонился ниже. Приступал вставать, потирая ладони.       Он натирал тому спину:       — Туда.       — Куда? — округлил глаза. — Воу.       К этому моменту раздолбаи оставили беднягу в покое. Ненадолго, он был уверен.       Они оба присели.       — Это же этот, — Кейси затыкал в коробку, — с галстуком.       Раф вскинул голову.       Они опять высунулись. Сели обратно:       — Надо же было так его поколотить, — у напарника глаза сузились, — его лысина свет вообще не отражает.       — Стой, серьёзно? — он полез ещё раз.       — Ребят…       Уставились на гения.       — Немного помощи? — и тот указывал на тонкую крышечку. — Раф, сай.       Переглянулся с другом. Ногти двигались по ящику.       Брат отошёл, и он присел на одно колено.       Удары, крики и ржание — это отвлекло его. Взгляд поднялся, а под ним было тихо. Друг наблюдал то с отвращением, то с неуверенностью.       Острие дрожало.       Раздался очередной гром — друг отдёрнулся от зрелища и развернулся к ним. Притянувшись к ящику, он кивнул на того, и тот сразу зашептал:       — Что мы?..       На этот раз Раф отвёл взор окончательно. Пожал плечами.       Это не было «я не знаю» — это было то, что слушатель должен был осознать сразу: «а какое нам дело?».       Вот. Сдвинулось, наконец.       Оставляя между крышкой и содержанием узкий пробел, он убирал доску в сторону, пока жадные лапы гения полезли внутрь, и аккуратно кисти сгибались под стволом и прикладом. Точно тихо поставил на стол кружку — такой был звук, а у соучастника всё шелестело.       Вернулся — в лицо сунули, как оказалось, штурмовую винтовочку: не переливались странные, едкие цвета, никаких светящихся штук внутри там не было.       — Штатные, — судя по тону, Дона это удивило больше, чем удивил бы какой-нибудь инопланетный сувенир. — Новые.       Интрига была на четверть испорчена. Опустились плечи:       — Х-х-м.       Неужели они действительно ожидали чего-то пафосного от таких нищебродов?       Гений засунул винтовку обратно; он спрятал её и все остальное.       Вернувшись к Кейси, Рафаэль блёкло грелся в любопытстве. На поясах одного и того же цвета, одного и того же порядка он видел кармашки, в которых ничего, кроме пистолетов, скрываться не могло... и мечи?       — Ты не говорил, что они твои собратья, — друг бормотал под ухом.       — Больные, скорее, — Рафаэль скорчился, — раздвоением личности.       В левом глазу дёрнулось. У него в горле дёрнулось.       Ладонь Донни легла на его плечо, и собеседник вздрогнул. Он ничего не слышал. Шея онемела. Ноги сгибались. Смотрел туда, где стало почему-то темнее.       Схватил двоицу:       — Ш-ш, тихо, — стиснул и унял две дрожи. — Гляньте.       И те взглянули:       — Бог ты...       — Ё-о-о...       И троицей ринулись вниз.       Словно они бежали несколько километров.       — Ситуация накаливается, — первым защебетал брат, вжимаясь больше в них, чем в стенку. — Нам надо уходить.       — Подожди, — он протянул перед тем предплечье. — Я хочу увидеть, чем всё закончится.       — Раф! — рука того двинулась влево. — У нас теперь ещё и ниндзя Фут на хвосте!       — Что-то мне кажется, Донни, что не мы ему нужны.       — В первый раз уж точно, да.       Он скособочился на друга.       — Вам не надоело ещё?       Все подняли головы.       Этот голос был знаком.       Прочий шум поставили на паузу. Подняв кисти выше, он вцепился посильнее и вылез поменьше.       К подонкам подошёл тот самый дятел, прервавший их разборки пару минут назад. Именно таким Раф того и представлял: мелким, хмурым и чрезвычайно важным. Скрестив руки, преступник любовался тем, что валялось на полу. Вслед за ним приподнялся и Дон:       — Он точно нас заметил, — шептал едва слышно, вяло и обречённо.       — Радуйся, что мы ещё бок о бок с ним не стоим.       Наклонившись к собеседнику, так и пробубнил. Тот сам понурился, но не для того, чтобы лучше слышать.       Послышались всхлипы. Затрясся.       Посмотрел на брата — тот не дёргал глазами. Пригнулся.       — Что, какие-то новости?— до них долетел новый лепет. Лепет главаря.       Судорожно Кейси хватался воздух. Раф пригнулся. Прищемил другу нос — Дон прикрыл пасть. Глаза жмурились, лоб морщился. Ему хотелось помыть руку в проливе.       — Не помню, чтобы мы, саваты, п-х-одвигали стёб над нашимив-х-агами.       Все вместе выдохнули.       Приподнявшись и вытирая кисть о пояс, он взглянул на брата. Тот по́днял взор:       — Я напишу Лео.       Он кивнул и ушёл следить.       Картавые «р», приплюснутые в трубочку губы, мерзкое жужжание — этот трёп явно того, самого накаченного, пролетел мгновением, а он успел услышать вроде как «приказ», «американцы» и «сорт».       Рафаэль поник и увидел, как брат, рвавшийся настрочить новость, прервал занятие и прижал к себе телефон. Кейси, крутя по полу биту, просто пялился вдаль с физиономией, полной философских дум. Своё он сообщил.       — Я ещё услышал слово «жизнь», — гений хлопал глазами.       — А я «сюрприз», — друг не пошевелился.       — Думаю, — младший повернулся к тому, — в этом контексте всё-таки имелось в виду «удивление».       — Вот штопр-х-оисходит, когда ми бер-х-ём в р-х-яды кого попало! — первый затрещал с акцентом ещё более французским. Громкость сбавлялась. — Никакой дисциплины! Зут!       Тем временем голова у жертвы задрожала. Никакие пятки не прятали испуганных черт: опущенные брови, круглые глаза и сжатый, вытянутый рот. И вокруг носа засохла почерневшая кровь, и лицо было почти серое от грязи.        На это внимание обратил их главарь:       — Оставь свои слова на потом.       — Будто я вам что-либо расскажу!       — Фига смелый, — Кейси от скуки вылез.       — Терять ему нечего, — он дёрнул одним плечом.       — Ур-роды! — сразу же сорвался на крик, и шайка вздрогнула. — Вы и знать не знаете, с кем имеете дело!       Угроза встретилась с хохотом.       — Справиться со мной — плюнуть и растереть!       Под едва живым телом зашевелились пальцы. Гнулись локти. Тот рвался подняться, но чужая нога быстро приплюснула голову смердевшей подошвой.       И тот выглядывал из-под неё, слюна пузырями вытекала из пасти. Лицо превратилось в одну чернь:       — Но дождитесь, когда о вас узнает Фут…       Все забыли, как смеяться. Это было настолько удивительно, что даже сам угрожавший слегка оторопел, судя по игре в молчанку.       Достаточно было упомянуть гиганта, чтобы вселить ужас в нахалов. Те были напуганы? Были обескуражены? Непременно все, кроме того, кто проторчал в преступном мире не пару беззаботных деньков.       — Они вас…       — А-а, да, клан Фут, — тот сложил руки на груди и поднял подбородок выше; куда ещё было взирать презрительнее, — дохлый дядька и его бедная прыгунья, — щерился.       Все остальные захохотали: кто локтем всех таранил, кто башкой дёргал и разминал пальцы.       — Можешь не волноваться об этом.       Круг, который ограничивал жертву, стал меньше.       — Мы уже давно всё знаем.       Ошарашенно таращившись на новичков их предводителя, бывший беззаконник мешкотно терял все остатки грозности, которую успел наскрести за пару жалких секунд, и побеждённым поникал к земле, носом в неё упираясь, не замечая более, что она была испачкана собственными соплями.       И он тоже не мог держать голову прямо; шея точно онемела. Его как будто перехитрили, когда перехитрёнными были сами хитрёныши, и поэтому это было странно. Те совали пазл в ложную щель и гордились, что делали всё правильно.       Что, интересно, крутилось в голове у шпиона, который не знал, кого из врагов следовало сверлить жёлтыми глазищами?       — Пьер! Пьер!       Надоело прыгать туда-сюда — слежку он поручил другу.       — Что опять? — здоровяк был раздражён не меньше него, но громче угрюмости стучало несколько новых ног.       — Фуры! Колёса: они проколоты!       О-о, наконец-то хоть как-то заявили о себе.       — Ещё раз? — для такого надо было прикрыть рот — вот же умора была!       — Все до единого! — паника не прекращалась после приказа повторить заголовок, и ещё больше веселило молчание, которым мог насладиться даже тот, кто скоро должен был погибнуть. — Наши нашли вот это!       Без лишних слов и глаз было понятно, что именно испортило вечер. Да уж, они совсем запасов не пожалели.       — Хочешь я подолью масла в огонь? — вернулся ещё и тот, кто с ором ушёл растаптывать другие окраины, и собой тот был чрезмерно доволен, до такой степени, что нос казался заложенным, и тон — скверным. — Вторая г-х-уппа, с кото-х-ой я говор-рил буквально минут десять назад, тепе-х-ь не отвечает на мои вызовы.       Вот один из законов Нью-Йорка наконец вступил силу: никто никогда ни к чему не может быть готов. Не Фут тех обхитрил, конечно, но каково, интересно, это было — проиграть после поражения?       У Кейси нынче не получилась устоять, но кто бы смог того в чём-то винить? Однозначно не он.       Тот «рухнул» рядом с ним и, не сдерживая широкой ухмылки и подрагивавших плеч, навязчиво стучал Рафу по плечу. Донни не оставался в стороне, и, делая вид, что мечтательно глядел в небо, приветливо бормотал:       — Видимо, нас зовут обратно.       — Более того, чтоб ты знал, до нашей р-хазлуки они сообщили мне, что засекли какого-то владельца здешних яхт; там, неподалёку, — и ведь отныне того все добивали; не хватало ещё выйти последнему, разведчику, наверное, и так выжидавшему момент. — Но тепе-х мне что-то всё меньше ве-х-иться, что это был п-х-осто владелец.       Что следовало делать в настолько плачевное время? Когда фургоны, набитые трупами и оружием, случайно оказались без колёс? Кто знал, но те, кого торжественно поставили на место, выбрали путь молчать и будто искать какое-то из сказанных словечек, за которые с желчью можно было вцепиться.       — Поп-х-обуй объяснить это... Викто-х-у.       — Меньше болтовни и больше дела, — конечно, настал черёд играть серьёзно; когда минуты, отведённые на забаву, давно ушли. — Вы, на поиски второй группы. Вы, на подкрепление остальным. Вы, следить за этим.       Хотелось бы увидеть, как хрупко дрожали их ножки.       Стопы застучали — лучший шанс сбежать. Они все посмотрели надруг друга.       — Ну, я не жалею о том, что мы задержались на пару минуток.       — Конечно не жалеешь.       — А как думаете, что сделает этот, который остался?       Рафаэль поднял взгляд на друга, который не хотел слишком долго и бесполезно торчать в воде и поэтому вжимался в высыхавший столб. Сказать бы что-то колкое... тот дал; «Лео пищу для ума», да.       Крик — приглушился.       Туши ударились о дерево.       Поднялись головы — упала капля. В чёрном растворялся красный. Всё скапливалось, да скапливалось и стекало неторопливо.       Загремело что-то со стороны. Они повернулись, а от яхты остались пена.       И всё утихло. Даже «саваты» ещё не понимали, что сейчас за их спинами произошла третья хитрость. Х-м, видимо, сегодня он достаточно отблистался. Обратился к собеседнику:       — Надеюсь, это ответило на твой вопрос.       — Более чем подробно.