Теза

      Раф сел за стол и пододвинул к себе тарелку, взял нож. Он на секунду забыл, как правильно нужно было резать апельсин, но потом вспомнил и разрезал пополам. Края тарелки были слегка изогнуты вверх, что чертовски мешало, но уж слишком сильно Раф хотел и есть, и пить, чтобы искать дощечку.       Убрав нож, он начал наворачивать дольку за долькой. Ещё никогда в жизни апельсин не казался ему таким великолепным лакомством. Руки пачкались и слипались, иногда ощущался приятно-горький привкус кожуры, и уголки рта щипало — он вытер лицо костяшками, сильнее вдавливая их в кожу. Вонзав клыки в последнюю дольку, Рафаэль поднял взгляд на часы. Время было позднее, но он этого особо не ощущал — теперь не ощущал.       Краем глаза он увидел, как снаружи ярко мелькал свет. Это мелькало там, в гостиной. Кажется, Лео говорил, что хотел следить за новостями, потому что боялся пропустить что-то интересное. Зная старшего брата, он был уверен, что тот пойдёт спать нескоро. Ковыряясь между зубами, он бросил кусок кожуры в тарелку. Может, потом к тому присоединиться? Сейчас-то с этим проблем возникнуть не должно было.       Он усмехнулся. Да, не должно было — и это было лучшее чувство на свете. Оно освежало, как сахар, поступающий в кровь. Внутри становилось пусто, но это была хорошая пустота. Раф надеялся, что после всей этой беготни брату тоже стало легче. Тот заслуживал этого однозначно больше, чем он.       Чёрт, не наелся всё-таки. Достав ещё один, он отряхнул руки от липкого сока как только мог и взялся за рукоятку.       — Вот помнишь, когда я его спросил, мол, что, теперь мы просто ждём?       Рафаэль отвлёкся. Опустив руки, он уставился на вход.       Оттуда показались младшие.       Развернувшись к тем боком, он принялся косо следить за мелочью. Выглядели не очень: потрёпанные, как будто тех жизнь побила. И больше всего она побила Микеланджело.       — Он мне тогда ничего не ответил. И после того как мы всё загрузили, он молчал!       Тараторил и тараторил:       — Понимаешь?! Он меня игнорит!       Рубил воздух руками и дуясь корчил рожу:       — Ух, ненавижу, когда меня игнорят!       А он всё слушал и жевал. Рот его трескался, но это было не от кислоты. Как же хорошо было знать, что после этих издёвок больше всех страдал не он, а их зачинщик. Чёрт тебя дери, Лео! Вот если бы у него была такая сила! Это раздражение в голосе младшего брата было просто нечто.       — Ты ведь это заметил, да? — тот резко повернулся к собеседнику, всматриваясь тому в душу.       — Да, такое сложно было не заметить, — задумчивый Донни коснулся подбородка. — Однако со мной он... разговаривал.       Раф не выдержал и рассмеялся:       — Говорил, а как же, ха-ха! — он ткнул пальцем в младшего. — Вот только говорил он с тобой разве что по делу, — развёл руками, — и ничего более!       Было очень сложно сдерживать радость — он отвернулся и продолжил хихикать, отдирая шкурку от дольки.       Майки шагнул к нему, и он, успевши потерять интерес к братским страданиям, только покосился на того. Раздражение брата стало хуже. Оказывается, не все в этом доме страдали от недостатка внимания.       — А чего это ты такой весёлый?       — А мне не о чем грустить, — он пожал плечами, — не на меня же Лео злиться.       Его липкие пальцы не могли ухватиться за скользкий кончик шкурки. Дрянь такая. Вот если бы у него были ногти как у Эйприл, ему бы и нож был не нужен... или сай.       Опа, зацепился.       — Да это вы первыми начали о своих чувствах говорить!       Он дёрнул рукой вниз — кислая капля стрельнула ему в щёку.        Рафаэль посмотрел на младшего, который, подперев бока, всем своим… свирепым… видом требовал ответа. Этот балбес считал, что он был обязан что-то объяснять. «Чёрта с два» — сразу пронеслось в голове.       Но эта неотёсанность задела его. Кем тот себя возомнил — святым? Он проглотил кусок не дожевав. Вытер лицо, отодвинул от себя тарелку и развернулся к брату:       — А кто тебе разрешал нас подслушивать?       Донни потупился ниже, глядя куда-то прочь.       Майки понадобилось состроить глупую рожу — прикусить внутреннюю сторону щеки, криво прищуриться — и секунд пять поразмыслить над вопросом:       — Так как бы... это вы оставили микрофон включённым. Мы-то здесь при чём? — и всё равно вышла чепуха. Над ней даже смеяться не хотелось.       — А-а, — Раф наигранно удивился, — то есть то, что Лео просто забыл о тебе, позволяет тебе подслушивать его? — и по-настоящему впечатлялся тупостью. — И как я не догадался?       Младший брат больше не знал, за что ещё можно было зацепиться в аргументе, который тот проиграл ещё до его начала. Рафаэль мог бы поглумиться над этим, но не хотел, потому что уже было не смешно. За всем этим издевательством и кармой скрывалась мерзкая картина: что-то, что давило на его собственную совесть.       Он потупился, прямо уставившись на испачканный блестящими каплями край стола. Чем дольше он таращился на скучный узор, тем меньше хотел что-то говорить. Но одно никак не оставляло его в покое:       — Ты хоть понимаешь, что с ним тогда было всё это время, а?       Послышалось шуршание — Донателло тихо подошёл к столу, отодвинул стул и сел. Уставился вниз и смотрел будто бы сквозь поверхность, редко моргая. Был хмур. Вбирая в себя воздух, тот едва шевелился.       Микеланджело сразу обратил на это внимание. Тот собрался что-то сказать, но тут же проглотил слова. Теперь братец стоял один.       А он между тем продолжил:       — Лео очень разочаровался в себе, — он откинулся на спинку стула и всё так же пялился вниз, — ему было настолько стыдно, что он прятал лицо, — невесело усмехнулся, — а я вообще подумал, что он заплакал.       Он заметил, что Дон на мгновение взглянул на него.       — Он тогда был очень... — он говорил дальше, — уязвим, что ли; раним. И он был жу-утко нерешительным... напуганным местами.       Поднял глаза на младшего:       — Со мной. А не с тобой.       Тот сразу растерялся, выпучившись на него с открытой пастью, как рыба.       — Ты думаешь, он хотел, чтобы ты всё это видел и слышал?       — Н-н... — тот неуклюже протянул и посмотрел себе под ноги, — нет...       — Значит, ты думал, он всё тебе простит, потому что он весь такой хорошенький, понимающий старший братик? — Рафаэль наморщился. — Тебе сколько лет?       Майки не ответил, и он этого не ждал. Наблюдать за тем, как брат колебался от его слов, было достаточно. И он наблюдал, не спуская с того глаз.       Осознание наконец-то преодолело барьер в виде черепа Микеланджело и сожрало того с потрохами. Сначала тому стало совестно, тот грустно опустил надбровные дуги и поджал рот. Потом тот взболтнувшись выдохнул через нос, шмыгнул — или всхлипнул — и повернулся к столу. Ни на кого из них не глядя, брат уселся за стол, сложил руки на груди и так на них и смотрел. Майки и Дон молча сидели друг напротив друга. Он сидел между братьями и глазел на них, как на вид с балкона.       Теперь осознание перешло в неловкое молчание — для него это было знаком закрыть разговор:       — Вот и всё, — и он сделал это как можно грациознее, притягивая к себе тарелку обратно, — вот и вся правда. Он имеет полное право на вас обижаться.       И в общем-то, у него получилось: про него все благополучно забыли. Что те оба предпримут дальше, его не касалось.       Дотянувшись до третьего апельсина, он только сейчас ощутил, как кожа на ладонях стянулась из-за застывшего сока. Это было противное ощущение. Нужно было, конечно, смыть эту грязь хотя бы исходя из моральных принципов, но если Раф встанет и отойдёт, его место за столом займёт атмосфера, которая была такой же прозрачной как толстая стена. Он лучше потерпит.       Он взял нож, и хоть у него рукоятка от липкости не скукожилась, держать её было не менее противно. Едва сжимая нож, он еле-еле разрезал фрукт, который оказался не таким уж и сочным. Он почувствовал себя немного преданным.       — Нам нужно извиниться перед ним, Майки.       Вытирая пальцы о ладони, будто это могло хоть как-то помочь ему избавиться от недомогания, Рафаэль взял одну дольку за самый-самый краешек шкурки.       — Я знаю! Но... как мы вообще можем извиниться, когда он даже не смотрит в нашу сторону?!       И вот сразу же почему-то оба посмотрели в его сторону: он почувствовал это из-за длительного отсутствия ответа.       — Даже не думайте втягивать меня в это, — он продолжил отдирать зубами мякоть. — Меня это не касается. И вообще...       Он доел и бросил взгляд на братьев:       — Лучше дайте ему от вас отдохнуть, — и показал на братьев, — с такими рожами вы кого угодно доконаете.       — Но как мы поймём, когда можно? — Дон поинтересовался.       Его уже доконали.       Несомненно, у обоих братьев был подавленный вид, но как бы сильно он ни любил этих балбесов, желания помогать не было. Тем не менее Раф прекрасно понимал, что Дон и Майки находились в ситуации, которая была очень знакома ему. И он задумался о Лео — о том, что Лео находился в этой ситуации тоже. Вот это ему не нравилось.       Он поднялся с места и подобрал тарелку.       

***

      В комнате стоял самый чёрный мрак, и ни одна лампа с тёплым, жёлтым светом не была включена и не смягчала холод, в который он тихо вступил. Этот мрак поглощал белое озарение телевизоров, а телевизоры едва помогали отыскать брата на диване. Тот будто был частью этой неживой композиции.       Однако Лео был ещё как живой и даже бодрый: закинув ногу на колено и локоть на спинку дивана, тот внимательно смотрел новости и слушал монотонный лепет. Взгляд был спокойным, и иногда тот опускал его и щурился, чтобы прочитать что-то на экране. Рафаэль предположил, что брат давно прошёл через ту стадию, когда ты мог куда-то взирать и ничего перед собой толком не видеть.       Брат вдруг нахмурился. Тот рассредоточил взор и медленного шевельнулся назад. Приоткрыл рот.       Повернулся к нему — он вздрогнул.       Лео заметил его раньше, чем он захотел сказать «привет», вот же чёрт.       Но тот почему-то резко удивился его визиту: нет, Лео не округлил глаза, челюсть у того не отвалилась, но тот застыл и без остановки хлопал глазами. Тот распахнул рот шире, и Раф точно услышал тихое и короткое «э». Да, это было... немного неловко.       — Привет, — поэтому всё-таки первым начал он.       Как только он это сказал, тот расслабился:       —... Привет, — и теперь глядел на него с умиротворённым выражением лица.       Он ещё раз взглянул на телевизор, к которому ранее пригвоздился брат, и подошёл ближе. Увидев это, Лео внезапно, но неторопливо опустил вторую ногу на пол и убрал локоть со спинки.       — Какие-нибудь новости? — Раф сел рядом.       — Нет, — тот вяло скрестил ноги. — Ничего грандиозного ещё не происходило, — пожав плечи, брат снова уставился в экран с несколько горевшими глазами, — но я в предвкушении.       Рафаэль фыркнул, на секунду опустил взгляд и потом поднял его обратно на брата:       — Яблоки будешь?       Лео моргнул.       Повернулся к нему:       — А?       — Яблоки, — он шевельнул рукой.       Лео потупился и только теперь увидел в его руках тарелку. И потом они опять выпучились друг на друга.       — Я нарезал, — он зачем-то добавил.       К слову, они были хреново нарезаны.       Брат ещё раз посмотрел на его угощение, затем вроде как снова хотел посмотреть на него, но на середине передумал и задумался о чём-то другом.И вот только потом тот посмотрел на него:       — Почему бы и нет.       Его рука немного затекла от такого медленного разговора. Рафаэль опустил тарелку на диван и тоже уставился в телевизор.       Сколько бы он ни бегал глазами по жирным заголовкам, он не мог понять, о чём шла речь — он даже не был уверен, что речь шла о мафии или тех же сават. Все эти фамилии были чужды, но он и не хотел вчитываться. Для этого был создан Лео, и Лео должен был ему сказать, получили сволочи по заслугам или нет.       Он взглянул на того. Леонардо ел неторопливо, едва двигая челюстью и не отрывая взгляда от нудных рож на экране. Того всё устраивало.       Рафаэль же к еде не прикасался. Он отвёл глаза от брата и сделал вид, что опять смотрел телевизор:       — Эй, Лео?       — М-м?       — Ты ещё обижен на них?       Когда он спрашивал, собеседник собирался откусить от яблока, уже открыв рот и поднося к себе дольку, — но остановился. Тот одно мгновение сидел в таком неудобном положении и потом взглянул на фрукт. Глядел тот недолго, но глядел выразительно и в то же время никак.        Уголок рта дёрнулся вниз, и Лео усмехнулся:       — Слушай, — тот оставил недоеденный кусок сохнуть на тарелке, а сам скрестил руки, — ты пришёл сюда, чтобы уговаривать меня простить их?       Он прыснул:       — Ещё чего, — и хохотнул. — Я пришёл сюда, потому что хотел посидеть с тобой, поболтать, — он опустил взор, — и дать чего-нибудь перекусить, — покосился на собеседника. — Ты разве не голодный? Мы весь вечер ни черта не ели.       Лео сбился с толку, и с искренним смущением ответил:       — Нет, я... — но ответ оборвался. Брат потупился, глядя на монотонный пол сбоку, — я понял, — и отвернулся.       Теперь Рафаэль не знал, какое выражение лица Леонардо скрывал от него, но он услышал лёгкий, но достаточно громкий выдох, после которого у брата опустились плечи. Тот посидел в таком положение ещё какое-то время, не особо двигаясь и, наверное, в очередной раз куда-то засмотревшись.       Потом он услышал тихое цоканье, и брат, опустив руки, повернулся обратно:       — Раз уж так — да, — тот говорил спокойно и смотрел прямо в глаза, — я до сих пор на них обижен, — но тот очень скоро опустил их. — Не хочу с ними разговаривать.       Вот глядя на такое, Рафу становилось неприятно. Вот кто по-настоящему заслуживал поддержку. Он положил ладонь тому на плечо и несильно потрепал:       — Вот и правильно! По-другому они не поймут!       Лео шатался несколько забавно, и, может, тот сам это понял и издал тихий смешок, не совсем улыбаясь.       — Тебе не нужно себя сдерживать, — он добавил.       — Сдерживать себя?.. — тот покосился на него.       — Ага, — он кивнул.       Потом брат взглянул на одинокую тарелку между ними и взял тот самый кусок. Развернувшись к телевизору, тот съел его и коротко —будто не ему —сказал:       — Ясно.       И Лео взял ещё один кусок.       Но для него этого было недостаточно. Пока тот ел, он возобновил беседу:       — Иногда братья могут быть такими балбесами, да? — он немного поменял атмосферу: Раф тоже раскрутился к телевизору, и разговор отныне был не только уединённым, но и чем-то обыденным, непринуждённым. — Особенно мелкие.       Брат слушал его, хоть и не взирал в его сторону.       — Помнишь, когда я Майки чуть трубой не прибил? — он наклонился вбок.       — Да, — тот сказал резко, но нерешительно повернулся к нему, — да, помню.       — Я не оправдываю себя, ты не подумай, — он уставился в далёкий угол гостиной, — всё-таки я его чуть не прибил, — Рафаэль показал на себя, — я это понимаю и полностью признаю свою вину, — он на секунду сделал паузу. — Но всё-таки, Лео, — сморщил нос, — думаешь, если бы он меня не провоцировал, этого бы не произошло? Думаешь, — он облизнулся, — его есть за что упрекать, даже если это мелочь по сравнению с тем, что сделал я?       Собеседник ничего не говорил.       — Он ведь жил со мной пятнадцать лет. И он всё равно не понимал, что меня не стоит так злить? А может, он просто надеялся, что я ничего не сделаю, потому что он мой младший брат, — он пожал плечами. — Чёрт его знает. Но, чёрт побери, это злит не меньше, — нахмурился и опустил взгляд. — Каким же идиотом нужно быть, чтобы думать, что твоя родня может всё тебе простить, что бы ты ни делал?       Он перевёл взгляд на брата, а тот, задумчивый и отчуждённый, отвёл его. Взирая куда-то вдаль, тот медленно и совсем чуть-чуть открыл рот:       — Ты задаёшь хорошие вопросы, Раф, — скромно заметил.       Потом тот уставился наверх, где из-за мрака нельзя было увидеть потолка. И дальше взор гулял по этому мраку, пока Лео не опустил голову:       — Майки виноват в том, что он провоцировал тебя, — тот заговорил сухо, — дружеские состязания на то и дружеские, что они должны создавать комфорт для обеих сторон — это ненастоящий бой. Поэтому поступок Майки был не только грубым, но ещё и неуместным, — Лео повернулся к нему; смотрел на него ровно. — Ты же не виноват в том, что разозлился, ведь в этом и заключается суть любой провокации... — тот ещё раз обвёл его взглядом — но ты виноват в том, что чуть не убил его, — и собеседник повернулся к телевизору. — Мы не можем контролировать то, как мы себя чувствуем, но мы должны уметь контролировать свои действия.       Лео с лёгкостью расставил всё по полочкам, и он не смог сдержать ни громкого хмыканья, ни слабой улыбки:       — Да, знаешь, ты прав, — он к тому присоединился. — Мне это напомнило наш разговор.       — Какой?       — Ну помнишь: когда ты говорил, что мне нужно как-то по-другому выпускать свой пар, а не калечить себя.       — А-а, — он услышал в голосе того улыбку. — Видишь, Раф, мы можем применять эту мудрость в разных обстоятельствах — на то они и были созданы.       Он помолчал пару секунд:       — Ты слишком умный для своего возраста, ты знаешь?       — Х-м-м, — тот усмехнулся, — далеко нет.       Рафаэль заметил, что брат вдруг понурился — понурился слишком низко, чтобы видеть что-либо на каком-либо из экранов.       Он раскрутился и застал ушедшего в себя Леонардо.       — Ты был прав насчёт кое-чего, — настолько тот был отрешённым, что стал хмурым.       — Насчёт чего? — он немного наклонился вниз, чтобы получше разглядеть того.       Но тот выпрямился сам:       — Как можно так думать? — и Лео смотрел на него с чистым недоумением, но ярче недоумения было разочарование в голосе. — Что тебе могут всё простить только потому, что ты дорог тому, кого ты обидел? — от своих же слов тот рассердился и помрачнел. — Это ненормально, — и отвернулся от него, — я этого не понимаю.       Да, опять стало паршиво. Ну хотя бы тот наконец выговорился.       — Ничего, Лео, — он положил руку на панцирь брата, — никто не понимает.       Вздыхая или горько усмехаясь, Лео поднял одну ногу, согнул её и, пяткой упёршись в край дивана, опустил на колено локоть, а затем и голову.Тот долго смотрел на изгиб руки:       — Что за идиоты.       Он оцепенел.       — И вправду, — тот обнял колено второй рукой и спрятал лицо, — такие идиоты.       Потом Лео внезапно поднял взгляд, а затем и голову. Тот словно смотрел на что-то исподлобья:       — Если бы они сами это поняли, — поднял один кулак, и он задрожал от силы, с которой собеседник его сжал. — Но... — и очень быстро опустил и кулак, и взгляд, и голову, — кажется, это невозможно.       Раф отвернулся от загрустившего брата и покосился на вход в кухню — там ненавязчиво горел свет. Он прищурился и увидел, что там что-то шевельнулось.       Он повернулся к Лео:       — Кто это сказал?       Тот на момент замер и взглянул на него:       — Что?       — Они ещё как поняли! — он наклонился к тому и затараторил тише. — Они так это поняли, что на них теперь лица нет!       — Правда? — собеседник хлопал глазами.       — Ещё бы, — он ухмыльнулся.       В его голове уже созревал план мести:       — Но смотри, Лео, — он полез к слушателю, приобняв за плечо, а тот от него немного отстранился, округлив глаза, — тебе необязательно останавливаться только на этом. Вот представь: они, значит, подходят к тебе, падают на колени и начинают молить о прощении, а ты, — он вытягивает руку и медленно рисует ей по воздуху, — весь такой невозмутимый, холодно на них смотришь. А потом, — взглянул на того, — ты говоришь о них всё, что думаешь.       — В каком смысле? — Лео недоумевал.       — Ну не знаю, — Раф задумался, — можешь их идиотами назвать, — пожал плечами. — У тебя есть потенциал: захочешь — оставишь след на всю жизнь.       — Ну... — собеседник отвёл взгляд, — наверное?..       — Я ещё не закончил.       Тот уставился на него.       — Назвать их идиотами — это только первый шаг, — Раф прищурился. — Ты ведь сам прекрасно знаешь, что тебе этого мало, да?       — Э-э, — брат потупил взгляд и немного смутился.       — Поэтому тебе нужно будет посадить их сюда, — показал вниз, на диван, — и когда они немного расслабятся, ты сделаешь им щелбан.       Леонардо молча выпучился на него. Тот долго и часто моргал, глаза застыли.       И тот рассмеялся:       — Щ-хе-хелбан?! — и тот не мог не остановиться. — Ха-ха, ты серьёзно? — пытался прикрыть рот, но у того никак не получалось согнуть пальцы.       — Ну а что тут такого? — ему самому стало смешно. — Маленькое движение одним пальцем, а какой эффект! Просто и элегантно — прям тебе подходит, — он потыкал тому в грудь.       Лео вдохнул побольше воздуха и, наконец, кое-как спокойно ответил:       — Всё равно я не могу представить себя в этой роли, — тот отвернулся.       — Не стоит об этом волноваться, — он же опять повернулся к кухне, — как только ты увидишь их, сразу представишь.       — Ты много чего знаешь, Раф, — собеседник, улыбнувшись шире, покосился на него.       — Именно поэтому я и учу тебя уму-разуму, — он показал на свою макушку.       Тот явно задумался над его советом, продолжая молчать, как ему показалось, с мечтательным выражением лица. Рафаэль начал скользко подталкивал того: не спускал с брата хитрого взгляда и, время от времени похлопывая тому по плечу, напоминал о себе.       — Я подумаю над твоим предложением, — тот всё-таки сдался.       — Правильно, думай, — он отпустил Леонардо. — Кто знает: может, у тебя осталось не так много времени.       — Это мы ещё посмотрим.       Теперь Лео, опустив ногу, наконец смотрел телевизор с хорошим настроением. Больше его ничего не волновало.       Он сложил руки на груди и чуть съехал вниз, по дивану:       — Надеюсь, мы ничего интересного не пропустили.       — Кажется, нет, — тот взял яблоко. — События не могут так быстро развиваться — хотелось бы, но нет, — прожевав тот добавил. — Зато результат стоит... ожиданий.       — За это время ожиданий можно чокнуться, — он пробормотал.       Он ничего не услышал от собеседника. Наверное, тот увидел что-то интересное на экране — он тоже попробовал вчитаться.       — Раф.       — А? Что? — он повернулся к тому.       Лео как-то... кисло смотрел на кусок яблока, который недоел:       — Ты, случаем, ничего не резал перед тем, как резать эти яблоки?       — Резал, — он кивнул. — Апельсины, — он опустил глаза на тарелку. — Хочешь сказать, я нож не помыл?       — Да-а, — тот положил кусок обратно на тарелку, — Да, видимо.       Он обратился к брату:       — Я могу ещё порезать.       — Если хочешь, — тот пожал плечами.       — Значит, порежу, — он поднялся.       Наклонившись и взяв тарелку, Рафаэль не торопился выпрямляться и взглянул на брата:       — А ты только сейчас это заметил?       Лео моргнул:       — А-а, — замялся и уставился сначала на тарелку, а потом на него, — да?..       Он посмотрел вниз и вскинул надбровные дуги:       — Странно, ты ведь столько съел.       Тот нахмурился и по несколько раз обводил взглядом всё, что видел перед собой. Леонардо никак не мог понять, почему он вдруг сказал это.       Но внезапно тот замер. Шире открыл глаза. Открыл рот. Посмотрел вбок и впал в раздумье. Раф уже не мог сдерживаться и захихикал.       Лео порозовел. Он подавился дыханием.       — Ты... — тот старался что-то выдавить из себя.       — На этот раз я точно помою его, — а он воспользовался шансом и смылся, — два раза!       Лео пропал из поля зрения, свет от экранов затмила тень — в него что-то летело.       Раф поймал подушку:       — Ну уж нет! — и кинул её обратно. — Второй раз не получится!       Он уже было отвернулся, но его вдруг позвали:       — Раф!       Раф притормозил и обернулся.       Лео обращался к нему, но смотрел куда-то вниз, а из-за плохого света и большого расстояния он не очень хорошо видел черты лица.       — Сделай мне чай, — тот сказал тише.       — Чего? — он начал брезгать. — Это в мои обязанности не входит!       — Это за то, что ты испортил яблоки!       — Да ладно тебе «испортил»! — он развёл руками и показал назад. — Мы можем скормить их Майки и Дону!       Рафаэль на секунду завис. Леонардо медленно повернул к нему голову.       — А знаешь, что? — он щёлкнул пальцем. — Это очень даже неплохая идея.       — Боже, Раф, с каких пор ты стал таким садистом? — тот забавно отодвинулся от него.       Он коротко подумал и ответил:       — С этих.       И удалился.       

***

      Он влетел в кухню и остановился у раковины. Раф ведь совсем не шутил, когда предложил скормить отвратные объедки мелким — поэтому он взял чистку миску и выбросил туда всё, что осталось от стрессового поедания Лео. Тарелку он кинул в раковину, грязный нож поднял с дощечки и открыл кран.       Всё это время, пока он добросовестно — честно — мыл лезвие, он чувствовал, как малявки сзади вылупились на него. Те не подходили к нему, но молча просили сказать хотя бы слово.       Фыркнув, он закрыл кран и раскрутился к двоице. Их вид совсем не поменялся — он ликовал:       — Ну попробуйте, — он кивнул на выход.       И братья сразу же вскочили и убежали.       Подходя к столу и подбирая одно яблоко, Раф долго смотрел им вслед. Он видел только блёклый свет и то, как он порой угасал. Он ухмыльнулся.       Рафаэль помыл яблоко, поставил его на дощечку и поднял нож.       — Ау!       — Ой!       Он опустил его и инстинктивно повернул голову к выходу.       Только что раздались два одновременных вскрика.       Всё-таки сделал. Лео это сделал.       Раф повернулся к себе. Он оставил нож на столе, убрал руку с яблока. Плечи задрожали. Его пробил коварный и грубый смех, пока он, не чувствуя пальцев, пытался крепче взяться за чайник.