Дышать стало тяжелее. Боль из-за сломанных ребер чувствовалась при каждом вдохе и отдавалась противными ощущениями в область грудины на выдохе. Голова немного гудела из-за того, что по ней чем-то пару раз сильно ударили, а изо рта нужно было постоянно сплевывать кровь, которая текла как из носа, так и из разбитой губы. Затылок неприятно саднило из-за того, что постоянно тянули за волосы, и еще чуть-чуть, и один из этих парней точно оторвет какой-нибудь клок. Игорь совсем не держался на ногах, а стоял на коленях с запрокинутой назад головой и смотрел, морщась от боли, на человека, которого очень хорошо знал.
— Тебе стало легче? — просипел он, вновь сплевывая кровь, перемешанную со слюной, в сторону. Парень, что держал его, наконец, ослабил хватку своей руки, но не отошел.
— Легче? — раздалось в ответ, и тишину этой нелюдимой части парка нарушил хриплый смех. — Ох, мальчик мой, знаешь, да. Гораздо легче.
Игорь чуть пошатнулся, потому что у него внезапно закружилась голова, но упасть ему не дали: подхватили за руки и вновь заставили смотреть наверх. Поначалу Акинфеев не знал, чего эти люди добиваются, но потом, увидев среди них того парня из бара, все понял.
Из той компании их было трое: парень из бара, один из его друзей и «охранник», с которым Игорь столкнулся на входе минувшим утром. Видимо, его послали за тем, чтобы проследить за ним и вовремя вычленить момент, когда Игорь захочет пойти домой. Хотелось усмехнуться от абсурдности всей ситуации, потому что Акинфеев уже успел забыть о той стычке, после которой этого парня с его друзьями выгнали из бара.
Но венцом творения всей этой ситуации были не они. А она. Женщина, подле которой Игорь находился чуть ли не с самого начала, когда впервые появился в доме его дяди и стал жить рядом с ним. Она всегда была строга с ним, лишь в редкие минуты проявляя нежность к пятилетнему плачущему ребенку, который тогда еще не понимал, почему его ругают и шпыняют, а нередко и бьют за то, что он просто появился в поле зрения в ненужный момент в ненужное время. За все те года, что он провел вместе с ней под одной крышей, они так и не сумели подружиться, зато Игоря нередко выставляли виноватым в вещах, которые он даже не совершал. Клевета лилась на него буквально со всех сторон, и попробуй доказать дяде, что та старая разбитая ваза полетела со шкафа не по его вине — не поверит же.
— Я столько лет ждала момента, когда смогу отыграться на тебе за все то, что ты мне сделал, — произнесла она, выдыхая. Ее черные смоляные волосы чуть поблескивали от тусклого света двух одиноких фонарей, а на лице пролегли глубокие тени, и мимика приобретала какой-то зловещий вид. — Столько лет эти руки желали расправиться с тобой или придушить одной из ночей. Хочешь знать точное количество попыток сделать тебе больно? — спросила она, начиная медленно вышагивать из стороны в сторону.
Игорю не следовало отвечать на этот риторический вопрос, потому что ответ на него он и так знал. Попыток определенно было много, и одна из них даже почти воплотилась в жизнь, только вот парень успел вовремя схватиться за перила и не покатился с крутой лестницы, ломая себе все, что только можно.
— Ох, мальчик мой, ты даже не представляешь, как я тебя ненавижу. Думаешь, это Георгий был причиной всех твоих бед? Нет. Он-то как раз-таки любил тебя. — Она остановилась, с грустью вздохнув. Кажется, ей припомнилось какое-то событие из прошлого, но цепляться за него женщина не решилась и возобновила свой шаг. — Его отношение к тебе менялось с поразительной скоростью! С утра любит: «Ах, Игорёше нужно купить парочку новых вещей, а то ходит, бедный, и мерзнет», вечером ненавидит: «Выкинуть бы этого дряного щенка на улицу, и пусть гниет в какой-нибудь подворотне на манер своего отца!», — у Георгия была целая куча личин, которые он примерял на себя, когда дело касалось тебя, мой мальчик.
Акинфеев судорожно выдохнул и закашлялся, когда один из парней — «охранник», кажется, — ударил его кулаком в живот, потому что
она так приказала, взмахнув рукой. Ребра стали болеть сильнее, на секунду Игорю показалось, что он услышал характерный хруст ломающихся костей, вот только это, скорее всего, были обычные сухие ветки, валяющиеся на земле и по которым так не вовремя прошлась дернувшаяся в сторону Катя, зажатая в «объятья» одного из парней. Она беззвучно плакала, иногда не сдерживаясь и срываясь на всхлипы, и чувствовала себя просто ужасно от осознания того, что боль своему другу эти люди причиняют именно с ее подачи.
— Так это ты сделала? — тихо спросил Игорь, откашлявшись и сплюнув новую порцию крови. Обиднее всего было именно то, что парни знали, куда бить, специально тревожа старые раны и оставляя синяки и гематомы в новых местах. — Ты подкинула ту фотографию?
— Я, — подтвердила она, улыбнувшись, — именно я. Молодец, соображаешь. Этот… как его… — женщина нахмурилась, начиная щелкать пальцами и пытаясь вспомнить чье-то имя. — Артур… Аристарх… Артем! Этот твой Артем Сергеевич сам дал мне прекрасную возможность сделать парочку свежих фотографий. Он даже не попытался устранить меня, когда забирал твоего дядюшку. Я выехала следом за ними практически сразу, и знаешь, мне кажется, перед смертью Георгий все-таки успел заметить то, как я скрываюсь в кустах. Тебе интересно, что с ним стало после смерти?
— Нет, — ответил Игорь, потому что он даже думать не хотел о том, где сейчас покоится тело его дяди.
— Я очень рада, что тебе интересно, — проигнорировав отказ, произнесла она. — Не волнуйся, гнить на улице его не оставили, а закопали в лесу так, что любая самая лучшая ищейка его не сможет найти. Только вот незадача, люди у Артема Сергеевича — глупый народ, поехали человека убивать, а лопаты в багажнике забыли. — Она вновь остановилась. — Эта заминка стоила им пяти минут, которые я с радостью использовала.
— Зачем тебе все это? — хрипло произнес Игорь.
— Месть? — риторически произнесла она. — Месть.
Ее звали Викторией, но все обращались к ней как к Виктории Александровне и никак иначе, потому что других сокращений она не любила и считала, что любой уважающий и себя, и других человек должен следовать правилам приличия и не фамильярничать. Виктория выросла в достаточно бедной семье, сумела подняться со дна, выучилась, закончила дополнительные курсы по домоправлению и около двадцати пяти лет назад встретилась с Георгием, к которому пошла работать. Тогда у старшего Акинфеева дела шли еще относительно хорошо, жили они в Москве, но в доме побольше, поэтому Викторию устраивало и ее новое жилье, и зарплата, которую ей исправно платили.
А потом Георгий покатился по наклонной, продал свой дом, переехав в другой, который выторговал у старого знакомого, и пережил смерть брата и его жены, забрав их единственного сына к себе на воспитание. Первые полгода все действительно шло хорошо, но затем Георгия будто подменили, он стал часто срываться на маленького мальчика и постоянно слушал своего домоправителя, пусть неосознанно, но следуя ее рекомендациям.
Виктория Игоря возненавидела. Он нравился ей лишь первое время, когда Игорь вел себя тихо, привыкая к новой обстановке и пытаясь свыкнуться с мыслью, что он больше не увидит своих родителей. Никто не стал скрывать от маленького мальчика, что он остался один, и никого также не волновало, что это может нанести ему какую-то травму. Георгий сказал тогда, что пора начинать приучаться жить без них, Виктория всю ночь успокаивала плачущего Игоря и жалела его, с каждой секундой проникаясь к нему все больше и больше. Она действительно думала, что со временем сможет привыкнуть к мальчику, привязаться и начать воспитывать, но однажды вместо привычной ласки женщина почувствовала дикое отторжение, все сильнее и сильнее выливающееся в раздражение и злость. Игорь просто нечаянно сломал кулон, доставшийся ей от родителей, но получил за это так, будто продал свою родину. Его тогда хорошенько отхлестали ремнем, заперли в комнате и не выпускали до тех пор, пока Игорь, наревевшись и перевозбудившись, не уснул прямо на полу от бессилия и усталости, которая накатила сразу же, как закончились слезы. Боль у него тогда была не столь телесная, сколько душевная, потому что еще совсем молоденькая и маленькая светлая голова не понимала, за что с ним так обращаются.
Вновь стать нормальной по отношению к Игорю у Виктории не получилось: она либо срывалась на него все чаще и чаще, либо делала это через Георгия, и последнее, к слову, приносило ей гораздо больше удовольствия. Через пару лет таких манипуляций слова о том, что Игорь просто выродок его старшего брата, никчемный малец, из которого ничего толкового не получится, заставили Георгия действительно поверить в это и начать относиться к Игорю, как к какому-то чужому для него человеку. Домоправительница стала не только главной по хозяйственной части, но и кукловодом, который дергал за веревочки тогда, когда это было нужно. Если Игорь всю жизнь считал, что нет человека хуже и противнее, чем его дядя, то теперь он может признать, что ошибался, потому что лицом к лицу столкнулся со зверем, в несколько раз опаснее и сильнее.
До того момента, как Игорю исполнилось восемь, Виктория толком не могла назвать причину, по которой она так сильно его ненавидит. Это было обычным смешением различных чувств, которые в большинстве своем были отрицательными, и она постоянно за них цеплялась, не желая отпускать. Все изменилось тогда, когда она забеременела от Георгия, но тот отправил ее делать аборт, потому что лишние спиногрызы ему были не нужны и «Если бы не было Игоря, я бы, может, еще и оставил этого ребенка, но мне хватит и одной головной боли и человека, который висит на шее, свесив ножки, так что собирайся в больницу и возвращайся
одна». Это очень подкосило Викторию, которой на тот момент пошел пятый десяток; детей у нее не было, свой первый и единственный шанс она упустила, но лелеяла надежду на то, что через пару лет Георгий одумается. А потом ей поставили диагноз «бесплодие», и все, что женщина перед собой впоследствии видела, это лишь сплошная темнота. На мир она стала смотреть сквозь пелену необузданной ненависти и обиды за то, что мальчик, который сам не выбирал себе такую сложную жизнь, испортил ей целое счастливое будущее с собственным ребенком. Если бы не было Игоря, все было бы
нормально, но Игорь был, и потому становилось еще хуже.
С тех пор она пыталась всеми силами искалечить судьбу младшего Акинфеева, таким способом показывая, насколько ей больно. Иногда, в минуты, когда сознание просветлялось, она понимала, что Игорь-то не виноват в решении, принятом его дядей, но затем в памяти всплывали тошнотворные воспоминания белых стен больницы, лицо врача и собственный страх, а в нос ударял запах фармацевтических препаратов, которые могли вывернуть ее наизнанку, и ненависть вновь возвращалась. Может, повод у нее слишком банальный, слишком простенький, но чувства, бьющиеся внутри, были слишком сильны, созревали днями, месяцами, годами, поэтому разом все забыть или избавиться от этого она не могла. Виктория хотела, наконец, спокойствия, и поняла, что ощутить это сможет лишь тогда, когда отомстит.
Судьба сама подкинула ей для этого отличную возможность: она вылетела вслед за Игорем примерно через пару дней и жила в одном из отелей, благо денег было много, потому что все, что она зарабатывала за все года верной службы, почти не тратилось. На Акинфеева она наткнулась совершенно случайно, за ним даже следить не пришлось, а потом под руку подвернулись те парни из бара, которые, на эмоциях, говорили о том, как было бы неплохо стереть ухмылку с чужого лица и показать «зазнавшемуся обнаглевшему парню», где его место. План был довольно прост в исполнении, но очень хорош — ребята отыгрываются на Игоре за стычку в баре, а она сама получает удовольствие оттого, что ему делают больно.
А потом внезапно появилась Катя, и тогда план стал приобретать небольшие изменения, которые как яркие краски ложились на черно-белое полотно. Виктория решила надавить не только на телесную оболочку Игоря, но и на то, что находится внутри него. Она хотела выбить почву из-под ног, вывести из равновесия, сломать весь внутренний мир Игоря, хотя бы на секунду заставляя усомниться в том, что он нормальный человек. Виктория хотела, чтобы Игорь ощутил на себе все безумство человеческого сознания, когда на него воздействуют определенным образом.
— Знаешь, мальчик мой, — она никак не могла избавиться от этого глупого обращения, но из ее уст оно звучало не ласково, а как-то издевательски, — я действительно пыталась бороться со своими чувствами, пыталась полюбить тебя или хотя бы остыть, но не получалось, понимаешь? И я поняла, что другого выхода просто нет.
— И что ты хочешь? — спросил Игорь, облизывая губы.
— Сделать тебе больно, неужели ты еще не понял? — она улыбнулась и вздохнула, ласково проводя рукой по чужим волосам. — Я хочу, чтобы ты на себе ощутил, каково было мне жить с тобой под одной крышей после всего, что я потеряла. Раньше мне было интересно отыгрываться на тебе с чужой помощью, но сейчас я хочу, чтобы ты знал своего врага в лицо. Это, увы и ах, не Георгий, а я, человек, для которого пришло время выйти из тени.
Игорь внимательно на нее посмотрел. Он никогда не считал Викторию безумной, но определенно знал, что они с дядей преследовали одни и те же цели. Эта женщина могла быть действительно ласковой, но, видимо, все это было лишь наигранностью и вызывалось желанием расположить к себе и показать, что у Игоря существует мнимый союзник. Дома они общались нечасто, перекидывались парой фраз, но иногда парень мог рассказать что-то, что копилось у него на душе. Он ни разу не жаловался, начинал свое повествование издалека, говорил образно и никогда не называл конкретных имен, а словно просто приводил какой-то пример и внимательно наблюдал за чужой реакцией, чтобы сделать собственные выводы. Игорю действительно казалось, что Виктория в какие-то моменты защищает его от дяди, но он глубоко на этот счет ошибался и впервые осознал горечь поражения оттого, что не сумел распознать эту игру, которая с самого начала шла не в его пользу.
— Знаешь, — загадочно произнесла она, улыбаясь, — твоя самая главная и серьезная детская травма была нанесена не из-за решения Георгия, а с моей подачи. — Виктория наклонилась еще ближе и увидела, как Игорь дергается, желая вырваться. — Думаешь, это было его решение? Нет, мальчик мой, нет. Это была моя идея и только моя, — она произнесла последнюю фразу нараспев и отвесила Игорю звонкую пощечину.
Акинфеев судорожно выдохнул, стискивая зубы. Виктория смогла лишь одной фразой пробудить в нем старые больные воспоминания, которые сжирали его на протяжении трех лет, пока он не нашел в себе силы двигаться дальше. Игорь всегда винил во всем своего дядю и ненавидел его за тот поступок, и это чувство помогало хоть как-то справляться с упавшими на него проблемами, потому что парень не хотел прогибаться, ломаться и выглядеть слабым, проигрывая. А сейчас его словно облили ведром холодной воды и сломали все старые защитные барьеры всего одним словом, которое заставило Игоря скрутиться на земле, ощущая фантомные боли, и застонать: и от душевной муки, и от досады.
Виктория сделала шаг назад, наслаждаясь проделанной работой. Она облегченно выдохнула, понимая, что внутренний зверь доволен, и махнула рукой, приказывая двум парням еще раз хорошенько избить Акинфеева. Вообще они не собирались настолько разукрашивать чужое тело гематомами, но Виктория им заплатила, поэтому парни, которые такие деньги только во снах видели, согласились. Эта женщина умела добиваться своего и манипулировать людьми, поэтому отлично подцепляла на крючок тех, кто был ей нужен.
Игорь лежал на земле, закрыв голову руками. Чужие удары чувствовались везде, начиная со спины, заканчивая ногами. Каждый раз ребра болели все сильнее, и Игорь действительно боялся того, что, в конце концов, какая-нибудь кость окажется раздробленной. Он не мог ничего сделать, чтобы хоть как-то остановить происходящее, не мог закричать, потому что знал, что его не услышат, не мог нормально вдохнуть, потому что легкие и без того горели, и не мог просто подняться с земли и дать отпор, потому что сил совершенно не было. Виктория сломала его физически, сломала эмоционально и вновь вызвала ту тревогу и страх, от которых Игорь бежал так давно и так старательно пытался избегать. Шрам под сердцем начал болеть настолько сильно, будто по коже вновь полоснули острым лезвием, в горле встал неприятный ком не только из крови, но и горечи, которая въедалась во все, как токсин, и не могла быть ничем выведена. Игорь закрыл глаза, сжимаясь сильнее, чтобы хотя бы живот не так сильно пострадал, и почувствовал, как сердцу становится больно. Ему открыли такую болезненную правду, что захотелось взвыть от тоски, и все это приносило гораздо больше страданий, чем чьи-то сильные удары по собственному телу.
— Стой! — выкрикнул кто-то.
Один из парней наклонился к нему и осторожно взял за руку, словно чего-то опасался. Второй избивающий остановился, недовольно спрашивая: «Ну?», и посмотрел на друга, который засучивал рукав чужой куртки. Игорь даже не сопротивлялся, когда его кофту разорвали, и приоткрыл глаза, затуманенным взглядом смотря на то, что собираются делать его обидчики.
— Чувак, взгляни, — тихим, сиплым голосом произнес первый парень.
Его друг перевел взгляд на то, что находилось на руке Игоря. Он побледнел, увидев браслет, который ясно давал понять, что за человек находится перед ним, и обомлел, понимая, во что они вляпались. Он сглотнул, руки его затряслись, словно он пил несколько лет, непросыхая, а ноги сами зашагали назад. Тот человек, который держал Катю, все-таки отпустил ее и подошел ближе, а когда осознал причину общей паники, то первым сорвался на быстрый бег.
— В чем дело? — не поняла Виктория, смотря в лицо оставшегося парня. — Продолжайте, за что я вам деньги платила?
— Нет уж, — остервенело закачал головой он, — я с Зенитом дел никаких иметь не хочу и вам не советую.
Оба парня, испугавшиеся до чертиков, рванули с мест, разбегаясь в разные стороны. Если бы они до этого знали, что дело, на которое их подписала Виктория, будет как-то затрагивать мафию Санкт-Петербурга, они бы лучше сами пришли извиняться перед Игорем и стали бы падать ему в ноги, а не избивать до полусмерти. Слишком уж поздно они спохватились и стали понимать, что проблем теперь не избежать.
Катя вся затряслась, всхлипнула и побежала на выход из парка, стараясь действовать, как можно быстрее. Телефон у нее уже не работал, потому что его благополучно разбили, поэтому выход был только один: бежать в сторону бара и звать на помощь Сашу с Денисом. Дама, с которой ей не посчастливилось связаться, сама бы вряд ли что-то сделала Игорю, поэтому девушка надеялась лишь на то, что сумеет исправить свои ошибки и привести помощь тогда, когда парень будет все еще жив.
Виктория цыкнула, подошла ближе и наклонилась к лежащему на земле Игорю. Она больно схватила его за волосы, заставляя открыться, и произнесла:
— Теперь мы квиты, и не в твоих интересах попадаться у меня на пути. Живи, пока есть время, и знай, что человек, которого ты ненавидел, на самом деле любил тебя... своеобразно, конечно. Ты облажался, Игорь. И да, научись приглядываться к людям, у кое-кого из твоего окружения не очень чистое прошлое.
Она накинула на голову капюшон и зашагала в противоположную от выхода сторону. Игорь перевернулся на спину и стал жадно хватать ртом воздух, чувствуя ломящую боль
везде. Но хуже всего было то, что произошло у него внутри.
Его вывернули наизнанку.
***
Саша лежал на барной стойке и клевал носом, слушая монотонную речь какого-то политика из телевизора. Пульт где-то благополучно затерялся, поэтому переключить канал было нельзя, а вставать на стул, тянуться наверх и нажимать пару кнопок — лениво. Денис протирал дальние столики после последних посетителей, сверялся с часами, понимая, что вряд ли кто-то еще заглянет в бар, и думал о том, чтобы тоже отправиться домой.
— Долго там твой таксист ехать собирается?
— Откуда я знаю, — сонно раздалось в ответ, и Саша слегка сменил позу, переворачивая голову и укладываясь на сложенные руки левой щекой. — Но если он не приедет через десять минут, я усну.
— Кто же тебе разрешит это сделать? — риторически поинтересовался Черышев, заканчивая протирать стол и потягиваясь. Он и сам был не против лечь в кровать, потому что всю ночь был занят переводом одной объемной статьи для иностранного заказчика, поэтому перед работой ему удалось поспать всего лишь несколько часов.
— Кто-нибудь, кто добр ко мне, — Саша практически проглатывал слова и старался держаться в сознании, которое с каждой секундой все больше и больше ускользало от него. Он почти провалился в сон, когда вдруг резко почувствовал чьи-то руки на своих плечах и услышал командирское: «Не спать!» в самое ухо.
Головин вздрогнул от испуга и неожиданности, дернулся и резко вскинул голову, стукаясь затылком о чей-то лоб. Денис простонал, понимая, что еще чуть-чуть, и ему бы точно заехали по носу, схватился за лоб и стал потирать больное место.
— Нечего подкрадываться к спящему, — ухмыльнулся Саша и потянулся, зевая. Он сверился с часами и понял, что вздремнул максимум пару минут.
— Да уж, учту, — бросил Денис и уселся рядом, облокачиваясь спиной о барную стойку и смотря на улицу.
— Ты здесь долго собираешься быть?
— Может, посижу около часа, еще точно не знаю.
— Да что тут ловить-то, — сказал Саша. — Подумаешь, закроемся раньше.
— Ага, и подумаешь, что из зарплаты деньги за эти часы тоже вычтут, — хмыкнул Денис.
— Да ну тебя, — зевнул Головин, потирая глаза. — Что тут может случи—
Договорить он не успел, потому что в бар влетела Катя. Она выглядела до ужаса напуганной, заплаканной и не могла никак отдышаться, плюхнувшись на ближайший стул. Денис с Сашей сразу же подорвались с мест, подбегая к ней и спрашивая, в чем дело, но девушка только махнула рукой и, чуть вновь не начав рыдать, сказала лишь одно:
— Там Игорь.
— Где? — не понял Денис, пока в это время Саша бегал на кухню за водой. Он вернулся так же быстро, как и ушел, и Катя с жадностью осушила целый стакан.
— В парке, пойдемте, пожалуйста, иначе он умрет.
У Саши с Денисом внутри все словно перевернулось. Объяснять по двадцать раз им не нужно было, поэтому они мигом собрались и выбежали на улицу. Головин чуть припоздал, закрывая бар и говоря таксисту, который приехал так не вовремя, чтобы тот подождал. По дороге они позвонили в скорую, а Катя только и делала, что бубнила себе под нос, что во всем виновата она. На нужном месте они оказались спустя какие-то семь минут, потому что бежали слишком быстро, и нашли Игоря сидящим под деревом, облокотившимся о его ствол. Саша ойкнул, обнимая Катю, которая вновь разрыдалась, а Денис опустился перед Игорем на землю, на пробу зовя друга. Он зацепился взглядом за браслет на его руке, когда проверял пульс, нахмурился, поджав губы, и поднес свой телефон к его лицу, пытаясь проверить дыхание и увидеть хоть один намек на то, что Игорь жив.
Стекло, как бы сильно Денис не пытался к нему присмотреться, осталось незапотевшим. Игорь не дышал.
***
— Да, я слушаю. — Федя поднес телефон к уху, наблюдая за тем, как несколько парней пересчитывают количество оружия в ящиках. Они бы уже давно были с Кокориным дома, если бы не один из зенитовцев, который сказал, что, кажется, «Партия вышла слишком маленькой из-за возникшей ошибки». Смолову хотелось ему голову оторвать, но он сдержался, понимая, что осталось-то еще совсем чуть-чуть.
—
Федор Михайлович, это Степан, водитель, которого вы прикрепили к Игорю Владимировичу.
— Помню. Что у тебя?
— Дело в том, что я уже полтора часа стою на точке, но объекта нигде нет.
— В смысле? — напрягся Федя.
— Игорь Владимирович не явился; я обошел те места, где он мог бы быть, но так его и не нашел. Что прикажете делать?
Смолов поиграл желваками, прикусил губу, чуть ее пожевав, и приказал водителю никуда не уезжать и ждать дальнейших указаний. Он проигнорировал чуть взволнованный взгляд Кокорина, отмахнувшись, и набрал номер Игоря, но тот был недоступен. Оставался лишь один вариант, и Смолов проверил по жучку, встроенному в браслет Игоря, его местонахождение. То, что он увидел, ему очень и очень не понравилось.
— Артем, — произнес он, дозвонившись до друга, который поднял трубку почти после первого гудка. — Ты только не волнуйся, но у нас, кажется, появились проблемы.
—
В чем дело? — насторожился мужчина.
— Звонил водитель, сказал, что не может найти Игоря. Я проверил его местонахождение, и, если верить данным… — Смолов вздохнул.
—
Что? — нетерпеливо спросил Артем. —
Где он?
— Тём, я просто надеюсь, что это ошибка. — Федя достал свободной рукой из кармана пачку сигарет и вытащил одну из них. — По данным GPS он находится в больнице. Зажигалку дай, — попросил он проходящего мимо парня.
—
И?
Саша подошел ближе, заинтересованный чужим разговором. Он нахмурился, когда увидел, что Федя вновь крутит в руках сигарету, но на этот раз выдергивать ее не стал.
— В морге.
На той стороне раздалась тишина, а затем послышался глухой удар и долгие гудки. Федя закрыл глаза, прикуривая сигарету и затягиваясь.
Артем рыкнул, стукнув кулаком по столу. Телефон полетел в стену.
