Сломанное солнце

За окном уже стоял глубокий вечер, тьму которого разрезал лишь искусственный свет, но в палате освещение было хорошим, и создавалось такое впечатление, будто сейчас день. Кое-где на стенах, выкрашенных в приятный бледно-фиолетовый оттенок, который был приближен к белому, красовались нарисованные голуби, которые с первых секунд создавали какую-то благоприятную атмосферу, несмотря на то, что это помещение больницы. В палате стояла всего одна-единственная кровать, несколько стульев с мягкими сиденьями и спинками, тумбочка, небольшой шкафчик для вещей и прикроватный монитор, служащий для контроля жизненно важных показателей пациента. В целом здесь было довольно неплохо, хотя могло быть гораздо лучше в частной клинике, но Артем не решился перевозить Игоря в таком тяжелом состоянии и подвергать его опасности, поэтому постарался все максимально выжать из городской больницы. Игорь в себя еще не приходил, но стал хотя бы подавать признаки жизни, а не просто пребывать в коматозном состоянии. Иногда медсестры замечали, как он шевелит пальцами, дергает ресницами и даже слегка смещает голову в сторону, но на этом все чудеса и заканчивались, потому что Игорь так и продолжал находиться где-то на грани, и ему еще не удавалось ухватиться за спасательный круг и выплыть, придя в себя. Врачи говорили, что он находится в довольно стабильно тяжелом состоянии, поэтому все, что оставалось делать людям, которым судьба Игоря была небезразлична, — это ждать и надеяться на лучшее. Каждый день к Игорю обязательно кто-нибудь приходил, в основном это были Денис с Сашей и Катя, но появлялась она реже, потому что ей было больно смотреть на то, до какого состояния она довела парня. Девушка все еще считала себя виноватой, потому что повелась на деньги, позвонила и солгала, но время вспять вернуть уже не могла, поэтому надеялась лишь на то, что Игорь поправится и когда-нибудь сможет ее простить. Один раз приходил Станислав Саламович: он лично проверил, все ли с Игорем в порядке, немного осмотрел его, а потом долго беседовал с лечащими врачами и обсуждал с ними дальнейшие перспективы выздоровления Акинфеева. Хорошо, что у него не было серьезных травм, связанных с позвоночником или головой, иначе Игорь наверняка бы предпочел не приходить в себя вовсе, чтобы не становиться калекой и обузой для своего окружения. Еще к нему в палату заглядывал Федя и делал это не потому, что Артем настоятельно просил, а потому что самому было небезразлично то, в каком состоянии находится Игорь и что с ним вообще происходит. Его, безусловно, радовало, что парень подает признаки жизни, но чувство это было всегда очень слабое и кратковременное, ибо облегченно выдыхать можно только тогда, когда результат будет виден налицо. Артем приезжал к Игорю, но только глубокими ночами, когда в больнице оставалось мало служебного персонала, а пациенты засыпали. В коридорах стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь чьими-то одиночными шагами, с улицы не было слышно никакого шума, который часто создавался по вине машин, находящихся в пробках, а в голове не проносилось ни одной посторонней мысли: она была словно вовсе пустая. Во время таких поздних визитов Артем садился на стул, придвинутый почти вплотную к кровати, сцеплял руки в замок, упираясь локтями в свои колени, и подолгу смотрел в лицо Игоря, освещаемое тусклым отсветом лампы, слушая мирный писк прикроватного монитора и про себя отсчитывая ритм чужого сердца. Артем совсем не трогал Игоря на протяжении этих моментов, потому что считал это неправильным, но каждый раз, уходя почти под утро, он касался чужой руки, наклонялся к уху и говорил одну и ту же фразу, которая слетала с его языка бессознательно: «Вернись ко мне». Мужчина навещал Игоря всего три раза, но этого ему хватило, чтобы вдоволь насмотреться на чужое израненное тело и проклинать тот день, когда недоглядел и не подумал приставить к парню охрану, которая теперь каждый день от зари до зари стоит под дверьми палаты и проверяет буквально каждого, начиная от работников больницы и заканчивая обычными посетителями. Вечер одного из Сашиных будних дней проходил почти типично: он сдал смену, оставив бар на Дениса и Катю, быстро перекусил парой яблок и направился в больницу, чтобы навестить Игоря. Время для визитов было уже не самое благоприятное, но один лысый усатый мужчина разрешил приходить к Акинфееву в любое время, главное — не волновать. Он был сторонником того, что коматозники слышат все, что им рассказывают, а Саша любил поболтать, поэтому попросил Головина изливать другу душу, но делать это аккуратно и не затрагивать болезненные темы, которые не выдернут Игоря из комы, а забросят его еще дальше. На входе его как всегда проверили два охранника, которым Саша принес кофе из бара, чтобы те не заснули на посту, зашел в палату, задергивая шторы и слегка приоткрывая окно, дабы проветрить помещение, и сел рядом с кроватью Игоря, смотря на него с грустью в глазах. Ему было больно видеть друга в таком состоянии, но он не мог ничего сделать, а надеялся лишь на то, что его болтовня действительно как-то помогает. — Привет, Игорек, — буднично поздоровался он, улыбнувшись. — Я сегодня чуть пораньше с работы ушел, потому что Денис приехал в четыре, а не в шесть. У нас в последнее время столько посетителей набежало, поэтому Марио сказал, чтобы мы закрывались на несколько часов позже. — Саша вытянул ноги, расслабляясь, и чуть съехал вниз, зевая. — Он, кстати, тоже просил передать тебе привет и сказал, чтобы ты поскорее возвращался к работе. Ну, конечно! Мы тоже этого хотим, потому что рабочих рук не хватает, но ты не подумай, что ты нам нужен только ради этого, мы просто по тебе соскучились. — Головин прищурился, внимательно наблюдая за отсутствием какой-либо реакции, и поджал губы, качая головой. Конечно, ему было неприятно видеть то, что Игорь лежит, побитый, на кровати и не может ничего ему ответить. Хотелось вновь просто услышать голос парня, подкинуть ему какую-нибудь идею для разговора, которую можно развить до такой степени, что забудешь, с чего все началось, хотелось начать болтать о чем-то и видеть реакцию на свои слова, а не вести односторонний диалог с пустотой. Саша понимал, что Игорь здесь не виноват, он так же, как и Денис, злился на тех, кто посмел совершить такой ужасный поступок с их другом, и ему было вдвойне больнее не видеть и без того редкую улыбку Игоря и не ощущать его дружеских подбадривающих похлопываний на своем плече. У Саши и без того было мало тех, кому он мог довериться, а потерять такого важного и понимающего человека очень не хотелось. — Еще у нас произошла небольшая перестановка в баре, но она не особо заметна. Думаю, ты очень хочешь знать, что это, да? Не буду тебя томить, — загадочно произнес Саша. — Мы убрали старые горшки с цветами с окон и перенесли их на другое место. Денис откуда-то взял огромный кактус и сказал, что теперь он будет красоваться прямо на видном месте и храниться рядом с алкогольной полкой. Понимаешь, да? Кактус стоит в один ряд с мартини, водкой, виски, ромом… Но выглядит довольно забавно, потому что на нем висят небольшие огоньки. Мне кажется, что Денис потихоньку готовит всех нас к Новому году. — Головин вновь замолчал, думая, как лучше продолжить. Он бы мог рассказать историю предыдущих новогодних праздников, но не решился, иначе все это затянется на час. — Думаю, нам было бы неплохо обсудить то, что мы будем дарить друг другу, потому что я в этом деле вообще без фантазии. Однажды я подарил своей маме сковородку, потому что совсем отчаялся, а она купила мне дорогие часы, на которые я смотрел около месяца в витрине магазина и которые утопил в реке. Это просто пик моих неудач. История с Сашей вышла и забавной, и грустной. Он всего лишь гулял по набережной вместе с бывшими одноклассниками, остановился на мостовой и, свесив руки над водой, стал играть с застежкой часов. Все было нормально ровно до того момента, пока его не отвлекли, и он, ослабив хватку одной из рук, услышал глухой удар чего-то об воду, а потом увидел, что часов у него больше нет. Он бы мог нырнуть в реку, да вот только бесполезно: дно глубокое, есть течение, вода мутная и ледяная, да и прыгать в нее нельзя, иначе потом бы его на удочку вылавливал отряд полиции. Саша грустил примерно неделю, стыдился смотреть матери в глаза, а потом все-таки признался, но не получил нагоняй, а услышал лишь родной женский смех. — Денису как-то подарил парфюм, вот только я еще ни разу не почувствовал на нем его запах. Думаю, он просто стесняется сказать, что этот аромат не его, Марио я подарил матрешку, и знаешь, это, кажется, было лучшее, на что я только способен, а еще одному человеку дарил магнитики с городом и конфеты. Он неместный, приезжал всего на пару дней года четыре назад, а времени искать какой-то более подходящий подарок у меня уже не было. — Саша проглотил последние слова в зевке и потер глаза, понимая, что хочет спать. В баре стало действительно гораздо больше людей, как это обычно бывало к началу зимы, поэтому вставать приходилось еще раньше, чем до этого, когда было необходимо добираться до работы по пробкам. Обычно к восьми вечера Головина уже клонило в сон, но он старался держаться из последних сил. Саша поднялся с места, разминаясь и направляясь к окну. Он закрыл его, понимая, что свежего воздуха на сегодня достаточно, а затем потянулся, издавая стон удовольствия. Взгляд зацепился за кровать Игоря, и Саша понял, что сейчас бы с радостью завалился спать. — О! — внезапно воскликнул он, что-то припоминая. — Кстати! Ко мне же та девушка приходила, которую я уже столько времени не видел! — Головин вновь упал на стул и стал воодушевленно рассказывать: — В общем, было это вчера, когда к тебе Денис приходил. Может, он рассказал тебе все, но я с твоего позволения поведаю эту историю еще раз. — Саша откашлялся. — Дело было так. Стою я, значит, спокойно работаю, никому не мешаю, протираю пятый стакан и слушаю, как один из полупьяных посетителей рассказывает мне какую-то историю своей несчастной любви. Я, как добропорядочный бармен, киваю ему, подливаю, когда надо, а сам хочу уже, чтоб он либо перестал монотонно бубнить одну и ту же историю, которую рассказывал мне на протяжении всей недели, либо хотя бы уснул и немного протрезвел перед закрытием бара. Ну, стою я, никого не трогаю, и тут двери внезапно открываются, и входит она. У нас же с барной стойки обзор хороший, поэтому мне все сразу стало видно, и я очень удивился, когда увидел, что она опять сюда вернулась. И ладно бы она пришла заказать что-нибудь поесть, так нет, она прямиком в мою сторону двинулась, и стало понятно, что я попал. — Саша взял свой рюкзак с пола и стал что-то в нем искать, не переставая говорить: — Подходит она к барной стойке, облокачивается на нее, улыбаясь, а я делаю вид, что не вижу ее, киваю своему клиенту и продолжаю протирать стакан. — Он достал со дна бутылку с водой, открутил крышку и сделал пару глотков. — Она-то, коварная змея, видит, что я никак не реагирую, и говорит: «Сашенька, милый, привет, я по тебе соскучилась». Я поднял на нее взгляд, смотрю секунду, две, а потом просто киваю и продолжаю заниматься своей работой, — улыбнулся Головин. — Естественно, она после этого не сдалась, стала всячески отвлекать меня, говорила что-то, а в конце, когда даже мой клиент ушел, она уселась прямо напротив меня и сказала: «Почему ты так холоден со мной? Я же вернулась к тебе», — передразнил Саша. — «Я же скучаю по тебе и люблю тебя!». И знаешь, что я сделал? — Отшил ее? — раздался хриплый ответ. — Да, отшил! Прямо так и сказал ей, ну, разве что в немного мягкой форме, она же девушка все-таки. Ты должен был лишь видеть это ее лицо, на котором отразилось столько негодования и злос… — Саша резко замолчал, а затем медленно перевел взгляд на кровать. Он настолько увлекся рассказом, что не сразу заметил, как ему что-то ответили. Игорь лежал, осознанно смотря на друга и чуть улыбаясь. Он прошептал одними губами: «Привет», и тогда Саша, взбудораженный, подорвался с места и нажал на кнопку экстренного вызова медсестры. — Игорек! Акинфеев слегка кивнул, а затем разлепил губы и произнес: — Хочу воды.

***

Игорь чувствовал боль во всем теле, но она приятно заглушалась обезболивающими и морфином, который ему пару раз вкалывали. Если бы не было этих препаратов, он бы вряд ли стал жаловаться, потому что за почти восемнадцать лет жизни привык к подобным ощущениям, сопровождающим его как минимум по два-три раза в месяц. Больше всего болели ребра, особенно тогда, когда нужно было дышать, немного правая рука, пальцы которой до конца не слушались, и те места, на которых красовались самые яркие и большие синяки. В горле даже после нескольких стаканов воды было сухо, как в пустыне, но пить много за раз он не мог, потому что желудок не принимал больших объемов воды или пищи. Голова кружилась, стоило лишь сделать любое резкое движение, но врач, который прибежал на ночной вызов к своему пациенту, вовсе запретил Игорю как-то вставать или подниматься с кровати. Он еще недостаточно окреп для того, чтобы совершать какие-то грандиозные подвиги. Сашу тогда выгнать из палаты удалось с трудом, зато буквально через пять минут половина сотрудников бара знала, что Игорь вновь очнулся. Первым уведомили Дениса, который облегченно выдохнул, услышав, наконец, хорошую новость, а последней обо всем узнала Катя. Ее это обрадовало, но в то же время расстроило, потому что разговор, который она хотела оттянуть, чтобы собраться с мыслями, состоится гораздо раньше. Лечащие врачи Зениту ночью ничего сообщать не стали, а собирались сделать это на следующий день, чтобы к вышедшему из глубокого сна Игорю не ринулись буквально сразу. Катя подозревала, что времени у нее не так уж и много, поэтому пришла к парню с самого раннего утра, выпросив у дежурной медсестры всего лишь двадцать минут на встречу. Она солгала, сказав, что у нее скоро поезд, но не отрицала того факта, что желание куда-нибудь ненадолго уехать ее посещало. Игорь не спал, а лежал с прикрытыми глазами, пытаясь насладиться последними минутами дремоты. Он и так столько дней провел без сознания, поэтому не хотел тратить еще и весь день на сон, хотя сонливость его все равно упрямо одолевала. Игорь знал, что днем к нему точно заявится какой-нибудь врач и начнет спрашивать о самочувствии, но так и не придумал, на что можно пожаловаться, потому что он и без того все прекрасно знает. Хотелось лишь заменить свои ребра на новые и не чувствовать даже сквозь раствор обезболивающего боль внутри. Акинфеев все прекрасно помнил, память, к счастью, у него не отшибло. Он помнил эти ужасные слова Виктории, момент избиения и крики Кати. Они прокручивались у него в голове раз за разом, как заезженная кинопленка, и селили в душе очень неприятные ощущения. Природа Игоря была такова, что он всегда вспоминает все самое плохое, словно стараясь переварить и отпустить, но это никогда не отменяло того факта, что подобные мысли приносили ему боль. Он бы, может, и хотел забыться на некоторое время, вот только понимал, что это не сработает, поэтому просто решил плыть по течению. Тяжесть внутри вряд ли куда-нибудь сразу денется, но это можно хотя бы попытаться переждать. Игорь открыл глаза как раз в тот момент, когда в палату зашла Катя. Она прекрасно видела, что Игорь не спит, робко подошла к его кровати под внимательный изучающий взгляд и села на стул, чуть улыбнувшись. Парень попытался приподняться и сесть, но Катя остановила его и опустила обратно. — Лежи, тебе необходимо набираться сил, — произнесла она, вздыхая. — И здравствуй, Игорь. Акинфеев кивнул, потянулся к тумбочке, беря с нее бутылку с водой, а потом вспомнил, что кровать у него с определенным механизмом, который может поднять изголовье так, как ему нужно. Игорь нашел пульт, нажал пару кнопок и почувствовал, как переходит в сидячее положение. Катя внимательно наблюдала за всем, что он делает, и на полном серьезе думала, что Игорь, открутив крышку, выльет на нее воду, но он лишь сделал пару глотков, довольный, что не облился. — Я рад, что ты пришла. — Игорь… — она опустила взгляд вниз, стыдясь, и сцепила руки в замок. — Как ты себя чувствуешь? Катя невесело хмыкнула, качая головой и жмурясь. Она могла сломать парню жизнь, а он спокойно спрашивает, как она. Девушка вдохнула, рассматривая серебряное кольцо на пальце, и, не отвечая на предыдущий вопрос, произнесла: — Прости меня. — За что? — хрипло спросил Игорь и сделал еще один глоток воды из бутылки. — За что? — переспросила она и подняла голову. — Я… я подставила тебя, и это из-за меня ты теперь лежишь здесь… такой. — Побитый? — Да… — Катя, — спокойно начал Игорь, чуть улыбнувшись, — я, может, и выгляжу теперь не очень, но хотя бы не сломался. — Акинфеев закрутил бутылку и стал просто держать ее в руках. — Ты ведь пришла, чтобы что-то мне рассказать? — Я… верно, — кивнула она. — И… извиниться. Прости меня за это, я была такой дурой, когда пошла на эту авантюру и… если бы я только знала, чем все закончится, я бы никогда так не поступила. — Она зажмурилась, смаргивая несколько слез, и постаралась взять себя в руки, чтобы не расклеиться раньше времени. Игорь смотрел на нее внимательно, ничего не говорил, и девушка была благодарна ему хотя бы за то, что он не прогнал ее сразу, а позволил переступить порог этой палаты. Игорь не знал, что он чувствует к Кате, но ясно было то, что он не злился. С ней он был знаком не так уж и давно, но, если судить по рассказам того же Саши или Дениса, то девушка всегда показывала себя с лучшей стороны, была искренняя, отзывчивая и добрая. Герун не была способна на подлость, и, возможно, именно эти слова вселили в Игоря веру в то, что она заманила его в ловушку по веским причинам. — Понимаешь, — шмыгнув носом, начала она, — вся эта чертова история началась примерно месяц назад, когда ты только-только стал появляться в нашем баре. Эта... женщина однажды столкнулась со мной и предложила подзаработать крупную сумму денег. В подробности она не стала вдаваться, лишь сказала, что это как-то касается одного человека из бара, в котором я работаю. Естественно, я тогда отказалась и ушла домой, а потом и вовсе забыла об этой истории. — Катя стянула с пальца кольцо и стала крутить его, пытаясь сильно не нервничать. — Но все дело в том, что у меня есть сестра, которая серьезно больна. Ей мало того, что нужно собирать деньги на операцию, так еще и откладывать с каждой зарплатой на лекарства, которые, сам понимаешь, стоят недешево. Моя мама работала на трех работах, практически изводя себя, а я вот, как видишь, только и могу, что сидеть с сестрой, учиться и работать в баре. Раньше при таком темпе жизни мы кое-как справлялись, а потом… — она замолчала, нахмурившись, и поняла, что продолжать ей совершенно не хочется, но останавливаться не стала, ибо Игорь должен знать всю правду. — Потом моя мама настолько выбилась из сил, что стала падать в обмороки прямо во время работы, за что ее через несколько дней взяли и уволили. Мы оказались в очень сложном положении, ибо врачи говорили, что ей нельзя работать в таком темпе как минимум год, позволив организму восстановиться. А для моей сестры прожить год с лекарствами — это уже счастье, так что стоит говорить о ней без необходимых препаратов? — Катя вновь надела кольцо на палец и внимательно посмотрела на Игоря. — Я встретилась с той женщиной вновь чисто случайно, она напомнила о своем предложении, и я просто не смогла отказаться. Можешь осудить меня, я пойму, но… ты ведь тоже готов на все ради любимого человека, не так ли? Игорь не нашелся с ответом, потому что раньше он и не любил никого. Сейчас его сердце было отдано Артему, но парень даже не знал, на что он будет способен в какой-то опасной ситуации. Игорь не мог утверждать, ляжет ли он костьми за него или прикроет ли его спину в нужный момент, но точно осознавал, что бросить его одного уже не сможет. — От меня требовалось лишь следить за тобой, рассказывать о том, когда ты приходишь, когда тебя забирают. Я думала, что в этом нет ничего плохого, а потом она заставила меня подсыпать тебе какие-то галлюциногенные препараты в воду или чай, я… я уже не могла отказаться от этого. До Акинфеева, наконец, дошло, что происходившее с ним — это не начальные стадии какого-то серьезного психического заболевания, а просто действие определенных препаратов, негативно влияющих на общее состояние организма. Игорь понял, что все те галлюцинации, которые он видел, были вызваны и недосыпом, превратившимся в бессонницу, и при помощи Кати, и от этого стало в какой-то степени легче, потому что закрытая дверь наконец-то открылась, и все тайны вылезли наружу. Уставшее сознание само подрисовывало определенные моменты, во снах ему снилась именно Виктория, только в более устрашающем виде, а наяву он просто видел свои собственные кошмары и какое-то время действительно верил, что все это реальность. Игорь поджал губы, понимая, что с ним сыграли злую шутку, и выдохнул, слыша, как писк прикроватного монитора начинает ускоряться. — Я не прошу простить меня, — начала Катя, понимая, что дальше ей продолжать не нужно, — я знаю, что совершила просто чудовищную ошибку, поэтому даже не удивлюсь, если ты не захочешь меня больше видеть. Я хотела, чтобы ты знал правду, ибо все, что я делала, каждый раз съедало меня. Мне стыдно, Игорь, стыдно за то, как я поступила с тобой, но, пожалуйста, пойми меня правильно. — Почему… — Игорь замялся, прочищая горло. — Почему ты не сказала нам, что у тебя больная сестра? — Это изменило бы что-то? — вздохнула она. — Я понимаю, что вы мои друзья, но у вас и без того проблем полно, поэтому… нет. Вас вплетать в эту ситуацию я просто не могла. Один Саша был бы готов отдавать мне все свои деньги, хотя я знаю, что они ему порой гораздо нужнее. Воцарилась тишина, потому что Катя не знала, что еще сказать. Игорь внимательно посмотрел на нее, на то, как она сидит, вся сжавшись, и в голове промелькнула лишь одна мысль: «Она бы ничего не исправила». Не будь Катя в команде Виктории, та бы все равно нашла способ, как бы подобраться к Игорю, может, заняло бы это больше времени, но вряд ли подобное удалось бы миновать. Акинфееву ясно дали понять, что его ненавидят, что ему желают отомстить, а раз эта месть подкреплялась на протяжении стольких лет, то, абсолютно ни о чем не подозревая, нельзя остановить уже несущийся на него ураган. Может, даже хорошо, что Катя подвернулась Виктории под руку — по крайней мере, женщина оплатила маленькой девочке лекарства и отсрочила ее смерть еще на некоторое время. — Я не держу на тебя зла, Кать, — тихо сказал Игорь. — Я понимаю твои мотивы. И мне не за что ненавидеть тебя. — Спасибо, — выдохнула она, уже не сдерживаясь. Девушка поднялась со стула, взяла Игоря за щеки и оставила робкий поцелуй у него на лбу, сквозь слезы смотря на то, как парень улыбается. — Могу я прийти завтра? — Конечно, — согласился Игорь. Ему стало гораздо легче после того, как вскрылась вся правда. Катя вытерла с его лица пару собственных слезинок, глубоко вздохнула, успокаиваясь и стараясь не размазать тушь, а затем попрощалась, извинившись перед Игорем еще раз, и ушла, тихо прикрыв дверь. Акинфеев остался в гордом одиночестве, чувствуя, как дышать становится чуть легче, и стал смотреть в стену, на нарисованных голубей. Теперь его мысли были заняты не Катей, не теми парнями, которые его избили, не дядей или Викторией, а совершенно другим человеком. Игорь не знал, сколько времени он проспал; когда очнулся — не спросил, и теперь мог лишь терпеливо ждать своего лечащего врача, который придет, парень уверен, с кучей вопросов. Судя по тому, что за окном уже вовсю летают снежинки, которые, наверное, тают сразу, как только касаются земли, можно говорить либо о самом конце ноября, либо о начале декабря: не зря же Игорь слышал какие-то обрывки Сашиной болтовни про Новый год. Когда он находился в коматозном состоянии, то все, что происходило в реальности, им ощущалось не очень ярко. Игорь точно знал, что к нему приходили многие, помнил голос Дениса и запах дорогого парфюма Феди; отдаленно казалось, что у него в палате находились сразу несколько человек, но страха из-за них Игорь не ощущал, напротив, чувствовалась какая-то защищенность. Самым ярким воспоминанием стало то, что кто-то шепнул ему какую-то фразу в самое ухо, после которой сознание словно начало просыпаться, а тело подавать признаки жизни. Игорь точно не знал, было ли это реальностью или выдумкой, но ощущение собственной значимости для кого-то стало медленно в нем разгораться с первых секунд. Все это время ему снилось детство, вот только не собственное, наполненное ничем хорошим, а одной болью, разочарованием и слезами, а другое — светлое, красочное и такое счастливое, что глаза щипало от слез. Игорь понимал, что маленький мальчик, бегающий по дому, — это не он, а кто-то другой. Ребенок широко улыбался, смеялся, когда падал, и смотрел очень умными глазами, которые были ему смутно знакомы. Игорь был словно наблюдателем со стороны, невидимкой или зрителем, смотрящим на сцены из фильма, но мальчиком он замечался каждый раз, и в такие минуты тот улыбался ему и тянул свои руки, пытаясь вывести из дома на улицу. Игорь отчего-то упирался, говорил, что там холодно, что туда нельзя, но ребенок упрямо стоял на своем и повторял: «Ты мне нужен. Вернись ко мне», и понять смысл этих слов было трудно: куда вернуться, если они и так находятся рядом друг с другом? Одно и то же повторялось несколько раз: вот мальчик носится по дому или какой-то комнате, вот он замечает Игоря и, улыбаясь, тянет к нему свои руки, а вот он с серьезным лицом тащит его в сторону двери, пытаясь заставить Игоря перестать сопротивляться и повторяя одну и ту же фразу. Закончился этот сон сурка лишь тогда, когда Акинфеев послушался, взял ребенка за руку крепче и шагнул вон из дома, оказываясь не в непроглядной темноте, а в залитом солнцем широком и просторном поле. Мальчик сорвался вперед, крикнув: «Догоняй!», и Игорю совсем ничего не оставалось, как побежать следом, чтобы не потерять ребенка из вида. Бежали они недолго — всего около минуты — а потом оба завалились на зеленую траву. Маленький спутник Акинфеева попросил его закрыть глаза, потому что у него был какой-то сюрприз для него, и Игорь послушался, чувствуя в груди отголоски предвкушения чего-то по-детски милого и забавного, ведь ничего, кроме травы, ребенок вряд ли мог найти в поле. Игорь улыбнулся, чувстуя, как мальчик сидит рядом и старательно копошится, пытаясь сделать свой подарок по высшему классу, а затем услышал: «Все, открывай!», — и вместо яркого летнего солнца и чистого голубого неба над собой увидел потолок больничной палаты под сопровождение Сашиной болтовни. Игорь зажмурился, когда сменил позу, усаживаясь удобнее, и понял, что непреодолимо хочет увидеть Артема.