Сломанное солнце

Горло саднило нещадно. Заболеть при плюсовой температуре, которая чаще всего держалась в допустимых пределах и не падала ниже критических отметок для этих мест, особой сложности, как выяснилось, не составило, стоило всего лишь посидеть под сквозняком и провести несколько ночей в холодном и сыром подвале, запертый в клетке, как какой-то преступник или животное. Во рту пересохло уже очень давно. Выпить какой-нибудь жидкости хотелось просто неимоверно, и без разницы, что бы из себя она представляла: обычную воду, которая на данный момент казалась просто даром богов, или дешевый кофе из автомата, по вкусу напоминающий стекшую жидкость из-под мусорного пакета. В голове так же присутствовало и второе желание: выбраться из этой сырой узкой клетки, оказавшись на свежем воздухе и под полуденным солнцем, а затем перестрелять к чертям всех, кто так сильно просчитался и схватил не того, кого надо. Саша облизал губы, смотря перед собой. Ничего необычного он не увидел, лишь старую стену с давно облупившейся штукатуркой, к которой была прикреплена цепь вместе с наручниками. Рядом было выцарапано несколько косых зачеркнутых полосок, которые свидетельствовали о количестве дней, прожитых здесь предыдущим владельцем таких роскошных апартаментов, где даже ноги нормально было вытянуть трудно. К телу прилипла грязь и пыль, от которой очень хотелось избавиться, во рту стоял неприятный привкус каких-то таблеток, которые в него насильно втолкнули минувшим утром, а в носу чувствовался запах дешевого табака, едкий дым от которого резал глаза, и тяжелого спертого и какого-то даже затхлого воздуха. Выбраться наружу в такие моменты хотелось еще сильнее. Саша попал сюда чисто случайно, когда, думая над тем, как урегулировать возникшие с практически последней сделкой проблемы, он прогуливался по практически нелюдимым в позднее время местам, чтобы проветрить мозги и позволить разболевшейся голове хоть немного успокоиться. Церемониться с ним не стали: подкараулили за углом, накинули мешок на голову и куда-то стремительно повезли, вколов слишком сильно дергающемуся Кокорину транквилизатор, пытаясь его утихомирить. Может, Саша бы и сумел справиться, отбиться или уловить что-то еще до того, как за ним стали следить, вот только его состояние помешало этому случиться. У Зенита и так появились проблемы, а теперь еще и Кокорин влип туда, куда его не просили. Конечно, его никто слушать не стал, когда он заявил, что здесь произошла какая-то ошибка. Более того, с ним даже никто не разговаривал толком: люди, которые схватили его, просто закинули в клетку и приказали сидеть в ней. Еду, которую приносили раз в день, Кокорин брать отказывался, а вот воду ему не предлагали даже тогда, когда он этого просил. Пытка обезвоживанием — это тоже очень серьезное наказание, которое может закончиться вполне плачевно. Саша шмыгнул носом, подтягивая ноги к себе. Его отчего-то клонило в сон, но он в большинстве случаев старался игнорировать эти сигналы организма и держаться в сознании, чтобы не пропустить ничего интересного. Он пытался фокусировать свое внимание даже на пыли, которая обволокла прутья решетки, и думал только о том, как будет выбираться из сложившейся ситуации. — Эй, как думаешь, мне когда-нибудь принесут воды? — задал свой вопрос Саша, обращаясь к манекену, стоящему в одном из отдаленных углов. — А еще несколько пачек баксов как моральную компенсацию и ствол, чтобы я мог развлечься здесь, — продолжил Кокорин, вновь облизывая губы. — И так проблем хватает, так еще и тут застрял… — Он вздохнул, проведя рукой по волосам и взъерошивая их. У Зенита действительно могли назреть проблемы. Самая последняя сделка полетела к чертям и до того момента, как Саша оказался здесь, она вот-вот должна была сорваться. Это могло плохо сказаться на всей ситуации в целом, потому что тогда вина ляжет не на Фернандеса, а на Зенит. Подставлять свою Семью Саша не хотел, и быть тем, из-за кого могли возникнуть трудности в будущем — тоже. Проблема заключалась в том, что контрабандным товаром очень сильно заинтересовалась служба по политической и экономической безопасности страны. Если учесть то, что оружие, которое перевозилось в США, носит довольно нелегальный и в какой-то степени чрезвычайно общественно-опасный характер, то обнаружение нескольких подобных ящиков подставит не только покупателя, но и поставщика. Подобные опасения маячили перед глазами ровно четыре дня назад, а сейчас ситуация наверняка стала хуже, и Кокорина дико бесило то, что он ничего не может поделать. Вдобавок ко всему, находясь в практически сплошном уединении и одиночестве голову Саши посещали всевозможные мысли, от которых хотелось избавиться. Кокорин был предоставлен самому себе, мог лишь сидеть на месте и переживать, раздражаясь из-за собственного бессилия, поэтому на первый план всплывали другие проблемы, которые были так же немаловажными. Думал Саша чаще всего об одном человеке, по которому, если быть откровенным, он успел соскучиться. Тупой Федя. Именно «тупой», потому что назвать его в очередной раз губошлепом или мудаком почему-то язык не повернулся. Кокорину искренне хотелось избавиться от всех этих чувств и ощущений, что поселились внутри, потому что они не принесут ничего хорошего, только тупую боль в груди или тоску по человеку, с которым вряд ли когда-то сможет быть. Возможно, было бы легче, если бы Саша придушил его собственными руками и избавился от страданий, но это определенно не входило в его планы, потому что «красавчику Смолову» он хотел дать еще хоть немного времени на то, чтобы пожить. Но с другой стороны, им действительно нужно было поговорить, чтобы уладить все и не добавлять к их и без того сложным отношениям еще и какую-то неизвестность и недосказанность. Кокорин недомолвки не любил, но почему-то именно в этой ситуации он стушевался и в один миг был готов пустить все на самотек. Его точно черт дернул написать тогда Смолову и признаться ему, хотя он совершенно не ожидал того, что Федя не воспримет это все, как какую-то пьяную и чересчур неудачную шутку. Может, было бы действительно лучше, если бы у него тогда разрядился телефон. Саша выдохнул, вновь проводя рукой по волосам. Этот черт, если узнал, что одна из верхушек Зенита пропала, наверняка волосы на себе не рвет, но в глубине души хоть чуточку волнуется. Кокорин улыбнулся. Сейчас бы он отдал буквально все ради того, чтобы посмотреть прямо в ошарашенное или надменное, но тревожное лицо Феди. А еще хотелось бы узнать о том, как чувствует себя Артем и не перегружает ли он себя работой, как это обычно происходит. Через тонкую решетку пробралась полоска уличного света, освещая сначала часть стены, а затем светя прямо Саше в глаза. Он слегка поморщился от этого, но прикрывать их не стал, напротив, подставил лицо единственным и таким редким лучам солнца. Больше так точно продолжаться не может, он слишком засиделся. Пора выбираться.

***

— Как ты себя чувствуешь сегодня? — Нормально. — Спалось хорошо? — Немного беспокойно. — Этому есть какие-то причины? — Просто волнительно. — От чего? — От этого. Игорь выдохнул, поерзав на кресле и соединив руки в замок. Ему действительно было немного тревожно из-за того, что придется рассказать на этом сеансе, но отчего-то Акинфеев верил, что это определенно должно если не помочь ему, то хоть как-то избавить от призраков прошлого. Такие травмы, которые он получил, в большинстве случаев губят людей если не сразу, то через какой-то промежуток времени, если ими совершенно не заниматься, но Игорь был словно небольшим исключением из общего правила, которому больно, но он либо не до конца понимает это, либо не хочет показывать. — Мы можем перенести этот разговор, если ты не готов сегодня, Игорь, — произнес Ерохин, внимательно смотря на сидящего перед собой парня. — Я не вижу смысла постоянно бегать от этой темы, если все равно придется затронуть ее, — ответил Акинфеев и вздохнул, на несколько секунд прикрывая глаза. — Я… просто даже не знаю, с чего начать. Я должен вспоминать все в подробностях? — спросил он, заглядывая в глаза психологу. — Не нужно ковыряться в себе и насильно что-то вытягивать, лишний раз делая больно, — проговорили в ответ. — Рассказывай мне лишь то, что посчитаешь нужным, что поможет тебе хоть немного почувствовать себя легче и наконец постепенно начать избавляться от того яда, который находился внутри тебя долгие годы. Не торопись, у нас полно времени. Игорь кивнул, сглотнув и устроившись на кресле удобнее. Он перевел взгляд на качающийся маятник настенных часов, что висели позади психолога, и сжал пальцами кисть собственной руки, вспоминая то, что хотелось бы стереть из памяти. — Мне было одиннадцать, — начал он, проговорив как-то тихо и сипло, словно долгое время не разговаривал. — Это случилось зимой, потому что я как сейчас помню блестящий снег за окном, который падал на крышу нашего крыльца. Окна моей комнаты были на втором этаже, и это всегда удивляло меня, — Игорь ухмыльнулся, чуть покачав головой, — потому что иногда я сравнивал себя с Гарри Поттером и не понимал, почему я все еще не живу в темном чулане под лестницей. — Он ненадолго прервался, облизав губы, и отсчитал ровно пятнадцать коротких движений секундной стрелки. — Я любил выбираться на эту крышу, пока меня никто не видит. Виктория Александровна — это наша бывшая домоправительница — частенько гоняла меня оттуда и говорила, что обязательно обо всем расскажет дяде, и тот несомненно меня выпорет за непослушание. Наверное, до того случая я действительно был более храбрым и несносным ребенком, который находил экстремальным нарушать правила и в какой-то мере не слушаться. В голове, — он постучал себя по виску, продолжая наблюдать за часами, — всегда стояла мысль о том, что я буду наказан, если попадусь, поэтому развлекал я себя всегда скрытно, стараясь лишний раз не попадаться дяде на глаза. Игорю, как и любому ребенку в его возрасте, тогда хотелось хоть каких-то развлечений, чтобы вовсе не умереть со скуки или не заснуть над горой из домашнего задания, которое ему всегда задавали в два раза больше по наставлению дяди. Георгий думал, что его племянник вырастет глупым, если не будет усердно стараться и учить все, что ему задают, к тому же в нем словно присутствовало желание слепить из ненавистного ребенка хоть что-то нормальное, дабы перед соседями стыдно не было. Игорь всегда старался делать то, что ему задают, но не из-за большой любви к учебе, а скорее из-за желания не нарваться лишний раз на презрительный и уничижительный взгляд от дяди, который постоянно вселял самые неприятные и противные ощущения, от которых еще долгое время было невозможно избавиться. — Мне нравилось прятаться в шкафу, который стоял в моей комнате. Когда я был ребенком, мне никто не говорил о том, что подкроватных монстров не существует или что шум за окном — это обычный завывающий ветер. Я дружил с воображением, поэтому считал, что шкаф чем-то смахивает на крепость, в которую можно спрятаться как и от чего-то выдуманного, так и от людей. Тогда я планировал провести почти все свободное время там, читая под светом фонарика книжку, которую дала мне учительница, но… — он замялся, наконец, переведя взгляд с часов на собственные руки, оглаживая кончиками пальцев шрамы на фалангах. — На меня уже были другие планы. Игорь отчетливо помнил тот злополучный день. Он проснулся ранним утром, отправился выполнять домашние поручения, из-за которых его часто ругали, потому что он все делал «не так», и старался лишний раз не показываться на глаза дяде, который уже с раннего утра попивал прохладное красное вино, стóящее, наверное, целое состояние. Несмотря на то, что у Георгия были финансовые трудности почти всю его жизнь, он довольно часто позволял себе приобретать дорогие вещи, а так же пополнять коллекцию из вин, которые выпивал чуть ли не сразу после покупки. У него была странная привычка употреблять и закуривать алкоголь сигарой, и хотя привкус во рту становился отвратительным, он из раза в раз продолжал так делать. — Я хорошо помню, как на меня накричали за то, что я неправильно вытер тарелку, на которой все еще осталось несколько капелек воды. Крик был такой, словно я кого-то убил, — Игорь невесело усмехнулся, продолжая поглаживать шрамы. — Я почти все утро провел за тем, что намывал кучу посуды, которой мы даже не пользовались. Иногда дядя устраивал какие-то вечера, на которых было много странных людей, но даже тогда я не старался намыть все до блеска, потому что это просто бесполезно. Да и… не об этом речь. — Все в порядке, — осторожно прервал Ерохин, делая какие-то пометки в блокноте. — Я напомню, что мы никуда не торопимся. Если ты хочешь рассказывать мне какие-то моменты самым подробным образом, то я совершенно не возражаю. Игорь поднял взгляд на психолога и кивнул, вздыхая. — Я… я быстро закончил тогда, потому что понял, что вечером дома наверняка будут люди, которые мне совсем не нравятся. Я действительно решил, что проведу все это время в шкафу или хотя бы в своей комнате — она, к сожалению, не запиралась, поэтому быть убежденным в полнейшем уединении я не мог. Зато мне удалось немного вздремнуть, хотя спать отчего-то хотелось ужасно. После обеда и того, как его отослали к себе в комнату за ненадобностью и под тем предлогом, что он будет лишь только мешаться под ногами или еду при готовке испортит, Игорь постарался просто не высовываться до следующего утра в надежде, что и он сам больше никому не понадобится. Несколько часов подряд подросток развлекал себя чтением книги, счетом от одного до тысячи и обратно, а так же сном, который из-за тесноты шкафа и неудобной позы был непродолжительным. — Круг друзей моего дяди всегда носил… определенный характер. Тогда я этого не замечал, потому что не хотел интересоваться тем, что связано с ним или его жизнью, но со временем это все равно приходит, потому что ты видишь в доме людей, которые все больше и больше напоминают преступных авторитетов, поэтому… я просто стал… опасаться или сторониться всех тех, кто приходил к нам. Наверное, это еще одна причина, по которой в тот день я решил остаться в своей комнате. Из дремы Игоря вырвал какой-то шум, донесшийся с первого этажа. Он вздохнул, понимая, что вряд ли получится заснуть, да и тело уже порядком онемело из-за неудобной позы. Выбираться из шкафа совсем не хотелось, да и было немного лениво, но как только Игорь услышал шаги, приближающиеся к его двери, пришлось быстро вынырнуть из своего убежища и сесть за стол, на котором была раскрыта пара тетрадей с уже выполненным домашним заданием. Получать очередную оплеуху или слушать ругань по поводу того, что он ничего не делает, было последним, что Игорю хотелось бы испытать в этот вечер, поэтому он лишь склонился над учебником и стал ждать, пока в его комнату бесцеремонно ворвутся. — Ко мне пришла наша домоправительница, — Игорь сглотнул; у него появилось желание сделать несколько глотков воды из стоящего на столе стакана, но он в какой-то момент передумал и отдернул уже протянутую в его сторону руку. — Она не стала ничего мне объяснять и просто сказала, чтобы я спустился вниз. Честно, в тот момент мне не хотелось даже пальцем шевелить, но я понимал, что если никак не отреагирую на ее приказ, то будет хуже. На первом этаже было не так уж и много людей, но некоторые из них вели себя достаточно шумно, потому что выпили. Неподалеку веселились две женщины, которые вливали друг в друга алкоголь, рядом находился мужчина, наблюдающий за ними и отпускающий какие-то пошлые замечания. На диване были еще два человека, правда, они словно как-то не вписывались в окружающую атмосферу, потому что следили за всем слишком пристально. Где-то позади Игоря раздался смех еще каких-то людей, но подросток поворачиваться на шум уже не стал, он лишь поднял взгляд на Викторию, которая кивком головы указала ему нужное направление. Путь лежал к дяде. — Он сидел с… — Игорь замялся, словно одновременно пытался и подобрать нужное слово, и не продолжать говорить вовсе, — … с тем человеком. Я видел его всего один раз до этого, но одного взгляда мне хватило, чтобы начать чувствовать страх. В прошлый раз он приходил к нам домой и о чем-то долго разговаривал с дядей, который после его визита нелестно отзывался о его личности и крыл трехэтажным матом. Я… даже и не знал, что им может быть нужно; в голове было пару идей, что сейчас я начну работать своеобразным официантом и приносить им еду и алкоголь по первому требованию, но почему-то у меня не вышло за нее зацепиться. Этот человек… — Он остановился, вновь сцепляя ладони в замок, чтобы скрыть дрожь в руках. Психолог слушал его совершенно внимательно, Игорь видел это, но почему-то рассказывать дальше ему было как-то боязно, словно после всего он упадет в глазах почти не знакомого ему человека. Это странное опасение проснулось в нем впервые, но оно точно давало понять, что Игорь на верном пути, потому что Ерохин вряд ли бы стал его осуждать за то, в чем он даже не виноват, а перебарывать себя было нужно. — Он был большой… тучный, округлый, в возрасте, смотрел так… так прилипчиво жадно и одновременно словно пытался унизить или… или подчинить, я… я не знаю, как это описать. От его взгляда действительно становилось жутко и неуютно. Игорь поморщился, разворачиваясь, когда дядя попросил его принести с кухни новую бутылку вина. Он вздохнул, понимая, что на простой просьбе все не закончится, и старался подготовить себя к худшему. Подросток мог поклясться, что тяжелый взгляд того человека, находившегося в компании дяди, который только и делал, что пытался услужить ему и обрадовать, просверлил дыру сначала в голове, а потом и в спине, заставляя остановиться за углом и вздрогнуть от пробежавших по телу мурашек. Акинфеев покачал головой, выдохнул, похлопал себя по щекам, стараясь взбодриться, и пошел забирать дорогую бутылку вина, горлышком от которой этим вечером чуть не убьют охранника, пока Тот-Самый-Человек будет сжимать в своих руках худощавое подростковое тело. — Я принес им вино, водку, потом сходил за фруктами. Мне пришлось стоять около них где-то час с лишним и каждый раз чувствовать, как этот мужчина бросает на меня какие-то странные взгляды. Тогда я думал, что либо чем-то ему не понравился, либо ему просто интересно на меня посмотреть, но… все стало понятно тем же вечером. — Игорь прервался, набираясь смелости, а заодно и воздуха в легкие, чтобы продолжить. В горле пересохло, хотелось пить, но к воде Игорь должен притронуться лишь тогда, когда договорит, потому что именно это условие он поставил сам для себя. Не сумеет рассказать о том, что случилось — не получит того, что сможет избавить его от дискомфорта. Ерохин подвинулся ближе, опираясь локтями о стол и внимательно слушая своего клиента. Его даже слегка поражало то, с какой точностью Игорь описывал тот день, словно с тех пор прошло не несколько лет, а всего лишь пара часов. Задавать вопросы он пока не намеревался, потому что не хотел сбить парня с мысли или как-то оборвать нить его разговора. — Я ведь… действительно думал, что относительно нормальный и очень-очень редкий нейтральный день закончится хорошо. Когда после того, как меня заставили убираться и мыть всю скопившуюся посуду, с которой я провозился где-то до двух часов ночи, я ложился в свою кровать и думал только о том, что просто хочу спать. Даже никаких посторонних мыслей в голове не было. — Игорь выдохнул, облизав губы, а затем как-то помрачнел и нахмурился, вновь смотря на свои шрамы. — Он пришел в мою комнату тогда, когда я почти заснул. Сперва мне показалось, что он решил переночевать и просто перепутал комнату, но, когда… когда он уверенно двинулся к моей кровати, то я понял, что дело совершенно не в этом. Игорь отчетливо помнил этот аромат какого-то дорого, но очень сладкого одеколона, который, смешиваясь с запахом выпитого алкоголя, создавал очень странное и резкое сочетание, от коего хотелось поморщиться. Игорь отчетливо помнил, как с него одним резким движением сорвали одеяло, и подросток, совсем ничего не понимая, зажался в углу кровати, машинально пытаясь выбрать подходящий путь для побега или хотя бы попробовать позвать на помощь. Игорь отчетливо помнил, как его притянули к себе одним резким движением и сжали руку на шее, заставляя болезненно шикнуть и зажмуриться. — Я… — Игорь замялся. — Что? — тихо спросил Ерохин, боясь спугнуть парня слишком громким вопросом. — Не знаю, но… некоторые моменты этого… события, — Игорю с трудом далось это слово, — словно исчезли из моей головы. — Такое бывает, — кивнул Александр, — это частое явление, когда мозг выбрасывает из памяти фрагменты травмирующих событий. Порой случается так, что люди полностью забывают о том, что с ними могло произойти. Это… нормально, Игорь. Не волнуйся, — поспешил успокоить он. — Может, ты хочешь прерваться или выпить воды? — Нет, спасибо, — отказался парень. — Потом. Акинфеев не помнил то, как его раздевали и как он оказался лежащим на животе с порванными пижамными штанами, зато в его памяти хорошо запечатлелись ощущения этих больших шершавых рук, которые как несмываемое клеймо отпечатывались на коже. Игорю было противно, ужасно противно, а еще тошно от осознания того, что его предали, что на помощь ему никто не придет, сколько бы он ни просил, и что самому вырваться не удастся, потому что разница в размерах и силе между ним и этим человеком на тот момент была колоссальная. — Это был какой-то криминальный авторитет, которому дядя задолжал крупную сумму денег. Он вообще всегда у всех занимал, поэтому неудивительно, что… — договаривать Игорь не стал, потому что это совершенно не относилось к делу. — Когда я… когда еще ничего не началось, а я продолжал вырываться и просить отпустить, мне говорили только то, что всем плевать на то, что происходит, и что на эту ночь я принадлежу только ему, поэтому он будет делать со мной все, что захочет. — Парень остановился, облизывая губы и смотря перед собой каким-то совершенно нечитаемым взглядом. — Перед тем, как… как начать меня… трогать, он сказал, что мой дядя продал меня ему, что он согласился подложить своего единственного племянника под человека в знак прощения долга. Деньги вновь оказались превыше всего, и самое обидное и несправедливое то, что это не он расплачивался… а я. Это было отвратительно и мерзко, а еще больно, потому что его не удосужились хотя бы подготовить. Каждая клеточка тела словно вопила о том, что все происходящее — неправильное явление, что так быть не должно, что нужно постараться избежать любых прикосновений и перестать слышать этот отвратительный шепот в ухо. Игорь знал, что вырываться нет смысла, но он упорно продолжал и продолжал это делать, хотя с каждой минутой лишь усугублял ситуацию, потому что терпение у поддатого человека, у которого характер-то не масло, вскоре может лопнуть. Так и случилось. Первое проникновение произошло именно тогда, когда Игорь лежал на животе. От боли он порвал под собой простынь и прокусил губу до крови, которая не могла остановиться еще несколько минут. Он пытался терпеть, пытался просить, чтобы с ним были хотя бы немного помягче, раз ничего уже нельзя остановить, но человек над ним думал лишь о собственных желаниях, поэтому умоляющий скулеж пропускал мимо ушей. Во второй раз, который был просто продолжением первого, Игоря перевернули на спину, потому что, видимо, стало совсем неудобно. Тогда кричать от боли хотелось еще больше, потому что поза стала жутко невыносимой, но новая порция воплей стала словно последней каплей в море, и Тот-Самый-Человек, остановившись и достав из заднего кармана складной нож, приставил его к коже Игоря. — Он сказал, что всадит мне этот нож в сердце, если я не замолчу. Тогда его угроза действительно стала весомой, потому что он дополнил свои слова действиями и оставил мне шрам прямо под сердцем. Было больно, — Игорь вздохнул. — Дальше я мало что помню… кажется, он закончил тогда, когда я потерял сознание. В себя я пришел после того, как он ушел, и всю ночь проторчал в душе, пытаясь отмыться и обработать раны. Вот… и все. Стало действительно легче. Проговаривать все вслух было неприятно, как и вспоминать детали того дня, но после подведенной черты Игорь втянул в себя словно порцию свежего воздуха. Он протянул руку к стакану с водой, осмотрел его и осознал, что пить-то совершенно не хочется. Психолог некоторое время молчал, внимательно наблюдая за своим пациентом и подмечая любые изменения в его поведении. Не хотелось бы, чтобы Игорь, вновь пережив то, что случилось с ним, заработал нервный срыв или закрылся от окружающих еще больше. Ерохин сощурился, откладывая блокнот в сторону, и поправил чуть съехавшие с носа очки. — Ты был со мной предельно откровенным, Игорь. Не многие так делают. — А не стоило? — настороженно поинтересовался парень, волнуясь о том, что мог рассказать что-то не то. — Нет, напротив, — успокоил психолог. — Честность и откровенность — это залог успешного диалога между нами. Скажи… что ты чувствуешь после этого? Тебе стало легче или, может, ты пожалел, что обо всем мне рассказал? Игорь отрицательно мотнул головой. — Я не жалею. В конце концов, когда-то нужно было потревожить старую рану, может, хоть так она сможет окончательно затянуться. — Верно, — кивнул Александр. — Но ведь дело не только в том, что с тобой случилось, а в последствиях, которые наступили. Можешь сказать мне, чего ты боишься, Игорь? Акинфеев замялся. В голове не было ни одного нормального ответа, потому что все и без того казалось логичным, но на языке в слова почему-то ничего не сформировывалось. Действительно, а чего он боится? Ему страшно осуждение от людей, которых он знает? От новых друзей? Он ведь не убийца, это его покалечили, его сломали, и он совершенно не виноват в этом. — Я не хочу, чтобы те, кто стал мне симпатичен, в итоге ушли или покинули меня. Я ведь могу показаться им дефективным. — Игорь, — Ерохин недовольно поморщился от этого слова. — Не говори о себе в таком ключе. Ты нормальный, и даже наличие определенных психологических проблем не отменяет этого. — Я ни в коем случае не принижаю себя, — поспешил добавить парень. — Просто я… я знаю, как люди порой относятся к тем, с кем что-то происходило. Не хочу чувствовать на себе странные или жалостливые взгляды. Не все готовы принимать человека таким, какой он есть, и даже первое впечатление может испортиться, когда узнаешь что-то новое. — В какой-то степени ты прав, — согласился психолог. — Я научился с этим жить, правда. Когда часто бываешь один, то постепенно ко всему привыкаешь и особо о себе не рассказываешь, да и… некому это делать. Сейчас в моей жизни появились люди, которые мне нравятся и… которых я не хочу потерять. Но еще… я… — Игорь почувствовал, как еще щеки слегка краснеют. Был момент, о котором он бы хотел поговорить, но такое вслух произносить слишком стеснительно, да и… может быть, глупо. — Что? — приподняв бровь, поинтересовался Александр. — Ты хочешь мне о чем-то сказать? Акинфеев кивнул. — Я полностью в твоем распоряжении. — Могу я… написать это? — попросил парень. Ерохин без заминок протянул ему свой блокнот, открытый на чистой странице, и ручку. Еще никто перед ним не использовал этот способ для того, чтобы поделиться своими переживаниями. Игорь покрутил ручку между пальцев и облизал губы, думая, как правильно сформулировать предложение. То, о чем он хотел поговорить, касалось Артема и возможного развития их отношений, поэтому это было важно и в то же время как-то стыдливо. Игорь сглотнул, тщательно что-то начеркав, и вернул блокнот психологу. Вслух предложение Ерохин зачитывать не стал, чтобы лишний раз не смущать парня. «Я боюсь, что не смогу перебороть себя, когда дело дойдет до секса, потому что в какой-то степени я считаю свое тело испорченным, а это априори не может понравиться любимому человеку», — гласило послание, вызвавшее в Александре лишь понимающий вздох. Опасения Игоря были ему совершенно понятны, и дело тут даже близко не стояло рядом, например, с заниженной самооценкой. Ерохин еще в первый разговор об Игоре понял, что Артем к нему что-то испытывает, потому что с подобным волнением и одновременно какой-то странной, прикрытой нежностью в голосе Дзюба говорил лишь тогда, когда речь шла о его жене. Александр так же не смог проигнорировать и ту широкую улыбку, которая наверняка была на губах Артема во время их телефонного разговора. А сейчас, вновь перечитав предложение, написанное чужой рукой, все встало на свои места. — Игорь, я буду с тобой предельно честен, — произнес Ерохин. — Я не могу тебе сказать: «Полюби себя», «Не бойся, все хорошо», «Главное, не накручивайся, а плыви по течению», потому что это неправильно и это не работает. Твоя боязнь носит очень щепетильный характер, это… интимная вещь, которая вызывает в тебе волнение, тревогу по поводу того, что ты можешь просто кому-то не понравиться. Ты боишься того, что твой избранник либо не захочет мириться с тем, что тебе нужно время, либо и вовсе не станет пытаться, узнав о том, что с тобой произошло. Не спорю, такие моменты… могут очень-очень сильно подкосить, убрать всю опору из-под ног, заставить человека замкнуться в себе еще больше и носа не высовывать из своих сплошных защитных реакций и выстроенных барьеров. Это, к сожалению, вещи, которые мы не всегда можем контролировать, ровно как и тягу к кому-то. Но… сейчас ты должен понять, что произошедшее нельзя излечить и вычеркнуть из головы по щелчку пальцев. Это длительный, порой очень кропотливый период восстановления, который сродни тому, как мать учит свое дитя первым шагам или первым словам. Ты не должен считать, что ты испорчен, потому что именно это будет тормозить тебя и не давать продвинуться вперед. Именно это будет постоянно угнетать тебя и сковывать, оставляя рядом со всеми твоими страхами. — Ерохин сощурился, внимательно наблюдая за Игорем. — Ты сказал, что в твоей жизни появились люди, которые тебе нравятся. Ты нашел друзей, проникся к кому-то романтическими чувствами, раз спросил у меня о таком, — он улыбнулся, — поэтому мой тебе совет: держись сейчас именно этих людей. Бороться со всем в одиночку — очень сложно, потому что ты не видишь опоры перед собой, за которую сможешь схватиться в случае непредвиденного падения. Правильные люди рядом и голова, в которой нет мыслей об испорченности, а есть лишь осознание того, что ты можешь справиться с тем, что тебе мешает нормально жить — это первый и один из самых главных шагов, которые ты должен сделать. А дальше только реабилитация. — Он замолчал, завершая свой длинный монолог, но все-таки не удержался и добавил: — Артем Сергеевич тот человек, который не любит терпеть, но он готов потратить хоть всю жизнь на ожидания, если осознает, что эти самые ожидания необходимы. Игорь увидел, как психолог довольно улыбается и только еще больше смутился, на этот раз прочищая свое горло водой, которую передумал пить до этого. Специалист в чем-то действительно прав, и если раньше у Игоря свое отражение в зеркале вызывало лишь отвращение, то сейчас, изо дня в день оказываясь в обстановке, которая не угнетает, проводя время рядом с людьми, которые к нему дружелюбны, разговаривая с человеком, в которого влюбился, он действительно стал лояльнее относиться к самому себе. Целый шаг на пути к реабилитации Игорь еще не сделал, но он определенно этого добьется, если отпустит себя и положится на находящихся рядом людей. Сеанс был закончен. Игорь впервые улыбался и даже не замечал этого.