Сломанное солнце

Открывать глаза совершенно не хотелось, ровно как и двигаться — в кровати было тепло, уютно и очень мягко, а за окном медленно опускались на землю пушистые хлопья снега. Спать уже перехотелось, но организм проснулся не до конца — зевота все равно время от времени появлялась, хотя Игорь ее умело подавлял. Можно было бы сладко потянуться, заставляя блаженную негу разливаться по телу, правда, парень даже не зацепился за эту мысль, потому как находился в чужих объятьях, из которых нет ни возможности, ни желания выбраться. Игорь наугад приблизился к чужому лицу, почувствовав теплое дыхание у своей щеки, и прижался к контрастно горячей коже спящего рядом Артема. — Доброе утро, — раздался тихий хриплый голос, заставивший улыбку появиться на румяном ото сна лице. Мужчина пошевелился, устраиваясь удобнее, и, не чувствуя сопротивления, притянул Игоря к себе, оставляя смазанный поцелуй на чужом плече. — Доброе, — также тихо послышалось в ответ. Акинфеев все-таки приоткрыл глаза и довольно сощурился. Теплота в груди против воли разлилась новой волной, и Игорь с трудом удержался оттого, чтобы что-то влюбленно вздохнуть. Он и так порой чувствовал себя очень неловко и смущался своих же чувств, хотя Артем не видел в них ничего плохого; более того, они приносили ему безграничное счастье и желание быть рядом. — Тебе хорошо спалось? — поинтересовался Дзюба, кончиками пальцев оглаживая оголенную спину Игоря. Он сам настоял на том, чтобы они если и делили друг с другом одну кровать, то делали это без большого количества одежды, ибо Игорь понимал, что ему нужно адаптироваться к новым условиям и выработать привычку не стесняться своей наготы рядом с Артемом, которая впоследствии поможет ему бороться с другими страхами и неприятными воспоминаниями. Артем против подобного предложения возражать не мог (да и не хотел), потому что, как ему казалось, это сблизило их еще больше. — Да, а тебе? Дзюба улыбнулся: Игорь постепенно привыкал обращаться к нему по имени и на «ты» в этой спальне, но вне ее стен «Артем» упрямо продолжал превращаться в «Артема Сергеевича». — И мне, — прошептал мужчина, заерзав и придвинувшись к Игорю плотнее. — Так тепло, что даже вылезать никуда не хочется, — зевнул он. Игорь ничего не ответил, лишь прикусил губу, чтобы подавить рвущуюся улыбку. Артем после сна выглядел еще красивее и словно более… спокойнее? На его лице не отражалась вся сосредоточенность и серьезность мира, и Игорю эта картина очень нравилась. Только сейчас он, наконец, сумел рассмотреть россыпь веснушек, что покрывали чужой сломанный нос и щеки; наличие этих маленьких отпечатков солнца заставляло тепло разливаться где-то внутри, и парень все-таки улыбнулся. Ему и в голову прийти не могло, что когда-нибудь он будет с таким щемящим сердце восторгом находиться в объятьях другого человека, ведь некогда раньше избегал любых прикосновений. Игорь почувствовал себя чертовски влюбленным. — Ты разглядываешь меня? — Совсем нет, — соврал Игорь, хотя не почувствовать его изучающий взгляд было довольно сложно. Он протянул руку вперед и осторожно и неуверенно коснулся кончиками пальцев мягких волос, словно еще опасаясь, можно ли ему это делать. Артем сам поддался вперед, стараясь продлить ласку — можно. День тридцать первого декабря обещал быть насыщенным: по плану Игорь должен был провести его вместе с Денисом и Сашей, а вечер всецело посвятить Артему. Несмотря на то, что Игорь уже предпринимал попытку поздравить мужчину с праздником, он считал, что этого все-таки недостаточно, поэтому с помощью друзей собирался придумать и купить — или сделать — для Дзюбы что-то еще. Хотелось, чтобы этот день наполнился только хорошими впечатлениями. Раньше все было совершенно иначе: никакого праздничного настроения ни в доме, ни тем более у Игоря никогда не было. Дом не украшался: несмотря на то, что в чулане хранилась сборочная елка времен СССР, которая находилась в более-менее презентабельном виде, ее никогда не доставали, поэтому она так и продолжала пылиться в мешке. Гирлянды, игрушки, мишура — все это упрямо обходило стороной каждую комнату, а если Игорь, когда был еще маленьким, приносил из школы пакетик конфет и какой-нибудь новогодний сувенир, то ему непременно влетало за это, а подарки оказывались в мусорном ведре или же в желудке его дяди. Георгий никогда за всю жизнь не вел контроль за алкоголем, который выпивает. Если в обычные дни он каждый день потреблял как минимум бутылку красного сухого вина, то в праздничные доза заметно увеличивалась, и Игоря тошнило оттого, насколько провонявшим спиртом становился дом, в коем ему приходилось обитать. Нередко случалось и так, что перед праздниками избиения ужесточались, потому что дядя предавался старым плохим воспоминаниям и превращался из простого тирана в более агрессивного. Георгий ненавидел Новый год: одна из его любовниц умерла тридцать первого числа, прямо во время постельных утех. Еще одна причина состояла в том, что он считал, будто со сменой листа календаря тут же стареет, и Игорь искренне не понимал, почему отсчет подобному ведется не от дня рождения. Бой курантов не раздавался в доме: его заменял звук звенящих друг о друга бутылок у ног дядиного кресла, а сам парень в это время старался не высовываться и просто отсидеться в каком-нибудь отдаленном углу дома, где пьяный Георгий даже не додумается его искать. Игорь никогда не получал подарков, не мог прочувствовать атмосферу и настроение праздника, а уж о столе с кучей мандаринов он и мечтать не мог — у Виктории аллергия на цитрусовые, а Георгий не испытывал к ним огромной любви, чтобы вообще помнить о существовании этих фруктов. Словом: это был обычный серый день, во время которого Игорь старался вести себя еще тише, чем привык. Сейчас же было все совершенно иначе, и утро, начавшееся в объятьях дорогого человека, только подтверждало этот факт. — Тогда почему же я ощущаю твой взгляд на себе? — с улыбкой произнес Артем, приоткрывая один глаз и хитро прищуриваясь. Игорь казался ему таким домашним сейчас, отчего затопившая сердце нежность желала выплеснуться наружу в виде порции утренней щекотки. Акинфеев быстро закрыл глаза, будто ничего и не было. Он сделал вид, что уже спит, правда, главу мафиозного клана такими вещами точно не обмануть. — Я вижу, как дергаются твои ресницы. — Дзюба приблизился к чужому лицу и выдохнул куда-то на щеку: — Если хочешь, чтобы я поверил в то, что рядом со мной лежит Спящая красавица, то не закрывай глаза так плотно. — Он осторожно, на пробу коснулся губами теплой щеки, а затем и губ, потому что Игорь повернул голову, осмелев, и самостоятельно поцеловал Артема. Вылезать из кровати действительно не хотелось, особенно тогда, когда в ней было так тепло, но время стремительно шло дальше, отчего Акинфееву все-таки пришлось подняться. Артем вновь уснул — или задремал, — поэтому Игорь действовал тихо, одеваясь и направляясь в сторону выхода. Перед тем, как отправиться гулять, он собирался приготовить небольшой быстрый завтрак в виде того самого омлета, который однажды так понравился Артему, а еще стоило зайти переодеться, ведь они с Денисом и Сашей бóльшую часть времени собирались провести на улице. Через час все дела были сделаны, и Игорь был полностью готов ехать в центр. — Напиши мне, как только встретишься с ними, ладно? — попросил Артем, когда они с Игорем стояли на пороге дома. Несмотря на минусовую температуру, Дзюба вышел проводить его в одном только костюме-тройке, что Акинфееву не очень понравилось. Он ведь только ходить нормально начал, не обращая внимания на боль от полученной раны, да и иммунитет ослаблен после всего, что он пережил, поэтому Игорю искренне не хотелось, чтобы мужчина вновь слег с простудой или, чего хуже, с гриппом. — Хорошо, Артем Сергеевич, — прозвучало в ответ, и Дзюба еле-еле подавил разочарованный вздох, потому что терапии под названием: «Зови меня Артем» придется уделить больше времени. — Я жду тебя к десяти. Справишься? — Да, — чуть улыбнулся Игорь, поправляя свой шарф. — Ну, — нехотя произнес Артем, взглянув на часы, — машина уже ждет, так что вперед. Хорошо проведи время и будь осторожен: после обеда погода должна испортиться. Игорю была приятна забота, потому что она казалась… правильной? Ненавязчивой, когда контролируют каждый твой шаг и выполняют за тебя всю работу, потому что существует опасение, будто ты можешь пораниться, а именно такой, когда ради тебя с утра смотрят прогноз погоды, чтобы предупредить о климатических изменениях, или накрывают мягким пледом, если ты вдруг уснул где-то за столом. Акинфеев сошел с крыльца, засовывая руки в карманы. Машина действительно стояла у ворот, но спешить к ней не хотелось, потому что не хотелось расставаться с Артемом, не в такой день, который начался слишком хорошо. Игорь преодолел половину пути и, чувствуя на себе чужой взгляд, все-таки обернулся: Дзюба неотрывно смотрел на него, чуть улыбаясь, и выпускал клубочки пара своим горячим дыханием. Он просто провожал его, но даже это заставило сердце пропустить удар. Действовал парень довольно быстро: развернулся и побежал назад. Артем даже понять ничего не успел, только почувствовал приятный запах Игоря, который приблизился к нему в считанные секунды. Он приподнялся на мысках и мазнул своими губами сначала по чужой щеке, а затем по губам. Поцелуй получился самым обычным, но даже он вышел в сто раз приятнее, чем все те, которые были у Дзюбы раньше. С Игорем все становилось в тысячу раз лучше. Среагировать Артем тоже не успел: Акинфеев уже бежал в сторону ворот. Подошва его ботинок скрипела по снегу, холодный ветер гулял в волосах, нос и щеки уже успели слегка покраснеть, но Игорь улыбался, потому что совершил самую глупую, но такую правильную сейчас вещь. Артем остался стоять на крыльце даже после того, как машина уехала, не в силах убрать широкую улыбку с лица.

***

— Ну вот и чего ты такой угрюмый. Вопрос прозвучал слишком громко, хотя Саша говорил как обычно. Денис приоткрыл глаза, которые уже начали слипаться, и убрал от лица две сложенные в молитвенном жесте руки, посмотрев на друга. Отвечать ему, по правде говоря, вообще не хотелось, как и сегодня с утра идти на работу, чтобы обслужить клиентов, зашедших за утренней порцией кофе или чего-то покрепче. Бар проработал ровно до десяти утра, и вот уже как полчаса Головин с Черышевым сидели в помещении только ради того, чтобы дождаться Игоря. — Сегодня, если ты забыл, Новый год! — важно заявил Саша и забросил в рот леденец. — Ты не выспался, да? — Да, — тихо ответил Денис, стараясь улыбнуться. — И немного устал от большого наплыва посетителей. — Это верно, они словно как сговорились все и к нам пошли… ну, деньги лишними не бывают, — философски подметил бармен. — Может, тебе кофе сделать? — Нет, не хочу, — отмахнулся Денис, — все нормально. Я выйду, воздухом подышу, ты позови, когда Игорь приедет. Головин как-то странно покосился на друга, но ничего говорить не стал, только кивнул. Может, у него что-то случилось, о чем пока говорить рано, а Саша не любил выпытывать информацию из других посредством долгих расспросов. Но в любом случае он надеялся, что Денис просто не выспался, как уже бывало, да и перед большими праздниками поведение Черышева порой менялось, так что это скорее не исключение из правил, а редкое, но вполне нормальное явление. На улице было действительно морозно, и это отрезвляло. За ночь Денису удалось поспать всего несколько часов, избавив себя от появления мешков под глазами, но чувствовал он себя не так замечательно, как хотелось бы. В голову вечно лезли неприятные мысли, а закрывая глаза, он вновь перемещался в сырой подвал, к прикованному к стене человеку с мешком на голове. Черышев посмотрел на свою руку, проведя пальцами по покрасневшим и слегка потертым костяшкам пальцев. За четыре дня раны сумели зажить, но не до конца, отпечатавшись на коже болезненным воспоминанием. Денис считал отвратительным то, что он сделал, к чему поклялся больше никогда не возвращаться. Жизнь без вечной оглядки назад, безусловно, была лучше, чем та, когда он только-только покинул Спартак, но сейчас Денис словно вернулся в прошлое и стал опасаться того, что оно вновь затянет. Если эти люди нашли его через столько лет, значит, он скрывался недостаточно хорошо, как было нужно. Конечно, Селихов тогда сказал, что на этом все, «долг» возвращен, но этот человек никогда не был правильным, вечно шел какими-то обходными путями и добивался своего любыми способами. Если Денис вновь ему понадобится, Черышев знал, что так просто от него отвязаться точно не получится. Селихов найдет, на что надавить. В кармане пальто Денис нащупал пачку сигарет и зажигалку. Он вздохнул: все происходило в точности, как в дешевом кино: героя мучают совесть и тяжелые думы, отчего он желает забыться и затянуться никотиновой отравой. Можно было бы усмехнуться на это, да вот только подобные сцены были чертовски жизненными, а сигареты действительно успокаивали, хотя Денис, по большому счету, вообще не курил. Обычно после сигарет у него кружилась голова, а к горлу подступала тошнота, но это не пугало, напротив, Денис словно наказывал себя таким способом и курил дальше ровно до того момента, пока не начнет терять сознание. Сейчас он не собирался издеваться над собой, хотя очень хотелось чем-то вытравить это чувство вины изнутри, но пришлось себя остановить: если у него нет праздничного настроения, это не значит, что он должен испортить день Игорю и Саше. Чиркнула зажигалка. Денис затянулся. Ненависть к Спартаку словно проснулась с новой силой, и Черышев искренне не понимал, почему такие люди все еще существуют на этой планете. Конечно, жил он не в раю или сказке, а в порой очень жестоком мире, но чувства, переполнявшие каждого из этого чертового места, ему были непонятными. Это словно какое-то крысиное или змеиное логово, в котором нет и не будет ничего хорошего, где даже доверие было настолько шатким, что его можно было полностью потерять из-за неверно сказанного слова. Что уж говорить о том, что спартаковцы порой закладывали друг друга боссу лишь ради того, чтобы выделиться перед ним, показать, насколько они хорошие и верные своему хозяину — а главы были именно «хозяевами» — подданные. Это было похоже на какой-то цирк, в котором даже стойкие парни с моральными устоями прогибались и полностью менялись. Возможно, в Спартаке и было что-то хорошее, но Денис этого так и не смог увидеть, потому что каждый день был наполнен только жестокостью. — А нам от Марио не влетит, если мы вот так закроемся? — крикнул Саша из помещения. Денис дернулся от неожиданности. Сейчас самое главное, чтобы Головин не вышел к нему, потому что парню не хотелось предстать с сигаретой в руках, ибо другу это вряд ли бы понравилось. Со стороны черного входа людей не было, ветер шел в другом направлении, так что запах не попадал в помещение, поэтому Денису волноваться было особо не о чем, но он на всякий случай сделал несколько шагов подальше от двери. — Нет, все в порядке, — ответил он, прочистив горло. От Марио так и не было никаких вестей, что Дениса действительно напрягало. Если раньше присутствовало обычное волнение, то сейчас к нему примешалось что-то еще, неприятно давящее на сердце. Черышеву отчего-то казалось, что ситуация только ухудшилась, но он не мог найти этому рационального объяснения или отыскать нечто, что вызывало это чувство. По правде говоря, он боялся навязчивой мысли, что больше никогда не увидит Фернандеса. Парень вздохнул, проводя рукой по волосам и взъерошивая их. Сигарета истлела, окурок был отброшен в сторону. Денис посмотрел на небо, наблюдая за медленно падающими снежинками, достал из кармана леденец, дабы перебить запах сигарет, и вернулся обратно в бар. Его встретил улыбчивый Игорь, который только-только вошел, пряча что-то за спиной. Денису сразу стало как-то легче или даже спокойнее от присутствия парня, словно он вытеснял собой все плохое, что скопилось внутри. Черышев не чувствовал к Игорю такой братской теплоты, как к Саше, но он был дорог сердцу, и Денис точно соврет, если назовет этого человека со сложной судьбой простым знакомым. — Игорь! — радостно воскликнул Головин, практически скидывая с барной стойки стакан с недопитым чаем. — Доброе утро, я не опоздал? — поинтересовался он, подходя ближе. Раздеваться не было смысла, все равно скоро уходить. — Нет, — улыбнулся Денис, пытаясь отогнать ненужные мысли. Он не хотел портить праздник друзьям, поэтому честно постарался не зацикливаться на том, что в душе ему плохо. — Там неожиданная пробка образовалась, — начал Игорь, облизав слегка потрескавшиеся губы. — Не думал, что в праздничное утро увижу так много людей. — Ты никогда не гулял на Новый год, ведь так? — зевнул Головин, потягиваясь. Несмотря на то, что день обещал быть продуктивным и веселым, он не смог накопить свои силы за ночь из-за того, что, подверженный приливом энтузиазма и какого-то беспокойства, не смог уснуть сразу, как ему бы хотелось. — Нет, — чуть замявшись, ответил Игорь. Друзьям свою историю он в какой-то мере рассказал, но даже по прошествии такого количества времени некоторые не самые «важные» и болезненные моменты вспоминались с тоской. Акинфеев был бы и рад выбираться хотя бы на улицу перед домом, но оставался вечным заключенным своей домашней тюрьмы и адского дядиного колеса. — В детстве мы гуляли с родителями, но я был тогда маленьким, поэтому мало что помню. — Зато сегодня у тебя будет возможность наполнить день хорошими впечатлениями. — Денис подошёл ближе, по-дружески похлопав Игоря по плечу. — Поверь, Новый год в Петербурге умеют отмечать с размахом. — Но сперва подарки, — опять вклинился Саша, выбираясь из-под барной стойки, под которую он уже успел влезть. Акинфеев только улыбнулся, смотря на его растрепанную прическу, которая вновь была похожа на небольшое птичье гнездышко. Игорь в очередной раз задался вопросом, кто из них двоих все-таки старше. — Я пытался упаковать их очень долго, предупреждаю сразу, чтобы вы могли оценить мои труды, — затараторил он от небольшого волнения. — Вышло, правда, не очень, зато с любовью. — Это, я смотрю, твой девиз по жизни, — подколол Черышев. — Это точно… погоди, что? Денис лишь только рассмеялся, чувствуя, как у него поднимается настроение. Как же он все-таки любил Сашу и эту черту его характера, для которой просто не находилось нормального слова. Головин постарался это никак не комментировать: в конце концов, на Дениса обижаться было просто невозможно, ему только улыбнуться стоит, как все обиды сразу пропадали, да и сам парень был рад, что угрюмость и задумчивость с чужого лица начала постепенно сходить. — Вот всегда так, — констатировал Саша, держа руки под барной стойкой. — Я на правах главного в этом заведении после Марио и Дениса торжественно занимаю первое место во вручении подарков. Отворачивайтесь. — Ты похож на ребёнка, — успел сказать Денис, выполняя просьбу друга. Головин вытащил два небольших свертка, которые по форме не напоминали ни одну из существующих геометрических фигур, и погрузил их на стойку, немного поправляя оберточную бумагу. Для Дениса он заказал книгу-справочник на испанском языке, о которой тот так долго мечтал. Она была довольно объёмной, в дорогой кожаной обложке и с автографом писателя, выпустившего в узкий тираж свое произведение. Саша потратил на заказ и доставку немалые деньги, но порадовать Дениса ему очень хотелось, тем более, когда он около недели пытался вычленить из речи Черышева нормальные русские слова, а не какие-то одному богу известные научные или лингвистические термины. С Игорем дело обстояло несколько сложнее, ведь Акинфеев из раза в раз говорил, что ему ничего не надо или он ничего не хочет. Саша видел, что Игорь просто скромничает или еще не до конца осознал возможный спектр своих желаний, но оставлять его из-за этого без подарка было неправильно. Нашелся он совершенно случайно: когда Саша проходил мимо одного магазина и наткнулся на нужную и, что главное, теплую вещь. Распаковка подарков много времени не заняла, хотя Саше хотелось бы сфотографировать это странное выражение лица Дениса, когда тот увидел свой ярко-красный сверток с наклейкой в виде улыбающейся собаки на ней; но лишь стоило ему распаковать подарок, как он тут же засветился от счастья и, Саше хотелось бы надеяться, восторга, бьющего внутри. Игорю достался теплый вязаный шарф, шапка с помпоном и перчатки: настоящий зимний комплект, который в суровую погоду необходим практически каждому. Вдобавок к этому внутри лежала небольшая поздравительная открытка, в коей Головин применил все свои писательские навыки, что очень растрогало Игоря, в очередной раз напомнив ему, что жизнь теперь приобрела совершенно другие краски. Игорь по-настоящему был счастливым. Смотря на улыбающихся друзей, обмениваясь с ними подарками и находясь в этой уютной, какой-то уже родной атмосфере, Акинфеев ощущал себя как никогда там, где он действительно нужен, где его искренне ждут и где он может быть частью чего-то важного, что дарит тепло израненному сердцу. Может, его путь вновь свернет не туда, может, он не доживет даже до двадцати, но парень сам для себя решил, что больше проигрывать он не намерен. Саша еще раз посмотрел на довольных друзей и улыбнулся.

***

Свежий морозный воздух ударил в лицо, заставляя зажмуриться. Хлопья снега стремительно влетели в комнату, заявив свои права на подоконник и алоэ, правда, довольно быстро их потеряли, потому как растаяли, съеденные теплом от растопленного камина. Игорь закрыл окно, попутно сдувая снежинки с волос, и обернулся, улыбаясь Артему. Дзюбе который раз за вечер хотелось подойти и обнять этого чересчур довольно парня, который приехал домой в полном восторге от прогулки с друзьями. Несмотря на то, что Артем сам по себе был молодой и немного с придурью (как сказал бы Саша), а вечно серьезный Игорь иногда казался гораздо старше своих лет, сейчас он выглядел совершенно иначе: чистый довольный ребенок, которого впервые отвели в парк, накормили сладкой ватой и дали покататься на «взрослых» аттракционах. Акинфеев словно светился изнутри, и это сияние, сравнимое с теплом солнца, можно было пощупать руками. В какой-то момент Артему показалось, что он не в силах даже спокойно находиться в одной комнате с этим человеком, потому что к нему неимоверно тянуло — Дзюбе хотелось остаться где-нибудь рядом, внимательно наблюдая и запоминая любую смену мимики лица, одновременно боясь как-то потревожить Игоря, спугнув. Мужчина позволил себе лишь несколько прикосновений и легкий поцелуй в макушку головы, показывая, как он рад его видеть. Потом — лишь зрительный контакт. День у Акинфеева выдался чудесным. Его действительно можно было назвать исполнением детских, давно запрятанных внутри желаний, память о которых давно стерлась. Внутри бурлило льющее через край хорошее настроение, и ощущение легкости было таким неожиданным, таким сильным, что Игорь позволил себе пропустить несколько упрямых слезинок, пока смотрел на искры бенгальских огней и слушал смех бегающих неподалеку детей. Свободу он получил уже давно, но лишь сейчас смог осознать, что она действительно находится в его руках. Они с Артемом собрались в маленьком зале, где обычно любил проводить время Федя, когда баталии с Кокориным его утомляли. Конечно, можно было и куда-то поехать, ведь Игорь вернулся не так уж и поздно, но дома с появлением парня стало гораздо уютнее, поэтому выбираться никуда не хотелось. Оставалось совсем немного до наступления праздника, и последние минуты уходящего года Артем решил провести, обнимая Игоря и сидя вместе с ним на теплом ковре у камина. — Тебе ведь нравится здесь, так? — внезапно спросил мужчина. Игорь посмотрел на него, не совсем понимая причину вопроса, и затем проследил за чужой мимикой лица, замечая откровенное волнение и легкое беспокойство. — А почему мне должно не нравиться? — тихо произнес Акинфеев, переводя взгляд на трескающиеся в камине поленья, которые охватывали и пожирали языки пламени. — Я сейчас живу куда лучше, чем это было раньше, и я благодарен за это. Даже то, что мне может казаться неправильным… это лишь маленькая часть плохого по сравнению с тем, что я действительно приобрел. — Ты правда считаешь, что сейчас тебе лучше? — вновь прозвучал вопрос. Игорь тяжело вздохнул. — Прости, — улыбнулся мужчина, оставляя поцелуй у чужого виска. — Просто хочу знать, наградит ли меня Дед Мороз за то, что я себя хорошо вел в этом году и принес кому-то пользу. — Я думаю, что вы… ты сделал очень многое для своих людей, для меня тоже, — честно признался Игорь. — Ты точно попадешь в десятку лучших и послушных детей этого года. Артем рассмеялся. Он, конечно, ожидал, что Игорь ответит ему что-то ободряющее, но подобное услышать он определенно не был готов. — Я серьезно, — на всякий случай добавил Акинфеев и улыбнулся. — Спасибо, но, если честно, сейчас дарить подарки мне хочется больше, чем получать их. У меня тут кое-что для тебя есть. Закрой глаза. Игорь кивнул, послушно выполнив просьбу. Артем чуть приподнялся, опираясь локтем о диван, прислонившись к которому они вместе с Акинфеевым сидели, и залез рукой под одну из декоративных подушек, доставая оттуда небольшой подарок. Он еще раз осмотрел предмет, улыбнувшись, и вложил его в чужую руку, сверху накрывая своей ладонью. — Что там? — поинтересовался Игорь, приоткрывая один глаз. — Это мой тебе подарок. — Артем убрал руку, и взгляд Игоря пал на серебряные часы с цепочкой, обрамленные тонкой полоской золота. — Но это же… — Они принадлежат моей семье уже очень много лет. — Дзюба осторожно перевернул часы и, щелкнув механизмом, открыл заднюю крышку, переводя взгляд на Игоря. — Видишь дату? В 1874 году мой прапрадед купил их за целое состояние; во тут, чуть ниже, есть его инициалы, рядом — моего прадедушки, потом деда, отца и, наконец, мои. Так завелось, что эти часы передаются по мужской линии в нашей семье, а если у отца рождается, например, дочь, то часы должны вручаться либо кому-нибудь еще, либо первому мальчику. Раньше семьи были довольно большие, поэтому с подобным проблем никогда не было. — Здесь еще инициалы, — произнес Игорь, переставая разглядывать крышку часов и поднимая взгляд на Артема. — Да. Твои. — Я… не совсем понимаю, — неуверенно пробубнил парень. — Как я уже сказал: это наша фамильная ценность. Проще говоря: часы передаются членам нашей семьи. Я хочу подарить их тебе, Игорь, потому что ты моя семья. Эти слова возымели на Акинфеева неожиданный эффект. Он задержал дыхание, а затем судорожно вздохнул, осознавая, что только что сделал и что сказал Артем. Сердце забилось быстрее. Дзюба широко улыбался. — О, смотри, уже полночь. С Новым годом, Игорек! — он плавно взял в руки чужое лицо и поцеловал, вкладывая в этот жест все, что успело накопиться за день. Акинфеев не сопротивлялся. Ответил. В кармане у Артема пискнул телефон.

***

— Отвратительно. — Я знаю. — Хочу есть. — Тоже знаю. — И пить. — Знаю. — Ненавижу аэропорт. — Угу. — И людей. — Знаю. — А еще слова, кроме «знаю», ты знаешь? — Знаю. Кокорин обреченно простонал, а затем стал буравить взглядом дыру в голове Смолова. Вот и какого черта у них там в этой России погода всегда идет против всех прогнозов: с утра было солнечно и морозно, а теперь на ближайшие два дня передают снежную бурю, отчего рейс пришлось отложить до «оптимального погодного окна», чтобы люди не просидели часть праздников в аэропорте, в котором даже кондиционер отказывался работать. Еще и шумно, отчего у Саши периодически начинала болеть голова, и Смолов ведет себя как-то «не так». Словом: Кокорина все раздражало. — Купи мне воды и хотя бы какой-нибудь батончик в автомате. Мы здесь еще часа на два застряли. — А у самого ножки отвалятся сходить? — вздохнул Смолов, даже не отрываясь от своего дела: он пытался медитировать. — У меня рука сломана. — Ну не нога же, — спокойно ответил Федя, открывая глаза. — Если я подойду к автомату, я точно кого-нибудь убью по дороге. Например, того кричащего капризного подростка, которого, видимо, жизнь обидела. Я тоже обижу, если он не перестанет орать, — раздраженно бросил Саша. — Если ты его убьешь, мы здесь точно не два часа проведем. — Зато это избавит меня от головной боли, пока полиция будет ехать. Серьезно, если он сейчас не замолчит, а я не поем, то… — Эй! — выкрикнул Смолов, обращаясь к подростку. — Если ты хочешь побыстрее отсюда убраться, то тебе лучше уменьшить громкость, иначе люди, сидящие вокруг меня, пожалуются в Департамент аэропорта по вопросам поведения детей и подростков. Тебя задержат здесь еще на несколько суток, если ты не угомонишься, а твои родители благополучно полетят домой. Подросток сначала ухмыльнулся, закатил глаза, а затем, увидев, что окружающие люди действительно смотрят на него слишком серьезно, испуганно взглянул на свою мать, которая стоически пыталась сдержать каменное лицо. Было видно, что он запаниковал, а затем и вовсе притих, когда понял, что шутить с ним не собираются. Саша приподнял бровь и, повернувшись к Смолову так, чтобы его не было слышно другим, спросил: — А что, такой департамент правда существует? Смолов рассмеялся, поднимаясь с места и потягиваясь. Он махнул на Кокорина рукой и направился в сторону торговых автоматов, чтобы купить Кокорину воды и еды, а себе стаканчик кофе. В подобном месте не уснешь, но мужчина уже ощутил на себе давление усталости, поэтому пожелал хотя бы немного взбодриться. Саша остался сидеть на месте, поначалу желая спросить, куда это напарник отправился, но затем передумал, вздохнул и вытянул уже порядком затекшие ноги. Ему действительно хотелось приехать домой до наступления Нового года, расслабиться, поздравить босса по нормальному, но дела пошли иначе. Кокорин зевнул, потирая рукой глаза, и стал неотрывно наблюдать за тем, как Федя движется в очереди за напитками. Его самого бесило то, что он порой срывается на нем, но, видимо, это просто вошло в привычку, да и сам Смолов давно принимал это как данность. Вот и угораздило же его влюбиться… Федя сверился с часами. До Нового года в Петербурге оставалось совсем чуть-чуть, поэтому он поспешил купить стаканчик кофе, засунул шоколадки в карман пальто и стал на ходу писать поздравительное сообщение Артему, чтобы дать знать, что они с Кокориным еще живы, поэтому так легко от них не отделаться. Саша сидел и скучающе стучал пальцами о подлокотник, а его обреченные вздохи, казалось, были слышны на всю округу, и это отчего-то позабавило Смолова, ибо нашелся отличный повод для поддразнивания. — Что, соскучился по еде, да? — сказал он, сверяясь с часами и отправляя сообщение. — Ну, наконец-то! Тебя не было десять лет. Что купил? — сразу встрепенулся Саша. — А кто сказал, что я купил это тебе? — Смолов бросил на чужие колени бутылку воды и приподнял бровь. — Так, губошлеп, а ну, отдай! — А что мне за это будет? — Федя сделал пару глотков кофе, который оказался не таким уж плохим, и поставил стаканчик на подлокотник. Он показательно залез в карман, доставая шоколадный батончик, и стал медленно его распаковывать. — М-м-м… пахнет уже вкусно. — Я верну тебе деньги. — Не интересует, — отмахнулся Смолов, высвобождая из упаковки батончик. — Ох, чувствую, это будет божественный вкус. — Он откусил небольшой кусочек и блаженно промычал. — Потрясающе… — Федя! Смолов рассмеялся, прожевывая батончик. Он нагнулся к Саше и осторожно поцеловал его в губы, не углубляясь. Кокорин даже среагировать не успел — только рот приоткрыл, чтобы возмутиться, как там тут же оказалось шоколадное лакомство. — Это… что сейчас было, — ошарашено и больше риторически проговорил он, вытащив батончик. Федя сел на свое место и, сделав еще один глоток кофе, подмигнул Саше, пожав плечами. — С Новым годом!