Сломанное солнце

В середине марта снег начал постепенно таять, отчего к началу апреля на земле остались лишь небольшие сугробы, доблестно сражающиеся с уничтожающим их солнцем. Погода стала налаживаться, теплый воздух залетал в петербургские края все чаще, несмотря на то, что это было редким явлением, а дневная температура превышала семь-десять градусов, поэтому можно было ходить без теплой вязаной шапки. Букетики отцветающих подснежников все реже и реже пополнялись новыми цветами. Ерохин потер ноющую ногу и посмотрел в окно, наблюдая за тем, как по улице бегают дети. Был выходной, так что они выбрались большой компанией часов в десять утра и облюбовали площадку. Им хотелось поиграть в футбол, но все, что они делали — это пинали мяч из лужи в лужу, пачкая свою одежду грязевыми каплями и смеясь. — Вот чай. Горячая кружка опустилась прямо перед ним, и психолог перестал наблюдать за детьми, переведя взгляд на другого человека. Он благодарно улыбнулся, почувствовав, что на душе стало теплее, и провел рукой над кружкой, дожидаясь того, пока пар врежется в руку. — Спасибо, Саша. Очень мило с твоей стороны. Головин отмахнулся, ведь это было для него обычным делом, и немного смутился, садясь в кресло напротив. Он стянул с себя кроссовки, размяв пальцы, и пождал ноги. — Чем займемся сегодня? — с интересом спросил Саша. — Сегодня… — задумчиво протянул Ерохин, дожидаясь озарения. — Рассмотрим психологию поведения детей. Тема интересная. — Он взялся за трость, стоящую у его стола, и поднялся с кресла, прихрамывая и направляясь к большому книжному шкафу. Саша дернулся, чтобы помочь, но его остановили: — В конце концов, мне нужно разрабатывать ногу, ведь так? — он улыбнулся и стал искать книгу, пробегаясь пальцами по корешкам. — Да, но… — хотел возразить Саша. Передумал. — Мы уже говорили об этом. — Ерохин нашел нужную книгу и, неизменно прихрамывая, подошел к столу. — Все то время, что мы занимаемся психологией, ты рвешься в чем-то помочь. Это похвально, но я справлюсь сам. — Саша забрал протянутую ему книгу. — Страница двести сорок семь. Ерохин прекрасно помнил, как заработал себе недуг, из-за которого пришлось покупать трость. Тогда, в той перестрелке, пули все-таки отрикошетили, и если плечу досталось несильно, то ноге — чрезмерно. Сперва психолог не мог нормально ходить, затем его состояние улучшилось. После недели, проведенной в больнице, он начал использовать трость. Вроде незначительная рана, а терапию ему проходить еще полгода. — Дети-дети-дети… нашел. Ерохин подпер щеку рукой. Мужчина долго разглядывал Сашу, который уже начал читать, не дожидаясь, пока его лектор станет что-то рассказывать. Он спросил: — Тебе правда нравится психология? — Да, — кивнул Головин, оторвавшись от книги. — Она нравится мне еще больше, когда ее грамотно рассказывают. К тому же, пока бар закрыт, мне все равно нечего делать. А так хоть чему-то новому научусь. — Фернандес не сказал, когда планирует возобновить работу? — Нет, — вздохнул Саша. — Они с Денисом сейчас в Бразилии у родителей Марио, отдыхают. Денис звонит мне каждый день, поэтому скажу, что у них все хорошо. Он не знает, когда они приедут обратно, но уже соскучился. Часто ноет об этом, — Головин улыбнулся, вспоминая один из последних разговоров с другом. Саша и сам скучал, вот только в этом никогда не признается. — То есть сейчас ты один, — закончил Ерохин. Ему нравилось, когда лицо парня озаряла легкая улыбка: он выглядел мило. — И решил скрасить свое одиночество с моим одиночеством? — Вообще-то у меня все еще есть другие друзья и Игорь, — обиженно ответил Саша. На его щеках выступил румянец, потому что Ерохин был, по сути, прав. Ему нравилось проводить с ним время, пускай и приходилось ехать на другой конец города. Было приятно заниматься психологией и просто разговаривать о каких-то посторонних вещах. Если бы не Кокорин, который перед тем, как уехать, отдал свою должность няни Ерохину, то Саша бы бóльшую часть времени проводил один. Головин успел сдружиться не только с психологом. Было смешно, но Саша словно притягивал к себе других Саш, отчего они вечно путались, если кто-то окликал их по имени, пока они находились рядом. С Кокориным его свела любовь к остросюжетным боевикам и желание научиться метать ножи, чем, собственно, они и занимались, пока Саша-старший был в России. Во второй половине марта они со Смоловым отправились в небольшой отпуск (свадебный, наверное), так что на время отъезда Саше-младшему досталась коллекция метательных ножей и Саша-психолог-няня в придачу. — Конечно, — издал смешок Ерохин и кивнул на книгу. — Сам почитаешь, или мне рассказать? — Я уже сбился, — грустно вздохнул Головин и ткнул пальцем в строчку, на которой остановился. Он начал пожевывать губу и все-таки спросил: — А это было больно? — Что? Рана? — понял Ерохин, кивая в сторону своей ноги. — На самом деле не так больно, как могло быть. Если у меня спросят, что страшнее: получить пулевое ранение или присутствовать при беседе Зенита, ЦСКА и Спартака, то я с радостью подставлюсь еще под десяток. — А что… там все так страшно было? — заинтересованно придвинулся Головин, хлопая глазами. Ерохин против воли улыбнулся. Ему до ужаса хотелось потрепать парня по волосам. — Скорее мозговыносяще, — ответил психолог, вспоминая ту нелегкую встречу. Все грозило закончиться плохо. Очень плохо. Когда со стороны Селихова пришло подкрепление в виде то ли наемников, то ли спартаковцев, ситуация стала накаляться. Перестрелка велась в замкнутом пространстве, пули свистели над головой, то и дело норовя попасть в жизненно важный орган, но при этом никто отступать не хотел, отчего досталось всем без исключения. Викторию подстрелили первой: она хотела скрыться дальше в тоннеле, но неудачно — ее подвели каблуки. Женщина рухнула на землю, и кто-то всадил ей несколько пуль в спину. Потом погиб Тарасов, но его смерть была нелепой: мужчина сам напоролся на арматурный штырь, торчащий из стены, и истек кровью; его даже трогать не стали. Сложнее всего было с Селиховым, поэтому против него борьба велась долго. Поначалу его даже убивать не собирались: нужно было просто поймать и после начать переговоры со Спартаком. Но Селихов был другого мнения, так что перед тем, как умереть, он успел задеть Набабкина и Смолова; Кокорин же сломал свою руку повторно. Артем тоже был (не мог не быть) и заработал всего несколько ссадин, действительно оберегаемый чем-то божественным: он два раза ходил на грани того, чтобы поймать пулю в лоб. В итоге все закончилось удачно, если так можно сказать; у них получилось устранить всех троих. Кокорин уже после исполнил обещание и отправил фотографию трупа Селихова тому мексиканцу из «Псов». Дальше, как это бывает, на дыбы встал Спартак, когда все стало известно их боссу. Он собирался объявить войну, и если бы это действительно случилось, то сейчас жить пришлось бы несладко. Конфликт кое-как сгладился, хотя напряжение все еще витало между ними. В тот же вечер ЦСКА с Зенитом подписали союзнический договор, а через пару недель к ним должны присоединиться Локомотив и Краснодар. — Представь, что ты сидишь, окруженный тремя собаками. Одну из них ты знаешь хорошо — это бойцовская собака, которая тебе ничего не сделает; другая — малознакомая гончая, в ней ты все же сомневаешься; а третья — цербер, с которым встречаешься впервые. Настроен он ужасно агрессивно. — Вы же близки с Артемом Сергеевичем, так что он бы вам ничего не сделал, — проговорил Саша, облизывая губы. Ерохин кивнул. — Да, но суть не в этом. Я за себя не боялся, я боялся за то, каким именно образом они будут делить метафорический кусок мяса. Цербер захочет оттяпать все себе, но две другие собаки против, потому что мясо принадлежит гончей. Я думаю, тебе бы тоже не понравилось, если бы захотели забрать что-то твое. Головин кивнул, внимательно слушая. — Так и с ними произошло. Спартак поставил условие: либо они поубивают друг друга, либо ЦСКА отдает свою часть Москвы. Но цербер упустил одну важную деталь: не бойцовская собака и гончая провинились здесь, а именно он. — И… что дальше? — нетерпеливо поерзал Саша, захваченный развернувшейся историей, которой сам был свидетелем. — А дальше, молодой человек, секрет, — подытожил Ерохин, видя, как на лице парня отразилось негодование. — Это нечестно! — возмутился Головин. — Разжечь интерес, а потом потушить его! Психолог пожал плечами. Признаваться в том, что он и сам не знает, на чем кланы сошлись, не стал. Тогда Ерохин сгладил общее эмоциональное напряжение и оставил боссов договорить наедине. У него, конечно, было предположение, что после его возвращения там окажется чей-то труп, но обошлось. — Такова жи-изнь, — протянул Ерохин, все еще поддразнивая. Он не удержался и потрепал Сашу по голове. — Лучше сосредоточься и читай. Головин обидчиво уткнулся носом в книгу, но теперь вокруг крутилась куча догадок, которыми он пока не собирался делиться с психологом. Парень прочел всего пару абзацев, а затем вновь вскинул голову и спросил: — А Игорь? — А что с ним? — Ну… — неловко протянул Саша. — Я знаю, что он ваш пациент… — Тогда ты также знаешь, что это врачебная тайна, — опередил Ерохин. — Да, но… — Головин облизал губы. — Я хочу сказать… мне не нужны все подробности, просто… ему стало лучше? Александр откинулся в кресле, задумавшись. У Игоря определенно есть большой прогресс по сравнению с тем, с чего они начали. После того, как вся история с похищениями и Викторией закончилась, парню стало немного легче и проще разговаривать во время сеансов, которые прервались всего на полмесяца, пока Ерохин был в больнице и сдавал кучу анализов. Весь февраль и часть марта они тщательно прорабатывали проблемы, и хотя дел еще очень много, Игорь хотя бы начал избавляться от мысли, что он дефективный. Ему стало легче переносить тактильный контакт. — Да, — кивнул Александр. — Ему лучше. Но ты и сам это понимаешь? — Он стал больше улыбаться, — вспомнил Саша. — Я рад, что все чаще вижу его таким при наших встречах. Хочу, чтобы они с Денисом были счастливы. Ерохин расплылся в глупой улыбке. Он вновь ощутил тепло где-то у сердца и приподнялся с кресла, наклоняясь вперед. — Ты самый бескорыстный человек, которого я только встречал. Ты хочешь, чтобы другим было хорошо, потому что в этом кроется твое личное счастье. — Ерохин опустился ниже и оставил поцелуй на чужом лбу. Саша покраснел и почувствовал, как кожа под губами Александра покалывает и немного горит. — Вы… вы что… — Читай, — рассмеялся Ерохин и сел в кресло, на несколько мгновений перестав ощущать боль в ноге. Саша смущенно потер шею и уставился в книгу, только слов он теперь не видел: перед глазами стоял образ улыбчивого психолога.

***

Игорь рассматривал этикетку на небольшой бутылочке и морщился, чувствуя, как внутри все ярче и ярче откликается зарождающееся волнение. Он сидел на крышке закрытого унитаза и держался одной рукой за живот, а второй теребил наклейку с датой, больше от нервозности, чем от желания ее сорвать. Губы были вновь искусаны и немного саднили, но парня это никак не останавливало. В ладони был бутылек с быстродействующим слабительным, которое он принял еще несколько часов назад. Игорь сходил в душ, почистил зубы, с утра ничего не смог съесть и весь день косился на часы, одновременно с предвкушением и страхом ожидая того момента, когда маленькая стрелка покажет шесть вечера. Артем вернулся домой еще несколько часов назад, но Игорь успел обменяться с ним лишь парой поцелуев. Теперь он заперся в ванной и боялся выйти. Физически Акинфеев был готов. Ерохин дал советы того, как подготовить себя к первому сексу, и Игорь даже посмотрел несколько роликов, но выключил их, потому что стало слишком стыдно. Парень чувствовал себя смущенным и одновременно глупым, хотя понимал, что от него многого и не ждут. Почему-то хотелось сделать все правильно, по-взрослому; Акинфеев даже корявый план действий придумал, но сдулся, не успев приступить к выполнению первого пункта. Он поздно понял, что ситуация точно находится не под контролем, пока он сидит в ванной и боится выйти. Взять себя в руки все-таки пришлось: Артем обеспокоенно постучал в закрытую дверь. Игорь убеждал себя в том, что он, в конце концов, мужчина, которому вот уже как три дня восемнадцать лет, поэтому пересилить себя все-таки нужно. Он медленно поднялся, чувствуя, как ноги после долгого сидения онемели, подошел к зеркалу, проводя рукой по влажным после недавнего душа волосам, и осмотрел себя, морщась при виде шрамов, но не с таким отвращением, как делал это раньше. Акинфеев набрал побольше воздуха в легкие, стараясь избавиться от волнения, и с закрытыми глазами дошел до двери, что-то бубня себе под нос и щелкая замком. Артем широко улыбнулся, видя, что Игорь стоит лишь в одном нижнем белье. Не то чтобы эта ситуация его забавляла, просто он в глубине души хотел, чтобы парень ходил по комнате так чаще. Дело не только в сексуальном влечении, но и в обычной любви, ибо Артем был готов исцеловать каждую родинку, шрам и царапину на теле, чтобы доказать, насколько Игорь может быть прекрасен в глазах другого человека. Мужчина сидел на краю кровати и протянул руки; Акинфеев сделал пару шагов вперед и ощутил, как колени упираются в чужие. Он облизал губы, все еще чувствуя румянец на щеках, и провел ладонью по немного отросшим волосам Артема. — Все хорошо? — спросил Дзюба, заглядывая в глаза. — Да… — прошептал парень и задержал дыхание: Артем поцеловал его в живот. Игорь вновь оказался на чужих коленях. Артем прижал его к себе, положив голову на грудь и слушая частое биение сердца. — Если ты боишься… Акинфеев приложил палец к его губам, призывая к молчанию. Он был уверен в том, что хочет довести все до конца; пугали не сами чувства, процесс или ощущения, а то, как его мозг отреагирует на них. Терапия с Ерохиным в последние недели проходила удачно, так что он надеялся, что полностью готов оставить все позади. Желание сделать это было безмерным. Игорь нагнулся, взял лицо Артема за щеки и поцеловал. Он прикрыл глаза, стараясь раствориться в процессе и забыть обо всем, что его окружает. Дзюба осторожно углубился и улыбнулся, соглашаясь быть проводником Игоря в новую жизнь. Когда внешний мир перестает существовать, сосредотачиваясь в другом человеке, кажется, будто несешься с огромной скоростью вниз и не можешь ни за что ухватиться. Кругом — пушистые эфемерные облака, растворяющиеся в руке от любого прикосновения. Лететь страшно, земля становится все ближе и ближе, а небо так далеко, что в голове неутомимо бьется мысль о том, что скоро все закончится. Кроны зеленых деревьев перестают быть меленькими точками и приобретают новые очертания; дома больше не помещаются в ладонь, а пересечения извилистых дорог стираются, скрытые другими предметами. Никто не может затормозить это падение, и Игорь понимает, что ему суждено разбиться, чтобы потом вновь воскреснуть. Акинфеев не чувствовал мягкости кровати, не слышал посторонние шумы за окном и стук собственного сердца, отдающего в барабанные перепонки. Он ощущал лишь прикосновения другого человека, его теплое дыхание и улыбку, отпечатывающуюся на собственной коже мягкими поцелуями. Комната вокруг казалась пушистым светлым облаком, и Игорь ни разу не открывал глаза, чтобы эта картинка не сменилась на другую. Ему было важно лишь то, чтобы Артем оставался с ним рядом, а он сам мог очерчивать кончиками пальцев замысловатые фигуры на веснушчатой коже и целовать, обнимая. Они были полностью обнажены, сливаясь телами друг с другом. Артем прервался лишь один раз, дотягиваясь до бутылочки лубриканта, и улыбнулся, оглаживая порозовевшие щеки Игоря. Парень медленно перевернулся на живот, приподнимаясь, и почувствовал, как Артем склонился над ним, полностью закрывая теплое приглушенное свечение от торшера. Дзюба провел рукой по ягодицам и заставил Игоря немного прогнуться в спине. Лубрикант казался прохладным, а пальцы Артема в контраст теплыми. Игорь прикусил губу, когда мужчина осторожно провел по сжатому колечку мышц, вводя один палец, и почувствовал легкий щекочащий поцелуй в шею. Он издал смешок, тут же превратившийся в тихий сорванный выдох, потому что Артем принялся исцеловывать все его родинки и маленькие шрамы на спине. Ладонью он провел по поджатому животу и осторожно скользнул вверх, останавливаясь ровно в том месте, где находился самый большой шрам: под сердцем. Ощущения внизу были непривычными, пальцы, которых стало уже два, приносили дискомфорт и легкую тянущую боль: ее нужно перетерпеть. Микроожоги от поцелуев чувствовались по всей спине, а укусы, на которые Артем не скупился, только-только начинали саднить. Акинфееву было приятно, тянуще; возбуждение накатывало медленно, позволяя полностью погрузиться в процесс и отключить голову. Дыхание через раз срывалось, пальцы сами сжимали белую простынь, а мурашки бегали по коже в моменты, когда его тело накрывал поток наслаждения. Парень перестал ощущать вообще что-либо, кроме явного чистого удовольствия. Игоря одолевали эмоции; отчего-то ему ужасно хотелось расплакаться. Артем заметил эту перемену по тому, как тело под ним напряглось. Он осторожно вытащил перепачканные лубрикантом пальцы и перевернул Игоря на спину, позволяя тому вцепиться в плечи. Акинфеев сам потянулся за поцелуем и почувствовал, как Дзюба осторожно смахивает скатывающиеся с его глаз слезинки, отрывая от кровати и усаживая на себя, крепко, по-медвежьи обнимая. Они целовались долго, тянуще, не отрываясь друг от друга, словно боялись потерять. Игорь зарылся пальцами в чужие волосы и улыбнулся, когда понял, что Артем хочет потереться о его нос. Он впервые приподнялся сам, ощущая то, насколько его колени сейчас слабы, и ухватился за шею мужчины, когда тот осторожно прижался головкой члена к разработанному входу, слегка о него потираясь. Акинфеев выдохнул, краснея; от такого действия возбуждение накатило сильнее. Артем что-то прохрипел ему на ухо, но Игорь не смог разобрать ни единого слова, потому что потерялся в звучании чужого голоса. Напряжение в коленях усилилось, и парень понял, что больше не может терпеть, поэтому медленно, затаив дыхание, плавно насадился на член. Артем не сдержался, сжав чужие бедра, на которых потом останутся следы его пальцев, и добротно выругался, давя в себе рвущийся блаженный стон. Игорь поморщился, потому что ощущения были новыми. Он все еще чувствовал легкую пульсирующую боль, но теперь вместе с ней появилось что-то другое, чего раньше не было. Парень не дышал, поэтому Артем взял его за щеки и прошептал в губы: — Игорь… ориентируйся на мой голос. Акинфеев с шумом выдохнул и быстро задышал, словно ему перекрывали кислород нескончаемо долго. Он вновь почувствовал, как Артем смахивает слезы с его дрожащих ресниц, и, наконец, открыл глаза. — Это ты? — тихо спросил он, вглядываясь в черты родного лица, будто никогда его не видел. — Это я, — ответил Артем, подкрепляя свои слова объятьями, и тогда парень перестал подрагивать от рвущихся наружу рыданий, кои могли испугать его самого. Он почувствовал себя окончательно свободным, и это распирающее чувство смогло вытеснить все плохое, что созревало в голове. Он сделал первое движение, когда боль окончательно стихла, и Артем со свистом втянул воздух, оставляя несколько поцелуев на чужом плече. Мужчина присосался губами к коже, втягивая ее в рот, как пиявка. Игоря это забавляло ровно до того момента, как Артем, не сдержавшись, плавно толкнулся бедрами навстречу. Акинфеев понял, что значит получать удовольствие от секса. Артем позволил парню задать тот темп, который он хочет. Это была его самая главная ошибка, потому что Игорь, сам того не понимая, сводил его с ума. Движения были хаотичными, то ускорялись, то замедлялись, и Артем, уже не сдерживая себя, через раз толкался навстречу, желая продлить то ощущение чего-то тугого и горячего, сжатого вокруг его члена. Игорь подал голос, как только головка коснулась простаты, и для Артема это был самый прекрасный звук. Комната все также была в меру прохладной, но двум влюбленным казалось, что стало жарко. Игорь цеплялся за плечи Артема, впивался в кожу короткими ногтями, когда возбуждение становилось невыносимым, и тихо стонал ему куда-то на ухо, потому что все еще стеснялся своего голоса и того, что Дзюба будет смотреть на его покрасневшее лицо. Артем держал Игоря навесу за бедра, когда у того усилилось напряжение в ногах, и плавными толчками доводил обоих. В голове не было никаких мыслей; существовало лишь чувство, что не Игорь, а сам Артем переродился после падения и начал по-настоящему жить. С нахлынувшим на них оргазмом пришло приятное ощущение полной пустоты и усталости. Артем тяжело дышал, не в силах перевести дыхание, а Игорь не мог отпустить его, прижимаясь телом к горячему торсу. — Я люблю тебя, — прошептал парень и удивился осознанию того, насколько легко дались ему эти слова. Артем сжал Игоря крепче, утыкаясь лбом в его грудь. Он чертовски смутился, но улыбался так по-глупому, что это было просто страшно показывать. — Я тоже люблю тебя. И Игорь с облегчением выдохнул, оставляя позади старые почерневшие воспоминания, которые больше ему не нужны.