Враг (Сломанные)

      Веру ко мне пустили только через два дня. Не потому что мне плохо было, просто с ней случилась истерика, и врачи решили, что в таком состоянии мне не стоит её видеть. Когда она бледной тенью вошла в палату, мне стало стыдно за то, что из-за меня эта женщина не знает покоя. Последнее время я часто вёл себя по-свински, не только по отношению к ней, но и ко всем остальным людям, которые меня окружали. Но, к моему удивлению, извиняться начала именно она. — Прости меня, родной. — Верин голос дрожал, и я боялся как бы она не заплакала. — Это я не доглядела. — О чём ты? — всматриваюсь в её лицо, замечая новые морщинки, которых раньше не было. — Я вся в работе, а ты растёшь сам по себе, как будто сирота какая. — Вер, я и есть сирота, — слегка улыбаюсь, данный факт уже давно не делает мне больно. — Ну что ты говоришь такое?! Ты же знаешь, что роднее тебя у меня никого! — Вер, ты тоже у меня одна, — ловлю её взгляд, мечущийся по комнате. — И я люблю тебя, хоть и веду себя иногда как скотина. — Перестань, — она наклоняется ближе и берёт меня за руку, легонько сжимает пальцы и добавляет. — Хочешь, уедем отсюда? — Зачем? — предложение меня удивляет. — Я тут подумала… Может тебе неприятно оставаться там, где с тобой столько всего случилось. — Мне? Неприятно? — сжимаю её руку в ответ. — Вер, а чего хотелось бы тебе? — О чём ты, Дим? — Ты же молодая ещё, а кроме работы и хозяйства и не видишь ничего. — У меня есть ты! — Есть. Но я не должен быть центром твоей вселенной. Почему ты до сих пор не вышла замуж? — Как же? А вдруг вы не уживётесь. Вдруг… — Господи! Вера! — повышаю голос и отчитываю, как маленькую. — Да при чём тут сойдёмся или нет? Это твоя жизнь. Ты не обязана упускать своё счастье только потому, что есть я. — Я даже не знаю, Дим… — краснеет, и я вдруг понимаю, что у неё кто-то есть, только она боится признаться мне, боится, что я буду против. — Познакомишь? — отрубаю все пути к отступлению и вижу удивление в её глазах. — Ты действительно этого хочешь? — спрашивает осторожно. — Хочу, — подмигиваю ей и вижу, как на уставшем лице расцветает улыбка. — А как же отъезд? — Никто никуда не уезжает, — перевожу взгляд в окно, где впервые за долгое время видно голубое, чистое небо. — Мне нравится здесь.

***

      Ближе к обеду меня навестил Костя вместе со Светкой. Видя их вместе, я обратил внимание, как они гармонично смотрятся друг с другом. Высокий худой Костя с крашеными длинноватыми волосами, весь в чёрном, и маленькая тоненькая Светка с серьгой в брови, которую я раньше не заметил, и в массивных ботинках на платформе. Оба слегка неформальные и слегка сдвинутые на чём-то своём. И что это «своё» окажется у них общим, я и не сомневался.        Костя немного смущался и всё время стоял у окна, зато Светка вела себя как дома. Уверенно осмотрела мой гипс, потом без каких-либо уколов совести достала ярко-красную помаду и нарисовала на нём несколько сердечек, в конце поставив размашистую подпись. Не спросив, угостилась апельсинами из моей тумбочки, накормив ими и меня, и Костю. Не переставая болтала и смешила нас, от чего я чуть не плакал от смеха в подушку, боясь лишний раз дёрнуться и потревожить спину. Я знал её всего несколько дней, но было такое чувство, что много лет.       В конечном итоге в палату влетела возмущённая медсестра и выдворила ребят, заявив, что больной ещё слишком слаб для такого шумного времяпрепровождения. Уходя, Светка показала мне язык, а Костя благодарно кивнул. А я втайне понадеялся, что у него хватит смелости завоевать и удержать такую девушку, как Света.       Когда солнце уже перевалило далеко за полдень, в палату, тяжело ступая, вошёл Олег. Слишком серьёзный, слишком напряжённый. — Привет. Как ты тут? — осторожно садится на стул у кровати и осматривает мою руку и белоснежный гипс в ярко-красных рисунках. — Бывало и лучше, — как-то тушуюсь в его присутствии, не зная, о чём говорить. Олег тоже как будто не в своей тарелке. — Выглядишь неважно. — Ты не лучше, — и не понятно: мы пытаемся так пошутить или, наоборот, обидеть друг друга. — Ребята привет передавали, — Олег смотрит на шкурки от апельсинов, валяющиеся на тумбочке, и вздыхает. — Мне жаль, что так вышло с тобой… — Олег, ну хоть ты будь нормальным! — начинаю злиться. — Разве так трудно прийти и дать мне пизды, чтобы неповадно больше было. Что ты со мной, как с маленьким?       Долгую минуту смотрит на меня и вдруг улыбается, прежде чем выдать: — Ты редкостный придурок, Дим. — Сам в шоке от себя. — Скажи, почему твоя тощая задница вечно попадает в какую-то херню? — Она не тощая, просто невезучая, — хмыкаю на его картинно закатанные глаза. — Курить есть? — Курить? У меня? — переспрашивает с притворным удивлением. — Ну не у меня же. Я, как видишь, пока сам сбегать не могу за сигаретами. Так что? — Нет, — говорит слишком уверенно. — Врёшь, — протягиваю здоровую руку к нему. — Доставай.       Нехотя вытаскивает из кармана новую, ещё запечатанную пачку сигарет. — Для меня покупал? — забираю и зубами снимаю плёнку. — Не для себя же… — бурчит, хотя по взгляду вижу, что доволен тем, как угадал моё первостепенное желание. — Ты что, прям тут? — На шухере постоишь? — вытягиваю зубами сигарету и взглядом показываю, что мне бы ещё огня. — А запах? — достаёт из другого кармана зажигалку и, прикурив мне, уходит к двери, выглядывает осторожно в коридор. — Выветрится, — затягиваюсь с таким удовольствием, что аж в носу щекочет. — А тебе можно? — поздно спохватывается и смотрит слегка виновато. — Олег, это сигарета, а не шприц с наркотой. Уймись, — делаю ещё одну затяжку, чувствуя, как слегка кружится голова. — Расскажи лучше, как там Васька с дружками? — Может, потом? — вижу, что тема ему неприятная, а мне-то как! Но я всё же хочу знать, а, кроме как у Олега, больше ни у кого и не спросишь. — А разница? Что сейчас, что потом? — Хорошо, — отходит от двери и, забрав у меня почти до фильтра докуренную сигарету, выбрасывает её в открытую форточку. — Там и рассказывать-то особо нечего. Все трое вроде как уже признали свою вину. Сейчас в городе, в СИЗО. Мамка Васьки бегает по селу, всё тебя проклинает, виновных ищет. Родаки Михи на днях к Вере твоей приходили, плакались, просили за сына, денег предлагали. — Да ладно? — слегка поворачиваюсь, поудобнее устраиваясь на боку. — И что? — А тебе тётка не сказала? — Неа. — Послала она их подальше, вместе с их деньгами. — А третий? — Стас который? — Олег выглядывает в окно и жмурится от падающих на лицо лучей солнца. — Наверное. Я имена плохо запомнил. — Он сирота. За него некому попросить. Говорят, он первый и сознался, а потом и остальных за собой потащил. — Смотрю, ты многое знаешь, откуда инфа? — Ну, у нас в посёлке такое не сильно утаишь. В ментовке тоже у всех есть родственники и друзья, которым за стопкой выбалтываются некоторые детали. — А… — запинаюсь на слове, но я всё же должен спросить. — А Волков? — Волков пока у нас закрыт, под крылышком у крёстного, — Олег оборачивается и внимательно смотрит на меня, прежде чем продолжить. — Только вот в этот раз он не виноват. — О чём ты? Я ясно слышал… — начинаю закипать тут же. — Он к этому не причастен. Васька всё придумал, всё организовал. Лекса приплёл, чтобы парни не сомневались, стоит ли выполнять поставленную задачу. — Я не верю! — прикрываю глаза и утыкаюсь лицом в подушку. В горле горчит. — Дело твоё, Дим. Только он не при чём. — Тогда почему его ещё не отпустили? — хватаюсь за последнюю возможность обвинить. — А он по другому делу идёт. Даже по двум. — Что за дела? — спрашиваю глухо, всё ещё в наволочку. — Торговля наркотиками. Васька его в первый же день заложил. Видимо, решил, что раз сам тонет, то утянет за собой как можно больше народу. — А второе? — Дим… — Олег опять отворачивается к окну, а я тянусь к пачке с сигаретами, которая вместе с зажигалкой так и лежит на тумбочке. — Слушай… — Олег, не тяни кота за яйца, — затягиваюсь так, что аж в груди давит. — Говори. — Он признание написал. — В чём же признался? — думаю, что там что-нибудь пустяковое, ведь официально показаний я так и не дал, разговор с Аркадием Петровичем, как я потом узнал, остался только между нами. — В общем, там две статьи серьёзные… Покушение на групповое и… — Олег на миг прерывается, чтобы потом выдохнуть куда-то в сторону, — … изнасилование. — Кого? — вопрос вырывается раньше, чем я успеваю его обдумать, и, только заметив странное выражение на лице Олега, начинаю понимать, о чём он говорит. — Он ненормальный? Нахуя он это сделал? — хочется спрыгнуть с кровати и немедленно найти этого черноволосого дебила, который самолично сунет свою башку в петлю. Я даже позабыл, что ещё несколько минут назад сам готов был вручить ему верёвку в руки и колченогий табурет. — Дим, он так решил… — Погоди! — перебиваю его на полуслове, потому что начинаю понимать ещё одну вещь. — Ты ведь знал, правда? Давно? — Ещё летом. Лекс сам мне признался, когда мы собирались ехать искать тебя в городе. — Блять… — опять зарываюсь в подушку, уже со стыда. Не каждый день узнаёшь, что твой друг в курсе, что тебя поимел парень. — И что теперь? — Ты переживаешь, что ли? За него? — Олег подходит к самой кровати и неожиданно гладит меня по голове, едва касаясь волос. — До чего же ты глупый, Дим. Тебя пинают под рёбра, а ты хватаешься за ногу, ударившую тебя, чтобы спастись. — Всё не так, — сжимаюсь весь, для меня чувствовать прикосновение Олега странно. — Я всё ещё намерен рассказать всё… — Да ничего ты не намерен, — убирает руку, и я облегчённо выдыхаю. — Тебя глаза выдают, Дим. Может ты и думаешь, что сможешь обвинить его в чём-то, но где-то внутри ты уже знаешь, что не сможешь. — Неправда! — пытаюсь оспорить сказанное. Неужели я такой слабохарактерный? — Правда, Дим, правда, — Олег неожиданно достаёт из валяющейся почему-то на полу пачки сигарету и прикуривает сам. — Что он с тобой сделал? Почему ты готов переступить через себя ради него?.. Хотя… — выдыхает густой дым в потолок, — он, скорей всего, тоже делает это для тебя. — Что делает? — во рту пересохло настолько, что голос становится скрипучим. — Даёт тебе свободу таким способом. Думает, раз его не будет рядом, всё у тебя будет хорошо. — Бред, — и я уверен, что это именно так. Не может Лекс упрятать сам себя за решётку, лишь бы мне жилось спокойно. — Возможно. Вас не поймёшь, — окурок улетает в форточку, а Олег отходит к двери. — По крайней мере, я понять не могу… Выздоравливай, Дим. Я передам от тебя привет ребятам. — И дверь за ним закрывается, а я ещё некоторое время лежу и смотрю в пустоту.       И что теперь? Похоже, в моих показаниях уже никто не нуждается. А я-то удивлялся, почему приходивший следователь спрашивал только о произошедшем в деревенском домике и ни словом не обмолвился о Лексе. Но разве без моих подтверждений его могут в чём-то обвинить? А если могут? Хочу ли я таким способом заполучить свободу от НЕГО?