— Эй, жрица! А ну подъём!
Кикио застонала и зашарила рукой в поисках полена, чтоб запустить в этот вредный голос.
— Подъём, говорю! Дело есть.
Голова раскалывалась, глаза не открывались. Она села, потирая лоб.
— Каэдэ, — хрипло позвала Кикио. — Дай воды, пожалуйста.
Девочку она вчера отправила спать пораньше, так что…
— Ну ещё пять минуточек! — жалобно промяучили на соседнем футоне.
— Блин! — по полу простучали босые пятки, хлюпнула вода в ведре, и это самое ведро чувствительно ткнулось Кикио в плечо, слегка плеснув на рукав домашнего кимоно. — А ну вставай, пока я тебе эту бадейку на жбан не вылил!
Кикио, не чинясь, плеснула в лицо полной пригоршней, и наконец протёрла глаза.
На корточках перед нею сидел насупленный, и, она могла поклясться, изрядно напуганный Инуяша.
— Так, — сказала Кикио почти ровно. — А теперь говори, что случилось, пока я тебя не очистила ко всем святым, горлопан!
Инуяша снова простучал пятками, к выходу — Кикио поморщилась, — повозился там и втолкнул в дом трясущегося, скрюченного в три погибели, полуседого мужичка.
— Вот.
— Что — вот? — смерила его ледяным взглядом жрица.
— Это кажись по твоей части.
— А ещё хотя бы пару часов подождать было что, совсем никак?
— Фех!
Кикио подавила раздражение и присмотрелась к трясущемуся человеку. Очень похоже, что поседел он совсем недавно. От ужаса.
— М-мы н-не виноваты!.. — бормотал бедняга, всё пытаясь заслониться от чего-то страшного судорожно дёргающимися руками. — Я-я ничего не делал, клянусь, ничего не дела-ал… Это всё Гэндзиро, Гэндзиро!.. и Коскэ, это Коскэ начал!.., а я не виноват, не трожь меня, не тро-ожь!.. — причитания комкались в невнятный скулёж.
Расспросы ни к чему не привели. Наконец Кикио силком влила в глотку невменяемому тройную порцию успокоительного отвара — Инуяша с любопытством наблюдал, даже не пытаясь помочь, и хорошо, от незваных помощников часто больше вреда чем толку, — и тоже села на корточки, подперев голову кулачком, глядя на беднягу. Нет, пожалуй, сегодня расспрашивать этого припадочного бесполезно — ишь, всё так же бормоча засыпать стал. Может, со временем очухается… Кикио вдруг поймала на себе заворожённый взгляд белобрысого полудемона.
— Гм? — вопросительно вскинула она голову.
— Как статуэтка… — одними губами прошептал юноша; на горле у него дрогнул кадык. Было в этом что-то по-детски трогательное и в то же время гипнотически-взрослое. Но Инуяша тут же мотнул всклокоченными космами, разрушив странную притягательность. — Чё вылупилась, поднимай зад! Я знаю, где брать след этого твоего мононоке.
— Любопытно, — вслух отметила Кикио, не двигаясь с места. — Ты что, действительно не понимаешь разницы между «пожалуйста, пойдёмте», «пойдём скорее» и «поднимай зад»?
— А-а? — Инуяша по-собачьи потешно склонил голову набок, а потом вслед за головой и половину туловища, пытаясь рассмотреть что-то в её лице. — Некогда мне в этих ваших человечьих этикетах дурацких копаться! Встала и двинули, след остынет.
— Это уже больше похоже на речь о деле, — кивнула Кикио. — И я бы пошла, если бы ты сказал так сразу. Но ты предпочёл отвесить мне словесного пинка. Поэтому — подождёшь, пока я умоюсь.
— Кхе!
— И не прикидывайся, будто и впрямь не видишь разницы. Ты же не дурак.
— Пфе!
Прежде чем умыться, Кикио разбудила Каэдэ, убедилась, что девочка проснулась, попросила сходить к лежачему больному: «Можешь не мыть, один день как-нибудь потерпит, просто покорми хотя бы!» — наскоро расчесалась, быстро оделась за ширмой. И наконец умылась. Без этого всего она всё равно бы не ушла — что толку с головы, которая не соображает. А так хоть немного проснуться удалось.
— Идём, — спокойно кивнула она извертевшемуся парню. Она не удивилась бы, ускачи этот нетерпеливый никого не дожидаясь. Но, видимо, полудемон не зря явился именно к ней. И, раз не ушёл, он всё-таки напуган…
***
— Гошинбоку? Ты видел мононоке рядом со священным деревом? — удивилась мико.
— Ну… типа… не совсем, — Инуяша замялся, пытаясь подобрать слова. В конце концов неохотно пояснил. — Спал я там. А этот, который трясущийся, к дереву выбежал перед самым рассветом, и ну верещать! Я его сперва чуть не пришиб, а потом смотрю — в чаще дрянь какая-то чуется. И вроде шёпот какой-то… страшный. А ближе не подходит, будто ей круг перед мурлом начертили и внутрь ни-ни. А потом оно отвалило куда-то, а запаха нет, ну и я за тобой попёрся.
Полукровка помолчал.
— Слышь, Кикио…
— Ну?
— Как с этой дрянью справиться?
— Добрым словом.
— Я серьёзно спросил, дура!
— А я серьёзно ответила.
И опять они оба трепали хакама по зарослям долго и упорно. Первым делом проверили вокруг, но свежей — уходящей — ниточки не было. Затем пошли по следу невменяемого беглеца, рассудив, что мононоке в какой-то момент за ним увязался — но и там ждала неудача. Похоже, тот человек не очень-то соображал, куда и зачем идёт. След скатывался в овраги, карабкался из оврагов, петлял в трёх соснах и вообще нарезал круги. Кровавая ниточка терялась в удушливом облаке страха, иногда выныривая неровными короткими стежками, и невозможно было сказать, где она начиналась.
— Ладно, Инуяша, пора возвращаться.
— Чего это «возвращаться»? типа, я с тобой что ли пойду?
— Я тебе пообедать предлагаю. Не хочешь — как хочешь.
— Чегой-то сразу «не хочешь»?!
***
Вконец измотавшись, Кикио вернулась в деревню; Инуяша мрачно топал поблизости, сунув руки в рукава.
К счастью, самых срочных больных сегодня вроде бы не предвиделось. Сейчас она проверит состояние двух новоявленных матерей (одна вон уже огород вовсю мотыжит) и четверых идущих на поправку погорельцев из соседней деревни… и надо бы немного поспать.
— …А я тебе говорю, прямо в полночь она приходила!
Кикио вздрогнула и прислушалась.
У забора обменивались новостями жена старосты и бабка Мидори, которая, несмотря на свой сварливый характер и подслеповатость, лучше всех в деревне делала сладости.
— Так-таки в полночь? — жена старосты приложила пухлую ладошку к округлой щёчке и поохала. — Ужасть какая!
— И не говори, милая! И как только ей по темнотище-то не страшно ходить, мошеннице? Кимоно-то на ей тёмно-красное, пояс-оби тёмный, а больше ничего-то глаза мои старые не углядели.
— Ну-ну, помилуйте, Мидори-ба-чян! Может, вы монетку-то за сундучок обронили, или под корзинку закатилась? Наговаривать на человека всё ж таки грех…
— Енто ей грех, обманщице! — взвилась старуха. — Взяла она у меня полную горсть сладких тянучек-амэ, монетку сунула и была такова. Хвать-похвать, ан в руке-то у меня сухой лист заместо монетки! И ведь нахалка какая — сказала, мол, понравятся, ышшо приду…
— Слыхал? — обернулась Кикио к своему спутнику.
— Угу.
— Значит, в полночь будем ждать эту любительницу амэ, — спокойно подытожила Кикио. В животе, правда, всё скрутилось комом и похолодело, но это уже никого не касается.
