***
— Какого хрена? — вопрошает Грантер, но пустая квартира почему-то не отвечает. Он смотрит на потолок, на пол, а потом снова в экран телефона. Но сообщение все еще там. Может, это галлюцинация? Может, вчерашняя бутылка вина стала последней каплей, и чувство реальности наконец покидает Грантера? Двадцать минут. Он в ужасе оглядывается по сторонам. Их с Фейи квартира — яркий пример тому, когда вы сводите вместе историю и искусство. Первая постоянно в работе, а вторая слишком ленива, чтобы следить за состоянием квартиры. — Черт, — двадцать гребаных минут, — черт. Он начинает с бутылок: пиво, вино, виски, купленный Фейи цветочный ликер — все они отправляются в и так уже забитый кухонный шкаф. Еда в холодильнике не первой свежести. Грантер с феноменальной скоростью собирает разбросанные по всей квартире вещи и без разбора кидает в шкаф Фейи. Потом разберутся, где чьи шмотки. Два холста с неоконченными работами в гостиной успешно завешены простыней. План минимум выполнен. Черт. А как сам он сейчас вообще выглядит? Он бежит в ванную и морщится при виде своего отражения. А чего он, собственно, ожидал? Он наспех снимает вещи и идет в душ. Сколько времени вообще прошло? Грантер понимает, что за оставшиеся до визита минуты волосы не успеют высохнуть, и если Анжольрас вдруг подумает, что художник принимал душ специально для него, Грантеру придется как минимум совершить ритуальное самоубийство, чтобы спасти последние крохи своего достоинства. Но самое страшное впереди: Грантер стоит пред своим шкафом с одеждой и нервно смеется то ли от внезапного безумства, то ли адекватной реакции на свой гардероб. Такое ощущение, что ему 13, а не 23. Кажется, в шкафу нет ни одной реально чистой вещи, потому что Грантер не может даже вспомнить, чтобы он хоть раз стирал или гладил. Но время не ждет, поэтому он с нереальной скоростью надевает шорты и белую футболку. Долю секунды спустя он понимает, что в таком виде вообще-то холодновато, и надевает сверху зеленую толстовку без особо заметных пятен. В эту минуту он слышит звонок в дверь. Грантер на мгновение замирает, а затем со скоростью света летит открывать. «Что-то я забыл», — думает он, открывая дверь с большей силой, чем требуется, — «что-то я забыл». За порогом стоит Анжольрас с чехлом от ноутбука в руках. Стоит такой уставший, помятый и красивый. — Привет, — хрипит Грантер, браво, он просто воплощение непринужденности. — Привет, — говорит Анжольрас, чуть вздымая уголки губ. И одного этого достаточно, чтобы Грантер моментально почувствовал себя полностью раздетым и связанным. Явно не тот образ, который сейчас нужен ему в голове. — ногам не холодно? — Носки, — бормочет художник. «Именно так и было задумано ко-ко-ко». — Что, прости? — Ничего. Заходи. Прихожая достаточно узкая, и Анжольрас случайно задевает Грантера, проходя в квартиру. Этот мимолетный контакт принуждает тело вспомнить все то, что его хозяин пил накануне ночью, и Грантер молится, чтобы все обошлось. Анжо остановился посреди гостиной. Несмотря на то, что квартира Грантера всего в пятнадцати минутах ходьбы от Мюзена, он бывал тут лишь два раза. Первый раз он был тут, когда был за рулем, и Эпонина насильно впихнула ему в салон пьяного в стельку Грантера, чтобы блондин его перевоспитал (об этом он узнал много позже). А второй раз тогда, когда на работе Фейи повредил руку, и все Друзья пришли его навестить. Помнится, Анжольрас тогда прочитал получасовую лекцию о важности безопасности на рабочем месте, а Грантер все то время давился воздухом. Примерно этим же он занимается и сейчас. Грантеру все еще кажется, что он забыл что-то сделать. Черт. В воздухе ощутимо чувствуется запах сигарет. Надо было открыть окно. Анжольрас терпеть не может этот запах. Грантер рьяно пытался придумать что бы сказать, когда Анжольрас повернулся и выглядел… растерянным? Он бегал глазами по комнате, и художник даже допустил на мгновение сладкую мыль о том, что лидер смущен. Анжольрас наконец смотрит прямо на Грантера, но как-то неуверенно: — Это же было приглашение, да? «Нет, это было минутное помешательство», — думает Грантер, — «я даже подумать не мог, что ты согласишься». — Конечно. Фейи на работе, а я понятия не имею о том, что в таком состоянии вытворяет Курф и, может, даже признаю, что частично это моя вина. — Ты действительно украл его вафли? — Ага. — Зачем? — слегка улыбается Анжольрас. — Он меня достал? — ты старался, Грантер. Дело в том, что пьяный Курфейрак становится абсолютно неуправляемым и забывает, что на некоторые темы наложено табу. Так вот, он залез к Грантеру на колени и прошептал в самое ухо: «Ну разве Анжольрас не красив сегодня?». Грантер был уже изрядно пьян, так что ответил: «Разве он не красив всегда?» Курф смеялся так сильно, что благополучно грохнулся с колен собеседника. Правда, ничто не остановит его в такие моменты. Поэтому Грантер иногда тырит его вещи. Не что-то реально важное, но что-то достаточно важное, чтобы Курфейрак потом искал это и ныл. Вот таким засранцем бывает Грантер. Первую часть своего рассказа он благополучно опустил, но, услышав вторую, Анжольрас беззлобно хмыкнул. И художник реально удивлен, что это не сарказм. Блондин казался даже каким-то дружелюбным. И Грантер был готов сойти с ума. — Мне нужно дописать работу, — говорит Анжольрас, распаковывая ноутбук, — ты действительно не против, что я поработаю здесь? — Все в порядке, — выпалил парень, — в любом случае, я уверен, что ты намного тише Фейи. Серьезно, его невозможно заставить заткнуться, когда он работает. Или заставить принять душ. Или сделать хоть что-нибудь. Так что можешь даже петь, если хочешь. — Спасибо, — медленно протянул Анжольрас, немного удивленно глядя на хозяина квартиры. — Так, эм, я, кажется, голоден. Не хочешь немного краденой еды? — Хочу, — улыбается Анжольрас. И это, хоть убейте, выглядит мило. Грантеру хочется ущипнуть себя. — Сейчас вернусь. Убедившись, что его не видно из комнаты, Грантер откупоривает бутылку вина и делает нехилый такой глоток. Ему это было необходимо. Вафли Курфейрака до одури сладкие, но немного потерянный Грантер зачем-то наливает на них еще больше карамели. Из гостиной слышен звук прерывистого печатания Анжольраса. «Черт», — думает Грантер, — «этот парень даже печатает сердито». Немного испуганный художник боится, что его может вывернуть от выпивки. Или от счастья. Или от всего сразу. Анжольрас сидит, скрестив ноги, и что-то усердно печатает на лежащем на колениях ноутбуке. Грантер просто стоит в дверях и не верит своему счастью. Анжольрас сейчас не кажется таким серьезным: рукава светло-синего свитера закатаны, а его руки, боже. Почему Грантеру сейчас кажется, будто они где-то в 1800-х, и он мельком увидел лодыжки своего возлюбленного на балу? Он смешон, совершенно точно смешон. Анжольрас поднимает глаза и кидает на карамельные вафли такой взгляд, за который Грантер, не раздумывая, убил бы человека. Такое чувство, что у него в мозгу короткое замыкание. Он ставит рядом с Анжо тарелку с вафлями. У блондина хотя бы хватает приличия на то, чтобы выглядеть смущенным. Но как он все же может сидеть так и слизывать карамель с пальцев, будто это совершенно обычная вещь, которую люди без стеснения проделывают перед другими людьми, не имея намерений быть заваленными на этот самый диван и далее по списку. — Я люблю карамель, — пожал плечами Анжольрас. О, это немного не те извинения. — Я знаю, — бормочет Грантер. — Что? — Что? Ничего. И они просто смотрят друг на друга. Художник думает, что такого рода пытку стоит взять на вооружение каким-нибудь бандитам. Потому что зрительный контакт с Анжольрасом — это невыносимо. Грантер сам не заметил, как от сложившейся неловкости начал вещать обо всем на свете: он стал рассказывать о грубом парне, что приходил сегодня утром в кафе, что привело к рассказу о Мюзикетте, которая сжалилась над Грантером и взяла его на должность бариста. Анжольрас сначала выглядел немного удивленным, но сейчас уже спокойно сидел, внимательно слушая Грантера и поедая вафли. А Грантер все продолжал говорить: о художественном факультете, о его профессорах, о его коллегах, об Иисусе Христе, почему Анжольрас все еще не остановил его? — Серьезно? — на середине рассказа фыркает блондин, — ты серьезно убедил преподавателя, что куча стульев — твой проект? — Дело даже не в том, что я убедил его, — объясняет парень, — просто он вошел в аудиторию и увидел меня и это нечто рядом. Вот и предположил, что это мой смелый замысел. Мне же от этого только лучше — не надо делать настоящий проект, так и я еще теперь и восходящая звезда современного искусства. Анжольрас смеется: — И как ты назвал свое творение? — Баррикада, — серьезно отвечает художник, — кстати, спасибо за вдохновение. — Ты просто невыносим. — Одногруппники сказали так же. Анжольрас ставит пустую тарелку на стол и достает что-то из недр кресла Грантера. — Что это такое? Сердце художника остановилось. Абсолютно серьезно. В руках у Анжольраса был один из его скетчбуков. — Извини, — говорит Анжо, будто пойман с поличным, — он лежал прямо тут. И уже был открыт, — будто оправдываясь, сказал он. Уже был открыт. Конечно. Грантер не удивлен. Почему бы просто не подбросить Анжольрасу скетчбук с миллионом его портретов в окружении маленьких сердечек? На ватных ногах Грантер двинулся к креслу, чтобы узнать, что нарисовал последним, и оценить нанесенный ущерб. Там были нарисованы все Друзья, так, набросок, чтобы отвлечься. Он попытался воссоздать один из вечеров, проведенных вместе: угадывается планировка квартиры Курфейрака и Мариуса, на переднем плане Эпонина, Боссюэ, сам Курф, Жеан и Жоли играют в карты, так, ничего особенного. Но Анжольрас смотрел на рисунок так, будто там был зашифрован тайный смысл. — Ты нарисовал, — это не вопрос. — Да. Анжольрас поднимает на Грантера глаза: — А ты действительно хорош, — он говорит это так, будто это обычно дело — произность «хорошо» и «Грантер» в одном предложении. — Это просто набросок, — Грантер не узнает собственный голос. — Я не помню, чтобы ты рисовал в квартире. — А я и не рисовал. Я сделал это, — он кивнул на рисунок, — дома. — То есть по памяти? Это, должно быть, шутка. Мозг Грантера усиленно шепчет ему, что в голосе Анжольраса нет и намека на восхищение. Ясно одно: или Анжо, или его собственный мозг играет с ним злую шутку. — Я всегда так делаю, иногда просто нет времени зарисовать на месте, м, что ты делаешь? То, что делал Анжольрас, было довольно очевидно: переворачивал страницу. Там был портрет Козетты. Грантер видел ее лишь единожды, но остро почувствовал необходимость ее нарисовать. Анжольрас что-то одобрительно бормочет, держа скетчбук в левой руке и готовясь перевернуть страницу правой. Это как играть в русскую рулетку. Когда блондин спросил, рисовал ли Грантер его когда-нибудь, художник вынужденно ухватился за край стола. — Я когда-нибудь… Он хочет сказать: «Я все время тебя рисую. Я постоянно наблюдаю за тобой на собраниях и думаю, как эти скулы и нос будут выглядеть в карандаше. Я провожу почти каждую свою пару, думая, что такого я могу сказать, чтобы вызвать огонь в твоих глазах. Я запоминаю тебя ужасно детально каждый раз, чтобы потом пойти домой и нарисовать». Он хочет сказать: «Ты был первым, кого я нарисовал после моего многолетнего перерыва, когда я не хотел оставлять ничего после себя». Он много чего хочет сказать, но за все время общения с Анжольрасом сумел себя здорово выдрессировать. Молчать. Но что-то такое все же отражается румянцем на его щеках, потому что Анжольрас удивленно смотрит на него: — Я… правда? Могу я увидеть? — Что? Нет. Анжольрас хмурится: — Почему нет? — Потому что, — глубокомысленно изрекает Грантер, — это просто наброски, никто не должен их видеть, да. — Не думаю, что причина в этом. Грантер нервно смеется: — Я… конечно, почему бы не показать их тебе, ешь свои вафли, — и насильно впихивает Анжольрасу свою тарелку с вафлями. — Не знаю почему, — теперь в тоне лидера слышится резкость, — но это выглядит довольно странно. В смысле, я же уже видел другие твои наброски. Так что мне остается только гадать, каким ты изобразил меня, — Грантеру не нравится, как Анжольрас выделил это слово, — не знаю, как Наполеона или что-то еще… Смех Грантера искренен: — Мне нравится, что это самая ужасная фантазия, на которую способен твой мозг. Анжольрас хмурится: — Если бы ты дал мне посмотреть… — Тебе, что любопытно? — глаза Грантера загораются, — Тебе действительно любопытно. — Я, да? — улыбается Анжо, — Конечно, мне любопытно. «Ему любопытно», — с удивлением думает Грантер. Это новая эмоция в коротком спектре чувств, что он может заставить Анжольраса ощутить. Не презрение, не ненависть, не равнодушие и вуаля! Грантер уже счастлив. Анжольрас сейчас выглядит злым, и Грантер смеется: — Клянусь, я не рисовал тебя Наполеоном, можешь спать спокойно, — вздыхает, — я нарисую тебя заново. Потом. Анжольрас приподнимает бровь: — Но остальные рисунки продолжат существовать, и я буду знать, что они где-то там, — он указал на скетчбук, — и что ты от меня их скрываешь. — Быть тобой, наверное, утомительно. Хочешь еще карамели? Анжольрас угрюмо подает ему тарелку: — Не меняй тему. — Разве тебе не нужно работать? — Я работаю, — с укором говорит Анжольрас, — и ты отвлекаешь меня. — В любом случае, возвращайся к работе, а я возьму это, — и он осторожно движется к креслу, чтобы забрать скетчбук, но Анжольрас оказался быстрее: он поднял руку, и Грантер буквально обрушился на него. Это было одновременно и лучшим, и худшим, что случалось с ним в жизни. Анжольрас невинно хлопает ресничками. — Серьезно? — Грантер надеется, что его тон хоть немного недовольный, — молодец, очень по-взрослому. Анжольрас пожимает плечами: — Где свидетели? Грантер почти хочет, чтобы они были, и кто-то мог подтвердить ему, что это в самом деле происходит. Он протягивает ладонь, будто родитель непослушному ребенку. Но эффект получился немного не тем, потому что художник буквально задыхается от такой близости к лидеру. — Очень убедительно. — Отдай мне чертов скетчбук. — Подойди и забери. Анжольрас серьезно сказал ему это. О, если бы Грантер только мог сейчас шевелить своими конечностями и забрать наконец скетчбук. Он хочет снова потянуться (окей, нет, он просто хочет свернуться калачиком у ног Анжольраса, позволить ему делать все, что тот захочет, принести ему столько карамели, сколько тот захочет, но на более практическом уровне все же хочет свой скетчбук обратно). Грантер понимает, что если вот так продолжит стоять и бездействовать, игривая улыбка Анжольраса сменится раздраженной, и все полетит к чертям. — Если я покажу тебе один рисунок, ты отдашь скетчбук? Анжольрас встрепенулся: — Утвердительный ответ. Анжо скидывает чехол от ноутбука на пол и выжидающе смотрит на Грантера. — Ах, — только и может сказать он. Анжо освободил для него место рядом с собой. Благо, габариты кресла это позволяют. — Хочешь сам выбрать? — спрашивает блондин, немного поддразнивая. Грантер берет свой скетчбук и отворачивается от Анжольраса ровно настолько, чтобы тому не было ничего видно. И насколько позволяет кресло, конечно. Лидер закатывает глаза. Для того, чтобы найти рисунки Анжольраса, много времени не требуется. Он тут практически на каждой странице. Дрожащие руки перелистывают один лист за другим, пока, наконец, не останавливаются. Он выбирает эскиз Анжольраса на митинге. Тот стоит в пол-оборота, его профиль острый как лезвие, люди у сцены — нечеткие серые пятна, неважные для картины. Это не Анжольрас у Мюзена, нарисованный крупным планом, здесь все воссоздано в деталях. Грантер клянется себе, что не станет смотреть на рекцию Анжольраса, потому что лидер, вероятно, обо всем мгновенно догадается, Грантер не нуждается в подобного рода боли, он не посмотрит, он не… Он смотрит. А Анжольрас смотрит на рисунок, его рот слегка приоткрыт, Грантер успел уже тысячу раз умереть, а Анжольрас все еще продолжает смотреть. — И это тоже по памяти? — Как и обещал, никаких Наполеонов, — знал бы Анжо, как трудно Грантеру сейчас даются слова. — Я больше не буду в тебе сомневаться, — бормочет блондин, — и, эм, мне все же надо поработать. Это немного больно, и Грантер не знает, хорошая эта боль или не очень. Он никогда не может понять, если дело касается Анжольраса. Он оставляет скетчбук в руках блондина и идет на кухню, где есть, что выпить, и стена, к которой прислониться. Художник ждет, когда алкоголь осядет в крови, и он снова почувствует себя человеком. Анжольрас поднимает голову, когда Грантер возвращается, но тот машет: — У меня есть дела, продолжай. Дела означают сидеть за столом и притворяться, что читаешь, краем глаза наблюдая за Анжольрасом. Он задумался, поэтому немного испугался, когда Анжо резко перестал печатать: — Во сколько Фейи вернется? — Эм, в шесть, — его экран показывал 5:47. — Оу, ну, я закончил, — сказал блондин, закрывая ноутбук, — спасибо, что разрешил поработать у тебя. — Без проблем. Повисло молчание. Неудобное такое молчание. — Мне уже пора. Грантер мечтает, чтобы в этот момент вернулся Фейи. Чтобы тот увидел их с Анжольрасом вдвоем. Потому что художник готов биться об заклад, что лидер никому не сказал, куда пошел. Черт, этот блондинчик вообще может делать что-то, не втыкая в Грантера иглы? Когда дверь за Анжольрасом закрылась, Грантер еще долго стоял, прислоняясь к ней головой. Он не хотел отпускать эти моменты.***
— Эй, — Комбефер встречает его, сидя на диване с книгой в руках, — удалось поработать? — Да. Ты что, вырубил его? Речь, конечно, шла о Курфейраке, который спал мертвым сном на диване рядом с Ферром. — Они же всю ночь с Грантером говорили. Когда Курф пришел, он не спал больше суток. Сам вырубился. К счастью для всех нас. Анжольрас не знает, почему его это волнует. Грантер ведь тоже, получается, не спал очень долго. Ему, конечно, плевать, что они делали или не делали с Курфейраком, но сам факт того, что такой же, видимо, сонный Грантер впустил его, Анжо, к себе на эти несколько часов, заставлял задуматься. Ну почему Грантер такой загадочный? — Анжольрас, ты в порядке? — А ты? — почему-то избегает вопроса лидер. — Конечно. Между ними что-то не так. И это обоюдное чувство. Что бы там ни происходило у них с Грантером, Анжольрас точно не хочет неловкости со своим лучшим другом. — Наконец-то я свободен, — он потрясает ноутбуком в воздухе. — Поздравляю. Что будешь делать? — Читать новости? — Хорошо, только снова не становись излишне злым, — наконец улыбается Комбефер, — идешь сегодня в кафе? По четвергам они обычно не собираются, но Друзья вольны приходить когда хотят. Большинство из них часто проводит в Мюзене чуть ли не каждый вечер. И Грантер тоже. Но это, разумеется, никак не повлияло на решение Анжольраса. — Почему бы и нет. Анжольрас читает о состоянии мира и политики на данный момент, проверяет все аккаунты, на которые подписан, но внезапно ловит себя на том, что уже третий или четвертый раз читает одну и ту же новость, так и не вникнув в смысл. Он злится на себя, печатает: «Никто меня раньше не рисовал.», но быстро удаляет так и не отправленное сообщение.