***
Следующие два дня они тоже созваниваются, а когда Эр не звонит на третий, Анжольрас очень пытается подавить растущее внутри разочарование. Ему все еще трудно не спать по ночам, а разговоры с Грантером странным образом помогали ему бодрствовать. Но все нормально, Эр тоже человек, естественно, ему надо иногда спать. Хорошо, что он спит, потому что последние пару дней парень казался немного, эм, безумным. Анжольрас почему-то старался не думать об этом. Но в шесть утра, когда двери отеля открываются, и на пороге появляется Эр с двумя стаканчиками кофе в руках, Анжо чувствует странное облегчение и почему-то отмечает, что он совсем не удивлен этому раннему визиту. — Тебе вообще можно здесь находиться? — сделав пару глотков, спрашивает блондин. — Не знаю. Можно? — Ну, вроде бы это не противоречит правилам… — Ты прочитал все правила? — смеется Эр. — Я… конечно. — На случай, если кто-нибудь заявится в три часа ночи и попросит продекламировать точную инструкцию по использованию кондиционера? — Ты не можешь знать наверняка, это вполне может произойти. Однако в знании правил были и приятные мелочи, например, сотрудникам предоставляется скидка в кафе отеля, поэтому Анжо говорит Эру больше не покупать кофе и предлагает позавтракать. Шведский стол и правда впечатляет. Фрукты, которые даже не растут во Франции, миллионы видов круассанов и пирожных. Анжольрас еще раз повторяет, что тут кофе в неограниченном количестве, так что больше не надо ничего покупать, даже не спрашивая, придет ли Эр вот так вот завтракать снова. На вопрос, сколько парень ему должен, он отвечает, что предпочитает оплату в виде какого-нибудь рисунка. Эр ворчит, что это эксплуатация его художественного таланта. Смены Анжо заканчиваются в половину седьмого, а никто из постояльцев не просыпается раньше восьми, так что просторный зал с едой и люстрами фактически предоставлен им двоим. Конечно, Эр стал заходить в отель по утрам. Они на спор решили перепробовать каждый вид выпечки. — Давай, больше ярости, — смеется Эр, видя по-детски испуганное выражение лица Анжольраса, разлившего йогурт. Блондин показывает ему язык, и они так и продолжают дурачиться, пока не появляется милая девушка, работающая на кухне. — Это те круассаны с джемом, которые на той неделе так понравились твоему парню, — с улыбкой и явно без заднего умысла говорит она. — Он, он не мой парень, — Анжольрас похож на задушенного кота. — Оу, — смущается она, — ну в любом случае они ему очень нравились. Ночи напролет они говорят о листовках и плакатах, что Грантер рисует для Друзей. Они правда великолепны, Анжольрас бы напечатал их в размере настенной росписи, если бы мог. Он хочет распространить эти листовки по кампусу и за его пределами. Это часть того интеграционного проекта, над которым он так долго работал. Пусть он знает, что Грантер не верит ни единому слову на своих же творениях, Анжо все же надеется, что его друг хотя бы наслаждается процессом творчества. В Грантере так многое изменилось. Он стал брать дополнительные смены, чтобы Мюзикетта могла пойти на свидания. Стал убираться не только в своей комнате, что и так нонсенс, но и во всей квартире. Фейи, кажется, до сих пор верит, что посуду моет какой-то ангел, посланный свыше, потому что в это и то легче поверить, чем признать, что Эр стал чистоплотным существом. В последний раз Анжольрас с досадой отметил, что комната Грантера даже чище его собственной, парень даже расставил книги так, чтобы цвета их корешков сочетались. Кстати, о книгах. Анжольрас заходит в комнату художника именно за ними. Пусть у них абсолютно разный вкус в литературе (как и во всем остальном), они заключили пари. Анжольрас читает какую-то примитивную фантастику, которая так нравится Эру, а тот в свою очередь читает книги Анжо о русской революции или типа того. Они оба бесконечно жалуются, ноют, но в конце концов снова обмениваются книгами.***
Анжо знал, что Эр занимался боксом. Эта информация всплывает в его памяти неизвестно откуда, когда Грантер заявляется на собрание с фингалом. Анжольрас хотел спросить, что случилось, но следом вошел такой же помятый Баорель, сразу заявляя, что это был несчастный случай. Он предлагает купить Грантеру выпить, тот отказывается, но его смех звучит как-то вынужденно. Тем вечером Анжольрас дождался его у выхода из Мюзена. Он видел, как удивление в глазах Эра сменилось привычным прищуром, и они вместе пошли в сторону дома художника. Попытка узнать больше о не задавшемся раунде бокса приводит к открытию, что Грантер занимался танцами. — Немного… Еще в детстве. — И какими же танцами ты занимался? — Да какая разница? — Как это, какая разница? — Анжольрас очень пытается не рассмеяться, — Мне же важно знать, можешь ли ты сделать плие, например. По скривившемуся лицу Грантера блондин понял, что может. — Да, окей, мама отвела меня в балетную школу. Но это было очень давно, ты можешь перестать смеяться? Это вообще-то благородное искусство. — Я просто пытаюсь представить. — Не надо, пожалуйста. — Хочешь сказать, что тебе совсем не нравилось танцевать? — К черту тебя, нравилось. — И почему ты тогда перестал? — Я перестал заниматься очень многими вещами, которые люблю, — слишком серьезно ответил парень. Вот уже почти три недели о не говорят о его зависимости.***
Однажды Грантер появляется в отеле в действительно плохом состоянии. — Эй, с тобой все в порядке? — Анжольрас привстает со своего кресла. — Все отлично, вот собираюсь пробежать марафон. — Нет, не собираешься, — повисла пауза, — я могу тебе чем-то помочь? Грантер, не поднимая взгляд на Анжо, просто качает головой. Они как обычно сидят в отеле до половины восьмого, потом расходятся каждый в свою сторону. Анжольрасу было неприятно думать, что Эру действительно нужна помощь, а сам блондин бесполезен, он просто не знает, как помочь. Поэтому он с интервалом в час посылает Грантеру сообщения, бессмысленные по большей части, чтобы убедиться, что Эр… просто там. Позже все как-то само приходит в норму. Если это, конечно, можно назвать нормой. Время несется с бешеной скоростью, кажется, что Анжо уже не в силах что-либо контролировать. Его дни превращаются в недели, а недели заполнены Грантером. График блондина становится все более плотным: работа с полуночи до половины восьмого, завтрак с Грантером, учеба все утро, сон с часу до шести, Мюзен, Грантер, снова работа. Конечно, сил ему катастрофически не хватает. Это приводит к тому, что на собраниях намного чаще него самого выступают Курф или Ферр. Он им, конечно, доверяет, но это все равно заставляет Анжо немного беспокоится. — Помешанный на контроле, — однажды очень точно подмечает Эр, потягиваясь на одном из тех огромных кресел в холле. Анжольрас кидает на него немного обиженный взгляд. Он в курсе, что во всей деятельности их кружка Эра интересует лишь та часть, где надо что-то рисовать, но блондину все равно хочется поговорить с ним о митинге. — Знаешь, ты никогда не спрашивал, как у нас продвигается работа, но, может, тебе будет интересно. Твои листовки возымели большой успех, кстати. В интернете настоящий переполох, Друзей Азбуки называют лидерами студенческого движения. Мы даже получаем какое-никакое внимание СМИ. — А, да, та статья была неплохой, — улыбается Эр. — Ты, что читал ее? — Анжольрас нечаянно роняет ключ-карту, который вертел в руке. — Издеваешься? Курф продублировал сообщение с ссылкой на нее несколько раз, — он продолжает улыбаться, — отличная фотография, кстати. — Боже, — Анжольрас закрывает лицо руками, — я даже не знаю, где они ее откопали. — Могу сказать лишь, что в этом повинен один из наших общих друзей. Но я не скажу, кто. — Если я угадаю, могу я его убить? — сухо отвечает Анжо. Эта фотография была сделана в прошлом году. Анжольрас просто говорил с несколькими студентами, но автор статьи подписал это фото следующими словами: «Организатор протестов Анжольрас вдохновляет толпу». Анжо очень старался не думать об этом фото с момента публикации статьи. — Хм, — улыбается Эр, — убийство вряд ли вдохновит толпу. — Зачем им вообще понадобилось фото? — Анжо просто взмахивает руками. — Наверное, для привлечения внимания, — блондин совсем не хочет знать, почему это было произнесено таким тоном, и почему он вообще неконтролируемо краснеет, — а теперь серьезно, — к удивлению Анжо это действительно звучит серьезно, — перестань так переживать. Это не первый раз, когда вы, ребята, кричите о чем-то на улицах. Скоро все забудут о ваших митингах. — На этот раз все совсем не так, — Анжольрас правда пытается не поддаваться на провокацию, — в этот раз это что-то большее. Но если мы перестанем следить за ситуацией, все может выйти из-под контроля. В этот раз будет намного больше людей, конечно, я знаю, что придут не все, кто писал, что будет, — отлично, он предупредил любимый аргумент Эра о том, что люди с фейсбука — максимально ненадежная аудитория, — и все-таки их будет больше. Намного больше. Может, он действительно перестарался, потому что Грантер немного притих. Их совместные ночные посиделки совсем не означают, что они достигли соглашения хоть в чем-то, они до сих пор с пеной у рта спорят на собраниях и едва ли не дерутся. Единственная разница — каждую ночь в отеле Эр говорит что-то вроде: «Надеюсь, я не слишком сильно тебя там». И Анжольрас научился расценивать это как извинение. — Мой кузен женится, — и Анжо знает, что это максимально неподходящая фраза для продолжения диалога. — Как он посмел, — зевая, отвечает Эр. — Мои родители хотят, чтобы я приехал на свадьбу, — отлично, забыли про митинг, отлично, — но мой кузен — фантастический идиот. — Окей, — усмехнулся Эр, — и ты поедешь? — На самом деле я уже написал родителям, что не приеду, и они восприняли это… без восторга, скажем так. — Это глупо, — осторожно начинает Грантер, — все эти семейные дела, я имею в виду. Будто ты должен что-то этим людям, которых видишь раз в год, если повезет. Анжольрас соглашается.***
Чем ближе митинг, тем хуже все становится. Естественно, проблемы появляются именно тогда, когда Друзьям кажется, что у них все под контролем. Всего лишь пара человек в фейсбуке поинтересовались, нужны ли им самодельные бомбы. Пфф, мелочи. Комбефер плохо себя чувствует, поэтому именно Анжольрас должен ехать сегодня на другой конец Парижа, чтобы встретиться с активистами другого университета. Это лишает его почти пяти часов сна, он не успевает вернуться к началу собрания, он опаздывает к Грантеру. Только в квартире художника время перестает так нестись. Анжольрасу там спокойно. Он смотрит новости и что-то ворчливо комментирует, пока Эр сидит рядом и рисует. — Через неделю день рождения Джули, — говорит об одной из сотрудниц отеля Эр, — насколько глупо дарить ей рисунок? Анжольрас не знает точно, когда Грантер начал доверять ему настолько, чтобы показывать свои эскизы. Кажется, это произошло уже достаточно давно. Иногда Анжо находит зарисовки на полях собственных книг, возвращенных Эром, парень рисует на визитках отеля, на салфетках в кафе. И позволяет Анжольрасу все это видеть. — Ей понравится, — отвечает блондин, разглядывая небольшой портрет. Джули, конечно, симпатичная девушка, но Грантер сделал ее прекрасной.***
Анжольрас очень хочет спать. Глаза слезятся от света ноутбука, и он борется соблазном их просто закрыть. R[2:20:12]: когда ты последний раз спал? Мне надо было встретиться с группой студентов вместо Ферра. Грантер не отвечает, и Анжо думает, это хорошо, что хоть кто-то выспится. Он сам на мгновение, как ему кажется, прикрывает глаза, но внезапный звонок в дверь отеля заставляет его снова их открыть. Сколько прошло времени? Две минуты? Два часа? Анжо, с улыбкой потягиваясь, идет открывать дверь. — Тебе нужно поспать, — с важностью заявляет Эр. — Что ты здесь делаешь? — улыбается блондин. Часы показывают только три часа, так что с долгожданным отдыхом придется повременить. Полностью игнорируя вопрос друга, Грантер садится за стойку регистрации и объявляет: — Теперь можешь поспать. — Я не могу, — зевает Анжо, — я работаю, — но он все-таки садится в кресло, его-то место занял Эр. Такое удобное кресло… — С сожалением сообщаю, что твоя смена закончилась. Анжольрас открывает глаза. — Ты что, сидел здесь все это время? — Никто не заходил, а еще я немного посидел в твоем ноутбуке, надеюсь ты не против. Анжо просто помотал головой. Через какое-то время открыв компьютер, он не без удивления отметил, что в его речи для митинга появились ремарки на полях, предложения и даже комплименты под тонким слоем сарказма, например, «Ты почти убедил меня». Вдобавок на рабочем столе появились два плейлиста — «Песни для революции» и «Песни, чтобы не уснуть». Блондин закачал обе папки в телефон. — Мне нужны новые песни, — говорит он Грантеру пару дней спустя. Парень закатывает глаза, но к концу смены на рабочем столе Анжольраса появляется новый плейлист — «Песни, которые мне лень искать самому». — А ты говорил, что у меня плохой вкус, — говорит Анжо, пока они идут по пустынной улице. — У тебя просто нет вкуса в принципе, — поясняет Грантер, — ты как губка. — Я чистый лист, — поправляет блондин, — это лучше, чем быть зацикленным на двух-трех группах. — Это не зацикленность, а верность старым друзьям. — Ага, не забудь в следующий раз поместить в мой плейлист песни, которые заставляли тебя плакать. Грантер застывает с глупой улыбкой на лице. Это строчка из песни The Smiths, его любимой группы. И он абсолютно точно не помещал Rubber Ring в плейлист Анжольраса. — Как ты узнал? — Однажды ты всю ночь не затыкался, рассказывая о них, забыл? — улыбнулся Анжо. Он тогда подумал, что это странно: Эр так любит их песни, но почему-то никогда не дает ему их слушать. Он хотел узнать больше о том, что вообще может любить Грантер. — Ну и как тебе? — Я понимаю, почему они тебе нравятся. — Да ну? — Да, они очень… драматизируют. — Я не драматизирую! — Анжо просто поднимает бровь, и Эр понимает, насколько драматичным получился его визг, поэтому смеется сам, — Просто заткнись. Я и не ожидал, что ты поймешь их лирику. — Прости, пожалуйста, — тянет Анжо, — и что же мне мешает стать частью вашего клуба особенных снежинок*? — А то, что это клуб одиноких и подавленных подростков, сидящих в темной комнате, единственное утешение для которых — голос Моррисси. — Ты прав, ты ни разу не драматичен. — Ты не мог бы хоть на минуту перестать быть придурком? — Грантер, улыбаясь, складывает руки в молитвенной позе, — Готов поспорить, ты и не заметил свой переходный возраст за своим стремлением изменить мир, — это было сказано без какой-либо усмешки, будто Грантер и правда так думал, — а между тем были и такие, как я, — он грустно усмехается. — И все же мне понравились некоторые песни, — повисло молчание. Но Анжольрас не врал, ему правда нравилось. А, может быть, эти песни просто напоминали ему о Грантере, о том, что ведь существует же кто-то, кто его понимает. Анжольрас тоже очень хотел понимать, — какая твоя любимая? — Ни за что не скажу, — пусть это было произнесено с вызовом, ни на какие уговоры Эр не поддался. Анжольрас не понимал, что происходит.***
Одним прекрасным утром, когда до митинга оставалось два дня, а Анжольрас работал уже почти пять недель, между укусами круассана Эр напомнил Анжо, что сегодня весь вечер будет у Понин. — Точно, — говорит блондин, — значит, мы больше не увидимся сегодня? — К сожалению. В ту ночь Анжо выходит из Мюзена и только на полпути к дому Грантера понимает, что он вообще-то делает.***
— Входи, — Эпонина открывает Грантеру дверь с очень странным выражением лица. В маленькой комнате уже сидят трое: Курфейрак, Жеан и Баорель. Все очень по-странному смотрят на Эра, это немного пугает. — Садись. — Что тут происходит? — он не двигается с места. — Нам надо поговорить. Курфейрак все это время просто смотрит на ковер, Баорель продолжает нервно стучать по коленям, а Жеан как-то сочувствующе смотрит на парня. — О чем это вы хотите поговорить? — Эр очень не хочет думать о том, что собственные друзья так его пугают. — Может, ты уже сядешь? — Понин скрещивает руки на груди. — Нет, не сяду, — продолжает Грантер, — что происходит? Она написала ему, что хочет увидеться. Эр, должно быть, действительно был не в себе все утро, раз не заметил, что это приглашение было каким-то странным. Он все еще не знает, что происходит, но точно знает, что Анжольраса сюда не пригласили. И все же Эпонин солгала ему. — Мы боимся за тебя, — выпаливает Жеан, — нам просто надо знать, что ты в порядке. — Мы как раз, — Баорель прочищает горло, — хотели у тебя спросить… что происходит? Грантер смотрит на их испуганные лица и не может не смеяться. Смеясь, он садится на так упорно предлагаемый стул, все еще смеясь, он закрывает лицо руками. — Эр, — начинает Понин. — Просто прекрасно! — он больше не смеется, — Вы решили провести со мной беседу. Ребят, вы же знаете, что это гиблое дело, да? Окей, я слушаю. — Думал, мы не заметили, что ты почти не пьешь? Ни на собраниях, ни дома, нигде. В глубине души Эр знал, что речь пойдет именно об этом. — Мы хотим помочь, — наконец говорит Курфейрак. — Мы рады, что ты решил завязать, — тихо говорит Жеан, — но Жоли говорит, — отлично, Жоли тоже замешан, — что это может привести к очень плохим последствиям, если ты не сбавишь темпы, если у тебя не будет тех, с кем ты сможешь поговорить об этом. Фейи сказал, — конечно, Фейи тоже участвует во всем этом цирке. Тут хоть кто-то сохранил нейтралитет? — в общем, он тоже нечасто бывает дома, но и то заметил, что ты очень плохо выглядишь и мало ешь. Он говорит, ты сам себя загнал в угол… Фейи, наверное, и не представлял, насколько точное описание он дал. Да, окей, Грантер плохо ел последнее время. Но как он может нормально питаться, если его, черт возьми, постоянно тошнит? К тому же, никто и не подозревал о его ранних завтраках в отеле, так что нормально он ест. И да, он никогда в жизни не проводил столько времени в зале, потому что иногда выдаются настолько плохие моменты, что он уже готов сдаться, бросить все, и тогда он просто бежит, бежит до тех пор, пока не устанет настолько, что сил уже ни на что не останется. И, кажется, он уже очень давно не спал больше семи часов. Он правда верит в то, что все под контролем. — То есть вы хотите, чтобы я снова начал пить, я правильно понял? — Мы хотим помочь, — говорит Курф, — у тебя есть мы. Ты должен знать, что ты не одинок. Эр не понимает, почему его руки дрожат, будто он боится этих замечательных людей, которые и в правду хотят помочь. Он любит своих друзей, но очень хочет убежать. С Анжольрасом. Это все две стороны одной монеты — страх и любовь, паника и мечта — все это настигает Грантера, когда он рядом с ним. Когда Анжольрас рядом, у Эра и мысли не может быть о том, чтобы сдаться. Даже когда плохо, даже когда больно, даже когда кажется, что так больше нельзя, он не сдается, потому что знает, что каждое утро Анжольрас ждет его в отеле Сен-Жермен и, может быть, даже расстроится, если Грантер вдруг не придет. — Эр? — почти шепчет Жеан. — Мне очень жаль разрушать ваши мечты, — он встает, его голос больше не дрожит, — но вы все не так поняли. — Что ты имеешь в виду? — Я уже пытался, ладно? — голос снова дрожит, — И у меня просто не вышло. Клянусь, если бы я мог изменить себя, стать кем-то лучшим, я бы стал, честно, но, — ему так трудно произнести эти слова, — вы все неправильно поняли, хорошо? Просто, прошу, давайте закроем эту тему. — Мы не можем закрыть на это глаза, — говорит Эпонина. — А почему нет? Раньше у тебя, кажется, неплохо получалось, — обстановка становится напряженной, — просто продолжай делать вид, что все нормально. Я ведь жив, разве этого не достаточно? — Пока жив. Просто пообещай мне… — Я ничего не буду тебе обещать. — Мы совсем не хотели давить тебя, — говорит Жеан, — просто знай, что каждый из нас здесь только для тебя. Это звучит так по-анжольрасовски. Логично, что все они хотят только лучшего, предлагают свою помощь, но разве это поможет? Точно не ему. Он вспоминает, что Анжо никогда ни с кем не обсуждал проблемы Эра, не устраивал собрания анонимных алкоголиков как его лучшая подруга, просто был рядом. Насколько хорошо он его знает? Грантер никогда не хотел быть открытой книгой для Анжольраса, но, кажется, он и тут облажался. — Пожалуйста, останься, — шепчет Эпонина. — Не беспокойся, ладно? — он пытается быть мягким, — Я не хочу, чтобы кто-то из вас волновался за меня. Я как-то дожил до этого момента, выживу дальше, окей? — Мы не хотим, чтобы ты выживал, Эр, — голос Баореля звучит на удивление тихо, — разве не пора начать жить? Конечно, пора, — думает парень, но разве он умеет жить? Кажется, всем его друзьям так легко живется, они всегда знают, что делать, пока он элементарно пытается удержаться на плаву. Последние несколько недель были самыми тяжелыми и, безусловно, лучшими в его жизни, но все когда-нибудь заканчивается. В каждом есть такие вещи, которые просто нельзя изменить. Бесполезный, — думает Эр. Как же он бесполезен. — Я больше не могу говорить на эту тему. — признается он. Если друзья продолжат, он просто сломается, — Провожать не надо. Эпонина звонит ему каждые пятнадцать минут, и Грантер просто продолжает отвечать ей отточенными фразами о том, что он в порядке даже тогда, когда его кровь начинает потихоньку смешиваться с алкоголем.***
Аполлон[7:30:12]: где ты? Аполлон[7:48:32]: ты у Эпонины? Аполлон[8:12:46]: все в порядке? [2 пропущенных вызова]***
Первая пара — сравнительная политология, и Анжольрас вообще-то очень любит эти занятия. Но слова профессора почему-то не доходят до блондина, он не может отложить телефон и на пять минут, не может сидеть ровно. В итоге он собирает вещи и покидает аудиторию. Он набирает номер Грантера снова и снова и думает, какой же он, должно быть, идиот. Может, Грантер просто спит, хотя Анжольрас знает, что тот всегда просыпается с первыми лучами солнца. И вообще Грантер не обязан каждое утро приходить в отель, хотя он постоянно так делает. С ним все в порядке. Он открывает дверь. Теперь у него, кстати, есть ключ. Уже какое-то время ему не нужно приглашение, чтобы просто прийти и взять какую-нибудь книгу. Или просто увидеть Грантера. Поднявшись на этаж художника, он стучит три раза. Пять. Десять. Пожалуйста, пусть он просто спит. Пусть он на работе. Пусть он у Понин. Пожалуйста. Взъерошенный и очень сонный Грантер наконец открывает дверь. Нам нем какая-то застиранная футболка и домашние штаны. — Ты потерял свой гребаный телефон? — выдыхает Анжо. — Нет, — моргает Эр. — Тогда какого черта ты не отвечал? — он дрожит и от облегчения, и от гнева сразу, — Я звонил тебе все утро. — Может, я просто хотел посмотреть, что ты сделаешь. У Грантера похмелье, может быть, он все еще пьян. Анжольрас с уверенностью может сказать, что парень не ложился этой ночью. Господи, я всего лишь ждал ответа, — думает он, — ждал всего одного чертового сообщения. — Что, это все? Это все, что ты скажешь? — он бесцеремонно проходит мимо Грантера в его же собственную квартиру, — Где, черт возьми, Фейи? — Ушел на работу. — Ты собираешься, я не знаю, объяснить мне все? — А разве я должен? Анжольрас чувствует неприятный холодок по спине. — Ты пил. — Да, — безразлично отзывается Грантер, — разочарован? — Почему ты не позвонил мне? — его голос совсем тихий. — Ты точно разочарован, — Эр говорит медленно, будто вдруг понял что-то очень важное, — какого черта я должен тебе звонить? Ты бы ничего не смог сделать. Конечно, смог бы, — автоматически думает Анжольрас. Разве не этим он занимался последние несколько недель? Разве он не помогал? — И все-таки тебе стоило позвонить мне, — произносит он сквозь зубы. — Серьезно? И ты бы все исправил? Починил бы меня? — его ухмылка становится злее, — Тебе плевать на все это, ты просто не хочешь облажаться, разве нет? Смотрите, у Анжольраса впервые в жизни что-то не получилось! — театрально воскликнул он. — Ты несправедлив. — Думаешь, ты доживешь до того момента, когда я перестану пить? Думаешь, из-за того, что ты соизволил взглянуть на меня, я внезапно исцелюсь? — Анжольрасу кажется, он никогда не видел Грантера настолько злым. — Да что вообще происходит? — он сам кричит, — Я никогда не думал, что мне удастся каким-то волшебным образом все исправить, но если тебе было плохо, ты должен был сказать мне! — он беспомощно жестикулирует, — Для чего тогда это все, если не для этого? — Плохо? — выдыхает Грантер, — конечно, мне было плохо. Что я должен был сказать тебе? Что я хочу сдаться? Я не могу сказать этого. Только не тебе, как ты не понимаешь? Как ты до сих пор не понял? — А я вот не понял! — он не может успокоиться, — Я не хочу, чтобы ты был один, не хочу чувствовать себя… — так, будто это моя вина, будто я должен был догадаться, будто я бесполезен, — Ты же знал, где я, знал, что я готов быть рядом в любой момент… — Конечно, — выдыхает Грантер, — как я мог забыть, что ты был там для меня? А знаешь, что еще хуже? Я сам верил, что ты меня исцелишь. Абсолютно серьезно. Но, оказалось, что это просто я, Анжольрас. Не какая-то лучшая версия меня, которую ты выдумал, а просто я. Мне жаль, что я потратил твое время. Они ссорились с Грантером так много раз, но эти ссоры никогда не причиняли такую боль. Анжольрас смотрел на него и не узнавал. Это не ты. Я знаю тебя. — Ты просто испугался, — он не хотел произносить это с такой злобой. — Да, — с улыбкой соглашается Грантер, — такой уж я. Теперь ты знаешь. Хотя ты всегда знал, всегда говорил, что я трус, помнишь? — это просто нечестно, они тогда совсем не знали друг друга, нельзя обвинять его в этих словах, — Не беспокойся, твой секрет в безопасности. — Что? — Никто не узнает, что ты пытался и не смог. — Я не пытался преуспеть в этом! — он снова кричит, — Я просто хотел, чтобы тебе стало лучше. — Конечно, пытался. Должно быть, ужасно постоянно видеться со мной. Со мной, ходящим на ваши собрания и рушащим твои мечты о революции и справедливости, я, — он немного помолчал, — я никому обо всем этом не рассказывал. Я понимал, что ты не захочешь, чтобы кто-то знал. — О, так ты у нас все знаешь! — Анжольрасу становится смешно, — Тогда давай, я с удовольствием послушаю тебя, раз ты умеешь читать мысли. — Я знаю тебя намного лучше, чем ты думаешь. — Я тоже думал, что знаю тебя. Может, мы оба ошибались. Эти слова буквально режут их обоих. Да как Грантер вообще может говорить, что Анжольрас не пытался ему помочь? Какое право он имеет заставлять блондина так паршиво себя чувствовать? А потом еще и заявлять, что все прекрасно знает? — Я знаю, что ты никому не говорил. — Не говорил что? — Ты понял. Обо всем этом. Нашим друзьям. Ты же не сказал Комбеферу, правда? — Я думал, ты не захочешь, чтобы они… — Не обо мне ты думал в этот момент! — Мы уже говорили об этом. — Давай, скажи мне, если я протрезвею, ты когда-нибудь еще заговоришь со мной? Или будешь рад освободиться от своей тяжелой ноши? Тебе же больше не придется видеть меня каждый день… — Я не понимаю, что ты хочешь сказать, — все это так неправильно, он до боли сжимает кулаки. — Это хорошо, — небрежно произносит Грантер, — да, это хорошо. Теперь ты знаешь, что ошибся. Но не волнуйся, со всеми случается. Как это вообще могло случиться? — думает Анжо. Ведь прошла всего одна ночь. Еще вчера они по-дружески смеялись друг над другом и переписывались до полудня. А теперь Грантер, которого он только-только узнал, ушел. А тот человек, что сейчас стоит перед ним, кажется, вообще не нуждается в Анжольрасе. Презирает его. Анжольрас не понимал Грантера раньше, не понимает и теперь. Разница в том, что теперь он отчаянно хочет понимать. У него ком в горле, руки дрожат. — Я, черт возьми, ненавижу, когда ты пьешь, — беспомощно шепчет он. Грантер выглядит хуже некуда. Прости, прости, — сразу же думает Анжольрас, — мы сможем все исправить. Я смогу все исправить, если только ты скажешь, что тоже хочешь этого. Но Грантер поступает совсем не так. — Можешь идти, Анжольрас, — говорит он, руша все надежды блондина, — я больше не твоя проблема. Он не помнит, как за ним закрылась дверь. Анжольрас не мог понять, холодно на улице или жарко, он так долго ничего ни чувствовал, а теперь все переживания навалились разом. Это невыносимо.