— 1 —
— Леонардо?.. Донни не смел двинуться, он неотрывно смотрел на потемневшее лезвие и, затаив дыхание, одними глазами следил за тонкими пальцами отца, осторожно тронувшими отточенную кромку. Узкая ладонь на секунду замерла над клинком и сжалась в кулак, когтями царапнув закаленную сталь, и гений уловил тяжелый протяжный выдох. Он, даже не глядя, мог сказать, что сэнсэй медленно прикрыл веки, плотно прижав уши к макушке. — Прости, отец… — голова склонилась еще ниже, и Дону очень захотелось исчезнуть. Хоть куда-нибудь, неважно куда. Просто раствориться в затхлом воздухе канализации, пропасть навсегда, забыть все, как ночной кошмар, и никогда-никогда не возвращаться. — Я больше ничего не нашел… Боже, за что все это? Он уже во второй раз приносит плохие вести. Но в первый раз была надежда, что все еще можно исправить и вернуть старшего брата домой, что они, как всегда, справятся со всеми неприятностями, найдут выход и решение. Пройдут трудный, но вполне преодолимый путь вместе, как семья. Тогда он, рассказывая Сплинтеру о случившемся, был уверен в положительном исходе, поэтому говорил, глядя в темные блестящие зрачки отца без страха, почти с оптимизмом, стараясь утешить и внушить веру. Сейчас… Сейчас все было пусто внутри, будто он сам сгорел на том пожаре, а пепел, осевший на коже, просочился в кровь и холодил душу. Сейчас Донни боялся поднять взгляд и увидеть в глазах напротив не только горечь потери, но и колючий упрек. — Донни?.. — неуверенный тихий голос Майки долетел от распахнутых дверей в комнату мастера. — Донни, но надежда ведь все еще есть? Правда? — Я не знаю… — Дон слегка покачал головой, обхватив себя руками. — Я не знаю… Мне так жаль… так жаль… — Что случилось, гений? Ты же у нас все знаешь… — прошипел Раф, и плечи умного брата дрогнули. — Простите, отец… — он неловко поднялся, качнулся, почувствовав слабость в коленях, и, так и не сумев поднять головы, поспешно вышел из комнаты, растолкав замерших в проходе братьев. — Донни… — Майки попытался остановить брата, но Дон уклонился от рук младшего и, не оглядываясь, скрылся в своей лаборатории, осторожно затворив железную дверь и щелкнув замком. — Дай ему время, Микеланджело, — Сплинтер с грустью посмотрел вслед гению и, переведя печальный взгляд на двух других своих сыновей, глубоко вдохнув, добавил: — Нам всем нужно время. — Но, папа, что нам теперь делать? — в уголках прозрачных голубых глаз блестели слезы. — Надо привести клинок в порядок… — старый мастер снова бережно погладил лезвие, проведя кончиками пальцев до эфеса.— 2 —
Донни метался по лаборатории, то что-то выстукивал на клавиатуре, на секунду присаживаясь в кресло, то кидался к захламленным полкам, перебирая свои запчасти, то быстро рисовал какие-то непонятные схемы на грифельной доске, при этом бормотал под нос не менее непонятные слова. Раф, наблюдавший за гением, прислонившись бедром к одному из заваленных деталями столов, закатил глаза и сцапал пробегающего мимо него брата за запястье, слегка потянул и развернул к себе. — Хватит мельтешить, Донни, у меня уже в глазах от тебя рябит. Ты можешь нормально сказать, что надумал? — О, это так интересно, — коньячные глаза брата блестели от азарта, он пытался охватить все сразу, двигаться одновременно в нескольких направлениях и кидался из стороны в сторону, стараясь ничего не упустить. — Я вот хотел спросить тебя про тех червей, ну, помнишь, когда ты… — Я понял, — отрезал бунтарь и сморщился от отвращения. — Это было жутко… — Ну, я подумал, может, с Лео то же самое… — Но я все помнил и понимал, только не мог сопротивляться приказам… — Раф с сомнением пожал плечами, подозрительно сощурив глаза. — А Лео… он же нас даже не узнал. Это что-то другое… — Мне нужно больше информации, — лицо гения выражало неподдельный научный интерес, и Рафаэль недовольно дернул уголком губ, раздраженный, что умный брат рассматривает их так же, как очередной свой эксперимент. — Кровь бы идеально подошла… — Эй, и как ты думаешь ее получить? — Для начала мы установим наблюдение за башней Фут и в самых ключевых местах города, а потом я подумал, что хорошо бы привести Лео домой… — Стоп-стоп-стоп, гений, ты в своем уме? — А что?.. — Донни моргнул в недоумении и снова оживленно заметался по лаборатории. — Зная все передвижения футов, можно устроить ловушку, а потом… Ядовитый смех брата прервал гения на полуслове, и Дон остановился, обиженно надулся и, сверкнув глазами, с непониманием уставился на него. — Нашел на кого охотиться, — отсмеявшись, хмыкнул Раф, глядя на младшего невероятно серьезными глазами. — И как ты его удержишь потом, в комнате запрешь? — Не знаю пока что… — с досадой пожав плечами, умник отвернулся, вернувшись к компьютерам. — Давай начнем с камер, а там видно будет. Донни с головой был увлечен разработкой плана. Сердце трепетало от возможности проявить весь свой потенциал. Суметь вырвать лидера из цепких лап заклятого врага, вернуть отцу сына, а им брата. Параллельно изучив причины и следствия, все правильно рассчитать и обойти лучших ученых Шредера, имея ограниченные возможности и более старое оборудование. Ему казалось, что мозг работал больше, чем на сто процентов, испытывая возвышенную эйфорию от предвкушения близкой победы и заслуженной похвалы, а скептицизм старшего буйного брата добавлял хорошую такую ложку дегтя в его идеальную картинку. И Донни только удовлетворенно улыбнулся, всматриваясь в мерцающий монитор, услышав смиренный вздох за спиной и недовольное согласное ворчание.— 3 —
Комната была очень маленькой и темной, с небольшим зарешеченным прямоугольным окошком под самым потолком, через которое в конце осени проникало мало дневного света. Но это совсем не волновало черепаху, он зажигал свечи и благовония, расставляя их по периметру помещения, и мягкий оранжевый свет живого огня ему нравился гораздо больше, чем яркие солнечные лучи, причиняющие боль привыкшим к полумраку глазам. Но здесь было сухо и тепло, и имелось все, что могло понадобиться, а больше ничего и не надо. Лео спал на футоне у дальней стены, занимающем почти половину всего пространства, еще был маленький низкий столик, полка для книг, стойка для оружия и доспехов. Минимализм и аскетичность в обстановке его, наоборот, даже радовала — нет ничего лишнего, ничто не отвлекает и не раздражает. Жизнь в клане была достаточно однообразной, все подчинялось определенным негласным правилам и имело свой собственный своеобразный ритм. Леонардо тренировался вместе с рядовыми солдатами в общем додзе, иногда с мастером, иногда один. Он всегда проводил на татами времени больше, чем кто-либо еще, и за такое трудолюбие учитель периодически ставил его в пример другим. Но вся похвала совсем не трогала, он только почтительно склонял голову, тихо выдыхая: «Аригато», и ловил на себе завистливые, презрительные взгляды остальных мутантов; их мнение его тоже не волновало. Лео делал это для себя. Долгие изнурительные упражнения помогали очистить голову от любых мыслей и ненадолго притупляли боль, после них можно было в тишине своей комнаты подумать о чем-то важном и какое-то время вытерпеть нарастающую пульсацию в висках. Саки периодически поощрял его, но не терпел неповиновения. И Лео подчинялся, на каком-то инстинктивном уровне, он почти физически чувствовал потребность внимательно и беспрекословно слушаться мастера. Казалось, дисциплина и проявленное уважение всегда радовали Шредера, и в его холодных темных глазах можно было прочесть, что он доволен учеником. Своим послушанием он заслужил доверие и очень быстро вписался в повседневную (преступную) деятельность клана. Все началось с редких мелких поручений в качестве телохранителя или курьера, потом миссии участились и стали более серьезными, и вот теперь черепахе доверили контроль прямого наркотрафика из Колумбии в обход Мексики. Это была проверка на лояльность, Лео знал, что за всеми его действиями и решениями неусыпно наблюдали. Ему надо было встречать в порту поставки, следить за расфасовкой и организовывать отправку товара дальше, более мелкими партиями. Это устраивало Лео, у него были хоть немного развязаны руки. Можно было отлучаться ненадолго под предлогом проверки небольшого деревянного склада в доках, где в подвале была организована лаборатория и происходило формирование «заказов». Он ненавидел врать мастеру и маскировал страх быть пойманным на лжи смиренно опущенной головой. Лео понимал, что если даст хоть один повод усомниться, наказание будет жестоким и неотвратимым, но, несмотря на весь авторитет, мастерство и пугающую власть сэнсэя, где-то глубоко-глубоко в душе чувствовал — все как-то неправильно. Лео не любил Саки, он не мог увидеть мотивы, инстинктивно хотелось отстраниться, держаться подальше, убежать, в конце концов, но сильный низкий голос мастера удивительным образом заставлял оставаться на месте, подчиняться и выполнять все распоряжения. Леонардо был уверен, что все ответы скрыты за плотной стеной темноты, которая отделяла «сейчас» от «вчера», и прорваться сквозь эту завесу не получалось. Что-то случилось с ним в прошлом, но никто не потрудился рассказать хоть малую часть. А еще эти уколы. Раз в неделю медицинский осмотр, бесконечные повторяющиеся вопросы, бесконечные анализы и тесты. И обязательно инъекция «необходимого» лекарства, от которого мутилось перед глазами и уплывало сознание, а наутро обязательно что-нибудь терялось, не все, но непременно что-то важное. Память была похожа на старое прохудившееся покрывало, порванное на узкие лоскуты с проеденными молью дырами. И, чтоб заштопать и починить его, требовались прочные нитки и заплатки, выуженные в пыли далеких дней. Сквозь острую боль, холодный озноб и дрожащие руки вытащенные из холодного мрака на поверхность бытия, сложенные и скрепленные в правильном порядке. И Лео каждый вечер опускался на колени перед низким столиком, аккуратно раскладывая письменные принадлежности и чистую бумагу, спрятанные под футоном. Он медленно разматывал бинты, туго намотанные вокруг левого запястья, и развязывал голубую ленту. Бережно укладывал на столе перед собой, разглаживая все складочки и морщинки, с трепетом касаясь кончиками пальцев мягкой ткани. Пытался заглянуть за пределы, с каждым днем старался зайти дальше, игнорируя острые иглы, впивающиеся в затылок, и прикладывал все возможные усилия для контроля над дыханием, чтоб не свалиться в обморок от слепящей морозной боли. Ему хотелось зарыться в тонкие одеяла, свернувшись клубком на постели, и провалиться в забытье, навсегда оставив бесполезные попытки вернуть хоть частичку прошлого. Но что-то мешало сдаться так просто, что-то тревожило и не позволяло обрести равновесие в душе, которого тоже очень не хватало. И Лео, успокаивая колотящееся в аритмии сердце, неровным сбивчивым почерком записывал каждую деталь, которую умудрился выловить из заледеневших глубин помутневшего сознания, а по утрам после инъекций обязательно перечитывал, чтоб заново понять ускользнувшие от него воспоминания. Записывал и копил вопросы, чтобы однажды непременно их задать мастеру. Измученный и опустошенный, он засыпал, прижавшись горящим лбом к холодной каменной стене, в надежде успокоить волны назойливой мигрени, крепко державшей его голову цепкими когтями. Он старался избавиться от всех мыслей, которые мешали расслабиться и скользнуть в спасительный сон без страданий и страха, бороться сил почти не оставалось, и край пропасти был уже совсем близко. Надо было как-то избавиться от еженедельных уколов.