Somewhere Only We Know

И да, он ушел, как я и просил. Это ранило меня не меньше, чем оскорбления отца. А может и сильнее. Потому что когда мы просим, чтобы нас не трогали, мы отчаянно хотим, чтобы нас сжали в объятиях. И я бы так много отдал, чтобы Курт закрыл глаза на все это, опустился рядом и сказал, что мы справимся. Но нет. Испугался? Обиделся? Просто сбежал. Впрочем, это правильно. Это именно то, о чем я попросил его. Больно ли? Безумно. Но разве это что-то меняет? Мне просто нужно подниматься на ноги, и пока его нет, собрать вещи. Мне нужно успокоиться и сесть за руль, но перед этим зайти к Уэсу и объяснить все. Объяснить, что я вернусь только после каникул, если отец не заберет мои документы. И если позволит петь в хоре. Черт, мне лучше не думать об этом всем. Я бы безумно хотел остаться здесь и попросить у Курта прощения. Или сбежать куда-то, спрятаться. Но нет, если я поступлю так, меня все равно найдут. Раньше или позже, но будет только намного хуже. Так есть хоть какой-то шанс, что мать успокоит отца, что он не станет меня бить при ней. Хотя. Мама всегда на его стороне. А она сама говорила, что дети, как птицы, улетают из гнезда. И только супруги остаются там до самой смерти, крыло к крылу. Ну что же, вперед. Вещи я собрал за полчаса, каждый миг и надеясь и боясь, что Курт вернется. Где он? С кем сейчас? С небольшой сумкой я направился к Уэсу и Джеффу. Они все поняли, не стали расспрашивать. Просто сказали, что передадут в совет. Джефф хотел спросить что-то про Курта, но Уэс пнул его, и он замолчал. И я благодарен за это, но все же сказал, что он ни при чем. Что я все еще люблю его, а он меня и у нас да, наверное, у нас все хорошо. Я доехал до дома, слушая музыку и пытаясь даже не придумывать слова оправдания. Я просто буду молчать. Обычно, это хоть как-то все сглаживает. Легко говорить тем, кто не был в этой ситуации. Легко "бороться" выставляя радужный аватар на фейсбуке и через слово вставляя аббревиатуру ЛГБТ. Куда сложнее смотреть открыто в лицо отцу, который считает тебя больным. Который, наверное, не ненавидит, но и любить тебя таким не может. Которому стыдно. И матери, которой надо просто чтобы все заткнулись, а то у нее болит голова, а завтра на премьеру и в изумрудном платье, а с бледным лицом она будет похожа на утопленника. - Блейн, пройди на кухню... - я прижимаю уши, оставляю сумку у двери и иду. Я просто боюсь, что он ударит сразу, если честно. Я знаю, что это разговоры ни к чему никогда не приводят и их нужно просто перетерпеть, но и еще неделю замазывать синяки я не хочу. И пропустить тоже не могу, потому что я должен закрыть семестр, я же блестящий ученик! Почему он не видит моего таланта? Не видит упорства, не видит хороших качеств? Почему поперек всего для него надпись "ГЕЙ". Почему эта надпись ярко-красная и с подсветкой, а все остальное просто меркнет на ее фоне? - Да? - Я вхожу, опустив голову, и тут же сажусь за стол. На самый дальний от отца стул. Я складываю руки на столе и поднимаю глаза, но не смотрю на него, а немного в сторону. Его взгляд прожигает меня, причиняет боль. Но я не собираюсь упиваться горем или спорить. Мне просто нужно перетерпеть. - Радуйся, твоя мать успокоила меня, и мы пока не будем забирать документы. Ты закончишь этот семестр, будешь жить дома. Каникулы проведешь у бабушки. Там посмотрим. Этого гомосека рядом с тобой быть не должно. Надеюсь, ты это понимаешь. Не хочу об этом сейчас говорить, так что иди в свою комнату, ужин в семь. Вот и все? Так просто. Я рад, я правда рад! Я благодарю отца, целую маму в щеку и отправляюсь в комнату. Меня не тронули, не оскорбили. Мне хочется написать Курту, что все нормально, но потом я медленно осознаю, что ничего не нормально. Потому что это о нем говорил отец. И я знаю, что если я хочу обезопасить Хаммела, мне и правда лучше держаться от него подальше. Моего любимого человека обидели, а я не просто не защитил его, я даже бровью не повел. Сконцентрированный на себе, испуганный, я мгновенно спрятался в привычную ракушку и даже не задумался о том, что нужно выделить место для двоих. Я зарываюсь лицом в подушку и дышу. Не плачу и не кричу, просто проматываю в голове картинки того, как был я счастлив это время. Мне казалось, что это сказка. Я ошибался. Курт определенно был принцем. И если и из сказки, то из своей персональной, никак не нашей. Это, наверное, было просто сном и теперь я проснулся. Мне некого было в этом винить. Как бы странно это не было, я любил отца и всегда чувствовал себя виноватым, даже когда он меня бил. Ну он ведь не хотел, чтобы я таким получился, он же не растил сына гея. И матери непросто. Я совершенно один у них, мама больше родить не может, а я... Смогу ли я подарить им внуков? Захотят ли они внуков от меня? А толку измываться над собой, разматывать и сворачивать обратно нервы? Просто радуйся тому, что это было, просто запомни каждую минуту проведенную рядом с ангельским красивым мальчиком. Зажми рот рукой и дыши глубоко, потому что завтра будет хуже. В школе сложно. Я боюсь увидеть его, все время оглядываюсь по сторонам. Конечно, не совсем так. Я безумно хочу его увидеть, все время рыскаю глазами по толпе, одновременно боясь и отчаянно желая. Один взгляд. Просто знать, что у него хорошо. Что галстук ровно сидит и глаза улыбаются. Пусть будет не один, пусть хохочет так, словно меня никогда не было. Только бы не драма, я никогда не хотел дарить ему боль. А потом я-таки встречаю его. Всего один взгляд, он разворачивает мне грудную клетку, и я убегаю. Не знаю, увидел он что-то в моих глазах или не успел, но я бы не хотел. Лучше мне просто исчезнуть. Если бы я только мог. Но я же не могу. Я так дорожу им. Так дорожу школой, друзьями. Я просто сбегаю, как последний трус и радуюсь этому, потому что ему ведь со мной никак нельзя. Забиваюсь под лестницу и снова просто дышу, не позволяя себе плакать. Хочется ущипнуть себя и проснуться с ним рядом, обнимая, утыкаясь носом в шею. Последние экзамены и зачеты я сдаю в одиночестве, отец договорился с учителями. Я практически ни с кем не контактирую, я становлюсь изгоем за считанные дни. И только в последний день перед каникулами, я снова появляюсь в школе. Я иду в хор, попрощаться с ребятами. Отец дал мне всего полчаса на это, а потом я должен быть на парковке, потому что прямо сегодня он отвезет меня к бабушке на две недели. И после этих каникул, в зависимости от поведения, они решат, останусь ли я в школе. Меня лишат даже мобильного телефона, и это так унизительно. Я знаю, что Курт будет там, в хоровом кружке, но я смогу просто его игнорировать. Ни единого звонка, ни одной смс за неделю. Он так просто отпустил меня? Неужели ему было все равно? Не могло. Не могло, потому что я знал, что он не врет и что влюблен в меня не меньше, чем я в него. И тем не менее, он сильный, не подает виду, не бросается мне на шею, не стоит под окнами. Как жаль. Как разумно. Когда я вхожу в комнату, все уже там. На минуту воцаряется тишина, а затем взрывается смехом и хлопками. Меня обнимают, хлопают по спине и говорят, что все будет нормально. Конечно, информация просочилась. От директора к учителям, а дальше даже у стен есть уши. И я даже не обижаюсь. Я благодарю всех и говорю, что их солист, тенор и староста будет с ними в следующем семестре. Верю ли я сам в свои слова? Половина на половину. Я буду примерным сыном, пообещаю не общаться с Куртом, и получу свою школу и хор обратно. Или я могу выбрать Курта, и тогда у меня не останется ничего. Его мне, конечно, никто не позволит, но и лишат последнего шанса его хотя бы видеть. Потому что меня закроют на домашнее обучение. Как ни странно, им удается уговорить меня спеть. Сначала я просто стою, пошатываясь, но уже через полминуты я прихожу в движение. Я выхожу в центр, потому что это место у меня никто не забирал и я не позволю забрать. Потому что музыка - мое все, с ее помощью я дышу и открываюсь. Я не пел неделю, и очень жалею об этом сейчас, когда песня наполняет сознание и я, похоже, свечусь изнутри. Все сразу становится проще, приятней. Все проблемы уходят на второй план, я становлюсь соловьем. Glee Cast – Somewhere Only We Know И уже никто не удивляется, когда под конец песни я не свожу глаз с Курта. Потому что с первой встречи все мои песни о нем и для него. Раньше мы пели рядом, иногда дуэтом, но не сейчас. Сейчас мы связаны, но не вместе. И это все сложно и больно, но я понимаю, что не хочу уехать на две недели, не сказав, как же дорог он мне. Не сказав, что я бы всем для него пожертвовал, если бы только мог... И никто не удивляется тому, что когда он выходит, я иду за ним. Парень спешит по коридору, я надеюсь, что он не сбегает, потому что я не хочу быть насильником. Я догоняю его и беру за плечо, разворачиваю к себе и смотрю в глаза. Очарование песни еще не сошло до конца, но я все равно улавливаю в них боль. Значит, не забыл. Когда я открываю рот, чтобы заговорить, в моем кармане вибрирует телефон. Я опускаю глаза, нажимаю на свой страх и риск красную кнопку и снова смотрю на Курта. Такой красивый, чистый, светлый мальчик. Такой мой когда-то и такой запрещенный сейчас. Не могу его отпустить так просто, не хочу! Я ощущаю, что все тело сводит от боли, так сильно я хочу к нему прикоснуться. Я так сильно скучал. Боже, как я скучал... Пока Курт ничего не понял, я беру его лицо в ладони. Провожу большими пальцами по скулам, ласкаю кончиками пальцев шею и аккуратные уши. Я любуюсь им всего пару секунду, а затем, потянувшись, я прижимаюсь к его губам. Поцелуй короткий, но полный страсти, нежности, любви. Всего того, о чем я молчу, чтобы сохранить его, чтобы обезопасить. Не удержавшись, я даже тихонько всхлипнул, потому что все это слишком. Мне хочется взять его за руку и уйти в нашу комнату. Хочется положить его на кровать, обнять. Пообещать, что все будет хорошо. Но я не могу его обманывать... - Счастливого Рождества, Курт... - выдавливаю я из себя, сдерживая слезы, убирая руки и разворачиваясь на пятках, чтобы буквально сорваться с места и стремглав побежать к выходу из школы. Не потому, что я очень хочу к бабушке, а потом, что боюсь потом не уйти.