Красная нить на твоём запястье

— Девяносто восемь, — рваный и хриплый шепот, больше похожий на отчаянную попытку не потерять сознание, наполняет комнату. — Девяносто девять. Девя- Сто! Игорь обессиленно откидывается на пол, чувствуя себя выжатым лимоном, но дико довольный собой. Он судорожно хватает ртом воздух, грудная клетка поднимается резко, сердце отбивает какой-то невероятный ритм, что кажется, будто оно вот-вот не выдержит нагрузки и остановится, но самое ужасное в том, что Игорю плевать. Самое противное, что он ощущает лишь гордость. Такую, знаете, страшную, слепую, заставляющую, не задумываясь, идти вперёд, к верному самоуничтожению. Парень дрожащей рукой вытирает с раскрасневшегося лица капли пота и улыбается, смотря в белый потолок. Акинфеев знает, что обещал прекратить, но вести борьбу с самим собой оказалось гораздо сложнее, чем с обществом, потому что в такой борьбе ты всегда проигрываешь. Любовь к себе не приходит по щелчку пальцев. Если сказать человеку, который причиняет себе физический вред, чтобы справиться с эмоциями: «Не режь себя! У тебя же будут шрамы!», то, к сожалению, он не прекратит. Если обратиться к людям, которые хоть раз в жизни испытывали на себе ужас пищевых расстройств и теперь не могут начать есть без загонов и страха: «Это просто еда! Не задумывайся о похудении, кушай маленькими порциями и не считай калории!», то они, словно по взмаху палочки доброй феи, увы, не перестанут. Знаете, возможно, я открою кому-то тайну, но это так не работает. Не работает, понимаете? До больного человека докричаться трудно: его здравое сознание заперто глубоко-глубоко внутри той безжизненной тени, какой он стал. Обычно такие люди пропускают всё мимо ушей, но даже если и придают значение вашим словам, всё равно нарушают обещания, потому что остановиться без чьей-либо помощи уже не могут. Это, знаете, как наркотик — сперва думаешь, что ничего серьёзного не произойдёт, а потом понимаешь, что слезть с иглы уже не можешь. Всё начинается с мысли, что ты поправился и тебе срочно нужно скинуть парочку килограмм. Затем ты встаёшь на путь правильного питания и спорта, но понимаешь, что не хочешь так долго ждать результата. Нужно сейчас и быстро. Выбираешь нереальную диету с мизерным числом калорий, отсиживаешь день-два, срываешься, коришь себя и всё по-новой. Настроение зависит от цифры на весах. Видя ненавистный привес в сто грамм, у тебя случается истерика. И вот ты твёрдо хочешь идти к своей цели, но теперь понимаешь, что лучше вообще не есть. Конечно, сперва голодно, но через несколько дней привыкаешь к лёгкости, радуешься отвесам. Но наступает переломный момент, когда ты хочешь остановиться, да вот только вдруг осознаёшь, что всё: не можешь. Это затягивает, понимаете? Ты больше не чувствуешь голод, потребность в еде пропадает, появляются силы, которых ранее не было, но надолго ли? Первые четыре дня не происходит ничего, но потом организм начинает требовать своё: тебя знобит, спотыкаешься на ровном месте, провалы в памяти происходят всё чаще и какая-то здравая часть понимает, что еда — не враг. Без еды нельзя жить. Голодать — ненормально. Ты заходишь на кухню, оглядываешься в поисках чего-нибудь съестного и останавливаешь свой взгляд на яблоке. Берёшь его в руки и долго-долго разглядываешь, не решаясь. Это ведь просто яблоко, да? Вкусное, сладкое, сочное. Оно всегда придавало силы и утоляло голод. Тогда почему же по щекам стекают слёзы? Почему ты подносишь его ко рту, но надкусить не можешь? Потому что страшно. Ты смотришь на огромный выбор продуктов, но боишься съесть даже крошечное яблоко. Думаешь, что не достоен пищи, что от этого ты поправишься, а это «слишком вредное». Все мысли сосредоточены лишь на том, сколько калорий содержится в еде, как тебе эти калории отработать и какой будет привес, если ты её съешь. Страх окутывает тебя каждую секунду и тянет, тянет, тянет своими когтями назад в тёмную, непроглядную тьму. А вытащить некому. И ты понимаешь, что тебе нужна помощь. Глубоко в душе, но понимаешь. Однако, не получая её, ты стараешься дать её другим. Игорь, поверьте, готов часами говорить человеку о его достоинствах, о том, что голодать — плохо, что все мы прекрасны такими, какие есть, что стоит любить своё тело, но вот на себя самого эти слова почему-то не действуют. Себе он помочь не может. Акинфеев решает, что на сегодня отработал достаточно калорий, чтобы простить себе маленькую слабость. Он пытается подняться, но тело вдруг пронзает такая боль, что Игорь с громким стоном ложится обратно на пол, шипя от ощущений. Кажется, давление стучит в висках с такой силой, что голова способна расколоться на части. Его трясёт, малейшее движение сопровождается адской болью, но парень кое-как откапывает в себе силы, чтобы встать. Предметы вокруг расплываются, а затем наступает темнота. Акинфеев так и замирает на месте, тяжело дышит, его охватывает паника, он почти теряет равновесие, но зрение постепенно возвращается. Ничего страшного. Ерунда. Просто небольшая слабость. Он ведь в порядке, правда? Игорь берёт со стола бутылку с водой и жадно осушает её в несколько глотков, местами даже давясь. Вода — единственное, в чём он себя пока что не ограничивает, она наполняет желудок, и он утоляет желание чего-нибудь пожевать. Нет, не сегодня. Он справится. Кажется, Игорь уже разучился жить нормально. Ему бы хотелось и дальше делать вид, что всё хорошо, прилежно учиться и болтать с матерью о школьной жизни, но притворяться больше нет сил, да и он откровенно понимает, что облажался, а исправить ничего не может. Игорь борется. Каждый день он обещает себе, что «это был последний раз», что «он начнёт жить нормально», что «еда не сделает ему ничего плохого», что «он будет контролировать себя и не объедаться до боли», что «не будет наказывать себя голодовками или блевать», но… Всё это в кавычках, разумеется. Акинфеев не понимает, в чём его проблема. Он пытается вспомнить, зачем начал худеть, зачем до сих пор продолжает это делать, хотя итак потерял порядка двадцати килограмм, почему он не может начать есть нормально, как это было раньше, но ответов на эти вопросы в голове не находится. Или Игорь просто не может их найти? Парень подходит к зеркалу и внимательно смотрит на себя: синяки под глазами, ведь он спит по два часа в день, усталый вид, безжизненного цвета кожа, тощее тело, на котором висят любые вещи, и не малейшего намёка на радость. Разве ты к этому шёл, Игорь? Разве ты хотел стать тем, кем являешься теперь? Скелетом? Дистрофиком? Больным? Акинфеев задирает футболку, но то, что он видит под ней, не устраивает. Ему даже не приходится втягивать живот, чтобы увидеть рёбра, острые тазобедренные кости и натянутую кожу. Это тело ему не нравится: слишком худое, слишком костлявое, измученное. Он не думает, что это правильно, но представить себя в другой форме слишком тяжело. Каким он был, когда весил на десяток кило больше? Счастливым? Радостным? Возможно, живым и здоровым? Игорь опускает ткань, встречается взглядом с самим собой и не выдерживает. Обхватывает руками голову, а с глаз скатываются солёные слёзы. Он больше не контролирует то, что с ним происходит, но признаться в этом так страшно, что он прячет этот страх под маской ненависти к себе. Самое тяжелое сражение в его жизни — сражение с голосом в голове. Игорь хочет. Правда хочет от всего этого избавиться, начать снова жить, а не существовать, но выгнать из сознания то, что уничтожает тебя изнутри, не получается. Кажется, незваный гость поселился там навсегда. Кажется, скоро он выселит самого хозяина. — Что я делаю? Боже, что же я делаю с собой. Что я натворил… Я ведь обещал перестать. Я должен перестать. Я всех обманываю, — быстро шепчет он, не спрашивая, а скорее утверждая, задыхаясь в собственных всхлипах. Что же он натворил. Как же остановить время, которое начало обратный отсчёт на его таймере жизни? Руки дрожат, сознание мутнеет. Акинфеев опускается на колени и забывается в громких рыданиях, постепенно отключаясь от недостатка сил. А за окном шумит ветер и с каждой секундой холодает сильнее.

***

— Дзюба, да ты просто зверь! — Артё-ём, красава! — Дзюба! Дзюба! Дзюба! Победная раздевалка футбольного клуба наполнена громкими криками, радостными лицами, полуголыми парнями и запахом пота. Ребята из команды просто с ума сходят: кто-то забирается на скамью и кричит: «ЦСКА чемпион!», кто-то пытается разлить колу по пластиковым стаканчикам, но в итоге проливает половину бутылки, а другие наперебой обнимают звезду сегодняшнего матча, который проявил себя на тысячу процентов из ста и смог забить дубль, а также единственные голы за сегодняшнюю игру, уже в первом тайме. Эта победа против юношеской сборной Зенита была важна для них, как никогда. И почему-то именно Артём решил взвалить на свои плечи старания вывести их вперёд. И злость, и ярость, и стресс он привык выплёскивать на поле и затем, когда чаша эмоций переполняется, происходит то, что произошло сегодня. Дзюба метался, как электровеник, сбивал противников с ног, едва не заработав жёлтую карточку, перехватывал мяч и бежал к воротам, ловко обводил зенитовцев и — гол! Они впереди. Ещё один — и они показали, чего стоят. Нет, конечно, остальные тоже выкладывались, но Артём ведь даже не капитан, чтобы так рваться вперёд. — Поздравляю, Артём, это было нечто, — уставший, но безумно довольный игрой Фернандес стягивает футболку и приземляется на скамейку рядом с Дзюбой. Если про Артёма можно сказать, что он лучший нападающий, то про бразильца можно сказать то же самое, но заменив слово «нападающий» на «защитник». Дзюба действительно не видел человека, который защищал бы ворота лучше, чем это делает он. — Твой первый матч в основном составе, а уже такой успех. Прямо-таки за… как там это слово? А, зажёг! Последнее слово Марио произносит с небольшим акцентом, но это выглядит слишком мило, чтобы его исправлять. — Действительно, отличная работа, парни, — Денис кидает бутылку с водой, и Марио инстинктивно ловит её. Благодарно кивнув, парень осушает добрую половину. — Спасибо, Дени, — говорит Фернандес. Непонятно, что он имеет в виду: воду или похвалу, но это не имеет значения. — Спасибо, Черешня, приятно слышать, что я не зря сегодня чуть не сдох на поле, — смеётся Артём, накидывая на мокрые плечи полотенце. Он хочет поскорее свалить в душ и смыть с себя запах пота и газона, с которым он за девяносто минут игры встречался неоднократно. — Достойный дебют достойного игрока, — улыбается своей мягкой улыбкой Черышев. Дзюба ещё раз благодарит его за тёплые слова, а затем удаляется в сторону душевой. Слегка прохладная вода остужает пыл разгоряченного тела, успокаивает мысли и бурю эмоций в душе. Артём подставляет лицо под капли воды и наслаждается драгоценными секундами, когда все тревоги уходят далеко-далеко. И он не думает о натянутых отношениях в семье и наплевательском отношении отца к нему, не думает о том, что теперь идёт по жизни один, не беспокоится о скатившихся оценках и уж точно не вспоминает о материнской любви, которой ему катастрофически не хватает из-за решения судьбы. Нет. Артём не чувствует себя виноватым в смерти родного человека, ведь он не мог это предвидеть, верно? Никто не мог… Артём не хочет жить прошлым, не хочет окружать себя плохими мыслями и сожалениями о том, чего уже не исправить. Дзюба хочет жить только сейчас. Его будущее, его решения и его восприятие происходящего зависят только от него. Только ему решать, прожить эту жизнь счастливо или топить себя в воспоминаниях. Не вернуть прошлое, понимаете? Не вернуть. Так зачем же жить там, где время уже изжило своё? Возможно, у вас за спиной сотни хороших или плохих воспоминаний, что не дают покоя по сей день, но что толку мучить себя ими? Мы не живём в волшебном мире, где можно повернуть таймер жизни назад и исправить, возможно, самую ужасную ошибку вашей жизни. Примите это и, пожалуйста, двигайтесь дальше. Как только в душевой появляются другие ребята, Дзюба поспешно обматывает вокруг бёдер полотенце и ретируется в раздевалку. Ну не любит он принимать душ в компании других парней. Это как-то неловко что ли? Все шумят, переговариваются, водой брызгаются и взгляд приходится постоянно держать наверху. Мало ли что подумают. Зато в раздевалке в это время почти никого, поэтому парню удаётся спокойно переодеться, вытереть волосы и остаться дожидаться друзей на скамейке. Они вроде как собирались вместе домой пойти, да и обсудить кое-что надо. Артём достаёт из сумки телефон, решив воспользоваться свободным временем. Заходит в любимое место деградации и бессмысленного просерания времени — ВК, но новых сообщений нет, если не считать беседу класса, в которой все лихорадочно пытаются выяснить, что же задано по химии на завтра. Дзюба тоже пытается вспомнить, что задано, но затем забивает. Во-первых, он не химик, чтобы всю эту ерунду помнить, а во-вторых, химичка вроде не такой зверь, чтобы спрашивать домашку в последний день перед каникулами. Парень как-то по привычке заходит в «важные», нажимает на первого человека в списке, чтобы проверить, в сети ли он, но разочарованно выдыхает, потому что Игорь не появлялся онлайн с восьми утра. Дзюба не знает зачем постоянно мониторит его страницу. Просто надо. Интересно, почему Акинфеев так редко заходит в сеть? Просто не любит или слишком занят? Поел ли он сегодня? Артём не знает почему, но он беспокоится. Дзюба заходит в контакты и набирает знакомый номер. Гудки, но ответа нет. Он сбрасывает. — О, Артём, ты ещё здесь, — Черышев появляется в раздевалке, подходит к своему шкафчику и достаёт одежду. Через несколько секунд выходит и Фернандес и повторяет действия друга. — Естественно. Я же сказал, что подожду. Вы, ребята, как русалки там плещетесь. Честное слово. — Это просто ты скорострел, — звонко смеётся Денис, а Дзюба, хоть и тоже не может сдержать смех, кидает в него мокрое полотенце, которое парень не успевает поймать, поэтому на его серой футболке остаётся небольшой мокрый след. Капитан прожигает Артёма взглядом, а тот ржёт, едва не падая. Марио наблюдает за друзьями краем глаза, но ничего не говорит, скрывая улыбку. — Не быть тебе вратарём, Дэнчик. — Ой, больно надо. У нас и Лунтик отлично справляется. — Он, кстати, где? Только не говорите, что ещё моется. Я его там утоплю. — Уже нет, — Андрей выходит из душевой как раз во время, на ходу вытирая волосы полотенцем. — Уверен, что Саламыч не простит тебе, если его вратаря потопят после удачного матча. Все ребята дружно смеются. Артём думает, что такие моменты — одни из самых счастливых в его жизни. Они непременно останутся в памяти и будут греть душу холодными вечерами. Сперва он боялся перехода в новую команду, думал, что не найдёт общий язык, ненавидел отца и его бизнес, потому что именно из-за него им пришлось переехать, но на деле всё оказалось не так страшно, как он представлял. С ребятами из команды они быстро подружились, парни приняли его довольно тепло, но особенно много Дзюба общался только с Денисом, Марио и Андреем. Черышев и Фернандес привлекли его внимание ещё в первый день, а вот с Лунёвым Артём познакомился, когда на тренировке их поставили в пару. — Кстати, завтра всё в силе? Все же смогут прийти? Отец уезжает уже сегодня вечером, поэтому до следующей пятницы квартира в моём распоряжении, — сказал Дзюба. — Да. Без проблем. Во сколько нам подкатывать к тебе? — В семь. Можете раньше, мне без разницы, — пожал плечами Артём. — Я, наверное, не смогу, — грустно сказал Андрей. Денис недовольно цокнул. — Я вроде как с другом погулять собирался, а кидать его как-то не хочется… — Так тащи своего друга. В чём проблема? У меня вон тоже друг со школы будет, Санька, — предложил хозяин квартиры. Лунёв в замешательстве перекинулся взглядом с Марио, как бы ища поддержки, но тот лишь приподнял брови, мол, разбирайся сам. — Да ладно, Лунтик, не ломайся. Я же не против. Больше народа — веселей. И Игорь будет. — Ну ладно, — сдался Андрей и улыбнулся. Наверное, он был рад такому щедрому предложению. — Акинфеев что ли? Тысячу лет его не видел. — Погоди, Игорь тоже будет? — лицо Фернандеса вдруг изменилось. Глаза забегали в какой-то глупой надежде, а из рук даже кофта выпала. Черышев тоже не мог скрыть удивления. — Ну, он вроде как собирался. Не знаю, чуть позже ещё раз спрошу. — Ты сказал ему, что мы будем? — встрял в разговор Денис. Его сердце замерло, надеясь, что ответом будет «да». Вроде бы прошло столько месяцев с их последнего разговора, но капитан всё равно хотел встретиться с бывшим другом. Он отказывался верить, что их дружба, проверенная временем, могла просто так разрушиться, но он также понимал, что Акинфееву нужно время, чтобы справиться со всем дерьмом в жизни, но сколько конкретно нужно — понятия не имел. — Э-эм, ну… — Артём почесал затылок, ему стало неловко от того, что столько пар глаз уставились на него. Врать друзьям не хотелось, но правда явно бы их не обрадовала. — Да или нет? — с нетерпением спросил Марио. — Нет. Черышев горько усмехнулся, а улыбка с лица бразильца исчезла. — У-у, ну тогда всё. Он не придёт. — Эй, да что вы? Уверен, что он согласится. Я его уговорю, — поспешно сказал Артём. Фернандес и Черышев перекинулись многозначительными взглядами, и Марио как-то печально улыбнулся. — Зная Игоря, это практически невозможно, — грустно сказал он. — Вот увидите, у меня возможно всё. Артём добьётся своего. Он дал клятву, что не позволит Игорю пойти ко дну, а если не получится, то утонет вместе с ним.

***

Игорь очнулся, не сразу поняв, где находится. Во рту было сухо, в висках всё ещё пульсировало, а картинка перед глазами выглядела размытой. Он приподнялся на дрожащих локтях, огляделся по сторонам и медленно осознал, что произошло. Боже… Акинфеев, держась за край кровати, поднялся с пола и тут же присел на постель. У него болело, кажется, всё тело. Даже сидеть было больно, потому что кости впивались в кожу. Парень обессиленно лёг, нашёл на подушке телефон и размытым взглядом быстро просмотрел уведомления. Два пропущенных от матери и три от Артёма. Он даже слегка улыбнулся. Надо бы перезвонить, но говорить не охота… Делать нечего. — Да, мам. Звонила? — Игорь! Боже, я волновалась. Ты почему не отвечал? Ты в порядке? — быстро затараторила Ирина Владимировна, переживая за сына. — Ма-ам, всё нормально. Я просто спал, — хрипло сказал Акинфеев, проведя ладонью по лицу и тяжело выдохнув. Его раздражала излишняя забота, а ещё совесть грызла каждый раз за новое враньё. Он не хотел обманывать мать, хотел восстановить с ней хорошие отношения, но… — Хорошо. Ты покушал? Я через два часа уже приеду. — Да, мам, жду, — Игорь спешно повесил трубку. Он закрыл глаза, хлюпая носом. Ложь окутала его жизнь и проникла в каждую клеточку его тощего тела. Акинфееву было больно, потому что он не хотел, чтобы близкие считали его лжецом, а ещё он знал, что тайное всегда становится явным. Ему было противно от самого себя. Почему он обманывает даже близких людей? Они так наивно думают, что помогают ему, что с ним всё хорошо, а Игорь в это время продолжает губить себя. Так ведь не должно быть. Он не лжец. Он не сумасшедший. Он не больной. Он просто подросток со своими проблемами, своими мыслями, который запутался в себе и теперь боится, что его никто не сможет понять, что ему никто не захочет помочь. Никто, кроме… Акинфеев смахнул с глаз слёзы и нажал кнопку вызова. Он не знал, что конкретно скажет, но говорить хотелось. Хотелось выплеснуть всё и больше не бояться, что его осудят. — Наконец-то. Я уж думал, что ты меня игноришь, — голос Артёма тёплый. Он всегда такой радостный и живой, хотя Дзюба пережил больше дерьма, чем Игорь. Акинфееву даже стыдно, что сам построил вокруг себя проблемы на пустом месте. Неужели тебе так сложно просто есть? У людей проблемы поважнее твоих глупых псевдо-страданий, Игорёк. — Ты можешь прийти? — шепотом сказал парень, надеясь, что это прозвучит так тихо, что Артём не услышит. Но он услышит. Всегда. — Пожалуйста… — Я буду через десять минут, ладно? Просто дождись меня, Игорь. — Я дождусь.

***

Дзюба бежал в сторону дома так быстро, как, наверное, не бегал сегодня на поле. С десятью минутами он, конечно, загнул, потому что до дома Игоря было ещё минут двадцать быстрой ходьбы, а ведь ему ещё нужно хотя бы спортивную сумку домой закинуть. Однако, теперь это не имело значения. Артёму было страшно, а его сердце болезненно сжималось от предчувствия чего-то плохого. Голос Игоря и его молящее «пожалуйста» стучало в голове и открывало в нём силы, которые, как он думал, кончились на поле. Он спешил, перепрыгивал через заборчики, срезал маршрут, даже перебежал дорогу на красный, чтобы добраться до дома друга как можно быстрее. Дзюба думал лишь об одном: Игорь нуждался в нём. Именно в нём. И он просил помощи. Впервые просил. Артём решил не заходить к себе и сразу направился к дому, где жил Акинфеев. Он ни разу не был у него в гостях, но пару раз провожал до подъезда и чисто случайно запомнил номер квартиры и этаж, когда Игорь невзначай говорил об этом. Случайно. Через восемнадцать минут Дзюба добежал до нужной многоэтажки. Ему было плевать на холодный ветер, сшибающий с ног, плевать, если он потом заболеет. Артём отдышался, вытер со лба пот и набрал нужный номер. Ему открыли, и парень зашёл внутрь. — Игорь, ты в порядке? Что случилось? Тебе плохо? — осыпал он вопросами друга, когда только переступил порог его квартиры. Акинфеев выглядел бледным и ужасно уставшим, но на ногах стоял твёрдо. Серый свитер свисал с хрупких плеч, спортивные штаны были завязаны на максимум, но всё равно слегка сползали с бёдер. — В-всё хорошо. Я в порядке. Не переживай. — Ты напугал меня, дурак. Что с тобой? — Я просто хотел тебя увидеть, а дома никого. Всё хорошо. Извини, что напугал, я не думал, что ты это так воспримешь, — Игорь слегка улыбнулся. — Давай помогу, — предложил он, глядя на спортивную сумку Дзюбы. Артём выдохнул и поставил сумку на пол, отмахнувшись. Он стал расстёгивать куртку. — Куда повесить? Игорь кивнул на вешалку и стандартно пригласил друга на кухню. Дзюба опустился на стул и тяжело выдохнул, вытирая со лба капли пота. — Хух, ну и набегался я сегодня. Если я завтра не приду, то значит я сдох от боли в ногах, — шутливо сказал Артём, улыбаясь. — Ты с тренировки что ли? — поинтересовался Акинфеев, сев на стул рядом с парнем. С его лица не сходила улыбка, но она была какой-то подозрительно радостной, чувствовалось, что неискренней. — С матча. С Зенитом. Впервые в основном составе играл, — гордо сказал Дзюба. Глаза Игоря расширились и забегали, а затем он как-то стыдливо опустил взгляд. Щёки на бледном лице покраснели. — Я… Я не знал. И как счёт? Артём по-кошачьи улыбнулся. — 2:0. В нашу пользу. Я забил дубль. Акинфеев поднял взгляд карих глаз. Его лицо преобразилось и улыбка стала другой. Тёплой, искренней, настоящей. Именно той, что могла очаровать с первой встречи, что так покорила сердце Артёма. — Ты… Невероятно. Ты просто молодец, Тёмка! — Хочешь прийти на мою следующую игру? Я был бы рад, если бы хоть кто-то из знакомых меня поддержал. Отец, как всегда, не сможет. Игорь потупил взгляд и замолчал. Он натянул рукава свитера, спрятав в них руки, и тяжело выдохнул. Акинфеев над чем-то задумался, нахмурил брови, даже что-то хотел сказать, но затем прикусил губу. Было видно, что его терзают какие-то сомнения, что он переживает из-за чего-то очень важного, но озвучить вслух боялся. — Тём, я кое-что должен сказать, — сказал он серьёзно, взглянув Дзюбе прямо в глаза. — Я… Я… — Знаю. Ты играл в ЦСКА. Акинфеев обомлел, побледнел и только рот раскрыл от удивления. Глаза блеснули, и повисло неловкое молчание. Плечи Игоря задрожали, дыхание сбилось. Он думал, что может сказать в своё оправдание, но слов не находилось. В голове проносился ураган самых разных мыслей, а стыд тащил за собой под землю. — Игорь, мне это не важно, слышишь? — Кто тебе рассказал? — Марио. И Денис. Игорь ухмыльнулся и печально покачал головой. — Что ещё они говорили про меня? — Ничего. — Что. Ещё, — медленно повторил Акинфеев. — Они только сказали про твой последний матч и то, что раньше вы были друзьями. И всё. Правда. Парень кивнул и прикусил щёку с внутренней стороны. На его глазах блеснули слёзы, с губ сорвался тихий всхлип. Игорь закрыл лицо руками и задрожал, как осиновый лист, содрагаясь в беззвучной истерике. Артём испугался. Он не понимал, что сделал не так, чтобы вызвать такую реакцию, но затем до него дошло, что с Акинфеевым всё не в порядке. Он звонил не просто так, его голос дрожал не просто так, а это напоминание о прошлом — последняя капля в переполненной чаше его чувств. Эта волна давно грозилась накрыть его с головой, но Игорь боялся утонуть. Мир — океан, а он не умеет плавать. Дзюба поднялся, подошёл к другу и молча прижал его к себе, держа в своих объятиях так крепко, как только мог, а Игорь завыл сильнее. У Артёма заныло сердце, ему хотелось закричать: «Я здесь, Игорь! Я защищу тебя! Я спасу тебя от всего мира! Пожалуйста, поверь мне!», но слова здесь были бы лишними. Порой простые объятия — выражение тепла и нежности, могут спасти человека больше, чем тысяча пустых слов, но также они могут уничтожить его, окончательно разбив сердце. — Я лжец. Я обманываю. Всех. Тебя, маму. Всех, — обрывками прошептал Акинфеев, хватаясь за кофту Дзюбы, словно за спасательный круг. Его голос был так слаб, несчастен и потерян, что даже слепой бы понял, что этот человек умирает изнутри, что ещё немного, и он исчезнет, оставив лишь воспоминания. — Я груз для моей семьи. Я ужасный друг. Я ничтожество. Я больше не человек, Артём. Я — проблема. Последние слова будто пронзили Артёма насквозь. Душа ушла в пятки, сердце остановилось, а мысли из головы пропали вовсе. Он знал, что это значит. Конечная точка. Одна ошибка — и Игорь решится исчезнуть. Почему, чёрт возьми, никто не заметил, никто не предложил Игорю помощь, когда он буквально кричал об этом? Куда смотрела его семья, учителя в школе, одноклассники? Почему люди так слепы к чужим проблемам? Если бы он знал его раньше, если бы они были знакомы раньше, то Дзюба ни за что не позволил бы допустить такого. Он не позволил бы Акинфееву уничтожить себя так же, как когда-то сделала его мать. Если бы да кабы. Но ведь ещё не поздно всё исправить! Никогда не поздно начать сражаться, слышите? Даже если вам кажется, что выхода нет, что вы зашли в тупик, не опускайте руки. Пожалуйста, знайте, что даже самые крепкие стены можно сломать и найти свой путь. Артём опустился на колени, резко обхватил лицо Игоря руками и, не дав одуматься ни себе, ни ему, подался вперёд, касаясь потрескавшихся губ в лёгком, почти призрачном поцелуе, тут же отстраняясь. Акинфеев замер, затаил дыхание и будто пришёл в себя после панической атаки. Его карие глаза, не отводя взгляд, смотрели в небесные Артёма. Дзюба и сам не понимал, что только что сделал и почему это подействовало на Игоря как успокоительное. Он не знал, чем можно объяснить неожиданный, но такой желанный поцелуй. Артём просто вдруг понял, что он не хочет быть Игорю другом, он хочет быть для него тем, кто останется рядом, даже если остальной мир отвернётся. — Прости, я просто… Не знаю, что нашло. Я так запутался в своих чувствах. Я всегда знал, что меня не интересуют девушки. Я… Я пойму, если ты отвергнешь, но, пожалуйста, позволь мне помочь тебе. — Это был мой первый поцелуй, — тихо прошептал Акинфеев. Дзюба побледнел ещё больше, стыд накрыл его с головой. Какой же он дурак! Хотелось сквозь землю провалиться или испариться в воздухе. — О нет! Прости! Я-я… Игорь, мне жаль. Боже, я такой идиот! Я сейчас же уйду, — Артём вскочил с колен, уже направился в сторону прихожей, но Игорь схватил его за рукав, не дав уйти. — Тём, — прошептал он. Дзюба вздрогнул, потому что Игорь не так часто называл его так, и обернулся. Акинфеев смотрел на него горящими глазами, а его щёки пылали на бледном лице. — Да? — прохрипел Артём, чувствуя, что сердце предательски перевернулось, в горле пересохло, а сделать вдох было слишком сложно. — Поцелуй меня ещё раз. И мир окончательно рухнул у них под ногами.