Красная нить на твоём запястье

— Какая, к чёрту, бутылочка? — с подозрением хмурится Далер, озвучивая вслух реакцию остальных. — Да, Сань, ты чего? — поддерживает первого Лунёв. — А что не так? — Кокорин глядит на них сверкающими от алкоголя глазами, полными пьяного веселья, и искренне не понимает, в чём дело. Обычная же игра, ну? Чего их не устраивает? Явно лучше, чем эта скукота с этими дурацкими действиями. Лично ему надоело здесь сидеть и играть в детские игры. Хочется чего-то поинтересней, а с такой компанией можно такое устроить. — Эм, ну тут как бы нет ни одной девушки, — встревает Дзюба, зная, что по всем законам Вселенной эта игра не заканчивается ничем хорошим. Вернее сказать, ничем приличным. На что они будут играть? На дружеские объятия или, быть может, на кусок пиццы? Все ребята как-то неловко переглядываются между собой, а Игорь вообще делает вид, что очень увлечён собакой, чтобы слышать этот разговор, хотя на самом деле он просто пытается скрыть смущение и пылающие щёки, прокашливаются, ведь все прекрасно знают условия «бутылочки»: либо поцелуи, либо одежда. С девушками играть интересно — это объяснять не нужно, но вот в компании парней предлагать развлечения подобного рода… Глупо, наверное, а ещё очень волнующе, потому что каждый принимает это на свой счёт и начинает думать о чём-то конкретном. Или о ком-то. — А разве они тут требуются? — улыбается Сашка, заставив остальных вытаращить на него глаза. Одной фразой Кокорин ввёл в заблуждение всех. Он как-будто заглянул в душу каждому, а затем с прищуром сказал: «А я что-то про тебя знаю». — Саша, нет, — возражает Акинфеев, наконец решившись подать голос. Дзюба перекидывается с ним многозначительным взглядом. — А что такое ваша «бутылочка»? — неловко спрашивает Марио, не понимая всеобщего недовольства на счёт какой-то странной игры. Правил он не знает, да и вообще первый раз слышит про такое развлечение, но то, что эту игру предложил Саша, уже не обещает ничего хорошего. — Бутылочка — это то, на что ты сади… — Только попробуй договорить. Я тебя сам на бутылку посажу, Свинка, — чуть ли не рычит Денис, уже готовясь полезть на Кокорина с кулаками через весь стол, а тот начинает громко ржать, чем провоцирует парня ещё больше. Ребята тут же вскакивают, готовясь разнимать конфликт, но Фернандес первый хватает капитана за плечи, усаживает рядом с собой и что-то успокаивающе говорит не по-русски. Никто не понимает, что говорит Марио, но звучит убедительно. Черышев хмурится, прожигает в Саше огромную такую дыру, но больше не решается к нему лезть. — Ой, какие же вы скучные, — обиженно говорит Кокорин, притворно надувая губы. — А вот Федя бы согласился, — мечтательно выдыхает он, смотря в потолок и глупо улыбаясь, словно влюблённая по уши девица. Андрей, Далер, Марио и всё ещё злой Денис понятия не имеют, о ком говорит их новый общий знакомый, и им лишь остаётся догадывать, а Артём и Игорь имеют отличное представление о вышеупомянутой личности. Акинфеев бледнеет, вспоминая Смолова и его нехорошую репутацию, но особенно чётко в его голове всплывает случай в туалете и тот мерзкий разговор, свидетелем которого он невольно стал. Он смотрит на Сашу, который сидит с такой счастливой и блаженной улыбкой после упоминания Феди, что тошно становится, но эта улыбка такая искренняя и неподдельная, что Игорь к ужасу понимает, что Кокорин-то по уши влюблён. Говорят, что влюблённых людей сразу можно отличить от серой массы: у них глаза горят жизнью, у них улыбка сверкает ярче, чем гирлянды на ёлке, от них словно исходит какое-то душевное тепло и желание подарить любовь каждому в мире. Акинфеев не уверен, подходит ли пьяный Сашка под это описание, но внутреннее чутьё подсказывает, что он прав. Но если Саша действительно питает к Феде не дружеские чувства, то, получается, он не знает о том, какой Смолов подлец и что он способен морочить голову сразу нескольким людям? Вернее, он, конечно, знает, что характер Феди не сахар, но, как и все влюблённые, закрывает глаза на его недостатки, даже не представляя, что на самом деле Смолов не способен любить никого, кроме себя. А вдруг он потом узнает о чувствах Кокорина, решит его использовать, поиграет и бросит, как и остальных? Ну уж нет! Саша — хороший человек, хотя и безрассудный и порой излишне легкомысленный. Он заслуживает кого-то большего, чем «золотого мальчика», не представляющий ничего без денег своих родителей. Игорь сжимает кулаки от негодования. — Да ты хоть знаешь, что твой Федя… Акинфеев прикусывает губу, понимая, что будет крайне некрасиво и неловко говорить такое перед остальными ребятами, которые никакого отношения не имеют к его классу и всем этим «любовным многоугольникам» Смолова. А ещё перед Артёмом, который потом будет возмущаться, мол, почему ты раньше молчал. Да и что конкретно он хочет сказать? Что Федя бабник, только не по девушкам, а по парням? Все ребята смотрят на него, ожидая продолжения, а Игорь краснеет, чувствуя себя дураком. — Знаю, мой Федя, — мечтательно тянет Саша, а Акинфеев окончательно теряется. Нет, ему совесть просто не позволит рассказать Кокорину о Смолове и Миранчуках. Он просто не сможет преподнести эту горькую правду, видеть, как любовь угаснет на глазах. Наверное, молчать неправильно, но брать на себя такую ответственность духу не хватит. Игорь машет рукой, показывая, что не станет продолжать разговор. Ребята неловко молчат и лишь Денис продолжает с прищуром смотреть на Сашу. А Саша думает о Феде и сквозь пелену пьяных мыслей понимает, что наконец-то нашёл свой смысл жизни. Думает о таком хорошем, заботливом Феде, с которым у них наконец-то всё наладилось, снова срослось, склеилось, сцепилось и вернулось к началу прекрасного. Они будто влюбились друг в друга вновь. Кокорин вспоминает, как пару дней назад, кажется, во вторник, снова ночевал у Смолова, как они быстро и пылко целовались, не в силах надышаться друг другом после долгих месяцев ссоры, и забыли подготовиться к контрольной по физике на следующий день. Как Федя обнимал его со спины, утыкаясь носом в светлые волосы, как говорил, что ни за что на свете не променяет Сашу на кого-то другого, как приносил ему перед сном тёплое какао, а потом они не легли спать. Они встречались и ранее. Симпатия началась ещё с детства, но лишь к девятому классу они осознали, что они друг другу больше не друзья. К Смолову девчонки липли всегда. Он выглядел старше своего возраста, привлекал своим вызывающим поведением, а Сашка ревновал. Сначала он думал, что это так, по-дружески, а потом понял, что зубы скрипят и внутри всё кипит, когда он представляет, что Федя будет целоваться с какой-то девчонкой. Всё ещё дружба, да? А Смолов думал, что Кокорин не поймёт, если он скажет напрямую. Обзовёт пидарасом, может, даже по носу даст. Федя вообще думал, что Саша растёт в такой семье, где даже мысль о подобном недопустима. А потом как-то так на эмоциях вышло: «Ты мне нравишься». И в ответ удушающее: «Ты мне тоже». Они целовались и ранее, но о большем и не думали, потому что слишком мелкие были для таких вещей. А пару дней назад, тем вечером, когда они решили попробовать начать всё сначала, когда целовали друг друга с трепетом и нежностью, всё произошло само. Руки, блуждающие по телу под серой футболкой, горячие касания, любимые губы и мягкие поцелуи в шею — и возбуждение туманит разум. И вот глаза Смолова темнеют и внутри всё сводит от понимания, что рядом с ним человек, которого он в свои семнадцать уверен, что любит по-настоящему, и вот Саша рвано дышит, вспоминая, как скучал всё это время. И контакт глаза в глаза, от чего крышу окончательно сносит и хочется быть максимально ближе, не останавливаться. И хриплое: «Можно?», и слабый кивок в ответ. И Федя, который впервые касается его там, и Саша, впервые позволяющий. И — чёрт — как же сладко срываются с дрожащих губ первые слабые стоны удовольствия, когда парень проводит рукой вверх-вниз, и как раскрасневшийся Сашка всхлипывает, буквально тает в руках возлюбленного, опуская голову на плечо Смолова, шепча его имя, будто в каком-то бреду, и как Федя сам едва не стонет, утыкаясь носом в шею Кокорина, стараясь доставить парню максимальное удовольствие. И как в комнате становится слишком душно для двоих, что даже приходится открыть окно в конце октября. Контрольную, кстати, на следующий день успешно списывают, а Саша впервые ходит в рубашке, застёгнутой на все пуговицы, дабы спрятать метки на шее. Дзюба, помнится, ещё тогда шутил, что друг решил в приличные ученики заделаться. Конечно, приличные. — Ох, чёрт, уже так поздно, — прерывает неловкое молчание Далер, смотря время на телефоне. — Я выгляжу пьяным? — обращается он к парням. Те неутешительно качают головой. — Ну, в принципе, ты выглядишь относительно трезвым, — пытается успокоить его Андрей. Денис в поддержку кивает головой, серьёзно сведя брови, будто пытаясь понять, действительно ли парень, который пару минут назад чуть ли не стриптиз тут устраивал, трезв. — Бля, ну ладно. Я бы с удовольствием остался ещё, но мне домой надо, ребят. У меня родители вообще не знают, что я здесь, — с досадой говорит Кузяев, приподнимаясь со своего места. Он бы, конечно, посидел ещё, но каждая дополнительная минута превратится в дополнительные нравоучения матери. Родители и так будут не особо рады видеть Далера слегка «навеселе», а если он ещё и вернётся домой позже одиннадцати, то жить ему придётся на лестничной клетке. — Я с тобой, Кузь, — следом за парнем вскакивает Лунёв. — Мне, кстати, тоже надо… — задумчиво говорит Марио, а затем добавляет: — Нам с Денисом надо. — Так я не понял, какого чёрта все резко домой собираться встали? — растерянно разводит руками Дзюба. — Не все, — икает Саша, которому так замечательно-прекрасно, что он точно не собирается никуда уходить. Артём машет на него рукой. — Молчи уж. — Без б, братишка, — Кокорин тянется рукой за банкой пива, но по неосторожности роняет её на пол. Жидкость медленно растекается по полу. Что ж, повезло, что в квартире Дзюбы нет ковров, а то некоторые личности явно в поросятнике родились. — Упс-с. Тёмыч, это не я. Стол неровный. Она неровно стояла! Меня подставили! — Замолкни, Коко, — Артём вовсе не злится на друга. Наоборот, наблюдать страх в его глазах даже забавно. — Игорь, аккуратней, не наступи в эту лужу, я сейчас всё уберу, — предупреждает он, потому что Акинфеев тоже встал с места, чтобы попрощаться с ребятами, но, к сожалению, оказался рядом с Кокориным. Фернандес лишь качает головой, смотря на Сашу с каким-то сочувствием, а Далер усмехается, понимая, что он всё-таки далеко не самый пьяный в компании. — Вы точно не останетесь чуть дольше? — спрашивает хозяин квартиры слегка разочарованно. Этот вечер в компании новых друзей прошёл просто замечательно. Когда он только переехал в Москву, он даже и не думал, что найдёт себе новую компанию, а сейчас они все так сдружились, будто знакомы всю жизнь. Всё-таки парни дружат проще: общий интерес есть? Есть. Всё, значит сойдутся. — Хотелось бы, но нет. Мне ещё Дениса до дома дотащить надо. Я его матери обещал, что он трезвым будет… Но кто ж знал, что его со стакана выносит? — улыбаясь, вздыхает Марио, обнимая Черышева, который не отходил от него весь вечер, за плечи. — Не выносит меня, — хмурится капитан, а сам за Фернандеса держится, будто за каменную крепость. — Нет, солнце, конечно нет, — кивает бразилец. Игорь едва сдерживает улыбку, а Дзюба её и не скрывает: понимающе хлопает Марио по свободному плечу, а затем переводит взгляд на вторую пару гостей, задавая немой вопрос. — Мне, к сожалению, тоже пора, — пожимает плечами Лунёв. Он бы с радостью ещё остался, но время позднее. Наверняка Артём очень уставший, а ему ещё весь этот бардак убирать, да и Далер уже уходит. Неудобно выйдет, что пришли они вместе, а уходят порознь. Андрей смотрит на Кузяева. — Кузь, вместе пойдём? — Ну конечно, — улыбается парень. — Пока не поможете мне убрать этот бардак, из дома не выпущу никого, — выносит приговор Артём, который явно не собирается в одиночку собирать по полу пустые банки и коробки из-под пиццы, а ещё вытирать крошки со стола и пол за Кокориным. Парни переглядываются, пожимают плечами, мол, без разницы, и компания возвращается в комнату, чтобы помочь с уборкой. Игоря даже и просить не пришлось: он, как ответственная домохозяйка, уже начал уборку, даже без просьбы Дзюбы, а Саша задумчиво валялся на диване и улыбался. Далер и Андрей быстро включились в работу, стали убирать другую половину комнаты, класть на место разбросанные подушки, игрушки и вообще всё, что до этого явно не находилось на паркете. Марио усадил Дениса к Кокорину, говоря, что один справится быстрее, чем с помощью Черышева, а затем тут же об этом пожалел, потому что Денис как-то неуклюже плюхнулся на диван и случайно задел по ногам Сашу, потом увидел, кого задел, и опять стал прожигать в Кокорине дыру. Благо, Артём вовремя на них гавкнул, а-ля в его доме драки не будет, и те сразу угомонились. Фернандес стал помогать Игорю собирать мусор в пакет. Акинфеев слегка улыбнулся в ответ, но, стоя рядом с лучшим другом, всё равно чувствовал себя неловко. Они, вроде, помирились, но казалось, что должно быть что-то ещё, что-то более стоящее, чем дешёвые извинения и крепкие объятия. — Прости, — говорит Игорь, когда они с Марио одновременно наклоняются за бутылкой и несильно сталкиваются лбами. Бразилец легко смеётся. — Да ничего, для меня это пустяк. — Нет, я про другое… Вернее, за это тоже прости, но вообще я про другое, — лепечет парень, но язык будто не слушается его, заплетается. Он волнуется, сам не зная почему. — Я про то, как обошёлся с вами. Фернандес меняется в лице. — Игорь, да ты чего? Всё уже хорошо. Мы забудем об этом и больше никогда не вспомним. Я просто рад, что всё разрешилось, и теперь мы можем снова общаться. Остальное не важно. Ты дорог мне, я давно уже простил. Если таить все обиды в душе, то и с ума сойти можно, не думаешь? — мягко улыбается Марио, и Игорь чувствует облегчение. Денис и Саша снова начинают оживлённо оскорблять друг друга, поэтому бразилец тут же возвращается к уборке, видимо предпочитая разделаться со всем побыстрее, а потом уйти от греха подальше. Акинфеев не сказал самого важного, того, о чём, возможно, больше не решится сказать вслух, но ничего. Он сделает всё возможное, чтобы сохранить желание рассказать правду в следующий раз. Они обязательно обсудят это позже. Андрей и Далер практически не говорят друг с другом во время уборки, если только не считать стандартные фразы а-ля «подай, пожалуйста, спасибо». Кузяев чувствует, что всё внутри сжимается, когда Лунёв подходит к нему со спины или смотрит выразительно глаза в глаза, потому что стыд за дурацкое действие с его стороны накрывает только сейчас. А ведь он даже практически не пьян, чтобы такое творить. Какой позор! Что теперь подумает Андрей? Сегодняшняя выходка ведь определённо подпортит их отношения! Кузяев ведь как сумасшедший выглядел: выполнил действие и мог бы спокойно сесть на место, но — нет — он устроил непонятно-публичное признание в своей ненатуральности? Сам же Лунёв то и дело подходит к Далеру, открывает рот, чтобы что-то сказать, но на немой вопрос и выразительный взгляд друга ответить не может. Нет, раз уж такая каша заварилась, то он определённо должен что-то сделать… Андрей вспоминает, не послышалось ли ему в тот момент? Не выдало ли воображение действительное за желанное? Незаметно вратарь оказывается рядом с Артёмом, который как раз направляется в ванну за тряпкой. — Дзюба, можно на секунду? — Ну? — Что мне Далер сказал? — Чего? — хмурится Артём. — Мне откуда знать, что тебе там сказал Далер? — Ну тогда… — мямлит Лунёв, заглянув в комнату и убедившись, что остальные ребята ничего не слышат. — Когда это… Действие выполнял. Он в конце сказал мне что-то на татарском. Что? — Я похож на переводчика с татарского? — приподнимает бровь Дзюба. — Да мне не перевод нужен. Слова. Помнишь? — практически с мольбой спрашивает Андрей. Артём хмурится, видимо воспроизводя в голове картину, но затем отрицательно качает головой. Лунёв громко выдыхает, собираясь вернуться к уборке. — Хотя, стой. Я точно не помню, но там какое-то «яратам сине», — неуверенно чешет затылок хозяин квартиры. На лице Андрея расцветает улыбка и чуть ли не звёздочки в глазах прыгают. — Мин? — Чего? — Мин сине яратам? — Вроде бы, — кивает Дзюба, а у Лунёва лицо приобретает такой довольный-довольный вид, что даже подозрительно. — Это он тебя так нахер послал или что? — Ну почти, — лыбится вратарь, а потом заключает Артёма в железные объятия. — Ты лучший, Тёмка! Спасибо! — и упрыгивает обратно в комнату. Артём думает, когда Андрей успел незаметно выпить ещё. Спустя десять минут парням удаётся привести гостиную в идеальное состояние, какое было до их прихода. Работая в команде, если не считать двух «запасных игроков», они справились довольно быстро, потому что один Дзюба разгребал бы это до утра. — Всё, теперь вы свободны, — шутит Артём. — А вообще спасибо за помощь. Парни дружелюбно кивают и выходят в коридор, за исключением Саши, с которым Дзюба решит вопрос позже. Андрей и Далер собираются довольно быстро, а вот у Марио возникают проблемы с Денисом. Во-первых, он всё время лезет обниматься, а потом и вовсе начинает искать потерянный шарф, которого почему-то не оказывается в рукаве. Черышев говорит, что это всё Кокорин украл, а Фернандес напоминает, что он вообще пришёл без шарфа. Самым последним из комнаты появляется Игорь, но коридор слишком заполнен, чтобы добраться до своей обуви, поэтому он скромно стоит около стены и ждёт своей очереди. — Ты разве уже уходишь? — удивляется Дзюба. — Ну, все уходят и мне пора. — Ты можешь остаться. Акинфеев краснеет, неловко косясь на парней, но все заняты застёгиванием курток. — Мама волноваться будет, да и действительно поздно. — Тогда я провожу. Подождёшь десять минут, пока все уйдут, — Игорь открывает рот, чтобы что-то сказать. — Не обсуждается. — Рад был познакомиться, Артём, — первым начинает прощаться Далер. Он протягивает Дзюбе руку, затем подходит к Акинфееву, видя, что тот пока не собирается уходить. — Игорь. — И я. После этого все начинают обмениваться рукопожатиями и благодарят Артёма за приятный вечер в хорошей компании. Андрей успевает ещё раз обнять Игоря, Марио лишь говорит, чтобы тот разблокировал его в ВК, а Денис лепечет что-то про детство и футбольные мячи. В конце концов вся эта орава шумно выходит за дверь. Дзюба даже успевает торжественно вручить Лунёву, как самому ответственному из всех (вообще-то ответственный тут больше Марио, но он, бедный, был слишком занят Черышевым), мусорный мешок. Тот начинает возмущаться, но под ржач остальных Артём закрывает дверь. В квартире остаются лишь они с Игорем и Саша. — Хух, сколько шума от этих футболистов, — выдыхает Дзюба, когда парни уходят. Акинфеев понимающе улыбается, на секунду вспомнив шумные раздевалки клуба. — А с Сашей что? — Сейчас и решим, в состоянии ли этот алкоголик доползти до дома, — Артём зовёт Игоря за собой в гостиную. Кокорин по-прежнему лежит на диване, закинув ноги на декоративную подушку. Сначала парни даже думают, что он спит, но, подойдя ближе, замечают, что Саша просто смотрит в потолок. Теперь на его лице нет прежнего веселья, волосы растрёпаны, а глаза блестят какой-то нездешней тоской. Он даже моргает редко. Видимо, позитивное действие алкоголя закончилось и наступила следующая фаза. С выпивкой ведь только сначала весело, а потом ты на стену готов лезть, чтобы это прекратилось. — Сань? Всё нормально? — Я такой же как и она, — усмехается он. Акинфеев переглядывается с Дзюбой. Парни не понимают, что он имеет в виду. — Как кто, Саш? — Как моя мать, — горько произносит он. В глазах Саши что-то блестит. Он вдруг всхлипывает, а через секунду по его щеке стекает слеза. Кокорин садится и закрывает лицо руками, дрожа от внутренних переживаний. Игорь тут же подскакивает к нему и обеспокоенно трогает за плечо, не зная, как помочь другу и чем. — Саша, что такое? Что не так? — Я… Я такой же как… она, но я не хочу быть таким. Пить… Я ведь другой… И отец… Они все и я буду. Федя, — неразборчиво хлюпает он, сотрясаясь от каких-то своих мыслей. Слова даются с трудом из-за душащих слёз, но вдруг парень утыкается Акинфееву в плечо и обнимает дрожащими руками, цепляясь, как за последний в мире зелёный росток. Тот теряется, но неловко обнимает Сашу в ответ, легко хлопая по спине в знак поддержки. Артём смотрит на друзей испуганным взглядом. Он, как и Игорь, не понимает причину истерики Кокорина, но спихивает это на алкоголь и большое количество событий за один вечер. Такое бывает — эмоциональная нагрузка достигает своей максимальной отметки, и всё это выливается в физическую и моральную слабость. Акинфеев аккуратно гладит Сашу по светлым волосам и шепчет успокаивающие слова. Постепенно он начинает замолкать, дышать спокойнее и в конце просто засыпает от усталости. Игорь потихоньку опускает его обратно на подушку. Кокорин во сне хмурится, губы дрожат, но парень продолжает невесомо гладить его по волосам, пока дурные сны не уходят. Сашка дышит свободнее. Артём наблюдает за этим в дверях комнаты, затем уходит куда-то и возвращается с мягким пледом. Передаёт его Акинфееву, а тот в свою очередь накрывает Сашу. Парни аккуратно выходят в коридор. Дзюба выключает свет в гостиной. Они перемещаются в соседнюю комнату и устало садятся на кровать Тёмы. Молчат. — Что с ним такое? — спрашивает наконец Игорь, не вынеся тишины. — Мать пьёт, — коротко отвечает одноклассник. — Отец в тюрьме. Тяжелое детство, ты не знал? — Нет, — честно отвечает Акинфеев, чувствуя, как по телу пробежали мурашки. Так вот про что бредил Саша. Кокорин боится стать таким же как его семья. Только и всего. — Странно. Про это все говорят. — Но он — не его семья. Он не заслуживает осуждения. Мы не выбираем, где и у кого родиться. Несправедливо, — хмурится Игорь. Дзюба кивает. Больше говорить об этом нет желания. Все прекрасно наслышаны о том, каково жить в неблагополучных семьях. Они сидят молча. Кажется, за этот вечер было сказано слишком много, а если и осталось что-то за кадром, то после сцены с Сашей всё ушло на второй план. Они думали. Каждый, конечно, о своём, но во многом мысли сходились. О несправедливости жизни, о том, что мы сами выбираем, кем нам быть, о вреде алкоголя и безответственности со стороны родителей — всего не перечислить. У Игоря что-то внутри кололо от боли за Сашу. Все видели в нём лишь неопрятного дурака, который ни о чём не думает и, скорее всего, пойдёт по стопам родственников, а тот страдал в душе, никому не показывая, как переживает, чтобы не стать таким, и скрывая это за улыбкой и шутками. И люди верили, что в его легкомысленной жизни нет проблем. Всё-таки люди, которые умеют держаться перед остальными, не показывать свою внутреннюю борьбу, самые сильные. Время перевалило за двенадцать, когда они вышли из подъезда Артёма. Мать уже во всю названивала Игорю, хотя тот отписывался ей о каждом своём действии на протяжении всего вечера и предупреждал, что вернётся поздно. Дзюба, несмотря на протесты, вызвался его проводить, хотя идти десять минут и Акинфеев давно не маленький. Холодный, уже ноябрьский воздух бодрил, хватал за нос и щёки, и дышать становилось легче. Под конец пути они разговорились, конечно, о хорошем. Вспомнили и долгожданную встречу с Марио и Денисом, и Далера, которому надо в модельное идти, и Андрея с его классической музыкой. Игорь думал, что наконец живёт. И он, наверное, уже бы окончательно исчез, если бы не Артём. Такой светлый лучик в его жизни. — Ладно, я пойду? — неловко спросил Акинфеев, когда они остановились у его подъезда. Холодно было, да и Дзюбе ещё домой идти. — Стой. Погоди. Дай на секунду телефон, — с сияющими глазами спросил Артём. Игорь вытащил из кармана гаджет и подал ему. — Что такое? — Да так, перевести кое-что хочу, — хитро сказал Дзюба. Замёрзшими пальцами он кое-как зашёл в переводчик, выбрал нужный язык и написал недавнюю фразу, которая изначально показалась подозрительной. Игорь, перепригивая с ноги на ногу, пытался заглянуть в экран, но Артём держал его слишком высоко, будто специально создавая интригу. Парень вдруг улыбнулся и волнительно выдохнул: — Мин сине яратам! — Что это? — нахмурился непонимающий Акинфеев. — «Я тебя люблю» по-татарски. Обхватив изумлённого Игоря холодными ладонями за красные от мороза щёки, Артём наклонился, притянул его к себе и поцеловал его в обветренные губы. Акинфеев замер, кажется, даже дыхание затаил, не успевая осознать, что вообще происходит, а затем до него дошло. Он робко приоткрыл губы, неумело отвечая на уже настоящий поцелуй. Сложновато, но с практикой научится, да? Теперь вопросы, мучавшие обоих всю прошлую ночь, решены. И даже не надо говорить вслух, чтобы понять, что теперь всё будет по-другому.