Красная нить на твоём запястье

Осознавать, что в этом мире ты больше не один, что ты нашёл человека, с которым тебе по пути, а твоё сердце, пройдя через потери, предательство и равнодушие, способно вновь открыться для любви — странно. Так странно, что сперва ты даже думаешь, что спишь, и отчаянно пытаешься вырваться из тёплых сновидений, а когда понимаешь, что это происходит наяву — не веришь. Ждёшь какой-то подвох, думаешь, что твоё счастье вот-вот выскользнет из ладоней, упорхнёт в открытое окно и исчезнет вдали тёмным силуэтом, но этого не происходит. Счастье остаётся рядом. Ночью Артём долго не мог заснуть. Он бесшумно вернулся в квартиру, понимая, что сна нет ни в одном глазу, а усталость, накопившаяся за долгие дни, вдруг разом испарилась. Как же теперь спать, когда все мысли заняты одним человеком, губы до сих пор горят от его первого, настоящего, взаимного поцелуя с парнем, а внутри всё взрывается фейерверком нежных чувств? Дзюба даже не уверен, что чувствовал такой ураган, когда встречался с Ирой. А ведь он её любил. Любил безумно и, наверное, если бы девушка не решилась первой поставить крест на их отношениях, то они встречались бы и дальше. Может, он слишком поторопился с Игорем? Спутал просто дружескую симпатию с чувствами? Ведь это так неправильно. Нет. Теперь, целуя кого-то своего пола, согревая замерзшие руки Акинфеева в своих, утопая в его тёплых глазах, ловя на себе смущённый взгляд, Артём понимает, что никогда не делал более правильные вещи, чем сделал этим вечером. Нет, это не дружба. Не хочет он быть Игорю просто другом. Он хочет обнимать его крепко-крепко, целовать тонкие руки, бледное лицо, покупать его любимые вкусности, жадно ловить его улыбку, хочет быть с Акинфеевым рядом, чтобы тот больше никогда не чувствовал себя одиноким. Но больше всего Дзюба хочет, чтобы тот поправился. О, у Артёма сердце болело за Игоря ещё тогда, когда они едва-едва познакомились и молча сидели рядом на уроках. Даже не зная Акинфеева, Дзюба переживал, ведь он прекрасно видел обратную сторону медали «модной болезни». Он постоянно думал, что стало причиной пищевого расстройства Игоря, какую бурю переживает в душе этот спокойный на вид юноша, почему никто не заметил как Акинфеев стал уничтожать себя? Или сделали вид, что не заметили? Почему ему не помогли? Хотя, что уж говорить? Артём ведь не заметил, как собственная мать, которую он видел дома каждый день, загнала себя в могилу. Неудивительно, что другие слепы. Дзюба знает, что в её смерти нет его вины, ведь это не он заставлял её не есть, но… Но он должен был быть рядом, когда она узнала об измене, поддерживать, обнимать, должен был увидеть, в какую депрессию она себя загнала. Измена любимого человека — страшно. Не все могут справиться с этим самостоятельно. А что делал он вместо того, чтобы помочь? Наслаждался жизнью, веселился с друзьями, гулял с девушкой и посещал тренировки, предпочитая максимально абстрагироваться от семейных проблем? Когда Дзюба наконец снял с себя маску равнодушия, когда он увидел маму в таком состоянии, в котором она находилась долгое время, когда он одумался, понял и закричал о помощи, рассказал всё отцу (тот, конечно, приехал, чтобы помочь), тогда было уже поздно. Жизненно необходимые органы отказывали, она увядала с каждым днём, а шансов на восстановление практически не было. Таблетки, капельницы, поиск лучших врачей, попытки накормить хотя бы какой-то пищей, но всё тщетно. Артём помнит, как сидел с ней рядом перед кабинетом врача и держал за холодную, костлявую руку, умолял, чтобы она начала снова есть, а женщина смотрела на него безжизненным, пустым взглядом, и тихо вытирала слёзы сыну. Она умерла, и Артём понял, что до конца жизни будет нести на себе груз сожаления. Только вот жить дальше не хотелось. Он задумался о самоубийстве. Вина съедала его, выгрызала в мыслях дыру. Артём буквально не мог заставить себя элементарно встать с кровати, не мог спать, говорить, даже забывал о еде. Отец договорился с директором школы и с тренером о пропуске занятий, потому что понимал, что сыну нужно время, чтобы оправиться после утраты. Наверное, это было то недолгое время, когда Артём смог пообщаться с отцом. Смерть матери объединила их на какой-то промежуток. Только вот младший Дзюба оправляться не собирался. Он всё больше топил себя в воспоминаниях, корил за сделанное и несделанное, его солнечный свет угасал в холодной зиме. Он душил себя в мыслях, ненавидел, проклинал и впервые стал задумываться о том, чтобы уйти. Просто оборвать свою жизнь, не видеть всего того, что ожидает в будущем, закончить всё сейчас, потому что этот мир оказался слишком жестоким. Наверное, так было бы лучше для всех, ведь, по сути, он никому не нужен. Отец? Он никогда особо не интересовался сыном, напротив, будет рад, что мороки меньше. Ира? Ничего, поплачет и забудет, найдёт нового парня и будет счастлива. Друзья? Да что там эти друзья. Пройдут годы, и они не вспомнят его имени. Артём действительно видел выход в самоубийстве. А потом пришла она. Явилась во сне ночью перед тем днём, когда он собирался совершить задуманное. Здоровая, живая, с той ласковой улыбкой и нежным голосом. «Мама!» — бросился к ней навстречу Артём, хотя и осознавал, что она — плод его воображения. Он прижался к женщине и плакал от счастья вновь увидеть её, пускай и здесь, в своём сне. — Мама! Прости меня, мама. Прости, что не был рядом, когда ты во мне нуждалась. Прости, что стеснялся тебя, ругался, грубил. Я такой ужасный сын. Я мог бы помочь тебе. Ты… Ты была бы жива, если бы не я! — Тёмочка, — ласково сказала женщина, гладя такого взрослого сына по голове, вытирая с лица слёзы. — Тёмочка, ты не виноват, сынок, слышишь? Никто не виноват. Я сама не смогла справиться с собой. Я знаю, что ты любишь меня, но, пожалуйста, я хочу, чтобы ты прекратил винить себя. — Но, мама… — Тёма, я хочу, чтобы ты жил, — серьёзно сказало видение. — Мне так стыдно, что я оставила тебя одного. Прости, что предала. Если сможешь, прости, — Дзюба хотел ответить, что никогда её и не винил, что у него и в мыслях не было, но его прервали. — Послушай, сынок, у меня мало времени, но я должна сказать. То, что ты хочешь сделать — неправильно. Я не прощу себе, если ты лишишь себя жизни. Ты не должен сдаваться, даже если всё вокруг идёт против тебя, слышишь? Я виновата в том, что покинула тебя, в том, что ты, мой любимый и единственный сын, хочешь лишить себя жизни, но мир устроен так, что люди всегда будут уходить. Понимаешь? Это будет больно, будет уничтожать тебя морально, но ты должен найти силы, чтобы подняться с колен и продолжить путь. Пожалуйста, Тёмочка, живи ради меня. Смерть никогда не станет избавлением, слышишь? Пообещай мне, что проживёшь счастливую жизнь, что сделаешь всё возможное, чтобы наслаждаться каждым днём. Обещаешь? — Обещаю, мам. Я тебе обещаю. Проснувшись той ночью со слезами на глазах и первой улыбкой, что коснулась его губ со дня трагедии, Артём долго стоял у окна и вглядывался в тёмное небо с одинокой луной, думая о многом. Пускай, это было всего лишь сновидение, но он осознал, что нарушить данное обещание уже не сможет, да и смелости совершить задуманное, наверное, не хватило бы. Дзюба открыл окно, впуская в комнату ночной питерский воздух, вдохнул полной грудью и, кажется, на душе стало чуточку легче. Он плакал, прижимая к груди руку, и смотрел туда, в небо. Он никогда не был верующим, но в тот момент был уверен, что его услышат. — Мамочка, прости меня. Я обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы помочь другим, чтобы прожить эту жизнь за нас двоих, — искренне сказал парень, хлюпая носом. — даже если тебя больше не будет рядом, — рыдания прервали тишину. И с того дня Артём решил, что не нарушит своё слово.

***

Сашка проснулся утром от грохота на кухне и нечеловеческого желания сходить в туалет. Он резко принял сидячее положение и тут же об этом пожалел: в глазах заплясало, а голова грозилась расколоться на части при малейшем движении. А он уже и забыл, что пиво в том ларьке, где он является незаконным покупателем, имеет неприятное последствие — похмелья и больной головы на следующий день не избежать. — О-о-ой, — простонал парень, облокотившись о спинку дивана, и облизнул пересохшие губы — во рту пустыня похлеще Сахары. Кокорин попытался восстановить события вчерашнего вечера и понял, что находится у Дзюбы. Радует, что не дома или на улице. Артём просто так оставил его здесь ночевать или сообщил кому-то? — Надо же, кто проснулся. Я думал, ты уже не встанешь. Два часа дня, доброе утро, бухая в хламину царевна Александра, — хозяин квартиры стоит в проходе и с сочувствием смотрит на одноклассника. Хотя, это сочувствие было больше похоже на скрытое издевательство, но не суть. Рядом с ним преданно крутится пёс, забавно топая лапами по паркету и явно не радуясь такому гостю, ведь обычно диван принадлежит ему. — Как самочувствие? — Бля-я, — прошипел Саша. — Понятненько. Дзюба скрывается за дверью, а через минуту возвращается с бутылкой воды и белой таблеткой. — Выпей, полегчает. Кокорин послушно выполняет действие, осушая чуть ли не всю бутылку за раз. Он давится, откашливается и вновь откидывает голову на диван. Как же всё трещит. Боже, да он даже собственные мысли не слышит! И есть ли смысл пить, если потом подыхать будешь от похмелья? Как пьющие люди вообще выдерживают всё это? Нет. Завязывать надо с алкоголем. Причём срочно. — Пиздец, я больше не буду бухать. Если в следующий раз возьму бутылку — ударь меня. Разрешаю даже с ноги, — стонет Сашка, а Артём легко смеётся. «Страдалец» тоже не сдерживает улыбки, понимая, как глупо со стороны выглядит. — Ты есть что-нибудь будешь? Я омлет приготовил. Он, правда, подгорел, но… — Где здесь туалет? — Выходишь и рядом дверь. — Спасибо! Ты верный друг и настоящий товарищ! Кокорин подскакивает с места, едва не упав с дивана, тут же забывая про головокружение и желание сдохнуть, и прыгая покидает гостиную, испугав при этом бедного Бамоса. О, заветная комната. Как он о тебе мечтал. Саша никогда не был так рад видеть белого друга. Дзюба улыбается, качает головой, затем встаёт и возвращается на кухню. Омлет действительно вышел не особо красивым на вид, хотя обычно Артём мастерски готовит это блюдо (это, вообще-то, едва ли не единственное, что он умеет готовить, если не считать варку сосисок и макарон за готовку), но для Кокорина сейчас за еду сойдёт любое месиво из съедобных продуктов. После «облегчения» Сашка присоединяется к Артёму на кухне. Тот как раз ставит на стол тарелку с едой. — Не подавись. — Спасибо, — лыбится Санька, с удовольствием принимаясь за поглощение омлета. И он даже ни слова не говорит про подгоревшие края, возможно, не самый красивый вид: ест то, что дают, и радуется. Артём смотрит на него со снисхождением и лёгкой улыбкой в ответ, но на деле в голове крутится мысль о несправедливости. Дзюбе и хотелось бы его пожалеть, помочь чем-то, даже денег предложить, но он понимает, что для таких людей как Сашка это — самое позорное унижение. Кокорин не потерпит сочувствия в свой адрес, не хочет он больше слабаком быть, чтобы над ним издевались, как в детстве. Дзюба думает, ну почему такой весёлый, умный и способный парень родился в такой семье. Почему так не повезло? А, главное, почему его мать ещё родительских прав не лишили? Хотя, детский дом, по разговорам, порой куда хуже пьющих родителей. Артём и не узнал бы о семье Саши, да вот как-то так вышло, что он краем уха услышал разговор близнецов о Кокорине, когда проходил мимо кабинета. Вернее, это даже и не разговор был, а публичное унижение. Антон и Лёша стояли на перемене около доски, рисовали что-то мелом и увлечённо поливали Сашку грязью: тут разговор и о семье зашёл, и слухи о «тесных связях» с Федей, и о маленьком достоинстве. А другие смеялись, как безмозглые бараны, и поддакивали. Дзюбе тогда стало максимально противно, поэтому он предпочёл пройти мимо. В конце концов, какая разница, какая у тебя семья? Главное то, что внутри. А вот обсуждение за спиной — вот что мерзко. — Я вчера много пил? Только честно скажи, мне важно, — вдруг серьёзно произнёс Кокорин, отставляя от себя пустую тарелку. — Вкусно, кстати, было. — Много, — честно ответил Артём. Саша кивнул и глубоко вздохнул. Дзюба видел, как Кокорин мгновенно напрягся, сжал кулаки, наверное, от злости на самого себя, и стыдливо опустил взгляд. Что творилось в его голове? Что за мысли пугают его? Увы, не узнать. Нам никогда не узнать, через что прошёл другой человек, что он чувствует, как видит мир, поэтому мы и не должны судить. Никогда. — У тебя с этим проблемы? — Нет. — Ладно, — кивнул Артём. Сашка напрягся ещё больше. Он поставил локти на стол и упёрся лбом в ладони, тяжело выдохнув и, видимо, подбирая, что сказать. Ему неприятно обманывать друга, а сейчас он ещё не слишком хорошо соображает, поэтому можно творить глупости. — Я соврал. — Знаю. Кокорин поднял на него испуганный взгляд, ожидая увидеть насмешку. В его голове пролетел десяток мыслей, он сразу представил, как Артёму неприятно с ним общаться и, наверное, он хочет отделаться от него поскорее, как Дзюба про себя думает, что Сашка — просто оборванец и ничтожество. Все так думают. Не привыкать. Наверное, он общается с ним из жалости. Определённо из жалости. — Знаешь? Откуда? — Братья, — пожимает плечами Дзюба. — Чёрт, — шипит Саша, потирая виски. Ему хочется сквозь землю провалиться от позора. Уйти куда-нибудь и, желательно, пропасть навсегда. Всё равно искать никто не будет, смысл оставаться, если его судьба давным-давно предрешена? — Я должен был раньше сказать. Не хотел, чтобы ты услышал это от чужих людей, но, понимаешь… — Понимаю, — обрывает Артём. — Слушай, я не хочу об этом говорить, ладно? Я думаю, ты тоже. Просто ты должен понять одну вещь: ты — не твои родители. Положи хер на мнение других. Ты — другой человек. Ты не пойдёшь по их стопам, ясно? Не думай ставить на себе крест раньше времени. Кокорин слабо улыбнулся. Ему стало… приятно от таких слов? Да, приятно. Приятно слышать, что ещё не все люди заранее предписывают ему будущее. В такие моменты Саша даже начинает немножечко верить в то, что ему говорят правду, что он действительно сможет чего-то добиться, что он хорошо сдаст экзамены, окончит школу и поступит куда-нибудь. Что он оставит семью в прошлом и будет жить счастливо. Наверное, отказываться от семьи неправильно, но Кокорин никогда не считал женщину, живущую с ним под одной крышей, мамой, а отца и вовсе не считал за человека. Эти люди для него — чужие. Всегда были и будут. Они подарили ему лишь одно — возможность жить, а в остальном, к сожалению, не преуспели. Поэтому самая большая мечта Саши — построить своё счастье. Создать семью. Такую, чтобы была чуткой и крепкой, чтобы никто не разрушил, чтобы в его доме царила гармония и любовь. Наверное, большего в жизни и не надо. — Дзю, а ты точно футболист, а не психолог? — Вот не знаю, — улыбнулся Артём. — Спасибо. — За что? — За то, что не осуждаешь меня. Дзюба неловко улыбается. Он не чувствует, что сказал что-то необычное, заслуживающее похвалы. Нет. Он просто сказал то, что думает сам. Даже странно, что люди благодарят за такую ерунду. — Если не хочешь возвращаться домой, можешь пожить у меня. Уверен, что смогу уговорить отца. Вообще твою мать не мешало бы привлечь к ответственности. Это не дело, — серьёзно рассуждает Артём. Конечно, он понимает, что отец будет не в восторге, если его сын решит приютить у них в квартире своего одноклассника, скажет, что он не должен вмешиваться в проблемы остальных. Возможно, Артёму даже придётся кричать, чтобы его убедить, но Дзюба готов рискнуть, чтобы хотя бы попытаться помочь. — Спасибо, Тёмыч, но у меня есть, где ночевать, — улыбается Саша. — Мне, кстати, уже лучше идти, а то Федька опять ворчать будет, я ведь телефон у него забыл. Он постоянно говорит, что не будет за меня волноваться, что ему всё равно, а потом, дурак, мозг выносит, — мечтательно тянет Кокорин и вдруг понимает, что конкретно сказал. — Ой… — Погоди-погоди, — распахнул глаза Дзюба, едва не подавившись воздухом от неожиданности. — Так про тебя и Смолова — правда?! — Э-э, ну я… Что… Что конкретно? — замялся Саша. Он мысленно ударил себя по лбу за такую оплошность, но понял, что теперь Артём не успокоится, пока не узнает правду. Конечно, Кокорин в курсе некоторых слухов про него и Федю, большинство из которых — брехня, но лучше, чтобы Дзюба узнал всё от него, а не от третьих лиц. — Вы живёте вместе? Сашка облегчённо выдохнул. — Ну да. Родители снимают ему отдельную квартиру. Он согласился, чтобы я жил у него какое-то время. Иногда я, конечно, возвращаюсь домой, но когда мать в запое или с очередным хахалем — ухожу к нему. — Понятно, — хитро улыбнулся Артём. Он хотел спросить что-то ещё, но не стал. — Мне уже надо собираться. А то Федя в розыск подаст, — засмеялся Кокорин. Дзюба кивнул. Саша ещё раз поблагодарил Артёма за завтрак-обед и за волшебную чудо-таблетку, благодаря которой его голова больше не раскалывалась от похмелья, затем парни вышли в коридор. Дзюба ещё заглянул в гостиную и, держа на вытянутой руке, притащил носки Кокорина и швырнул их в одноклассника, объясняя ситуацию тем, что он вчера кидался носками в Дениса, чтобы его позлить. Саша понял, что больше пить не будет. Кокорин улыбался и думал о чём-то своём. Надев старенькие кеды и потрёпанную, но всё ещё имевшую достаточно приличный вид, куртку, он обнялся с Артёмом, позвал к себе Бамоса, чтобы погладить на прощание пса по голове, но тот демонстративно развернулся и ушёл в комнату. Саша уже собирался переступить порог квартиры, как Дзюба всё-таки его остановил. — Сань, ещё вопрос. Про то, что вы с Федей встречаетесь — правда? Кокорин ухмыльнулся. — А ты подумай про себя с Игорем и узнаешь ответ, — Сашка ухмыльнулся и вышел за дверь, оставив Артёма в полнейшем шоке.

***

— Вот нахуя тебе телефон, а?! Всё равно дома забываешь! Может, тебе лучше таблетки для памяти купить? Хотя — нет! Ты же забудешь их пить! Смолов нервно наматывал круги по комнате, изредка бросая на Кокорина такие грозные взгляды, что по спине Саши невольно пробегали мурашки, а чувствовал он себя младшеклассником, который впервые получил двойку по контрольной. Идя «домой», Саша лихорадочно придумывал отмазки, почему он обещал вернуться ещё ночью, а заявляется следующим днём в три часа, зная, что ему влетит, но ничего путного в голову не шло. Он ведь не планировал набухаться в хлам, чтобы потом уснуть у Дзюбы на диване? Нет. Само вышло. Ох уж эти обстоятельства. — Ну Федь… Ну ты это, не злись… Федь… — Что «Федь»?! Что «Федь», блин! Ты хоть знаешь, что я всю ночь не спал? Ждал тебя, идиота, звонил. А потом телефон твой на кровати увидел. Я собирался классухе звонить и узнавать адрес Дзюбы, чтобы прийти и тебе вмазать хорошенько! — злился Фёдор. Несмотря на то, что все считали его легкомысленным, чёрствым, не способным на настоящие чувства, Смолов всё-таки был в душе совершенно другим человеком. Так вышло, что родители с детства навязали ему, что в обществе нужно играть определённую роль. На какую позицию ты сам себя поставишь — так и будут к тебе относиться в дальнейшем. Будешь мямлить — ноги вытирать станут, покажешь характер — уважать. Главное — не показывать на людях свою слабость. Ты прячь её где-то в душе, под маской безразличия, но при людях никогда не упоминай — запомнят. Но как спрятать от мира целого человека? Нет-нет, а прогадаешь где-нибудь, раскроешь карты, а потом что? — Ну Федь, прости… Ну дурак я, знаю, — Кокорин встал с кровати и обнял Смолова, что безуспешно пытался сосредоточиться на машинах в окне, со спины, утыкаясь носом ему в шею. Парень дрогнул, но никак не ответил, продолжая строить из себя очень злого человека, хотя держался из последних сил. Саша аккуратно коснулся губами шеи. — Федечка, Феденька, Фё-ёдор. И Смолов не выдержал. Резко повернувшись, Фёдор притянул Кокорина к себе и поцеловал. Жадно, пылко, быстро. Они соперничали в поцелуе, проводили руками по спинам друг друга, отстранялись, едва дыша и вновь подаваясь вперёд, будто боясь потерять друг друга. Боясь, что их счастье — лишь иллюзия. — Чёрт, как я тебя ненавижу, знаешь? У меня крышу сносит каждый раз, — горячо шепчет Смолов, нависая над Сашей, когда они перемещаются на широкую кровать. — Ты любишь меня, признай, — довольно ухмыляется Кокорин, помогая Феде с футболкой. — Лю-бишь, — произносит по слогам, растягивая буквы. — Люблю, — подтверждает парень и целует вновь.