Красная нить на твоём запястье

Атмосфера за столом стоит не из приятных: Игорь чувствует напряжение каждой клеткой тела, но понимает, что дальнейший исход событий будет зависеть только от него и правильного приподнесения слов. Акинфеев отодвигает от себя тарелку любимой каши и, улыбнувшись максимально естественно, насколько он себе может позволить, говорит: — Спасибо, я не голоден. Женщина меняется в лице. Она мгновенно теряется, бледнеет, смотрит на сына бегающим взглядом и сама прекращает потребление пищи. Ирина знает, что разговоры подобного типа всегда оказываются в тупике — её слова на Игоря то ли не действуют, то ли не доходят, то ли искажаются на конечном этапе. В конце концов, они не придут ни к чему хорошему, но попытаться всё же стоит. Женщина чувствует себя виноватой: как так? Не уследила, что твой сын голодает? Не увидела, что на нём висит любая одежда? Получается, так. Поэтому Ирина и хочет исправиться, быть более внимательной к сыну, помочь Игорю, но, к сожалению, помощь она видит лишь через насильное запихивание пищи и слежку. Но это так не работает. — Игорь, ты должен поесть. По телу пробегает дрожь. Стандартная фраза, которую он слышал, кажется, уже сотни раз, застаёт врасплох. Он до сих пор не может привыкнуть к тому, что люди от него хотят требуют выполнение таких простых действий. Что сложного в том, чтобы просто поесть? Это ведь жизненно необходимо. Может, они ему будут напоминать и в туалет сходить? Или лечь спать пораньше? Ешь, ешь, ешь, ешь. Постоянно это слово рядом с ним крутится, ходит по пятам, звучит со всех сторон, но если произносить его много раз — смысл теряется, а эффекта никакого. Эти пустые разговоры о бесконечных последствиях голодовок, скорейшей путёвке в могилу и важности приёмов пищи Игорь знает «от» и «до». Он ведь не глупый, в Интернете прочитал всю возможную информацию и знает о вреде, который себе доставляет, больше, чем кто-либо. Особенно парню нравятся советы а-ля: «Просто начни есть и проблем не будет. Питайся маленькими порциями, но часто. Пей больше воды, если хочешь скинуть вес». Нашлись профессионалы. Сразу видно, что с пищевыми расстройствами эти люди вряд ли сталкивались в жизни. Не начнёшь ты так просто есть. Не начнёшь, даже если осознаешь, что у тебя проблемы. Особенно, если осознаешь. «Но я не могу. Не могу с этим справиться, мама. Мне страшно. Мне так страшно. Я пытаюсь бороться, но, кажется, я понял, что болен слишком поздно. Мне кажется, мне уже не помочь», — кричит в мыслях Игорь, но вслух лишь улыбается и говорит: — Мы же с Тёмой сегодня гулять едем, а он любитель вкусно поесть. Хотели в какую-нибудь кафешку заглянуть… Да мы по-любому заглянем! Не будем же только по Красной площади сноваться? В пиццерию зайдём или сладкое купим в лавках. Короче: место берегу для вкусняшек. Не в обиду твоей еде, — смеётся Акинфеев, а самому рыдать хочется. Раньше Игорь без проблем придумывал отмазки, врал матери, сочиняя новые и новые истории каждый день, и даже не думал о том, как это ужасно — обманывать даже самых близких тебе людей, покрывать свою жизнь пеленой лжи, в тумане которой заблудишься сам. Тогда для парня не имело значения, что он скажет, когда, как часто, выкинет ли еду, что мать старательно готовила, откажется ли от ужина без веских на то причин. Он думал лишь о том, чтобы употребить как можно меньше калорий, чтобы цифра на весах как можно скорее поползла вниз, но теперь всё поменялось, да вот избавиться от старых привычек не получается. Ох, чего он только не придумывал в оправдание, чтобы не есть: поел в школе, с друзьями, в кафе, заглянул после уроков в магазин, не голоден, живот болит, не хочет, поест позже — каждый раз новая причина. Сперва это работало, но затем родители начали замечать неладное. Пришлось искать новые пути пропуска приёмов пищи: прятать еду. Игорь всегда долго делал уроки, ждал, когда родители уже начнут есть, затем приходил к столу последним, медленно делал чай, после мать и отец уходили в комнату, а он выкидывал содержимое тарелки в отдельный пакет и прятал в рюкзак, чтобы выбросить утром по пути в школу. В мусорку было бы слишком палевно, а в туалет громко, поэтому такой план оставался идеальным долгое время. Чёрт, как же это мерзко… Мать смотрела на него с опаской и страхом. Она растерялась, услышав, что Игорь собирается есть. Она не верила. Конечно, она не верила, но сын улыбался так убедительно, что она не могла позволить себе испортить ему настроение, что появляется так редко, а ещё она заметила, что общение с этим мальчиком, Артёмом, определённо положительно сказывается на состоянии Игоря: он больше улыбается, соглашается есть, выходит на улицу. Возможно, Игорь действительно идёт на поправку? — Но… Ведь уже десять утра. Пока соберётесь, доедете… Ты должен позавтракать. — Мы договорились через полчаса встретиться, мам. Мне уже надо бы одеваться, не хочу опоздать. Мы заглянем в магаз по дороге. Вкусное что-нибудь хочу, — невинно отвечает парень, и женщина сдаёт позиции. — Ладно, беги одеваться. Только теплее! — Спасибо, мам. Игорь выходит из-за стола в смешанных чувствах. По-хорошему, он должен испытывать гордость: всегда ведь гордился, когда оставался без еды, не так ли? Но почему-то вместо гордости на душе чувство неприятное, тревожное, пугающее. Игорь, кажется, начинает осознавать, что теперь он не контролирует свою болезнь. Это она контролирует его, а для человека, что так ценил контроль, потерять первенство — страшнее всего. Раньше Акинфеев иногда нет-нет, а позволял себе съесть что-нибудь низкокалорийное. Конечно, потом отрабатывал упражнениями, но он мог хотя бы позволить. А теперь не получается. Как-будто кто-то по рукам бьёт, когда он прикасается к еде. Рассказ Артёма о смерти его матери многое перестроил в голове Игоря. Он словно впервые взглянул на себя со стороны и — Боже мой! — что он натворил? Он ведь просто хотел скинуть вес, а не умирать. Нет! Ему ведь столько всего предстоит увидеть в жизни! Акинфеев понял, что пора остановиться. Его вдруг накрыла паника, и он твёрдо дал себе обещание, что будет есть. А потом? Потом не получилось. Парень решил начинать с малого, но после одного куска ему сносило крышу. Истощённый организм требовал своё — в ход шло всё съедобное, что находилось на кухне. Он напихивал в себя до боли, боясь, что больше еды не достанется. Паника, слёзы, примерный подсчёт калорий и ещё большая истерика, боль в желудке — два пальца в рот и становится легче, если не упоминать противный привкус рвоты, новые слёзы и помутнение в глазах. Так продолжалось от силы недели две, но Игорь чувствовал, что психическое состояние летит в бездну: он стал раздражительным, нервным, плохо спал, а постоянные боли терпеть становилось невыносимо. Он вновь отвернулся от еды, вновь тысяча калорий в неделю, потому что так — проще. Единственное, что могло хоть как-то отвлечь — Артём. Рядом с Артёмом Акинфеев на короткое время забывал обо всём, скрывал все проблемы глубоко в душу и делал вид, что счастлив. Вернее, делать вид не надо было: он чувствовал себя счастливым, когда Артём рядом, но то, что было, когда он оставался без него — кошмар во плоти. Рядом с Артёмом Игорь мог позволить себе есть. Он старался выкинуть все загоны из головы и покорно кушал то, что Дзюба ему приносил. Правда, это было всего раза три-четыре, но это лучше, чем ничего. Вечером у Дзюбы, когда парни отмечали начало каникул, воссоединение друзей и прочую ерунду, Акинфеев позволил себе съесть сухарики и половину куска пиццы. Это всё такое вредное, с огромным количеством пустых калорий, без которых он вполне мог бы обойтись, но такое вкусное. Как долго он себе это запрещал? Год? Полтора? Игорь был счастлив, что в компании друзей он чувствует себя живым, а тот вечер закончился просто невероятно волшебно. Как обычно, знаете, в каждом сериале бывает. Поцелуй. Его первый, настоящий, осознанный поцелуй. Игорь даже не сразу осознал, что происходит. Как действовать в такой ситуации? Как вообще целоваться-то надо? Он несмело приоткрыл губы, а Артём был таким тёплым и нежным, а сердце переполняли чувства, что дальше он соображал смутно. Помнит только, как, пряча красное, то ли от мороза, то ли от чего-то другого, лицо в шарф, быстро взлетел по ступенькам к подъезду и скрылся за дверью. Прижался к стенке, дыша, дыша, дыша. Закрыл глаза руками и понял, что смеётся. Как ненормальный какой-то, ей-Богу. Поднялся на ватных ногах в квартиру, перекинулся с недовольной матерью фразами, сказал, мол, так и так: не пил, но жутко устал. И завалился в постель. Нет, не спал. Думать пытался, а в голове только: «Тёмка. Артём. Нравлюсь. Ему. Правда нравлюсь!». А потом сообщение на телефон пришло, и Акинфеев точно знал, от кого оно.       Артём Дзюба 2 мин назад       Как глупо с моей стороны будет спрашивать, хочешь ли ты со мной встречаться? Игорь беззвучно засмеялся, прижал телефон к груди, не зная, что ответить, а потом быстро напечатал:

Как глупо с моей стороны будет сказать нет? 01:49

Очень странно осознавать, что ты теперь находишься в отношениях, если до этого о них даже не задумывался, даже не пытался найти себе девушку, а тут взаимность и с парнем. По сути, следующим утром не изменилось ничего, но в душе было странное, тёплое чувство, а желание находиться рядом возросло. Акинфеев впервые не был рад наступившим каникулам, хотя они были последние перед декабрём, итоговым сочинением и круглосуточной нервотрёпкой от учителей. Игоря посетила идея показать Артёму Москву. Он говорил, что бывал здесь лишь в детстве и мало что знает, поэтому для них такая прогулка стала отличным поводом провести время вместе. Правда до четверга встретиться не удавалось: у Дзюбы тренировки, да и погода не радовала. Акинфеев откровенно скучал дома. Обычно он тратил время на подготовку к экзаменам, читал справочные материалы, прорешивал демонстрационные варианты заданий, но теперь сосредоточиться не получилось. Игорь задумался: что бы было, если бы он был здоров? По-настоящему здоров. Если бы ему не пришлось бросить футбол из-за болезни? Они с Артёмом были бы в одном клубе, виделись бы чаще, играли бы вместе… А потом, кто знает, дошли бы до сборных? Интересно, как хорош Дзюба на поле? Как проводит атаки, пробивает пенальти? Было бы здорово, если бы они были в одной команде. Если бы, да кабы. К сожалению, он сам поставил крест на своей футбольной карьере. Путь назад для него закрыт на девяносто девять процентов из ста. Никому не нужен будет игрок с таким диагнозом, даже если он выздоровеет. Хотел бы он вернуться? Да, наверное. Есть ли у него возможность? Нет. Но наконец у Артёма появилось время встретиться. Договорились: сегодня. Игорь столько всего хотел ему показать! А ещё хотел увидеть. Очень. Акинфеев направился в свою комнату, быстро сменил домашние штаны на чёрные джинсы, снял футболку и краем глаза взглянул на своё отражение в зеркале. Пошатнулся, сделал пару шагов назад. Глаза распахнул. Страшно. «Неужели? Неужели это действительно я?» — пронеслось на секунду в мыслях. Руки задрожали, внутри закипела какая-то злость. И вновь внутри борются два голоса, вновь он не знает, кого слушать. Один кричит, что не достаточно, а второй твердит, что слишком поздно. Хватит! Уходите прочь! Игорь проводит рукой по рёбрам, которые легко можно пересчитать, впалому животу, трогает выпирающие ключицы, обхватывает запястье двумя пальцами и при этом остаётся место. Дышать тяжелее. О, нет. Не может быть. «Я сразу понял, что ты не от природы такой тощий» «Дистрофик!» «Игорь, ты должен перестать! Я не хочу лишиться единственного сына» «Ты такой худой и красивый. На какой диете сидишь?» — Это я… — выдыхает он, смотря в тускло-карие глаза напротив, что кричат о помощи уже долгое время, и в эту секунду кто-то словно ломает розовые очки пополам. В один миг все меняется, представления о себе разбиваются на части. Та реальность, которая скрывается за ними, оказывается страшной. — Это я! Мама! Болезненный вид, тонкие конечности, бледная кожа, обтягивающая острые кости, впалые щёки. Он исчезает. Он уже одной ногой в могиле. Акинфеев отшатывается назад, спотыкается, падает на кровать и не соображает, что происходит. Предметы расплываются, его трясёт, будто в лихорадке, в голове лишь шум, судорожно хватает воздух, а дышать нечем. Кажется, будто он задыхается. Слёзы, бегающий взгляд, чувствует, как кто-то прижимает к себе. Хватает за руки, утыкается носом в шею и громко дышит. — Мама, мамоч-ка! Я н-е могу… Ма… — Тише, Игорь. Я с тобой, слышишь? С тобой, всё хорошо, — родной голос приводит в чувство, помогает осознать, где он находится. И после этого слёзы и отчаянный вой. Будто побитый, грязный, дворовый пёс у дороги запевает свою прощальную песню, о которой никто не вспомнит. — Всё будет хорошо, солнце. Они оба плачут. Мать прижимает к груди сына, громко рыдая за то, что не смогла уберечь: шепчет слова, взывает к небу, просит прощения. Сын хватается за неё в истерике, потому что понимает, что сам вырыл себе яму и утонул, а она? Она не виновата.

***

Артём появляется около подъезда Игоря на десять минут раньше времени встречи. Он не любит опаздывать на важные события, а встреча с его парнем — важна. Едва ли не важнее всех остальных событий в жизни. Они не виделись почти неделю, но эта неделя была равносильна маленькой бесконечности. Переписывались, конечно, о всякой ерунде, но этого мало. Хотелось больше, хотелось нежнее, хотелось по-настоящему. Дзюба считал нужным постоянно обновлять страницу Акинфеева, присылать ему кучу смайликов и пожелания доброго утра, вечером — снов, отправлял голосовые о том, что скучает, что любит, что хочет обнять, что хочет уехать с ним далеко-далеко и ещё кучу подобного бреда. А Игорь отвечал, что давно бы уехал, если бы была возможность. Артём живёт от одной тренировки к другой, а в перерывах между ними просто пытается не помереть и подготовиться к экзаменам. Он уже на сто процентов решил, что свяжет свою жизнь со спортом, но быть ходячим стереотипом о том, что все футболисты — тупые пробки, не особо хочется. Наконец тренер даёт пару выходных. А тут ещё и Игорь предлагал встретиться! Они договариваются погулять по городу, а дальше будет видно. У Дзюбы сердце замирало в радостном порыве, когда он подходил к дому Акинфеева, предвкушая встречу. Встал около двери подъезда, выдыхает в воздух пар, улыбается и ждёт. Дверь открывается — поворачивается, едва дыша. Нет, не он. Что сделает, когда увидит? Обнимет. Крепко-крепко? Да. Поцелует? Нет, люди на улице не поймут. Придётся подождать, да и наедине, не под прицелом любопытных глаз, это куда приятнее. Но проходят лишние десять минут. Время встречи, а Игоря нет. Ещё пять, вот уже десять. Артём начинает волноваться, не перепутал ли время? Проверяет последнее сообщение: нет, всё правильно. Перепрыгивает с ноги на ногу: замёрз. Это ведь не тренировка, где мечешься по полю как электровеник. Дзюба вытаскивает телефон, чтобы позвонить, но тут дверь подъезда открывается, и выходит он. — Игорёшка! — кидается в объятия как и планировал. Обхватывает, но не слишком сильно, чтобы не испугать. Отстраняется, держит за плечи, улыбается во все тридцать два. — Привет, Тём, — смущённо говорит Акинфеев и забавно трёт нос. Взгляд отводит, о чём-то задумавшись. Глаза красные, печальные какие-то. — Что такое? — беспокоится. — А? Ты про что? — Глаза красные. Болеешь? — Есть немного, — виновато отвечает Игорь, но улыбается. — В смысле? Ты почему не сказал? Тебе дома надо сидеть, а то ещё сильнее простудишься! — хмурится Артём. Затем тянется к красно-синему шарфу Акинфеева, чтобы поправить и прикрыть участок кожи, и вдруг осознаёт. Улыбается. Игорь ловит его взгляд и тоже расцветает. — Красно-синий самый сильный, хей-хей! — говорит бодро. Как истинный болельщик. Дзюба на секунду представляет Игоря, сидящего на трибунах в первых рядах, в этом красно-синем шарфе и, наверное, забавной шапке, внимательно следящего за игрой, а потом радующегося, когда он, Артём, забьёт гол. Это было бы прекрасно. Ради такого Дзюба готов хоть один против всех играть! А если бы Игорь был на поле… — Тебе не удастся меня отвлечь, — улыбается футболист, вернувшись к реальности. Акинфеев обиженно надувает губы. — Если бы я хотел тебя отвлечь, я бы сделал это другим способом, — бурчит он. — Каким же? — Таким, например, — Игорь резко поднимается на носочках и быстро чмокает Артёма в нос. Тот замирает, хлопает ресницами и оглядывается по сторонам, мол, не смотрят ли на них десятки пар глаз? Не тычат ли пальцем маленькие дети? Но на улице почти никого, а несколько прохожих идут по другой стороне улице и вряд ли вообще заметили парней. Вот же Акинфеев. Всё подгадал! Дзюба выходит из ступора, а Игорь уже шагает впереди в сторону метро. Оглядывается на секунду, прячет улыбку и идёт дальше. Артём быстро догоняет. — Один ноль в твою пользу, — признаёт поражение. — Но я бы не советовал расслабляться. Впереди ещё тайм. У команды соперника ещё есть шанс выйти вперёд! — Учту, — смеётся Акинфеев. Они идут в сторону метро, виляя в обход через дворы. Игорь ведёт, а Дзюба лишь покорно следует за ним, потому что совсем не ориентируется в однотипных зданиях. В середине ноября в Москве погода ещё не критично-холодная, но и тёплой её назвать уж точно нельзя. Снега нет, даже трава кое-где осталась тускло-зелёной, несколько листочков мужественно держатся на деревьях, из-за серых облаков иногда даже проглядывают солнечные лучи. Жадно хватаешь их, чтобы запастись перед долгой зимой. Не холодно, но ветер местами, особенно где-то за углом, поднимается неплохой, ударяет в лицо, с ног пытается снести. В общем: подготовка к зиме идёт полным ходом. Она уже вступает в свои владения. Парни спускаются в метро и покупают проездные на десять поездок, чтоб уж точно хватило на день. Артём по сторонам оглядывается, удивляется такому большому количеству людей: все куда-то спешат, спешат, спешат, бегут, расталкивают, пытаются обогнать, кричат. Как-будто обойди они лишнего человека — успеют мир спасти. Суета такая, шумно слишком, а вот в Питере, кажется, такого нет. Или он просто отвык? Игорю, кстати, тоже не особо нравится метро. Такая толкотня явно не приносит удовольствие, а ещё эти длинные эскалаторы пугают, голова вечно начинает кружиться, но порой приходится идти на жертвы. В вагоне народу — тьма, поэтому упоминать сидячие места даже не стоит. Их нет, да и поручни все заняты. Они могли бы, конечно, подождать следующий поезд, но это бесполезно. Акинфеев плюёт на всё, хватает Артёма за руку, и они запрыгивают внутрь, когда двери уже начинают закрываться. Смеются, расталкивают недовольных лиц, чтобы пробраться к противоположным дверям, и наконец позволяют себе отдышаться. — Же-есть. У вас всегда так? — Добро пожаловать в Москву. — Что? — переспрашивает Дзюба, перекрикивая голос девушки из радио, что объявляет название следующей станции. — Да, всегда! — чуть громче отвечает Акинфеев. — Нам долго ехать? — До Площади Революции. — Чего? Из-за шума в вагоне всегда плохо слышно, а тут ещё и народу полно, все разговаривают, бубнят что-то, один особо умный товарищ вообще музыку через колонку слушает, чем вызывает массу негативных взглядов в его сторону. Акинфеев показывает рукой, мол, наклонись. Артём опирается одной рукой по левое плечо Игоря и склоняет голову так близко, что чувствует горячее дыхание парня на своих губах. — До Площади Революции, — повторяет Игорь, слегка смущаясь подобной близости. В этот момент поезд довольно резко тормозит. Всех стоящих людей наклоняет, кто-то едва не падает, толкает второго, второй третьего, и начинается цепная реакция. Дзюба тоже не выдерживает давления и, хотя ему удаётся устоять на ногах, получается так, что он вжимает бедного Игорька в стену. Акинфеев утыкается носом в шею Артёма, а столкновение лица Артёма со стеклом спасает только вытянутая рука. Так и стоят, прижавшись друг к другу в весьма интересном положении. Застыли, двинуться никто не решается. Тела соприкасаются, пускай и через тёплые куртки, а нога Дзюбы упирается меж ног Игоря. Интересное положение — нечего сказать. Душно как-то или кажется? Игорь шумно выдыхает, и Артём кое-как, пихнув стоящего рядом мужика, освобождает себе достаточно места, чтобы выпутаться из столько откровенной ситуации. Смотреть друг на друга неловко. Так и едут молча ещё две станции. Наконец им удаётся вырваться из душного метро. И вот они: красивые улочки, гирлянды на зданиях и деревьях, магазины с манящими вывесками, изящные скамейки и счастливые люди. Не такие, что были в метро, нет. Здесь они с улыбкой, смехом, весёлым настроением, что и сам невольно окунаешься в эту атмосферу. — Ну вот и приехали! — гордо говорит Игорь.  Дзюба оглядывается по сторонам с горящими глазами, словно ребёнок в магазине игрушек. Ему, конечно, хочется везде и сразу. — Начнём с классики? Красная площадь? — Да, пошли! Игорь тянет Артёма за собой вперёд, улыбаясь по-настоящему счастливо и забывая обо всём, что было утром.

***

Прогулка по Красной площади в общей сложности занимает у них полтора часа. Они обходят её вдоль и поперёк. Дзюба хочет увидеть всё. Ему, как человеку, что всю жизнь жил в Петербурге, хочется увидеть столицу со всех сторон, а с момента переезда ему ни разу не удалось вытащить отца на прогулку и увидеть Москву дальше своего микрорайона и футбольного клуба — дел много, некогда. А одному как-то не хотелось. Артём любовался красотой центральной части города, подбегал к каждой маленькой палатке с сувенирами, вареньем и прочей ерундой, что располагались на площади. Там, где варенье давали пробовать бесплатно, Дзюба лез первее всех. Игоря звал, но тот тактично отказывался. Увидев двухэтажную карусель с лошадками, у него, семнадцатилетнего парня, сурового футболиста, человека, который скоро экзамены сдаёт между прочим, глаза загорелись, словно у девчонки в магазине кукол. Артём потащил туда Игоря, тот отнекивался, мол, очередь большая, это для детей, но Дзюба смотрел на него таким щенячьим взглядом, что отказать было бы слишком жестоко. Акинфеев согласился. Отстояли в очереди минут десять, но пролезли сквозь толпу. Смеясь, «оседлали» лошадей. Кстати, не одни они оказались такими переростками на карусели: там, на самом деле, много подростков и даже взрослых. Вернуться в детство хочется каждому. — Куда дальше? Они шли уже вдоль Главного универмага страны, что сиял тысячами огней, но заглянуть туда не решались, потому что, по словам Игоря, там можно упасть в обморок, увидев цены только издали. Сто с лишним тысяч за шарфик? Совсем ненормальные! — Не знаю, — пожал плечами Акинфеев. — Можно в «Зарядье». Тут недалеко. — Давай, — улыбнулся Тёма. Всё-таки красиво в Москве в преддверии праздников. Атмосфера всегда такая, что сам невольно ждёшь чуда, забываешь о плохом и просто радуешься моментам, проведённым с семьёй или близкими. — Игорёш. — Да? — А давай сфоткаемся. Игорь с опаской покосился на Дзюбу, который уже достал телефон из кармана и невинно хлопал глазками, но шаг не остановил. Нахмурился, спрятался в шарф. — Нет. — Ну почему-у? — протянул обиженно Артём, поровнявшись с Игорем. — У нас ни одной фотографии, а мы, между прочим, — парень наклонился к Акинфееву и чуть тише прошептал, чтобы никто в толпе не расслышал, кроме того, к кому он обратился: — Встречаемся. — Тёма! — покраснел Акинфеев, оттолкнув Дзюбу от себя. А тот хохотал. — Один-один, Игорёк. Один-один. Так что на счёт фото? — Артём навёл камеру на Игоря, но тот, нахмурившись, закрыл её рукой, стал отворачиваться. — Не хочу. Я ужасно получаюсь. Я в жизни-то некрасивый, а на фотках ещё хуже, — пробубнил куда-то в шарф, но футболист прекрасно его услышал. Удивлённо брови приподнял, не поверив, сперва подумав, что Акинфеев прикалывается, но тот стыдливо опускал голову, стараясь не смотреть на парня. Ну что за дурак, а? Почему так о себе думает? Как вразумить? — Игорь, — Артём остановил парня за плечи, отвёл немного в сторону, чтобы не мешать проходу людей, и посмотрел ему в глаза. — Ты самый красивый парень из всех, что я когда-либо встречал, — Игорь неуверенно поднял взгляд, сомневаясь, что обращаются к нему. Он не привык, что его называют красивым, что его ценят и, кажется, любят. Он ведь сам себя терпеть не может, как другие могут питать к нему чувства? — Ты просто невероятный. Если бы у нас не было такое гомофобное общество, я бы тебя сейчас поцеловал, но, увы. А у Акинфеева замирает сердце от каждого его слова. Он смотрит в ясные глаза Артёма, в которых отражается свет огней, на мягкую улыбку его губ, и просто поверить не может, что всё это происходит с ним, что это — реальность, а не очередной сон. И рядом с Дзюбой уходят все несчастья, рядом с ним Игорю хочется спастись, хочется перестать обманывать, бороться, не стесняясь просить о помощи, потому что этот человек притягивает. Притягивает всем: улыбкой, характером, словами, касаниями. И Игорю кажется, будто они знакомы целую вечность, будто Артём всегда был где-то рядом и просто ждал нужного момента, чтобы появиться в жизни Акинфеева. Наверное, это и есть — родственные души. — Ладно, давай свой телефон, — сдаётся парень, слегка пихая Дзюбу в плечо. Тот радостно вытаскивает смартфон, вытягивает руку и делает несколько фото, где они по-настоящему счастливы. — Два-один. Команда Артёма Дзюбы одерживает победу! После этого они продолжают путь в парк. Доходят туда через пять минут, и вновь гуляют везде, болтают о всякой ерунде. Артём даже покупает им обоим горячее какао, чтобы согреться. Народу на улице становится ещё больше. Постепенно начинает темнеть, включаются фонари и гирлянды. Так красиво, будто Новый год уже стоит на пороге. А ведь правда: остаётся совсем чуть-чуть, и хочется верить, что он будет лучше прежнего. В пять уже темно. Мама пишет Игорю смс, Дзюба разочарованно говорит, что скоро должен будет вернуться отец. Они вновь идут к метро, обсуждая замечательный день. — Извините! — вдруг окликивает кто-то в толпе по-английски. Игорь как-то инстинктивно оборачивается, всегда принимая всё на свой счёт, хотя людей на улице полно, но оказывается прав: обращаются к нему. Они с Артёмом останавливаются. К ним подбегает какой-то светловолосый парнишка примерно их возраста, с покрасневшими от холода щеками и милой улыбкой. Точно иностранец, но национальность определить сложно. — Вы говорите по-английски? Как пройти к Красной площади? — спрашивает юноша с надеждой. В его речи слышится едва различимый акцент. Значит, не англичанин. — Да, — отвечает Акинфеев, и на лице иностранца расцветает улыбка. Он на секунду оглядывается назад, и ребята замечают ещё одного светловолосого парня в синей куртке, но на вид чуть старше, стоящего позади. Видимо, они тут слегка заблудились и несколько раз пытались спросить дорогу. Что ж, им наконец повезло. Игорь переглядывается с Артёмом, который, в принципе, английский знает, но решает не вмешиваться в разговор. Игорь оборачивается по сторонам, вспоминая в какой стороне нужное место, а затем отвечает, стараясь говорить максимально правильно: — Идите прямо вдоль улицы, затем поворот направо и снова прямо до конца. С левой стороны будет каток, дальше — Красная площадь. Разберётесь. — Спасьибо! — с ужасным акцентом, но по-русски произносит парень, а затем радостно бежит в сторону своего друга, крича, кажется, его имя. Они берут друг друга за руки и, болтая о чём-то своём, счастливо направляются в сторону нужного места. Игорь возвращается домой, так и не взяв в рот ни крошки съестного.