Красная нить на твоём запястье

Двери кофейни бесшумно распахнулись, на секунду впуская в помещение холодный ноябрьский воздух, а затем также тихо закрылись, окутывая вошедшего своим теплом и вкусным запахом. Марио легко улыбнулся, почувствовав сладкий аромат, затем аккуратно вытер подошву ботинок о коврик у двери, чтобы как можно меньше испачкать пол и не доставить проблем уборщицам этого места, и стряхнул с шапки и шарфа хлопья белого снега. Руки Фернандеса были красными от холода, но он упёрто продолжал ходить без перчаток, хотя они имелись в карманах куртки. Бразилец потёр нос и оглянулся по сторонам, ища нужного ему человека или свободный столик, если человек опаздывал. Но Игорь, конечно же, не опаздывал никогда: он уже сидел за столиком у окна с чашкой какого-то горячего напитка и увлечённо печатал что-то на ноутбуке, не отрывая взгляда от монитора. Видимо, Акинфеев пришёл сюда ещё задолго до назначенного времени. Возможно, он просто был очень пунктуальным человеком, а, возможно, просто хотел побыть в одиночестве какое-то время. Фернандес улыбнулся милой официантке, прошедшей мимо него, и направился к другу. — Привет! — бодро сказал футболист, снимая куртку и вешая её на крючок, и приземлился на кожаный диванчик напротив Игоря. Акинфеев вздрогнул, не заметив появление Марио, а потом улыбнулся и поспешно закрыл крышку ноутбука, откладывая его на край столика. Взгляд парня был уставшим, будто он плохо спал прошлой ночью, да и в общих чертах выглядел крайне болезненно. Фернандес не мог понять, просто ли Игорь так замёрз на улице или его кожа всегда была столь бледной? — Привет, — устало выдохнул он, улыбнувшись и пряча руки в длинный бежевый свитер. Всё-таки замёрз. — Экзамены? — понимающе спросил Фернандес, видя рядом с Игорем школьный рюкзак с учебниками, а ещё несколько тетрадей на подоконнике. — Ага, декабрьское сочинение ведь скоро, — обречённо промычал Акинфеев, нахмурившись от напоминая про всю эту нервотрёпку с экзаменами, тонну домашки от учителей и бесконечные слова о том, что они не сдадут, не поступят и по жизни будут никем. Интересно, все преподаватели вместо поддержки критикуют своих учеников и пророчат им весьма нерадостное будущее? Он поднёс к губам чашечку кофе и сделал глоток, согревая замерзшие руки и больное горло. — Волнуешься? — У меня с русским и литературой никогда проблем не было, но всё равно стрёмно. Чувствую себя двоечником каким-то. Уже ни в чём не уверен, — покачал головой Игорь. Он не врал. Он действительно не был уверен уже ни в чём. Не уверен, сдаст ли он базу по математике, не уверен в русском, по которому всегда имел твёрдую «пять», не уверен, что сдаст дополнительные предметы, да и вообще — нужны ли будут эти предметы ему при поступлении, если он даже не знает, куда пойдёт? Ох, а литература? Зачем он, чёрт возьми, выбрал сдавать экзамен по литературе? И хотя Акинфеев очень много времени проводил за чтением, ведь отказ от еды дал ему так много, и освоил практически весь кодификатор произведений ещё в десятом классе, он был максимально не готов к экзамену. А в последнее время и подавно не хотелось готовиться. Есть ли в этом смысл? Внутри Игоря что-то переломилось, в голове каждый день сражались десятки мыслей — правильных и не особо, а он не знал, каким доверять. Акинфееву казалось, что эти мысли, если их не выпустить наружу, скоро его поглотят. Он часто сидел на уроках около окна и грустно смотрел вдаль, постоянно думая, чего стоит его жизнь, да и стоит ли вообще? Есть ли смысл продолжать борьбу с собой, если впереди ждёт тёмная неизвестность, или лучше сейчас позволить себе упасть, сдаться, чтобы больше не мучить ни себя, ни близких ему людей. Мир вокруг не менялся и словно не хотел принимать того, кто вдруг всё осознал. — Я тоже, — улыбнулся Марио, и Игорю стало чуточку легче. — Денис не придёт? Я думал, вы вместе… В смысле придёте вместе, — поспешно добавил Акинфеев. Фернандес покачал головой. — Нет, заболел. — Так у вас же игра скоро, нет? — Скоро, — подтвердил Марио и грустно вздохнул. — Надеюсь, Денис выздоровеет. Нам без капитана — никуда. Капитан. Игорь невольно улыбается каждый раз, когда слышит это слово в разговоре. Ох, сколько же приятных воспоминаний связано у него с ним — не пересчитать! Помнится, когда Акинфеева впервые назначили капитаном команды — как он гордился, как смеялся, как они с Денисом и Марио пошли отмечать такое важное событие в фаст-фуд ресторане, а как родители были счастливы! Мама, кажется, тогда плакала и на радостях звонила всем подряд родственникам. А потом и Игоря уважать больше стали, и авторитет появился среди старших игроков, и ответственность увеличилась, и желание тянуться вверх возрасло. Только вот Игорь считал себя недостойным капитанской повязки. Тогда он впервые задумался о том, что не соответствует своей роли. Хотелось быть лучше, хотелось всем доказать, что он чего-то стоит, что он не зря получил повязку, а как это сделать — он не знал, поэтому и совершил ошибку, последствия которой теперь будут преследовать его всю жизнь. Он сам перекрыл себе путь обратно. Конечно, теперь Акинфеев может даже и не мечтать о возвращении в футбол: здоровье не позволит, навык потерял, да и не примут его с таким диагнозом, даже если у них с тренером до этого были прекрасные отношения. Интересно, что подумали бы о нём другие ребята из команды, если бы узнали, что их прилежный капитан болен такой глупой, девчачьей, выдуманной болезнью? — Денис — прекрасный игрок. Я уверен, что сейчас его уровень ещё выше, чем был… Жаль, что я не вижу этого, — печально улыбнулся Игорь, Марио опустил взгляд. — Жаль, — кивнул бразилец в ответ. — Уже столько времени прошло, а я всё ещё хочу снова увидеть тебя в команде. Правда. Мне тебя очень не хватало, — искренне признался юноша, ласково смотря на друга и в мыслях радуясь тому, что Артём оказался их общим знакомым. Словно сама судьба хотела, что ребята восстановили общение. — Мне тоже не хватало, прости за это, — Акинфеев прикусил губу и сильнее закутался в свитер. Вина терзала его. В первые месяцы отказа от общения с окружающими Игорь не чувствовал, что поступил неправильно. Он был так погружён в себя, в цифры, преследующие его каждый день, что наивно полагал, что ему не нужны будут друзья, что он по жизни справится в одиночку. Потом, конечно, где-то внутри заговорила совесть, но парень продолжал игнорировать её слова, убеждая себя, что это всё ложь, что он сам себя обманывает. Да, он обманывал, но в другом месте. — Ты же понимаешь, что моё возвращение в спорт — невозможно, — у Акинфеева внутри всё сжалось от подобных слов, признавать не хотелось, но он слишком долго топил себя в болоте лжи, чтобы теперь позволить себе вновь поверить в чудо. Нет, его не будет. Бесполезно надеяться, что он сможет выбраться из могилы, которую сам себе вырыл. Нужно признать это и жить дальше, как есть, под землёй. Нет, он больше не имеет право обманывать близких. Он думал, что запутает их, обхитрит, а в итоге сам заблудился в лабиринте собственных мыслей. Он сам перестал отличать, что в его жизни — правда, а что — горькая ложь. Достаточно. — Почему? Я думаю, Станислав Сала… — У меня анорексия, Марио. Я болен. Я не избавлюсь от этого. Мне закрыт путь обратно, — резко прервал Игорь, и его слова тяжело осели в воздухе, полностью выбивая из реальности. Акинфеев впервые назвал свой диагноз вслух. Он впервые признал, что по-настоящему болен, крича между строк: «Помоги! Я не справляюсь один!». Игорь видел, как мгновенно изменилось выражение лица друга, и ему стало так стыдно за то, что он такой неправильный, что к горлу подступил комок обиды на себя и на мир в целом. Парню хотелось буквально кануть в небытие, исчезнуть, спрятаться ото всего мира в каком-нибудь тихом уголке, чтобы никто не нашёл, и умереть, чтобы никто не узнал. Казалось, будто все присутствующие кофейни уставились на него с презрением, ненавистью и насмешкой. Игорь буквально ощущал их осуждающие взгляды и недобрые мысли на себе. Он всегда боялся осуждения со стороны общества. Боялся, что о нём подумают как-то неправильно, что его слова поймут не так, что осудят за внешний вид, характер, улыбку, манеру речи, да и вообще каждая мелочь поддастся неодобрению со стороны общества. Если кто-то о чём-то говорил за его спиной, конечно, Игорь принимал на свой счёт, ведь ему было ужасно страшно в этом огромном мире, где никто его не понимает, а любое отклонение от «нормы» не воспринимается людьми. Акинфеев считал, что, надевая на себя десятки масок, в зависимости от ситуации, можно спрятать такое неправильное «я» в душе и избежать косых взглядов. Можно создать из себя «идеальный» макет человека и соответствовать чужим идеалам. Но правда в том, что, на самом деле, людям плевать на всех, кроме себя. Звучит эгоистично, но это правда. Каждый из нас живёт своей жизнью, у каждого из нас своя радость, свой порог боли, свой смех и слёзы, свои проблемы, которые нужно решить, список дел, домашка, походы в магазин, долги по учёбе. Люди слишком поглощены своей жизнью, чтобы тратить драгоценное время на осуждение других. Если кто-то и тратит, то, наверное, это всё, чего стоит его существование — пытаться жить за счёт третьих лиц. А идеалы? Их нет. Мы сами строим их в своей голове. Есть ли смысл в том, чтобы осуждать ту девочку, которая, по сугубо твоему мнению, имеет лишний вес? Ты вообще уверен, что она имеет лишний вес? Если человек не соответствует твоему придуманному идеальному образу, то это не значит, что он не соответствует его собственной идеальной версии. Если тебе комфортно с собой, если ты любишь себя, свою личность, своё тело и человека, который находится внутри, то, запомни, никогда не меняйся ради кого-то другого. Они — не проживут эту жизнь за тебя. Идеалов нет. Нравиться каждому невозможно. Хочешь потратить свою жизнь на то, чтобы гнаться за ветром? Или сделаешь что-то настоящее? Нельзя добиться совершенства, но можно попытаться создать лучшую (не идеальную!) версию себя. Ты — мрамор, а ещё ты — творец своей жизни, а не маски на этом дешевом балу. — Я… Я догадывался об этом, — наконец сказал Марио, разрушив неловкую тишину между ними. — Да? — глаза Игоря нервно забегали от одного предмета к другому. Если Марио всё это время знал, то, получается, знали все? Все люди смотрели на него и сразу могли поставить диагноз. Неужели всё так очевидно? Они, наверное, считали Игоря последним глупцом. Анорексия? Тоже мне болезнь. Глупые подростки выдумали её, чтобы привлечь внимание. Ничего серьёзного, да и лечить тут нечего. — Да, — кивнул Фернандес. — Мы об этом догадывались, но вслух не решались спросить. Мы с Денисом поняли, что у тебя проблемы с едой, когда ты перестал есть после тренировок. Как-то, помню, Денис спросил у тебя, что ты такое ешь на завтрак, что до четырёх дня не голоден, а ты тогда улыбнулся и сказал, что не ешь вообще. — Ох, чёрт… — прошептал Акинфеев, откинувшись на спинку стула и пряча лицо в ладонях. Каким безумцем в глазах друзей он тогда выглядел? Это же ненормально. Отдышавшись, он спросил: — Я правда так сказал? — Сказал, — печально выдохнул бразилец. — Тогда я и понял, что с тобой что-то не так. Игорь потёр виски и громко вздохнул. Какая-то необъяснимая паника накрыла его, руки слегка задрожали, а дышать стало трудно. В груди закололо, шумы в кафе вдруг стали излишне громкими, а в мыслях проносились ужасные слова. — Эй-эй, Игорь, тише, — Марио протянул руку через стол и схватил Акинфеева за запястье. Резкое прикосновение тёплой руки словно вернуло его в реальность. Игорь вытер лицо рукавом свитера, смотря на Фернандеса с неким испугом в глазах. — Ты меня теперь ненавидишь? — Чего? — бразилец широко раскрыл глаза, приняв на секунду такое заявление за шутку, но по напряженному лицу друга было заметно, что он воспринимает эту ситуацию всерьёз. — Боже, Игорь! Ты что? Как я могу тебя ненавидеть? За что я вообще должен тебя ненавидеть? Акинфеев прикусил губу. Правда, за что? За ужасный характер, за грубые слова в день ссоры, за недостойный вид, за неудачные матчи, за назойливость и глупость, за неумение поддержать в трудную минуту, за эгоизм. — Потому что я такой… Неправильный. За столиком, где они сидели, повисла тоскливая тишина. Одно слово — неправильный, а сколько боли за этим словом скрывается, сколько мыслей и слёз, маленькая история человека, который так много думал, что перестал отличать хорошее от плохого, потерялся в себе, запутался, а в трудный период рядом с ним не было никого, кто мог бы предотвратить печальные последствия. Если бы родители Игоря не требовали от него идеальности во всём, если бы не ругали за каждый промах по оценкам, если бы они были рядом не только в радости, но и объяснили, как справляться с ударами судьбы… Если бы его друзья не забывали про него, не оставляли третьим лишним в компании, предпочитая общество друг друга, не заставляли чувствовать белой вороной… Если бы Игорь сам вдруг не начал искать в себе недостатки из-за отсутствия внимания и боязни быть непонятым, а научился бы находиться в гармонии с самим собой, то… Можно было бы избежать болезни, которая, фактически, вырезала полтора года его жизни? Можно было бы. Знаете, порой одно слово может спасти жизнь. Наверное, Игоря мог бы спасти один обеспокоенный взгляд, один вопрос: «Всё ли в порядке?», и он бы перестал. Если бы он увидел, что есть человек, которому он небезразличен, то Игорь перестал бы мучить себя голодом, изнурять тренировками и стремиться к идеалу, которого у него никогда не было, перестал бы ненавидеть своё отражение, думать, что с ним никто не общается только из-за того, что его тело выглядит как-то не так, вновь почувствовал бы себя нужным. Одно неравнодушное слово. Один небезразличный вопрос. Лишь один, а человек уже не на краю пропасти. Мы ведь буквально можем спасти кого-то от ошибки, сказав что-то доброе в момент, когда у человека рушатся все стены, вселить в него надежду и желание продолжить борьбу. Как отличить того, кому нужна помощь? Очень просто. Будьте добрыми всегда, независимо от обстоятельств. Знаете, какой самый страшный порок человечества? Безразличие. — Игорь, ты самый правильный из всех, кого я встречал, — вдруг сказал Марио, приведя Акинфеева в легкое недоумение. — Нет-нет, не хмурься, я не вру. Ты всегда был для меня каким-то примером что ли, идеалом, к которому стоит стремиться. — Идеалом? Я? Но ведь… У меня сплошные недостатки! — воскликнул Игорь, сводя брови и ожидая, что Фернандес сейчас рассмеётся и скажет, что пошутил, но тот смотрел на него серьёзно и был полностью уверен в своих словах. Бразилец мягко улыбнулся. Он не лгал. — Недостатки? А ты уверен, что их видит кто-то, кроме тебя самого? Меня, например, ты всегда вдохновлял именно тем, что ты не идеален. Никто из нас, кстати, тоже, — поспешно добавил Марио. — Но ты всегда стремился вперёд, совершенствовался, реализовывал себя через спорт, а это гораздо лучше, чем быть красивой, «идеальной» куклой без собственного мнения, — при слове «идеальной» Фернандес жестом показал кавычки. — То, что считаешь в себе недостатками, может быть твоей особенностью в глазах другого человека. — Помнишь, Денис как-то пошутил, что у меня девчачьи брови, и я их выщипываю? Я тогда на него ещё обиделся из-за этого. А я ведь действительно стал загоняться, что выгляжу не мужественно! — вспомнил Акинфеев, и ему вдруг стало так смешно со всего этого. Почему он сразу всё воспринимал в негативном ключе. Создавал себе комплексы не из-за чего. Дурак! — Он просто завидовал, что они идеальные, — засмеялся Марио, а затем на пару мгновений задумался. Облизнул губы, выдохнул, словно анализируя то, что хочет сказать и продолжил: — И, знаешь, Игорь, ты — не твоя болезнь. Мне жаль, что я не помог тебе ранее, но теперь я и Денис рядом. Ты всегда можешь на нас положиться. Мы справимся с твоей анорексией. Игорь улыбнулся, и слёзы блеснули в его глазах. Губы дрогнули в улыбке, и парень вдруг начал смеяться, утирая с лица слёзы радости. Ему на душе вдруг стало так легко-легко, словно весной повеяло после зимней стужи! Тепло стало, хотя на улице медленно падал снег. Как давно он этого хотел! Как давно мечтал снова почувствовать себя счастливым и нужным! Долгожданная надежда поселилась у него в душе. Как же способна измениться жизнь после одной судьбоносной встречи… А ещё говорят, что Вселенная несправедлива. Наверное теперь, имея столько поддержки со стороны, осознавая необходимость лечения, Игорь просто обязан бороться со своим пищевым расстройством, даже если будут неудачи. Он должен выползти из этой ямы, обязан хотя бы попытаться восстановить здоровье и начать свою жизнь с чистого листа, потому что теперь у него нет права на ошибку. Если он упадёт — потянет за собой всех, кто ему так дорог.