***
— Надо было идти в спортивную школу, Артём, а не в общеобразовательную! Там как раз место таким как ты, разгильдяям. Тебе директор и так на уступки идёт, понимает, что ты спортсмен, у тебя тренировки и игры, но так относиться к предметам, которые, между словом, обязательны к сдаче? «Проспал» он. Это что такое? Что за глупые оправдания? В каком ты классе, Артём? Пятом? Не сказать, что Артём за свою жизнь хоть раз серьёзно относился к моментам, когда его отчитывают учителя — поругают-поругают, да и забудут. Но от строгого голоса классной руководительницы и её убийственного взгляда Дзюбе впервые хотелось спрятаться куда-нибудь под парту и сжаться комочком. Плевать, что он почти на две головы выше исторички — женщина говорила так серьёзно, смотрела прямо в душу, что Артём невольно начал чувствовать вину за все-все-все свои прошлые косяки. Даже тренеры его, кажется, никогда так жестко не ругали. — Извините меня, пожалуйста, Лидия Михайловна. Я так больше не буду, — тихо бормочет Артём и косится на стоящих в дверях одноклассников. Те, видимо, пришли обсудить какие-то насущные вопросы, но неожиданно стали свидетелями публичной казни. Девчонки только неловко переглядываются, а пацаны перешёптываются и хихикают, как идиоты. Артём замечает Сашу, который, оперевшись о дверной косяк, совершенно нагло улыбается, и посылает ему взглядом самые недобрые слова. «Поддержка» друга помогает чуть-чуть расслабиться. Артём набирает в лёгкие побольше воздуха и ждёт очередной волны упрёков со стороны классной, но женщина лишь неодобрительно смотрит на него из-под очков. — Иди. И чтоб больше я такого не слышала. В противном случае нас ждёт разговор с твоим отцом. Уверена, что тебе нужен хороший аттестат, даже если ты связываешь свою жизнь со спортом. Ты понял меня, Артём? — строго говорит историчка, но у Дзюбы как гора с плеч спадает. Хорошо, что перемена подходит к концу и ей надо решить остальные дела. — Да-да, спасибо, Лидия Михайловна! — парень разворачивается и, быстро лавируя между рядами парт, выскакивает к двери, боясь, что училка вдруг вспомнит ему прогул с химии на прошлой неделе. Одноклассники провожают его сочувствующим взглядом и лишь Миранчуки презрительно фыркают. — Пиздец жёстко. — Я думал, ты живым не выйдешь. — Она сильно злая? Мне ей зачёт сдавать! Артём бегло отвечает на вопросы ребят и поспешно скрывается в коридоре, чтобы как можно быстрее убраться от этого ужасного кабинета. Сашка выскакивает за ним и, стоит им только покинуть классный кабинет, начинает громко ржать, передразнивая извинения Артёма. Дзюба не сдерживается и тоже начинает смеяться. Так и идут по школе: ржут как два дурака и пугают окружающих. Парни доходят до кабинета английского, а затем Кокорин быстро скрывается из виду, говоря, что ему нужно кое-что сделать. Около класса уже собралась толпа одноклассников: конечно, все хотят побыстрее зайти внутрь, но не за знаниями, а для того, чтобы отхватить удачные места. Девушки и парни оживлённо переговариваются, смеются, кто-то списывает домашку на коленках, а некоторые странно поглядывают на Дзюбу. Катя и ещё несколько представительниц женского пола вообще не отводят от него взгляда, а потом зачем-то пихают Кристину вперёд, показывая пальцем на Артёма. Тот нервно поправляет рубашку, волосы и искренне не понимает, что не так. Дзюба ищет в толпе Игоря, поглядывает по сторонам, но так и не находит Акинфеева. Он собирается уже достать телефон, чтобы написать парню, но у Кати и Рамины, видимо, наконец получается отлепить от себя подругу и с громким: «Иди!» буквально вытолкнуть несчастную девушку к высокому Дзюбе. Она едва не врезается в него, смущённо отводит взгляд, бегло извиняется, затем поправляет длинные волосы, хлопает ресницами и спрашивает сладким голосом: — Тём, а ты был на первых уроках? Артём думает, что Кристина красивая. Она всегда ухоженная, носит идеально чистые белые рубашки и юбку-стрейч выше колена, которая идеально подчёркивает её формы. У неё всегда приятный, но неброский макияж, спокойная речь и конспекты написаны аккуратным почерком. Она вся такая правильная, что кажется фарфоровой куклой — тронешь и рассыпется, поэтому Дзюба и боится находиться рядом, ведь он человек не её породы. А ещё Кристина чем-то напоминает ему Иру, заставляет в голове всплывать образы счастливых когда-то моментов и грустно улыбаться. Артём неглупый. Он прекрасно понимает, что нравится Кристине, видит её взгляды в свою сторону, эти неловкие попытки завести разговор порой забавны. И ему приятно такое внимание, но на душе от чего-то совестно, ведь его сердце уже отдано совершенно другому человеку. Бедная Кристина не знает, что Артёму нравится парень, тот самый Игорь, с которым никто не общается, кроме него и Саши, который вечно молчалив, сторонится людей и имеет такие заморочки, что другим и не снились. Она не знает, поэтому на что-то надеется, а он не может позволить себе просто так отшить девушку, нагрубить ей, ведь никого не волнует, нравится тебе девушка или нет, отшил — значит мудак первой категории. Ты не должен иметь свои собственные чувства к кому-то другому, ты обязан любить того, кто любит тебя, а в противном случае тебя будут считать полным ублюдком — такова судьба большинства парней. Вот Артём и старается изо всех сил её избегать, надеясь что симпатия одноклассницы потухнет также быстро, как зажглась. — Ну-у. Только если во сне, — улыбается во все тридцать два Артём, решая, что бесполезно скрывать причину своего отсутствия, а ещё до этого нет дела буквально никому. Девушка улыбается. — У нас контроша была. Математичка сказала, что даст тебе её на следующем уроке, потому что у тебя оценок мало, — Дзюба обречённо вздыхает и закатывает глаза. — Какая контрольная? У нас послезавтра сочинение! Пробники скоро! У неё там совсем крыша поехала? — Не знаю. Она так сказала, — тихо отвечает девушка. — Блять! — громко ругается парень. — Завалить меня решила. Вот только контрольной по алгебре ему не хватало! Артём терпеть не может эти цифры, уравнения, корни и прочий бред. Ему везёт, потому что он пропустил практически все контрольные, ведь они выпадали на дни тренировок, когда у него официальная справка от директора, но, увы, это везение не вечно. Экзамен он как-нибудь да напишет — там задания все клишированные, куда проще, чем запугивают учителя, а эти контрольные по темам, которых точно не будет. Зачем? — Ладно, спасибо, что предупредила. Теперь я морально готов к двойке, — хмыкает Дзюба, а сам в панике смотрит в сторону лестницы, куда скрылся Кокорин. — У меня есть ответы, — невинно говорит Кристина. Артём кидает на неё многозначительный взгляд и радостно улыбается, всем своим видом намекая, что поделиться стоило бы. Эх, чего не сделаешь ради собственной выгоды? Девушка легко смеётся. — Да скину я, скину. Вместе сядем? — Сядем, — натянуто улыбается Дзюба.***
Видимо, Кристина ожидала другого, потому что из кабинета английского она выходит крайне расстроенная. Артём молчал практически весь урок и тупо втыкал в телефон, изредка поднимая взгляд, когда училка делала замечание. Он ждал Сашу, но тот так и не явился, решив, что иностранный язык в жизни не пригодится, а ещё Смолов, похоже, считал также, потому что из всего класса отсутствовали только они, что вызвало волну шёпота со стороны класса: кто-то говорил, что ребятам влетит от классухи за очередной прогул, а кто-то двусмысленно смеялся — опять голубки вместе ушли! Ну и Игорь, который сегодня вообще не появился в школе, а в сеть не заходил со вчерашнего вечера. 11:29 Ты почему не пришёл? Сообщение так и оставалось непрочитанным, а Акинфеев, видимо, не собирался появляться онлайн. Странно, что он не предупредил Артёма, что его не будет. Он обычно всегда так делает, да и Дзюба ему отчитывается, когда тренировки, во сколько уйдёт, сколько уроков пропустит. Кристине скучно. Она скидывает Артёму ответы на задания, пытается продолжить разговор, а парень лишь благодарит её и отвечает крайне сухо. То пытается сосредоточиться на английском, с умным видом пялясь на доску, то и вовсе сдаётся, без капли смущения листая ленту социальной сети и читая какие-то футбольные новости. Так и сидят: сорок пять минут урок, сорок из которых в тишине. Кокорин появляется на следующем уроке, да и то приходит с опозданием. — О-о, кто пришёл. Развлёкся там? — усмехается Антон на предпоследней парте. Лёша что-то шепчет на ухо брату. Артём хмурится от их взгляда. А Кокорин не обращает на близнецов ровным счётом никакого внимания. Демонстративно проходит в класс с улыбкой на лице и занимает законное место рядом с Дзюбой. Федя на урок так и не является. Наверное, биологию он уже изучил. — Ты где был? — шепотом спрашивает Артём у слишком довольного Сашки, который буквально светится какой-то энергией. — Гулял, — пожимает плечами одноклассник, что-то рисуя на полях в тетради. Дзюба краем глаза замечает, что это маленькая свинка. — Прогуливал английский. — Ну да. Разницы никакой, — улыбается Кокорин, дорисовывая своей свинке домик. Дзюба хмурится. Он понимает, что дело тут, конечно, в Феде. Кажется, Смолова в жизни Саши стало непозволительно много. Не могли же они чисто случайно уйти вместе, а потом Сашка просто так явился на урок с сердечками в глазах? И Артём вроде бы счастлив за друга, рад видеть его таким радостным и влюблённым, что Смолов помогает ему с ситуацией в семье, если бы не одно «но». Федя его не любит, и его действия прекрасно это подтверждают. Похоже, что об этой ситуации знают все, кроме самого Кокорина. Знают, но тактично молчат, решая не вмешиваться и не рушить Сашке жизнь ещё больше. Может, кто-то и хочет посмеяться с наивности парня, да смелости не хватает. Два дня назад Артём возвращался домой вечером после тренировки и случайно заметил на улице Миранчуков и Смолова. Кто-то из близнецов курил, выпуская в воздух кольца дыма, и они о чём-то оживлённо разговаривали у подъезда дома, видимо, кого-то из их троицы, а затем Миранчук затушил сигарету, и они зашли внутрь. Дзюба не слышал, что они говорили, издалека не видел выражения их лиц, но сам факт наличия Миранчуков его напрягал. Близнецы, вроде бы, ничего плохого ему не делали, Лёша даже как-то раз Артёму ручку одолжил, но от них веяло неприязнью и высокомерием. Конечно, нельзя сразу думать о плохом. Возможно, они просто обсуждали что-то по урокам (вероятность нулевая) или жили в одном доме, но с другой стороны… Зачем Феде общаться с теми, кто публично унижает Сашу, которым он так дорожит, если верить словам самого Кокорина? Загадка без ответа. Вернее, ответ имелся, а Сашка просто не хотел его признавать. — Ты не должен общаться с Федей, — прерывает молчание Артём. Кокорин поднимает голову и весело смотрит на него светлым взглядом. У Саши проблемы с семьёй, алкоголем и деньгами. Саша много курит, часто уходит из дома, а ещё получает двойки по физике, но он не зол на мир, а глаза всегда чисты и светлы, словно его всё устраивает. Саша хорошо держится перед публикой. Саша сильный, справится. — Это ещё почему? — улыбается краем губ, а Дзюбу это бесит. Он не хочет, чтобы его друзья жили в таком вранье, с людьми, которые их недостойны. — Потому, — строго говорит Артём, и Саша понимает, что он настроен серьёзно. Улыбка сползает с лица. — Он не приведёт тебя ни к чему хорошему. — Ты мне кто такой, чтобы указывать как жить? — вдруг грубовато прерывает одноклассник. Дзюба сперва даже теряется от изумления. — Друг. — Тогда, друг, будь другом, не лезь не в своё дело, — с дерзостью отвечает Кокорин, но Дзюба не злится, понимает, что это действительно не его дело, но… Но ведь не хочется, чтобы Саша потом обжёгся и мучился от боли, верно? — Хорошо, — соглашается он. — Но просто знай, что Федя тебя обманывает. Кокорин ничего не отвечает, и до конца биологии они сидят в полной тишине.***
День назад. Воскресенье.
Артём приходит к Игорю и заключает его в объятия, когда тот едва успевает открыть дверь. Они не виделись всего четыре дня, но они казались обоим бесконечностью. У Дзюбы всё тренировки-тренировки, а между ними безынтересное прорешивание экзаменационных вариантов, усталось и нагрузка со стороны клуба, а потом не хотелось идти, потому что контрольные, а он не готов. Акинфеев, конечно, всё понимал. Скучал на уроках, правда, но компания Кокорина спасала ситуацию, хотя и не всегда. Они бы так и так встретились завтра в школе, но не хотелось упускать подвернувшуюся возможность провести чуть больше времени вместе. В конце концов, кто знает, сколько времени им осталось наслаждаться хрупким счастьем? — Сколько у нас времени? — спрашивает Артём, вешая куртку в шкаф. Его щёки красные с мороза, на нём синий свитер с оленями, а на губах играет довольная-довольная улыбка. А на Игоре большая красная толстовка, скрывающая «недостатки» тела и спортивные штаны. Такой домашний и уютный. Хочется целовать бесконечно долго. — Мама поехала по магазинам, а это минимум часа на два. — Всего два часа? Это несерьёзно! Игорь Акинфеев, ты издеваешься над моими чувствами! — Дзюба смеётся, и Игорь улыбается в ответ. — Я тоже скучал по тебе, Тём. Артём вдруг о чём-то вспоминает и начинает рыться в рюкзаке. — Вот! Я тебе шоколадку принёс! — довольно восклицает он и протягивает парню шоколад с цедрой апельсина. Тот самый, который им обоим очень нравится. Акинфеев смотрит на красивую упаковку и улыбающегося Дзюбу в полной растерянности. Наверное, ещё месяца два-три назад он бы стал кричать на того, кто предлагает ему еду, у него бы внутри всё взрывалось от злости и недогования: зачем все пытаются его накормить? Издеваются? Он ведь и так толстый, а тут ещё и шоколадки! Но сейчас Игорь понимают, что люди пытаются его накормить, потому что переживают за его здоровье, за его нездоровую худобу, а не из-за желания посмеяться над ним. Они видят, что у Игоря какие-то проблемы, но не знают как помочь, поэтому предложение еды — наименьшее, что они могут сделать. Конечно, человек с пищевым расстройством в большинстве случаев от этой еды откажется, но можно хотя бы попытаться. — Спасибо. Я позже съем, а то мы с мамой недавно только обедали. Акинфеев не может понять, обманывает ли он сам себя или Артёма, действительно ли он съест шоколад и когда успел поесть с мамой. Он берёт шоколад, надеясь, что сделает хоть что-то из сказанного. Когда Артём целует его, у Игоря звёздочки перед глазами пляшут. Он всё ещё не привык к тому, что они вместе, поэтому всё время стесняется. А Дзюба не стесняется, ведь его чувства к Акинфееву идут от самого сердца — он, не сомневаясь, целует его, когда они наедине, берёт за руку и шепчет приятные слова. Они незаметно перемещаются в комнату Игоря. Лежат на кровати близко-близко, даря друг другу самые сладкие и счастливые поцелуи юности. Артём целует Игорька в нос, скулы, скользит рукой по спине и бокам, желая прижать ещё крепче к себе, чтобы защитить от всех бед. Его рука случайно дотрагивается до обнажённого участка кожи — толстовка задралась — и Дзюба успевает почувствовать лишь острые тазовые кости. И у него мурашки по коже. Что же ты с собой сделал, Игорь? Акинфеев резко отстраняется, убирает руку Артёма со своей талии и смотрит на него испуганным-испуганным взглядом, ожидая чего-то с его стороны. Презрения? Осуждения? Или того, что Дзюба ничего не заметил? Но Артём заметил, как истощено тело любимого человека. И Игорь видит страх и нотки вины в его взгляде. Конечно, он вспоминает мать, а Игорь своим видом делает ему только больнее. Наверное, было бы вполне обоснованно, если бы Дзюба вдруг решил отдалиться от него, не делая себе ещё больнее, но Артём не был бы Артёмом, если бы не стремился к тому, что способно его уничтожить. — Я люблю тебя, — вдруг говорит он, смотря Игорю прямо в глаза, и от этого мир Акинфеева в который раз превращается в прах. Он уже слышал от Дзюбы однажды эти три нежных слова, но сейчас они почему-то всё равно выбили из его лёгких весь воздух. Игорь задыхается, потому что уже забыл, каково это, быть любимым, быть кому-то нужным, кому-то, кто искренне беспокоится о тебе и принимает тебя всего, каким бы ты не был: со всеми недостатками, страхами и безумными мыслями. Должно быть, это и называется громким словом — любовь. — И я буду с тобой, что бы ни случилось. — Спасибо, — одними губами шепчет Игорь, и чувства накрывают его с головой. Он сам прижимается к Артёму, чтобы скрыть слёзы, но так и не говорит в ответ те самые слова.***
Игорю плохо. Плохо так, что хочется на стену лезть от боли в желудке или, пошатнувшись, потерять равновесие и упасть на землю. Но он держится, стоя на самом краю обрыва, уже готовясь шагнуть вниз. Цепляется за каждый шанс, видимо, поняв, что жить-то хочется. Если раньше он как-то удерживал баланс, то теперь находится на грани. Ещё немного — и спасать будет некого. А причина такого состояния даже звучит смехотворно для его ситуации: он решил начать есть. Да-да, правда начать! Акинфеев долго не мог заснуть ночью, думая о многих вещах, что тревожили его долгое время. Он не пришёл к какому-то окончательному выводу, многое ещё предстояло понять, но утром он проснулся с твёрдым желанием бороться, и на этот раз он чувствовал, что по-настоящему готов сделать этот нелёгкий шаг на пути к восстановлению. Это желание пробудилось в нём ещё в начале знакомства с Артёмом, потом подкрепилось самим Артёмом, Кокориным, с которым у Игоря, пускай, совершенно разные ситуации, но особая связь чувствуется, после примирением со старыми друзьями, обретением новых и откровенным разговором с Марио. Игорь осознал, что хочет быть кем-то большим, личностью, а не жалким подобием чего-то живого, хочет, чтобы люди говорили о нём как о человеке: его достоинствах, характере, умениях, да даже о стиле в одежде — что угодно! Игорь больше не хотел прятаться ото всех, боясь не найти себя в этом огромном мире, ведь если стоять на месте, то ты никогда не узнаешь, что ждёт тебя впереди, верно? Но больше всего Игорь желал, чтобы люди перестали судить о нём, лишь зная болезнь. Это не касалось его друзей, нет. Это касалось взрослых. Взрослых, которые вроде и хотят помочь, ходят вокруг да около, но не делают никаких правильных действий, а порой только усугубляют ситуацию. И, достигнув самого края обрыва, истязав свои мысли и тело, Акинфеев понял, что хочет вернуться на правильный путь, что у него жизнь только впереди, что счастье никогда не придёт к нему само, если отвергать всякую радость и концентрироваться на негативе. Каждый человек видит мир таким, каким он его хочет видеть. Как жаль, что это осознание пришло к нему после стольких ненужных ошибок. Игорь решил, что должен позавтракать, а он не делал этого, кажется, месяц? Больше? Последний раз был, когда мать насильно пихала в него еду, а тут он сам. Акинфеев даже встал чуть раньше, чтобы было время на случай… Непредвиденных обстоятельств. Он потянулся, умылся, выпил, как обычно, стакан воды, пришёл на кухню, куда утром никогда не заглядывал, и абсолютно потерялся. Что есть? Что-то белковое или углеводы? Сколько калорий должно быть в пище? А вдруг его организм хочет не это? Может, еда не нужна? Голоден ли он на самом деле? Нет. Игорь уже давно перестал испытывать настоящее чувство голода, а не эмоциональное. Во время приступов булимии он срывался на всё, что видел, ел, пока не становилось тошно, но он этого не хотел. Он пихал в себя столько еды по непонятным причинам: то ли хотел почувствовать голод и сытость, то ли наоборот боялся, что они придут, то ли пытался заглушить чувство страха и вины. В любом случае еда не радовала его, но он ведь решил двигаться вперёд, верно? Каша. Игорь ведь всегда любил кашу. Почему бы просто не сварить овсянку, пускай и на воде для первого раза, но хотя бы поесть. Да! Он хочет этого! И Акинфеев принялся готовить, и он улыбался, чувствуя, что это ему необходимо, что теперь он встал на правильные пути, восстановит здоровье, будет гулять с друзьями, которые поддержат в трудную минуту, наберёт вес, чтобы больше не пугать окружающих своими костями, чтобы больше не мёрзнуть в тёплые дни, чтобы кровь носом не шла, а потом, быть может, он вернётся в спорт? Возможно ли это? Игорь сидел перед тарелкой горячей каши и долго гипнотизировал её взглядом, то беря ложку в руки, то снова кладя её на место. Ему хотелось, но одновременно и не хотелось начинать новую попытку восстановиться. Он уже давно не хотел худеть, он ведь понимал, что — хватит! — достаточно, но вот страх еды не покинул его вместе со скинутыми килограммами. Парень не понимал, чего на самом деле боится, но ответ скрывался на поверхности. Игорь не боялся потолстеть, съесть пищу, где больше ста калорий, выпить что-то, кроме воды — нет, ерунда всё это. Игорь боялся, что после всего этого у него просто не получится выполнять такие элементарные вещи, что он вновь ошибётся. Акинфеев глубоко вдыхает, натянуто улыбается, вспоминаня все-все-все слова врачей и друзей, и отправляет в рот ложку овсянки. Он хочет жить. И он ест. Съедает свою крохотную порцию, на этот раз ничего не выкидывая и не выливая в раковину. И ему лучше. Он правда чувствует тепло внутри, гордость и какую-то энергию. И он счастлив, что смог, что сам, без помощи и скандалов. И он хочет побыстрее уже выйти в школу, чтобы с радостью сказать Артёму: «Я буду здоровым». Да вот только это счастье длится недолго. Игорь успевает только переодеться в школьную форму и собрать рюкзак, как дискомфорт на желудке даёт о себе знать. Тяжесть и резкая боль. Акинфеев опускается на стул, держась за живот. И дышать тяжело, и выть хочется, а потом к горлу подступает комок. И вся недавно съеденная пища оказывается в унитазе. Акинфеев откидывает голову назад, к холодной стене, вытирает со рта противную рвоту и громко-громко рыдает, дрожа всем хрупким телом. А тут ещё и кости впиваются в кожу, и сидеть на полу больно, и так всё надоело! Случилось то, чего он так боялся. У него не получилось. Он больше не контролирует свою болезнь. Это она контролирует его. И Игорь понимает, что дальше — никак. Нет смысла снова плести вокруг себя паутины лжи, снова вгонять себя в могилу. У него серьёзные проблемы. Это надо признать. — Мам? Акинфеев знает, что она ещё не доехала до работы, знает, что сейчас она будет очень-очень встревожена, а Игорь ох как не хочет беспокоить сердце матери. — Игорь? Ты в порядке? Что случилось? — осыпает его вопросами Ирина. — Мам, мне что-то нехорошо… Меня тошнит и болит живот. Можно я не пойду в школу? — у Акинфеева голос слабый, сиплый, а ещё говорить больно после рвоты. Привкус неприятный, горло першит. — Оставайся дома. Я приеду сейчас, хорошо? — Спасибо. Игоря ещё раз тошнит, но на этот раз кроме желчи — ничего. Он умывается, пытаясь отделаться от неприятного запаха, затем возращается в комнату. Кое-как переодевает домашнюю одежду и ложится под одеяло. Ему холодно, всего трясёт, и Акинфеев не может думать ни о чём, кроме того, что ему безумно плохо. Он не знает, сколько проходит времени, потому что не может найти силы, чтобы подняться с постели. Его перестаёт знобить. Теперь Игорю тепло и хочется закрыть глаза, чтобы уснуть. Он закрывает, а во сне бесконечное ничего. Акинфеев открывает глаза, когда холодная рука матери касается его лба. Он чувствует, что ему уже гораздо легче. Боль прошла также внезапно, как и появилась, разум ещё в тумане, но уже значительно легче. А всего-то надо было проблеваться. Вернее, не есть, чтобы этого не допустить. — Игорь, что болит? Что случилось? — глаза у женщины красные, видимо, от непрошенных слёз, обеспокоено бегают, осматривая каждый сантиметр бледного лица сына. А Акинфееву стыдно, что он заставил её так волноваться. Пустяки ведь. Просто организм отказывается принимать пищу. — Я… поел. Потом плохо стало. Меня тошнило, — коротко отвечает Игорь. Глаза матери широко раскрываются. Непонятно, что пугает её больше: что Игорь поел или то, что ему после этого стало нехорошо. Она на минуту замолкает, о чём-то думая. И ей страшно. Ей по-настоящему страшно. Она смотрит на Игоря с такой жалостью и отчаянием, словно он уже одной ногой в могиле, и глаза у неё на мокром месте, точно она сейчас поняла нечто страшное, о чём боится сказать. И Игорю становится неприятно, что даже собственная мать видит в нём только его болезнь. Он чувствует себя обузой для неё. — А сейчас лучше? Таблетку принести? — дрожит голос Ирины. — Нет, уже лучше. Слабость только немного. Я посплю и станет легче, да? — Конечно-конечно, Игорёк, — женщина вскакивает с кровати, будто она только и ждала повода уйти, поправляет одеяло, целует сына в лоб и быстро направляется в кухню, слегка прикрыв дверь в спальню Акинфеева, но не до конца. Игорь так и смотрит в потолок и прислушивается. До него доносится голос матери — она с кем-то говорит по телефону, но слова разобрать не получается, как бы Акинфеев не старался, потому что на него уже наваливается тяжелый сон. Он слышит только одно — горькие всхлипы, а это не сулит ничего хорошего. Игорь вновь засыпает. На грани с вымышленным миром, где у него всё хорошо, и он счастлив с любимом человеком, у него на долю секунды мелькает мысль, что его ожидает что-то совсем нерадостное. А он ведь просто хотел сбросить вес, чтобы полюбить себя.