***
Остаток ночи Саша проводит уже без кошмаров, но спит очень чутко, часто просыпаясь по непонятным причинам и вновь проваливаясь в сон. Проснувшись последний раз, ближе к утру, парень решает уже не ложиться вновь. Кокорин аккуратно садится на край кровати и оглядывает Федю, который мирно сопит рядом. Наверное, всё это безумно неправильно. Они ведь ещё совсем дети, не могут отличить настоящую любовь от простой симпатии, наверняка, спешат в своём выборе. Через годик-другой Смолов найдёт себе достойную девушку, а Саша останется его неудачным экспериментом в прошлом. Федя будет счастлив при любых обстоятельствах — у него есть возможности (деньги), связи и прирождённое обаяние. У Саши нет ничего из этого. Своё будущее ему придётся прорывать самому. Кокорин знает, что живёт далеко не в сериале, где главный герой, миллионер и красавчик, влюбляется в бедную девушку. Да он и не девушка, если уж на то пошло. Но… в свою историю Саша верит. Ему хочется верить, что он не ошибка, что он кому-то действительно нужен. И он нужен. Саша стоит босиком у окна на кухне и смотрит куда-то вдаль. До рассвета ещё далеко, да и до весны тоже. На улице никого, лишь фонари тоскливо отбрасывают жёлтые тени на снег. У Кокорина на душе пусто и мыслей в голове нет. Он всё ждёт, что всё это окажется страшным сном, что когда-нибудь он от этого сна освободится и узнает, что его жизнь совсем другая, но проснуться не получается. Если он живёт в кошмаре, то почему бы не попытаться превратить его в самые лучшие мечты? У Саши на душе от чего-то тепло, и это тепло просто не даёт потухнуть внутреннему пламени. В комнате пищит будильник. Саша на автомате включает чайник и садится за стол ждать Федю, который, увидев, что его нет рядом, обязательно встанет, даже если не выспался. — Привет, ты что-то сегодня рано встал, нет? — улыбается Смолов, опираясь о дверной косяк, и сонно трёт глаза. Кокорин молчит. Он разглядывает свои руки, затем стол из тёмного дерева, вазочку с цветами, чтобы отвлечься, но что-то гложет внутри, что-то продолжает пытаться вырваться. Этот безумный ком мыслей, который не даёт ему дышать. — Я должен сходить к мам… матери, — исправляется он, а Федя мгновенно сбрасывает с себя остатки сна. Улыбка сползает с его лица, Смолов видит, как напряжён Саша, и понимает, что тот не шутит. У Феди чувства смутные. Он не вправе запрещать Кокорину видеться с матерью, но он искренне не понимает, зачем Саша это делает, зачем вообще ходит домой, ведь ему и здесь хорошо живётся, никто его гнать не собирается. Если бы Федя был на его месте, то вообще не появлялся бы дома до совершеннолетия, а слово «родители» вычеркнул бы из своей жизни. Федя не знает, что ощущает Саша, и он, наверное, никогда не поймёт его глупой привязанности, которую Кокорин усердно пытается скрыть ото всех, к своей непутёвой матери. Говорят, что дети, растущие в неблагополучных семьях, любят своих родителей куда больше, чем в обеспеченных. Смолов до поры до времени считал, что это лишь сказки, придуманные взрослыми, чтобы к ним обращались с уважением, но довелось ему убедиться в обратном на своём и Сашином примере. Это правда. Суровая такая, но правда. — Хорошо? — Федя скорее спрашивает, чем отвечает, но старается придать голосу уверенность. — После сочинения сходим. — Я схожу, — моментально поправляет Кокорин, будто он заранее знал ответ парня. — Один. Пищит чайник. Саша поспешно встаёт, не дожидаясь, что на его слова как-то отреагируют, достаёт две кружки с верхней полки и готовит им кофе. — Иди умывайся. Нам сегодня нельзя опоздать, — командует он. Смолов с секунду молчит. Сведя брови, он смотрит в одну точку на полу, пытаясь то ли понять состояние Саши, то ли представить себя на его месте, то ли настроиться на итоговое сочинение, но не получается ни того, ни другого, ни третьего, поэтому он лишь кивает и молча уходит в ванную. Кокорин кусает губы, но выдыхает с явным облегчением. И на губах едва заметная улыбка, потому что он готов попытаться вновь.***
Артём ловит себя на мысли, что такой поворот событий его совсем не удивляет. Где-то глубоко в душе они оба понимали, что поспешили, но никто не решался обсудить это вслух. Их отношения вспыхнули слишком неожиданно и развивались странно. Вероятность ошибки была велика, ведь они, не разобравшись в чувствах, сделали поспешные выводы. Они нуждались друг в друге, но будто не могли понять, в каком же смысле? Артём же был для Акинфеева спасительным якорем, появившимся именно в тот момент, когда он был практически на дне. И Игорь схватился за него, потому что не верил, что справится сам. Он привык оправдывать свои успехи заслугами других людей: родители, учителя, тренеры, друзья — кто угодно. Но, конечно, Акинфеев всегда умалчивал о том, как много сил он вкладывал в то или иное дело, потому что считал себя слишком жалким, неспособным существовать без вмешательства других. Но он способен был, а вот Артём — нет. На самом деле, Дзюба нуждался в Игоре куда больше, чем Акинфеев в нём, хотя на деле казалось иначе. У Артёма большое доброе сердце, которое готово отдавать всю свою любовь и заботу дорогим людям, готово биться только ради других, но проблема в том, что таковых людей больше не было. Из семьи остался только отец, отношения с которым были крайне напряжёнными, а Дзюбе просто хотелось быть любимым, показать матери, уже не стоявшей рядом с ним, что он изменился. Ведь есть семьи с одним родителем, но они счастливые, а Артём себя таковым не чувствовал. А тут Игорь — человек, разделяющий его одиночество, возможно, единственный, кто его шанс на возрождение. — Я не понимаю, что случилось? Артём нервно ходит по комнате, его руки дрожат сильнее от того, что Игорь действительно ответил на звонок. Наверное, он ожидал другого исхода, но расстаться просто по размытым сообщениям, не зная конкретной причины, он не мог. Ему хотелось объяснений, хотелось говорить с Игорем, даже если разговор предстоял не из приятных — лишь бы слышать его голос. Но теперь кто-то разом выбил все мысли из головы. — Ничего, Тём, — тяжело выдыхает Акинфеев в трубку и замолкает на какое-то время, видимо, подбирая слова. — Мы просто слишком разные, понимаешь? Нет, он не понимает. Как это — разные? Неужели всё, что было между ними за этот короткий промежуток времени — пустое, ошибочное чувство. Разве они целовались, не любя? Разве держались за руки, не чувствуя при этом теплоты? Могут ли два человека ошибиться одновременно? Дзюба не хочет в это верить. Он лихорадочно вспоминает обо всех своих косяках, действиях, которые могли быть поняты неправильно, но не было между ними ссор. Не было ничего, что могло бы встать на путь расцвета чувств. Ничего, кроме того, что и свело их вместе. — Это из-за твоей анорексии, да? — догадывается Артём, и Акинфеев задерживает дыхание. — Игорь, я понимаю, что ты хочешь всех от себя оттолкнуть, но так… — Тебе этого не понять, ясно?! — вдруг прерывает парень с нехарактерным для него раздражением, как раньше никогда не говорил. Дзюба буквально чувствует неприязнь в свою сторону. — Я делаю со своим телом то, что считаю нужным. Не тебе меня судить. А Артём садится на край кровати и не понимает, говорит он с Игорем или с его несуществующим братом-близнецом. Он сперва хмурится, пытаясь осознать сказанное. Такие колкие слова любимого человека ранят в самое сердце. Какой-то необъяснимый гнев овладевает им. Он злится, не зная, на что конкретно, но через секунду понимает — всё, что он делал для Игоря, было бессмысленным. Его любовь, его забота, его радость — всё прошло мимо. Акинфеев обманывал его. Ему не становилось легче. Он продолжал жить в своём сознании, поэтому между ними никогда не было настоящей любви. Игорь его не любил. Игорь ненавидел себя. — Да почему ты ведёшь себя как эгоист! Отвергаешь всех вокруг себя, хотя знаешь, что тобой дорожат! — кричит Дзюба на эмоциях. — Я просто хочу спасти тебя! Потому что ты для меня больше, чем друг! Разум горит, сжигая все хорошие воспоминания коварным огнём, сердце трещит по швам, и дышать становится сложнее. Злость и боль от слов любимого человека отравляют кровь крысиным ядом. У Артёма просто не укладывается в голове, что он вновь был так слеп и потерял четыре месяца, не видя, что происходит перед самыми его глазами. Он думал, что они уже выиграли эту войну, но оказалось, что давно проиграли. Акинфеев так и не прекратил мучить себя. Он так и не начал по-настоящему есть. Он умирал и, кажется, не видел в этом проблемы. Игорь усмехается. Артём слышит это даже через простой разговор и от этого всё рушится. — Спасти? — переспрашивает он с некой насмешкой. — Ты, наверное, сериалов пересмотрел, Дзюба. Я не принцесса, чтобы меня спасать, а ты не рыцарь, ясно? Да кем ты себя считаешь?! — вскрикивает он. Акинфееву плохо. Всё вокруг будто покрыто мраком. Он бежит вперёд, пытаясь вырваться из бесконечной пелены чёрных облаков, но сильнее путается в лабиринте своих мыслей. Он кричит, слыша голос Артёма где-то вдалеке, но не в состоянии увидеть его свет. Он падает на колени, сдаётся, позволяя тьме собственного разума накрыть его с головой, потому что понимает, что уже не спастись, а тянуть за собой Тёму он просто не позволит. На эмоциях мы часто совершаем необдуманные поступки, которые потом приносят боль, но избежать их, к сожалению, практически невозможно. Почему? Потому что мы чувствуем. Мы просто люди. У нас есть право на ошибку. — Ты весь такой из себя хороший. Пытаешься помочь каждому, говоришь, что живёшь настоящим, что ищешь счастье в каждом миге, но знаешь, что ты делаешь на самом деле? — улыбается Игорь, ступая на край пропасти, но радуясь тому, что Дзюба на приличном расстоянии от него. Кто-то из них должен был пожертвовать собой ради другого. Им не быть вместе, потому что их энергия слишком разная, кто-нибудь в любом случае уничтожит второго. Теперь Тёма будет в безопасности, потому что Игорь не допустит того, чтобы он страдал. С его печальных глаз капают несколько быстрых слёз, которые Акинфеев быстро вытирает рукавом кофты. Хорошо, что Артём это не видит. — Ты бежишь от прошлого, Артём! Ты создаёшь вокруг себя иллюзию счастливой жизни, но в душе ты понимаешь, что стены едва держатся. Ещё немного, и волна накроет тебя с головой, верно, Дзюба? А сердце Артёма разбивается о молоток правды, словно хрупкое стекло. Игорь подобрал ключ к сундуку на дне его мыслей. Конечно, рано или поздно он бы это сделал, но он не рассчитывал, что это случится так скоро. И вся его защита от общества рушится. Он чувствует себя покорённым. — Ты не любишь меня, а скорее ищешь опору, чтобы продержаться на плаву ещё какое-то время. Просто признай, станет легче, — у Игоря всё сжимает внутри от грязной лжи, которой пропитаны его слова, но он считает, что делает это во благо. Улыбаясь, Акинфеев делает шаг назад, падая с обрыва на острые скалы, но оставляя Тёму там, наверху. Слишком поздно что-то менять. Он не хочет сделать ещё одного человека навеки несчастным из-за него. — Ты винишь себя в смерти матери и думаешь, что благодаря мне сможешь исправить ошибку. Но я — не она, Артём. Ты не вернёшь её, а я — не твой шанс на искупление грехов. Она мертва. Мертвым не место среди живых. Дзюба доходит до крайней точки. Он представляет перед собой Игоря, которого так ошибочно принял за свою судьбу, и не чувствует ничего, кроме разочарования и злости. Он вспоминает, как бегал за Акинфеевым всё это время, думал о нём ночами, вспоминает их первый поцелуй, счастливые прогулки по Москве и часы, проведённые вместе, и понимает, что всё это — большая закономерная ошибка. Их встреча — ошибка, их чувства — ошибка. Как он мог быть так слеп, что не увидел то, что было всегда на поверхности? Короткие ногти впиваются в кожу, но это не заглушает боль, что раздирает грудную клетку, будто хищный зверь свою добычу. Артём сжимает кулаки, едва сдерживая себя, чтобы не упасть камнем вниз и заплакать, словно ребёнок. Он со злостью ударяет воздух перед собой, и Игорь растворяется, ведь на самом деле его в этой комнате нет. Дзюба чувствует, что мир под ногами в который раз рушится. А ведь Игорь прав. Частично, но прав. — Ты прав, — грубо говорит он, а Игорь усмехается, будто только этого и добивался. Артёма трясёт. Он больше не может слышать этот голос. Если раньше он был готов плясать клоуном, чтобы Игорёк что-нибудь ему рассказал, то сейчас готов отдать всё, чтобы стереть из памяти этот голос, улыбку, смех. — Ты прав, я не люблю тебя. И никогда не любил. Ты? Да ты не достоин элементарной симпатии! Я ненавижу тебя, Игорь! Знаешь, о чём я жалею? О том, что потратил на тебя слишком много времени! Ты самый никчёмный из всех, кого я знаю. Катись к чёрту! Мёртвым не место среди живых, ты прав. Поэтому тебе больше не место в моей жизни. — Это я и хотел услышать. Прощай, Тём, — шепчет Игорь и сбрасывает трубку, понимая, что больше не чувствует ничего, кроме желания умереть. Но Игорь не был шансом. Люди — просто люди. Они не могут быть нашей погибелью или спасением. Мы сами убеждаем себя в этом. Конечно, они многое приносят в нашу жизнь, моменты плохие или хорошие, но они не могут её изменить. Побудить к действию — да, изменить — нет. На самом деле всё зависит лишь от нас.***
Когда Артём наконец доходит до школы, опоздав на добрых пятнадцать минут, на крыльце уже собралась целая толпа его одноклассников и нескольких учителей. Естественно, классная замечает его мгновенно, и сейчас парню меньше всего хочется контактировать с этой женщиной, но это неизбежно. — Дзюба, да что это такое, в конце концов? Можно хотя бы в такой день не опаздывать! Ты весь класс задерживаешь. Быстро распишись у охраны, и мы идём. Артём лишь отголосками улавливает смысл предложения и совершенно бездумно поднимается по ступенькам, находит свою фамилию в списке, черкает ручкой и краем глаза, совершенно случайно, замечает, что из всего списка учеников лишь у первого отсутствует подпись. Что-то ёкает внутри, Дзюба хмурит брови и выходит из школы. На улице декабрь, но холода больше не чувствуется, хотя раньше Артём всегда мёрз, если не бежал как ненормальный на урок или тренировку. Теперь Дзюба не чувствует ничего и, наверное, после последних эмоциональных месяцев, которые измотали его в моральном плане, это необходимо. Однако, легче не становится. По идее, Артём сейчас должен испытывать дикое волнение — итоговое сочинение, как-никак. Должен вместе с остальными истерично пытаться найти темы в интернете, повторять дотошные аргументы и вспоминать клише-фразы, но он не делает ничего из вышеперечисленного. Он лишь пробегает глазами по толпе одноклассников, не замечая, к своему счастью, того, кто разрушил его мир. Но к счастью ли? — Привет. Строй одиннадцатиклассников дружно направляется в соседнюю школу, и Дзюба не замечает, в какой момент рядом с ним возникает фигура Кокорина. Он искоса кидает на него взгляд, замечая, что тот тоже не в лучшей форме, и, естественно, это не из-за волнения. Смолов, к слову, идёт прямо перед ними, но вмешиваться в разговор не решается. — Привет, — как можно бодрее отвечает Артём, но выходит настолько дерьмово, что даже полный дурак поймёт, что что-то не так. Саше видеть такого Дзюбу непривычно. И он даже не может объяснить, что подразумевает под словом «такой». Раздавленный? Убитый? Уничтоженный? Наверное, всё вместе взятое, приправленное щепоткой горького «потерянный». Кокорин не знает, что могло произойти, чтобы лишить Артёма Дзюбу привычной улыбки на лице, но почему-то уверен, что ему такое состояние знакомо. Они идут дальше. Саша молчит, не зная, с какой стороны подобраться, чтобы хоть как-то приободрить друга, который обычно всегда брал на себя обязанность подбадривать других, а потом решается. Этот вопрос кажется ему максимально разумным в их ситуации да и наверняка поможет, если уж и не сразу добиться откровенного разговора, то хотя бы расшевелить Артёма, найти причину его состояния. — А что с Игорем? Дзюба дергается, сжимая кулаки в карманах куртки, но, естественно, Кокорин этого не видит. Его прошибает до костей, и ужасный диалог с некогда любимым человеком воспроизводится в памяти до мельчайших подробностей, что Артём даже не различает, был ли он на самом деле или это лишь плод его воображения? Но затем он вспоминает истерику и злость, и удалённый номер телефона, и заблокированную страницу, и общие фотографии, перемещённые в корзину. И то, что ему до слёз обидно, что Игорь, который просто любит привлекать внимание к своей персоне и раздувать трагедии из ничего, так гнусно с ним поступил. Позволил полюбить, поймать птицу счастья за хвост, а затем лишил возможности верить в искренность. — Он будет в другой день сдавать или… Но договорить Саша не успевает, потому что Артёму больно до чёртиков. — Я не знаю, ясно?! — грубо говорит он, пиная ледышку под ногой. — Я ни черта не знаю, что с ним и как с ним! Я не уверен, что вообще когда-то его знал, — дрожа от злости продолжает Артём, что даже Федя поворачивается в их сторону. — Мне плевать. Хочет сдохнуть от истощения? Пожалуйста! Я мешать не стану. Антон и Дима, что шли недалеко от них, тоже оборачиваются, потому что не услышать такое невозможно, но затем как-то с сочувствием возвращают свои взгляды на дорогу, продолжая слушать музыку в наушниках Баринова и решая не обсуждать жизнь других. А Лёша идёт едва ли не в самом начале строя, мило беседуя с Кристиной. Кокорин не извиняется. Да, возможно, его метод оказался далеко не лучшим, но он выявил проблему Артёма. Ребята доходят до школы, начинается суета, поэтому Саша лишь говорит: — Поговорим после сочинения, ладно? Ты только не уходи никуда. — Я больше не тороплюсь, — безразлично кидает Дзюба. Кокорин кивает и отходит к Смолову.***
Артём покидает аудиторию, к удивлению, одним из первых, хотя начеркать он успел очень даже прилично. Возможно, повезло с темой. Возможно, он со злости выложил все мысли на бумагу, но в какой-то степени ему даже стало чуть легче. Дзюба терпеливо ждёт Кокорина у раздевалки. Он ходит по коридору чужой школы, разглядывает грамоты на светло-розовых стенах, растения в горшках, дабы хоть как-то себя занять. Через какое-то время появляются и другие одноклассники. Конечно, первый вопрос у всех одинаковый: — Ну, как написал? Артём смотрит на Фёдора и криво усмехается в душе. За весь учебный год они практически не разговаривали, а теперь Смолов подходит к нему, неловко жмётся рядом, видимо, из-за отсутствия компании. Дзюбу вообще всегда смешат такие неловкие диалоги с одноклассниками, которым по-любому что-то надо, но они пытаются плавно подойти к теме. Не, не получается. — Нормально. А ты? — Тоже. И, кажется, на этом их общение должно закончиться, но Смолов продолжает сидеть рядом с Артёмом на скамейке, и в воздухе чувствуется напряжение. — Тебе надо что? — спрашивает Дзюба и смотрит в упор. — Нет. Я Сашу жду. — А он тебя не ждёт, проваливай. Артём не знает, в какой именно момент он вдруг решает вступиться за Кокорина и напомнить Смолову, что он по-прежнему мудак. Дзюбе просто вдруг становится обидно за Сашу, он вспоминает как несколько раз видел Федю с Миранчуками, хотя те Кокорина терпеть не могут, и отсутствие Игоря играет роль. Артёму рвать и метать хочется от того, что у них с Акинфеевым так всё закончилось, что он действительно налажал и не может помочь даже самым близким людям. — Что? — удивлённо переспрашивает Смолов, а Дзюбу это злит сильнее. Ну вот что этот дурак, Сашка, нашёл в нём? Это же жалкий человек, падший, гнилой. Зачем мучается, зная, что Федя может уничтожить его морально. — Что слышал, блять. Я не позволю тебе, — Артём выделяет последнее слово голосом. — портить жизнь Саше. Хочешь развлечений? Иди к близнецам. Втроём ведь интересней, говорят. Федя краснеет от злости. Его глаза вспыхивают, но он решает не устраивать драку в чужой школе. Он усмехается, потому что ситуация кажется забавной. Артём ни черта не знает про них с Сашей, про Миранчуков, но делает выводы на основе слухов. Смолов знает, какую роль играет в классе и что о нём думают большинство сверстников и учителей, но никогда не воспринимает эти слова всерьёз, ведь в жизни он совсем другой. Зачем ему что-то доказывать? Он знает себя, свою историю и характер, а та маска, какую он носит на публике, не играет никакого значения. — А с чего ты взял, Дзюба, что я её порчу? — улыбается он. — Потому что такие как ты всегда портят. — А такие как ты, что, спасают? С чего ты взял, что лучше меня? Артём замирает, а в голове вновь отчётливо воспроизводятся недавние слова Игоря. Он не может объяснить, что чувствует в тот момент, но внутри будто всё переворачивается, а мир рушится вновь и вновь. Он отрицал. Он весь вечер отрицал то, что сказал ему Акинфеев, отказывался принимать это за правду, но теперь… неужели это истина? Неужели он действительно такой? Такой двуличный, что люди чувствуют за километр? А правда ли он тот, за кого себя выдаёт? Или маска «правильности» срослась с человеческой кожей? Дзюба уже не уверен, что знает ответ. Интерес набить Смолову морду лица пропадает так же неожиданно, как появился. Артём не находит ответа на его вопрос и просто смотрит в стену пустым взглядом. Его мир сломался. Рухнули стены, высохли реки, выгорели леса — осталось лишь чистое поле. Артём был плохим: убегал из дома на глупые вписки к старшим друзьям, употреблял алкоголь, хотя хотел стать спортсменом, он дерзил матери и не думал о семье, пока она не разрушилась у него под носом. Артём был идеальным: отбрасывал плохие мысли, когда в душе творился хаос, пытался угождать учителям, тренерам, друзьям, с какой-то стати взваливал на себя ответственность за чужие жизни, хотя не имел на это никакого права. Но где же золотая середина? Где же человек? Обычный человек, у которого бывают и плохие, и хорошие, и средние дни. Человек, который может быть неидеальным, который не обязан строить из себя кого-то, который, чёрт возьми, чувствует себя собой? Его нет. Вернее, он пока не появился. Человек не может всегда оставаться оптимистом. У человека могут быть проблемы, он может поддаваться грусти, но это не значит, что он слабый. У людей есть чувства. Порой они берут верх, но это нормально, ведь все мы живы. Человек не должен жить чужой жизнью, даже из благих целей. Мы можем помочь в трудную минуту, можем дать совет, но, какими бы прекрасными мы не являлись, мы просто не имеем права забирать у другого человека его жизнь. Это его проблемы, его путь, его решения — его, а не наша ответственность. Мы не должны оставаться безразличными, но и переходить границы тоже нет смысла. Саша выходит из аудитории через пятнадцать минут и сразу находит среди остальных учеников своих друзей. Федя, увидев его, тут же встаёт и передаёт ему ключи. — Ты забыл, поэтому я ждал, чтобы отдать, — объясняется Смолов, дабы задеть Дзюбу, но тот даже и не вникает в их диалог. — Спасибо, — благодарит Кокорин, легко улыбаясь и выдерживая зрительный контакт. — Ты домой? — Ага. — Ладно, тогда встретимся позже. Федя действительно уходит, потому что Саша попросил его перед сочинением оставить их с Артёмом наедине, и Кокорин искренне благодарен ему за понимание. Ребята забирают из раздевалки свои вещи, молча одеваются, прощаются с классной и выходят на улицу. В лицо ударяет холодный декабрьский ветер, но после духоты в кабинетах он кажется долгожданным спасением. Саша, конечно, без шапки, но он и не парится особо, если заболеет, а Дзюба сильнее кутается в синий шарф, потому что проторчать дома с температурой желания нет совершенно. Парни идут, каждый погружён в свои мысли и не знает, что сказать другому. Артём выглядит ещё более задумчивым, чем утром, а Кокорин скрывает то, как сильно волнуется перед встречей с матерью. Он надеется, что всё вновь не закончится истерикой в объятиях Феди, но шансов так мало, что его трясёт. Но Саша вспоминает о состоянии друга и немного переключает внимание. — Слушай, зайдёшь со мной в магаз? Надо продуктов домой купить. Дзюба кивает. Ему, честно, уже без разницы, куда идти и с кем. Ребята заходят в ближайший продуктовый. Артём бездумно ходит за Кокориным по рядам и замечает, что тот кладёт в корзину лишь самые дешёвые, но базовые продукты: гречка, хлеб, чёрный чай, яблоки, но буквально сразу забывает об этом, потому что это явно не то, на чём стоит заострять внимание. Однако на кассе Дзюба замечает, как у Саши дрожат руки. От холода что ли? Они доходят до школы по-прежнему молча. И Артём даже забывает о том, что Кокорин хотел с ним вроде как поговорить, когда вдруг Саша произносит: — Знаешь, а таким как Игорь не нужна помощь. Дзюба вздрагивает весь, переводит укоризненный взгляд на Кокорина, мол, это не лучшая тема сейчас, но тот, казалось, этого не замечает. Или отказывается замечать. — Я не знаю, что у вас там произошло, но я знаю, что это связано с ним. Конечно, с ним. С тем, кто Артёму всю душу разворошил, а потом оставил ни с чем. Тот, кто даже сейчас не покидает его мысли. Сколько раз за утро Дзюба проверял его страницу в социальной сети, убеждаясь, что там всё без изменений? А сколько раз хотел уже всё бросить и позвонить ему в надежде услышать другой ответ? Нет, не позволит. — Саш, не надо… — Нет, правда, он не нуждается в помощи. Он сильнее, чем кажется. Ты помог ему, но этого достаточно, чтобы дальше он сам себя вытащил. — Саш! — немного резко отвечает Дзюба, но спешно замолкает. Менее всего ему сейчас хочется поссориться с Кокориным, наговорить ему чего-то, будучи в таком состоянии, но слышать про Игоря сил нет, ведь он и сам не до конца осознаёт то, что ещё месяц назад всё было, вроде бы, прекрасно, а сейчас он идёт по улице с комком тёмных мыслей и не знает, было ли между ними что вообще. Но с другой стороны Дзюба и хочет услышать про Акинфеева, даже если это причинит ему боль. — Что? Думаешь, я не прав? Извини, но я считаю своим долгом сказать, что Игорь переплюнет нас всех и зря ты считаешь его беспомощным. Да, я не знаю его так, как знаешь ты, но, поверь моему опыту, ты сделал достаточно, чтобы изменить Игоря. Дальше он справится сам. — Но он ведь… Он болен, — тихо произносит Артём, и эти слова эхом отдаются в груди. Игорь болен. Его мать была больна. — Но ты ведь веришь, что он поправится? — Да! — Дзюба отвечает резко, будто такой вопрос и задавать не стоит. — Тогда этого достаточно, — мягко произносит Саша, а затем поворачивает. — Мне туда, — Артём идёт за ним, хотя его дом в другой стороне. — Я не понимаю, — бормочет он. — Ты хоть знаешь, что с ним? Это просто так не лечится. Это… психическое расстройство. У него серьёзные проблемы, кто-то должен ему помочь. Он ведь погубит себя. — Нет, — обрывает Кокорин, и он точно знает, что уверен в своих словах. — Кто-то просто должен быть рядом и верить, что он справится сам, понимаешь? Ему не нужен спаситель, потому что он сам таковым для себя является. Игорь спасёт себя, если в него поверят. Я… Я был таким. Конечно, у нас с Игорем совершенно разные ситуации, но я, как и он, тоже находился на дне. Я понимаю его состояние, когда все вокруг тебя жалеют и считают, что только они способны помочь, а ты хочешь сам помочь себе. Ты сделал достаточно, слышишь? Теперь очередь за ним. Просто дай ему немного времени. Артём внимает каждому слову и смотрит на Сашу с другой стороны. Когда он говорит, он чувствует, он всё переносит через себя, он действительно знает как, на самом деле, и пытается помочь, и Дзюба верит его словам. Возможно, ещё действительно не всё потеряно? Есть ещё счастливый финал? И, если Саша прав, Акинфеев действительно в шаге от того, чтобы дать болезни бой и справиться. Кокорин останавливается у подъезда старенькой пятиэтажки и, улыбаясь, смотрит куда-то вверх, на окна. — Знаешь, моя мать — алкоголичка, а отец сидит в тюрьме во многом благодаря мне, ведь я сдал его ментам, когда мне было двенадцать, — неожиданно говорит он. Говорит так легко, будто это — обыденные вещи, как контрольная по физике или разбитый стакан в школьной столовой. Дзюба смотрит на него и не понимает. Не понимает, как Саша может быть таким умным и сильным, как он обрёл эту силу, как продолжает улыбаться день за днём. — Сейчас я пойду к матери. Поговорить. Переступлю через гору пустых бутылок на пороге, помогу убрать мусор, приготовлю что-нибудь и попытаюсь достучаться до неё. Из-за облаков выходит солнце. Зимнее солнце, которое, пускай и не греет, заставляет абсолютно каждого прохожего улыбнуться, остановиться на секунду и насладиться мгновением. И оно даёт какую-то необъяснимую веру в себя, в то, что весна не за горами и даже в самый холодный день однажды станет тепло. Светлые глаза Кокорина кажутся ещё чище при солнечном свете, а красные от мороза щёки напоминают, что он всё ещё жив, что всё ещё не поздно исправить. — Скорее всего, меня ждёт неудача. Она возьмётся за бутылку уже завтра, но, Тём, я не перестану бороться. Знаешь, почему? — Почему же? — Потому что один человек однажды поверил в меня, когда я нуждался в этом. Теперь я верю в себя и однажды справлюсь.***
— Солнышко. Игорь вздрагивает, на секунду выйдя из тяжёлых мыслей и снова туда вернувшись, но ничего не отвечает матери, продолжая бездумно складывать вещи в спортивную сумку, с которой он раньше ходил на тренировки. Женщина стоит в дверях, скрестив руки на груди и сильно вцепившись в рукав кофты, кусает щёку изнутри, чтобы — не дай боже — не показать слабость. Она пытается убедить себя, что поступает правильно, что другого варианта в их ситуации нет, а медлить больше нельзя, что так для Игоря (и для всех остальных) будет лучше, но странное чувство, что скребётся в душе, не даёт ей поверить в собственные слова. Страх? Сожаление? Нет, совесть, ведь это её вина. — Игорь, ты же… — голос вздрагивает, речь обрывается, когда младший Акинфеев поворачивает голову в сторону матери. «Ты же понимаешь, что я не могу поступить по-другому». Сердце женщины обливается кровью, видя этот опустошённый, совершенно потерянный взгляд собственного ребёнка. Её любимого мальчика, Игорёши, которому она впервые подарила футбольный мяч, вела в первый класс за руку, помогала с домашкой и готовила бутерброды на тренировку. Сколько времени прошло с момента, когда они стали отдаляться? Наверное, достаточно много, чтобы не заметить того, что происходило перед самым её носом. — Я знаю, — спокойно отвечает Игорь, наперёд угадав слова матери, и продолжает машинально складывать кофту. Его губы дрожат в лёгкой, слегка ненормальной, улыбке. Ему кажется всё это забавным. Настолько забавным, что хочется пополам сложиться от леденящего страха внутри. Глупо получилось. Он ведь думал, что сбросит пару-тройку килограмм на правильном питании, полюбит своё тело и остановится, что никогда не станет голодать, как глупые девчонки в фильмах, а уж тем более вызывать рвоту после каждого приёма пищи, но что-то пошло не по плану. Казалось, будто с каждым сброшенным килограммом ненависть к своему отражению возрастала, вопреки всем ожиданиям, а его идеал вдруг превратился в кости и острые рёбра, которые у него выпирали недостаточно. Хотелось быть лёгким пёрышком, летать в своих мыслях высоко-высоко, гораздо выше, чем весь этот безумный мир, а лучше раствориться, потому что жизнь оказалась не такой простой, как хотелось бы. Его не понимали, его не слышали, а тащить себя из ямы самому не получалось. Конечно, для взрослых это был всего лишь юношеский максимализм, выдуманные проблемы, чтобы обратить на себя внимание, но разве не в юности мы чувствуем в тысячи раз сильнее? Разве не в юности мы воспринимаем мир ярче и хотим жить по-настоящему, доказать, что мы чего-то стоим, но так боимся совершать ошибки? Разве не в юности нам так необходима поддержка со стороны близких людей, чтобы не сбиться с пути, ведь мы ещё так мало знаем о мире, но уже хотим сделать многое? Тогда почему нас никто не воспринимает всерьёз? Мы легко поддаёмся влиянию общества, верим стереотипам, пытаемся соответствовать ожиданиям всех, кроме своих собственных. И в такие моменты особенно необходима поддержка, но не многие её получают. Не у всех находятся понимающие родители или друзья. Некоторым людям приходится справляться самостоятельно, но тут бывает два исхода: либо ты ломаешься окончательно, либо обретаешь такой внутренний стержень, который выдержит любые удары судьбы. Никто не скрывает, что плыть одному против течения трудно, но ведь всегда можно поменять направление, верно? Взглянуть на ситуацию по-другому, хвататься за каждую (пусть даже крохотную) возможность. Обретая себя, человек обретает мир. Акинфеева продолжает стоять в дверях, не в силах двинуться с места. И ей так больно и совестно, но, к сожалению, время вспять повернуть невозможно. Они борются с болезнью Игоря уже столько времени, но её мальчик по-прежнему остаётся больным. Она бы могла этого не допустить, но допустила. Расплата всегда дорога. — Игорёша, ты же понимаешь, что… В больнице тебе помогут. Они врачи — они сделают лучше. Тебя вылечат. Это ненадолго, — женщина перебирает все возможные фразы, чтобы хоть как-то сгладить свою вину перед сыном, не догадываясь, что делает лишь хуже. Игорь раздавлен. Он настолько морально опустошён после произошедшего, что все эмоции смешиваются в одно пустое безразличие. И он правда хочет поверить в то, что ему всё равно, что он сделал больно Артёму, а за ним и Марио, и Денису, и Саше. Хочет поверить, что он справится и станет нормальным человеком. Хочет поверить, что его возвращение в спорт ещё будет возможно, ведь недавно в его сердце вновь что-то загорелось. Хочет, да не может. — Больница? — с усмешкой переспрашивает Игорь. Он разворачивается к матери и смотрит на неё совершенно помешанным взглядом. Кажется, в его душе накопилось слишком много. Слишком много эмоций для чувственного сердца. Слишком много внутренних терзаний, мучений и метаний для юноши, который когда-то просто оступился. И эта чаша давно уже была наполнена до краёв. Оставалась лишь капля, чтобы она переполнилась. — С каких пор, дорогая мамочка, психушки стали называть больницами, а? — говорит Игорь с издёвкой, а женщина бледнеет на глазах. Он не управляет собой в этот момент. Просто так сложились обстоятельства. Наверное, если бы ему сейчас под руку попался случайный прохожий, то и на нём Акинфеев выложил необъяснимую злость. — А! Понял! Тебе просто стыдно, что твой сын оказался больным? Да и ещё чем! Анорексия! Какой позор, мама! — Игорь, я не… — Но, конечно, вместо родительской помощи проще отправить его в психушку, где лежат психи. Неуравновешенные люди, да, мам? Я же ненормальный, да? Я просто сумасшедший, который днями морил себя голодом под носом у своих же родителей! — Хватит! Женщина закрывает рот рукой, а по её широко раскрытым глазам бегут дорожки слёз. Дрожит, потому что внутри всё переворачивается. Она виновата! Эта вина будет с ней до конца жизни, но сейчас она лишь пытается помочь, исправить, пока не стало слишком поздно. — Я не прощу себе, если мой сын уйдёт в могилу раньше меня! — неожиданно выкрикивает женщина, прижимаясь к стене, чтобы не упасть. — Я знаю, что ошиблась, но я никогда не хотела, чтобы мои действия отразились на тебе. Я не могу помочь тебе самостоятельно, хотя и пыталась. Я пыталась, ясно? Но я не знаю как. Я так далека от тебя, но это моя вина, — мать задыхается в слезах, и Игорь тушуется, съёживается в комок от того, что снова ранил близкого человека. Вина мгновенно накрывает его, а от прежней злости, вызванной столькими неприятными событиями за последние несколько дней, не остаётся ничего. Игорь не хотел. Боже! Да что он натворил! Как он мог так поступить с матерью, так ранить её сердце, зная, что она переживает за него безумно? Артём был прав: Игорь — эгоист. Эгоист настолько, что противно от самого себя. — Я боюсь, что… Что из-за меня ты… ты… Однажды не проснёшься, потому что я была самой никчёмной матерью на свете, — она садится на край кровати и забывается в слезах. — Мам, — тихо говорит Акинфеев. — Мам, прости, я не хотел. Я… я правда не хотел. У Игоря самого в глазах появляются слёзы, а ноги подкашиваются. Он чувствует ту пропасть между ним и матерью, но его любовь не позволяет отнестись к этому легкомысленно и принять как должное. Игоря эта пропасть терзает, поэтому он решается её перепрыгнуть. — Мамуль, — Акинфеев подходит к женщине, сидящей на его кровати, закрыв красное от слёз лицо руками, и обнимает, тоже хлюпая носом. — Я не со зла, я не хотел тебя обидеть, — бормочет он, и голос предательски дрожит. — Я знаю, милый. Я знаю. И Игорь не осознаёт, в какой момент он оказывается в объятиях матери, в какой момент это он плачет от обиды, а она гладит его по волосам. Конечно, она не сердится, и от этого Акинфееву больнее вдвойне, ведь он так легко обижает людей, а те прощают его выходки. Мама никогда не будет держать на него зла, даже если он уничтожит её самыми едкими фразами, даже если разворошит сердце, заденет за живое. Она поймёт, она простит, она поддержит, пусть не так, как хотелось бы. Их мнения во многом расходятся, они — люди разных поколений, но в одном они уверены точно: они любят друг друга. — Мамуль, я буду бороться. Я буду здоровым. Обещаю, — шепчет Акинфеев, обнимая мать, и в какой-то секундный момент чувствует, как внутри что-то готово возродиться, что-то готово восстать из пыли, чтобы построить себя заново. — Я верю, Игорь. Я тебе верю.