нашёл в себе силы, чтобы попробовать всё вернуть.
***
Со дня заключения Игоря в психиатрическую больницу с девчачьим диагнозом в медицинской книжке — нервная анорексия — прошло всего-навсего полторы недели, но по ощущениям самого Акинфеева эти полторы недели были равносильны как минимум году его жизни вне стен. Почему? Потому что, наверное, он наконец остался один на один со своими демонами, выслушал их, а после нанёс сокрушительный удар в ближнем бою. Ведя борьбу с самим собой, важно осознать, кто твой настоящий враг. Встать перед зеркалом, посмотреть в глаза отражению и признать, что у тебя действительно проблемы с ним, с человеком на той стороне, и это нормально. Вспомнить, в какой момент твоё внутреннее «я» разделилось на две части, почему они до сих пор в ссоре и не могут собраться воедино? Думаете, глупо? Вторая половина не нужна? А разве птица со сломанным крылом продолжит свободно пересекать моря? Противостоять самому себе на самом деле куда труднее, чем кажется. Это поймут не все — лишь люди, испытавшие последствия «просто низкой самооценки» на своей шкуре. Имея психические расстройства, физиологические отклонения, трудности с принятием себя, абьюз со стороны сверствеников или родителей и прочие неправильности, ты начинаешь думать, что это с тобой что-то «не так», хотя рамки общества давят на тебя со всех сторон. Сдерживать их трудно, но саморазрушение ещё никому не приносило пользы, поверь. В конце концов оно приведёт к ужасным последствиям. Я знаю, что куда проще сдаться и опустить руки. Легче назвать себя ничтожеством, неспособным на что-то стоящее, каждый день повторять это, словно мантру, и верить. Лучше бросить всё, не начав, поставить себя на последнее место в списке важных людей и навсегда забыть, думая, насколько ничтожно твоё существование — капля в море, не более. Так просто… легче, да? Путь счастья куда труднее. Чтобы обрести долгожданный баланс на душе, нужно приложить усилия, а порой этого делать не хочется. Сложно принять ситуацию, в которой находишься, но ещё сложнее её отпустить, поверить, что существует другая жизнь. Сложно воспитать в себе собственного защитника, сложно научиться блокировать чужие ненужные комментарии и начать, в первую очередь, себя уважать и любить. Сложно, но… Возможно. Первые дни дались трудно. Нет, не так. Первые дни дались невыносимо трудно. Привыкнуть к таким условиям и расписанию дня казалось невозможным. Сперва Игорь даже ненароком подумал, что умрёт. Не зная от чего конкретно — от отказа внутренних органов или просто от осознания того, что заперт в этом месте как минимум на месяц, что встретит Новый год не в кругу родителей (возможно, хотя бы так они соберутся вместе) и друзей, а здесь, среди душащих стен. Если не наберёт вес и не начнёт есть — дольше. А куда дольше, если атмосфера этой больницы действительно сводит с ума? Всё началось с того, что сумку с одеждой отдали обратно матери, разрешив оставить лишь средства личной гигиены и нижнее бельё. Телефон, естественно, забрали. Никакого интернета, звонков, сообщений и связи с внешним миром — никаких лишних триггеров. Звонить можно, но в определённый часы и с общего телефона. Игорь не считал себя зависимым от социальных сетей, но просто… что он будет делать всё это время здесь? Вместо комфортной одежды парню выдали мешковатую серую футболку, кофту болотного цвета, клетчатые штаны на два размера больше (повезло, что они на завязках) и тапочки. Игорь сперва засмеялся, думая, что это какая-то шутка. Его сейчас просто по-крупному разыгрывают, да? Он посмотрел на мать со слезами страха в глазах и помешанной улыбкой на губах. Она не улыбалась в ответ. Никто не шутил. Прощание выдалось тяжёлым. Игорь крепко обнимал мать, но слабо понимал, где находится и почему других вариантов больше не осталось. В голове крутилось только: «Неужели? Неужели я действительно дошёл до такого? Что я с собой сделал? Как мне всё исправить?». Первый день прошёл будто в тумане. Акинфеев запомнил лишь несколько размытых отрывков: длинный коридор, бледные люди в такой же одежде, полное медицинское обследование, назначение лекарств, презрительные взгляды врачей, вопросы о еде и отдельная палата (как он узнал позднее) надзора. Но ужаснее всего было время принятия пищи. И тут дело даже не в загонах или вкусе еды, а в том, как страшно это выглядело со стороны. После долгого и ужасного дня Акинфеев был готов сделать что угодно, лишь бы его выпустили отсюда в назначенный срок. Ему надо было начать есть, но, благо, к этому он пришёл самостоятельно несколько дней назад. Он был готов есть и мысль о наборе веса уже не пугала. Он осознал это давно, но почему-то долго не хотел себе в этом признаваться. Он понял, что должен восстановиться, когда содрогался от озноба в своей комнате, а его организм отказывался принимать даже самую простую еду. Когда они ехали в машине в это безумное место, Акинфеев твёрдо для себя решил, что сделает всё возможное, чтобы за месяц хоть немного вернуть себе человеческий вид. Он будет есть то, что дают, он будет принимать таблетки, будет набирать вес, будет жить. Но ноги Игоря подкосились в тот момент, когда его привели в часть столовой, отведённую специально для больных пищевыми расстройствами. За отдельными столиками сидело несколько бледных девушек в серой одежде, которая, казалось, делала их ещё более похожими на призраков, а их взгляд был пустым и несчастным. На столах стояли порции ужина, а рядом сидели медсёстры, которые должны были контролировать, чтобы еда была съедена, а не спрятана в какую-нибудь бумажку и выкинута в мусорку. Некоторых кормили с ложки. Когда вошёл Игорь, все взгляды устремились на него. Медсёстры, конечно, были уже в курсе пополнения в отряде «анорексичных нимф», но всё равно разглядывали парня как диковинную зверушку из зоопарка. Девушки (это самое ужасное) смотрели с улыбкой. — Я… Я буду сам есть, обещаю, — тихо сказал Игорь, садясь за стол, но теперь он был на сто процентов уверен в своём обещании. По-другому уже и быть не могло. — Хорошо, давай. Молодой санитар по имени Александр с первого взгляда показался Акинфееву умнее всего остального персонала (в том числе и врачей). Его поставили следить за Игорем, пока он находится в палате надзора, контролировать приёмы пищи. В глазах Александра не было презрения или отвращения к парню с девчачьей болезнью, он довольно дружелюбно представился, показал, где находится туалет, зал, столовая и попытался завести разговор, будто они находились не в психиатрической больнице, а в школьном медкабинете. Поэтому даже за первым (важнейшим) ужином он вёл себя крайне спокойно, не стал насильно кормить юношу, хотя должен был, и позволил Игорю слегка расслабиться. Благодарно улыбнувшись, Акинфеев съел положенную порцию каши, выпил чай и даже впихнул в себя бутерброд с маслом. В животе чувствовалась тяжесть, но благодаря принятым таблеткам его не выворачивало наизнанку, а это не могло не радовать человека, месяцами не евшего нормальную еду. Избегая взглядов со своими «подругами по несчастью», Игорь, в сопровождении Александра, вернулся в палату, которая находилась в самом конце коридора первого этажа. Рядом со входом стоял стул. Комната и мебель были старыми, но в относительно исправном состоянии, со стен обсыпалась штукатурка, а металлические прутья на окнах вызывали неимоверный страх. Акинфеев вдруг вспомнил все просмотренные фильмы ужасов, где над пациентами ставили опыты и жестоко пытали, приковывая к постели. Благо, дверь здесь отсутствовала. Его же не будут пытать при открытой двери? — Почему здесь нет двери? — спросил Акинфеев, садясь на кровать, которая слегка скрипнула под ним. Он провёл рукой по красному покрывалу из жёсткой шерсти и ещё раз огляделся. Рядом с кроватью находилась тумбочка, у стены единственный стул. Что ж, на лучшее Игорь и не надеялся, но всё равно было страшно. Александр присел на стул напротив него. — Потому что это палата надзора. Здесь лежат, во-первых, люди только поступившие в больницу, а, во-вторых, «особые» случаи вроде суицидников или крайне буйных. За ними особый присмотр, — спокойно ответил парень. Акинфеев прокрутил в голове его ответ и невольно вздрогнул. — Разве тебе можно о таком рассказывать больным? — Нет, — молодой человек отрицательно покачал головой и улыбнулся, — больным нельзя, а обычным людям можно. — Значит, я обычный? — удивлённо спросил Игорь. Понятие «обычный» и «пациент психиатрической больницы» совершенно не укладывалось в голове. — Конечно! — как-то особенно громко сказал санитар, но тут же поспешно понизил тон. — Послушай, нахождение в психушке не делает тебя ненормальным, ладно? Порой здесь можно встретить много умных и светлых людей, которые оказались тут по воле случая… Нет, конечно, психи тут тоже присутствуют, но для них выделен отдельный этаж. Тебя туда не отправят, не бойся. Акинфеев замолчал, не зная, что ответить. У него было слишком много мыслей в голове, а то, что сейчас говорил ему Александр, рушило все картины. Он никогда не думал, что зайдёт так далеко. Он никогда не думал, что окажется в психушке, потому что довёл своё тело до истощения, сам того не замечая. Он всегда считал, что эти «страшилки» взрослых обойдут его стороной, что его организм — дурак, которого можно обмануть. Буквально неделю назад он ходил в школу и вроде как у него началась какая-то личная жизнь, и мысли о еде отошли далеко-далеко, а потом здоровье окончательно иссякло. Теперь он сидит здесь, на старой койке в палате надзора, как какой-то сумасшедший. Хотя, по сути, он и есть сумасшедший. — Я ведь к первым отношусь, да? Меня только положили, — неожиданно для себя спросил Игорь. — Ну-у, не совсем, — Александр отвёл взгляд и тяжело выдохнул. Было видно, что парню неудобно произносить настоящий ответ. Игорь всё понял без уточнений. — Ко вторым, — сказал Акинфеев, а санитар утвердительно кивнул головой. Парень нахмурился и мысленно поставил между словом анорексия и суицид знак равенства. А ведь правда — сходится. Анорексия — это один из изощрённых способов самоубийства. Он отличается лишь длительностью процесса, а по сути опасен также, как падение с крыши или вскрытые вены. Ты истощаешь своё тело и внутренние органы, убиваешь иммунитет, уничтожаешь к чертям психику и просто медленно ждёшь смерти. Но он ведь не хотел умирать. И те девушки в столовой, которые смотрели на него пустым взглядом, тоже не хотят, верно? Они просто потеряли контроль над ситуацией, они просто слишком запутались в себе и искажённых идеалах общества, чтобы понять, что копают могилу. Просто их жизнь перевернулась так, что они оступились, а подсчёт калорий и сброс веса стали единственными вещами, где они надеялись его найти. Смысл был не в еде, а в том, чтобы стать красивой, чтобы обратить на себя внимание близких, чтобы кому-то что-то доказать, чтобы себя полюбить в конце концов. Однако никто из них так и не полюбил, а лишь на всю жизнь обрёл страх перед лишним килограммом на весах. Полностью вылечившихся нет. Есть те, кто сделал ремиссию частью обычной жизни, те, кто научился ставить барьер голосу в голове и кушать без загонов, но ни у кого по-прежнему нет гарантии того, что однажды не случится рецидив. — Ты только не переживай, Игорь, — прервал молчание Александр. Акинфеев посмотрел на него блестящими от слёз глазами. Ему представлялись страшные картины истощённых тел прекрасных девушек, которые раньше были образцами счастья и излучали свет, он чувствовал их боль и слёзы на кухне из-за куска яблока. Ему вспоминались моменты, когда он сам прятал еду от родителей и выкидывал через несколько дней, дни, когда голова кружилась от голода, а он улыбался, будто это всё, чего стоит его жизнь. Осознание того, что у него проблемы и невероятное чувство стыда, потому что «неправильно, ты ведь парень, ты не можешь быть болен». И вот он здесь. И он готов начать всё с нуля. — Ты молодец, дружок, правда, — Александр как-то незаметно оказался рядом с ним. Он легко приобнял Акинфеева и посмотрел ему в глаза, мягко улыбнувшись. — Если дело так и дальше пойдёт, то через несколько дней тебя переведут в обычную палату. Поверь, тут много классных ребят твоего возраста. Они такие же обычные как и ты. Я сделаю всё возможное, чтобы ты находился с правильными людьми. Игорь не понимал такого жеста заботы со стороны незнакомого человека, вернее, он не ожидал, что кто-то вообще будет о нём заботиться, что он встретит здесь понимающих людей, но за эти полдня Александр оказывал ему какую-то негласную поддержку своим присутствием и от этого становилось чуточку легче, хотя мысли о том, где он находится не покидали ни на секунду. Однако Акинфеев понял, что не будет одинок ни здесь, ни дома, ни по жизни. Рядом всегда найдутся люди, которым ты дорог, даже если ты считаешь иначе. Конечно, многие из них уйдут. Многих ты потеряешь, разорвёшь с ними любые связи, и никто не говорит, что это будет легко, но в любом случае люди будут рядом. Осталось только понять, какие.***
Через три дня, как и обещал Александр, Игоря перевели в обычную палату. И с этого момента всё в который раз перевернулось с ног на голову. Палата была рассчитана на пятнадцать человек, но находилось там лишь десять, считая самого Игоря, — четыре девушки и шесть парней. Интерьер комнаты впечатлял: одинаковые койки, обшарпанные стены и полуразваливающиеся тумбочки. Всё. Когда Акинфеев зашёл, в комнате присутствовали не все пациенты. Ребята прекратили разговоры и устремили на него какие-то странные взгляды. Повисло тяжелое молчание, и Игорь не знал, куда себя деть от волнения, как разговаривать с этими людьми да и разговаривать ли вообще. Александр за день до переселения успокаивал его, убеждал, что они абсолютно нормальные, но некий страх всё равно давил. Они ведь все находятся в психушке. В конце концов сюда не попадают просто так, верно? Александр аккуратно толкнул его внутрь, Акинфеев обернулся и посмотрел на него жалобным взглядом. Он был напуган. — Так, ребят, ну хватит таращиться. Видите, что вашему новому соседу неловко. Могли бы хоть… Александр не успел договорить, как один из парней вскочил с кровати и бодро подбежал к Игорю. Он был слегка ниже Акинфеева, но по возрасту примерно ровесник, а его непослушные волосы забавно торчали ёжиком в разные стороны. Несмотря на синяки под глазами, он дружелюбно улыбнулся и протянул руку: — Я Саша. «Слишком много в моей жизни стало Саш», — подумал про себя парень, но эта мысль его даже обрадовала. Красивое имя ведь. — Игорь, — представился он в ответ. — Добро пожаловать в клуб главных разочарований семьи, — проговорил новый знакомый, усмехнувшись, и нотки грусти на мгновение сверкнули в его глазах. Он боролся с чем-то внутри себя, как и все присутствующие здесь. Через несколько минут Акинфеев сидел на отведённой ему кровати и продолжал знакомство со своим новым окружением, стараясь запомнить всех и сразу: Саша, Федя, Костя, Ксюша, Лера и Марина. Ещё трое отсутствовали. Парней он почему-то запомнил сразу, а из девушек только имя Ксюши сразу отложилось в памяти. И это было связано не с тем, что она одна осталась знакомиться с Игорем, в то время как остальные две девушки сухо представились и разошлись по углам, нет. Игорь уже знал её, ведь она сидела за соседним столиком в столовой. У неё было пищевое расстройство. — Итак, расскажи что-нибудь о себе, — сказал Фёдор, удобнее устраиваясь на коленях Кости. Вообще эти двое занимали отдельную кровать, а Игорю приходилось ютиться вместе с Ксюшей и Сашей на своей (ну не на полу же сидеть). — Ну-у. Мне семнадцать. У меня аноре… — Та-ак, парень, придержи-ка коней, — резко прервал его Саша, не дав закончить предложение (видимо, он любил тут всеми командовать), и внимательно посмотрел на него. — Мы тут стараемся не говорить о своих диагнозах, ладно? Федя попросил рассказать о себе, а не об истории твоей болезни. Никому нет дела из-за чего тебя решили упечь в психушку. У нас не клуб анонимных алкоголиков. Мы тут как бы собираемся ещё жить и возвращаться в реальный мир, а не убиваться как некоторые, — Саша многозначительно посмотрел в противоположную сторону комнаты, где сидели Лера и Марина. — Если тебе так важен диагноз, можешь позже спросить у кого-то лично. Эй, ты тут? Кивни, если понял. Игорь не мог говорить, потому что в горле застрял комок, и картинка перед глазами стала размываться. Его губы дрогнули в улыбке, слёзы заблестели, но не спешили скатываться по щекам. Он посмотрел в сторону Александра, который дежурил у двери, и тот едва заметно ему кивнул, мол, я же обещал, что всё будет хорошо. Всё правда будет. Все эти молодые ребята, как и он, оказались в психиатрической больнице. Очевидно, что в их юных жизнях уже успело произойти что-то, что пошатнуло их психику, повлияло на ментальное здоровье так сильно, что заставило близких людей отправить их в это ужасное место. Каждый из них был на дне, каждый из них встречался лицом к лицу с главными страхами, каждый, очевидно, не раз отчаивался, но вновь находил силы идти дальше. Возможно, это было связано с внутренними проблемами, возможно, общество довело их до такого — это, по сути, не имеет значение. Важно то, что они всё равно живы. Они продолжают борьбу, хотя в мире привыкли обесценивать чувства. Они хотят доказать, что психические расстройства — это не чьи-то «выдуманные» проблемы, а часть жизни повседневных людей, и это нормально. — Я понял. Я тоже собираюсь жить. — Отлично. Тогда ты точно один из нас, — улыбнулся Саша.