Глава одиннадцатая. Конец?
***
Улица, переполненная людьми в выходной день вечером, кажется абсолютно пустой. Я один. Наверное, так всегда и было. В кинотеатре идет очередной показ нового фильма, рекламу которого мне удалось мельком увидеть по телевизору у Ника. И вроде бы солнце греет, но от чего-то невъебенно морозно.
***
Часами раннее
Тёмно-синие стены, чёрная мебель, светлая кухня и невероятно любимый, по-будничному уютный и чрезвычайно привлекательный Никита. Хотя, последнее всё же приковывает к себе больше внимания.
— Тебе что-нибудь налить? — без особого энтузиазма предлагает Киоссе.
Да, пожалуйста, яд.
— Кофе, — кинул я. — Надеюсь, ты помнишь, какой мне нравится.
— Я идиот, но не настолько, — хмыкнул парень, выкладывая три ложки кофе и одну ложку сахара.
Действительно не забыл. Пока закипает вода в чайнике, Никита обратился ко мне:
— Не сильно понимаю, что ты хочешь сейчас услышать, — выдох, потёр покрасневшие глаза. — События прошлой недели, честно, разнесли меня, и еще репетиции, и подколы ребят…
Хочу подбежать, прижать, стоять так вечность, не обращая внимания на обстоятельства, боль в груди. Нам ничего не нужно. Однако
нельзя. Не в этот момент, не в этой жизни, не в этой вселенной.
Сегодня он выглядит иначе: слегка взъерошенные волосы, аккуратные, не мятые домашние штаны и серая футболка, на лице слабая улыбка. Будто знал, что кто-то придёт,
я приду.
Запахи от ароматно приготовленного напитка заполняют всю квартиру, создавая некую атмосферу уединения, и Киоск, поставив на бумажную салфетку стакан, присел напротив меня.
Заглядывая в его глаза, я, поднеся ко рту чашку, глотнул обжигающий кофе, не разрывая зрительного контакта. Глаза, в которых, мать твою, я тонул, и вряд ли кто-нибудь, когда-нибудь меня оттуда вытащит; ахуительно красивые и изящные ресницы; нос, что по утрам я любил касаться; скулы, сводящие ночью меня с ума; губы, к которым хочется приклеиться навсегда, ибо вкус слишком пленительный. Он —
грёбаное совершенство.
— Мне важно услышать, что ты чувствуешь теперь, после всего… — еле выдавил я, продолжая пить горький любимый кофе.
— Тоже хотелось бы знать, — прошептал Ник и, немного поразмыслив, продолжил. — Знаешь, это сложно объяснить. Я, блять, как будто на американских горках — вниз, когда воспоминания суда, того дерьма, что мы пережили, вверх, когда вижу тебя и что-то, связанное с
нами.
Я кивнул, потому что вникаю, соображаю, постигаю подобные чувства и мысли каждый чертов день. И каждую чертову ночь не могу, как бы не старался, заснуть, оттого что, сомкнув веки, мне мерещится, что по спине елозят пальцы шатена, а его дыхание в ухо затуманивает весь здравый смысл.
— Я знаю, Киоссе, — наконец выдал я, — но, прости, я устал уже мучиться неопределенностью…
— Да, ты это ненавидишь, — перебив, положительно замотал головой Никита.
Он всё помнит… Мелочи, которые, казалось бы, совершенно легко выбросить из памяти, всё ещё живут в его подсознании.
— Верно, — удивленно согласился я. — Поэтому давай отбросим сентиментальности и перейдем к делу.
Полчаса, три кружки кофе и слёзы — всё, что нужно было нам. Я, рассматривая оставшуюся жидкость, нервно подёргиваю левой ногой, и… появилось невыносимое желание впустить в свои лёгкие никотин. Нахуй здоровье, сердце уже на исходе, хуже уже всё равно не будет.
— Наверное, тебе пора, — намёком произнёс Киоск, засунув ладони в карманы штанов.
А мне и вправду пора. Резко поднявшись с дивана, я нечаянно опрокинул на себя стакан с половиной содержимого, замарав футболку. Ну, блять, отлично! Обожаю свою удачу, ведь она появляется всегда в нужное время!
— О господи, сейчас, — обеспокоенно буркнул парень и помчался в спальню, откуда через минуту принёс… другую футболку?
Впрочем, выбора у меня нет. Потому, благодарно приняв от Киоссе помощь, я стянул с себя влажную одежду. По телу прошла мелкая дрожь от наступившей неловкости — он смотрит на меня. Хотя и пытается сдержать влечение, но
от нас не убежишь, верно? Медля, я рассматриваю его футболку, тут же учуяв запах стирального порошка, которым пользуется Никита. Киоссе, не вытерпев, отвернулся и зачем-то направился на кухню.
Она, может, и слегка мала, тем не менее, на самом деле, я рад, что частичка Ника останется ненадолго со мной.
— Проводишь? — осведомился я, взглянув на шатена, который то и дело маячит вокруг своей оси, и неспешно двинулся к входной двери.
Блять, не знаю, что хуже — мечущийся от переживаний Никита или бесстрастный я, не чувствующий сейчас ничего.
Тот вновь глядит на меня так, будто видит впервые. Будто и не было всех этих лет страданий, безумной любви и скрытых подростковых отношений. Будто снова влюбился.
В душе, по большому счету, нихуя. Никакого трепета, ёбаных бабочек.
Лицо Кисы медленно, но верно приближалось к моему. Наконец цель достигнута — губы в губы, нос к носу, щека к щеке, сердце к сердцу. Это всё
его. Сладко, несносно, запретно, наверное, потому, что это пиздец. Прощальный момент. Финиш. Грань.
Несколько минут молчаливого разговора пошли мне на руку: ошибок больше не должно быть. Мы столько раз уже переступали личные законы, ломали себя, потом вместе восстанавливались. И всё, блять, впустую.
Я, поворачивая ручку, почти не дыша, подобрал свой плащ, открыл входную дверь и вышел за порог квартиры Киоссе.
— Эмм… — промямлил он, глядя на свои слегка влажные ладони, — спасибо.
Никита поднял глаза, и я лицезрел то, что они, самые прекрасные очи, что я видел, наполнены слезами. Если бы я мог заплакать, то давно бы разревелся, словно пересмотрев «Дневник памяти».
Кивнув, я попросил закрыть дверь и, развернувшись, незамедлительно понёсся по пролётам лестниц.
***
Горло садит от крика, которому не суждено вырваться наружу. Хочется поесть, напиться и заказать себе гроб. Хотя, не всё так плохо — у меня осталась поддержка друга, музыка и чёртова чёрная дыра в грудной клетке.
Ждите следующих треков.
