Техническое обслуживание и ремонт

      Прошло больше недели После (после дьявола, проводов и танцующих огоньков), и Джон выдыхает привкус хлорки из своих снов в горькие объятья утренней темноты.       Снаружи гремит гром, и Джону требуется минута, чтобы связать электрические заряды в небе с покалыванием в торсе и ноге.       Даже сейчас события прошлой недели всплывают в памяти, призрак страха смешивается с налётом адреналина, вызывая морскую болезнь прямо в кровати. Пот увлажнил лоб и размыл привычные черты лица, когда Джон накрывает глаза ладонями. Каждый мускул дрожит, и когда сползает одеяло, он понимает, что пот течёт по груди, по мягким впадинам горла, по бёдрам и с тыльной стороны коленей —       Со стоном разочарования ближе к животному, чем к человеческому, Джон спинывает оставшиеся покрывала — и тут же сожалеет. Он одет только в трусы, так как не выносит вес одежды во время сна, а давящий воротничок футболки слишком напоминает недавнее прошлое. Вздрогнув, Джон замирает, мозг, наконец, начинает улавливать: одно колено вспотело, второе — нет. Одно колено сейчас мёрзнет, кожа покрыта мурашками, а другое просто подыгрывает. Он медленно выдыхает, и сердце внезапно заходится стуком.       Его обнимает утренняя прохлада, её мокрые пальцы находят влажный жар от пота и вторгаются. Джон дрожит, но не накрывается, в основном потому, что это бесполезно — всё равно он не уснёт, не сейчас — и отчасти, потому что это один из тех редких случаев, когда тело принимает и отвечает на воздействие как единое целое: кожа напрягается, покрываясь мурашками, мышцы дрожат, соски твердеют, и его всего охватывает восхитительный трепет.       Даже покалывание в имплантах отступает на секунду, и Джон коротко выдыхает, упиваясь правильностью этого —       Но затем фоновое гудение имплантов возвращается, и Джон снова ощущает себя набором противоречащих друг другу частей: старых, новых и тех, что между ними.       Джон слегка приподнимается в кровати, подпирая спину подушками. Он осознаёт, что делает и что собирается сделать, косвенно — если он посмотрит прямо на это, то проигнорирует.       Он сорвёт оболочки с застёжек, чтобы поспешно прикрыть себя — своё я.       Он смотрел, смотрел, конечно, он смотрел (но, как сказал бы Шерлок, не видел).       Быстрые, медицинские взгляды, краткие оценки, и, разумеется, памятный день с техником, когда он наблюдал и наблюдал, словно это было какое-то обучающее видео —       — Давай, Уотсон, — бормочет он сквозь зубы, сжимая руки в кулаки на простынях. Боже, это первые слова, что он произнёс за несколько дней. Он прерывисто вздыхает, кивает потолку, в своего рода прощании, а затем опускает подбородок к груди.       Спустя минуту он даже смог открыть глаза. На мгновение вид встречает его сменяющимися картинками, наслоениями прошлого: грудные мышцы времён университета, вздутые из-за занятий атлетикой, регби, от драк; грудь — красное месиво, кожа разорвана, видно обнажённые артерии, он отхаркивает кровь, почти извиняясь и утихая; и теперь.       Через секунду всё остальное отступает, и перед глазами предстаёт текущая версия того, что осталось от Джона Уотсона: бледная кожа, всё ещё немного загорелая (он задумывается, что если температура, с которой в него вгрызалось солнце, привела к необратимым изменениям в выработке мелатонина), мягкая, ни капельки не прозрачная, теперь скрывающая всю кровь в сосудах.       По крайней мере, с правой стороны. Левая — немного… интереснее (да, используй «интереснее» — самое безобидное слово).       Его кожа встречается с «кожей» в бледном сплетении рубцов, которые внезапно исчезают под внешним, съёмным слоем. Если бы Джон поместил пальцы на стык и медленно согнул их, его короткие ногти погрузились бы и подхватили наружный, главный край.       Достаточно давления, и всю кожу можно снять, как кожуру с апельсина.       Под резиновой кожей из нано-пены сплетаются мягкие слои сенсорного электропроводника и металла. Визуальный эффект заключается в том, что видны мышечные волокна, без покрытия. Практический во многом совпадает — слои могут и поднимаются в соответствии с требованиями — пользователя? носителя? владельца? субъекта, хотя с технической точки зрения, это никогда не устраивало Джона —       Слои могут и поднимаются по требованию. (Оставим так).       Снятый слой кожи можно увидеть таким, какой он есть: мясистый маскировочный пласт.       Несмотря на то, что он умеет собирать сенсорные данные и доставлять их к сложным слоям под ним, он служит очень небольшой цели кроме той, что на него Джону проще смотреть.       Джон не снимает его сейчас, пока нет, но ослабляет его и скользит пальцами под внешней кромкой. Задушенный звук вырывается из горла, когда Джон испытывает то, что до этой секунды связывал с техниками в клинике: вызывающее дрожь ощущение, что его коснулись под кожей. Сенсорные данные льются по-над кожей, где поверхность изогнулась от проникновения пальцев, из-под внутренней стороны, где крохотные застёжки освобождаются от своих креплений, сигналы чуть спутаны, и наконец на поверхности грудного импланта возникает более чистое, яркое острое ощущение.       Джон позволяет пальцам сгибаться и разгибаться над/под его собственной плотью (не его собственной плотью). Он чувствует сердцебиение сквозь обшивку импланта — в конце концов, оно скрыто под слоями синтетических мышечных волокон, искусственных сосудов, доставляющих плазму, и сутью всего этого — сложной аортальной системой, межсетевым интерфейсом, через который должна течь вся его кровь. От простой мысли о пластике, металле и чём-то-среднем, что гнездится внутри тела, пульс Джона подскакивает.       Джон убирает пальцы, прижимает «кожу» на место, тихие звуки между щёлком и чпоком сопровождают каждое успешное застёгивание, и ждёт, чтобы сердце успокоилось.       Аналитик отговаривала его от изучения. «Это не ваша работа, — говорила она. — Пусть техники присматривают за вами, а вы сосредоточьтесь на акклиматизации. Сконцентрируйтесь на принятии самого себя».       «Что ж, — думает Джон, когда последняя часть его «кожи» встаёт на место, и сенсорные данные двойного изображения сливаются в единой версии прикосновения, — вот я и пытаюсь».       На очереди нога, и, успокоив биение сердца, Джону требуется больше времени, чем он думал (или хотел), чтобы просто пробежаться пальцами по стыку «кожи» ноги — его чулка, как он предпочитает его называть. На секунду зрение Джона опять расслаивается, вернее, прикосновение вызывает тактильные воспоминания: его пальцы ищут пульс молодого парня, проводят по мягкой коже, вызывая стон, и вот его пальцы здесь и сейчас почти робкие в прикосновении —       Умирающий юноша исчезает из памяти, но мягкость и неуверенность остаются, и Джон моргает, пытаясь соотнести то, что он видит, с тем, что чувствует и помнит. Джон хочет поддаться сомнению и прекратить исследование, но он также знает, что не собирается этого делать.       Ему раньше приходилось влезать под край чулка (на ум приходит самоэлектрокуция*), но он никогда не снимал всю оболочку целиком и самостоятельно. Она может соскользнуть, но у Джона нет доступа к специальному маленькому электропистолету, который за раз расстёгивает все крепления, так что придётся открывать их самостоятельно.       Спустя секунду колебаний Джон садится и погружает пальцы внутрь, вдыхая носом, когда первые застёжки отсоединяются. Он прикусывает почти что стон, и ему приходится остановиться на секунду, что бы мозг обработал странное ощущение чулка, снятого без помощи электропистолета, такое близкое к боли и к чему-то ещё —       Джон с минуту успокаивает своё дыхание, почти (не особо) удивляясь свежему поту на груди и лице. Пальцы наконец находят ритм и причину для движений, медленно снимая чулок, сворачивая его вниз по ноге, как мясистую гетру.       Ему пришлось останавливаться ещё дважды — один раз на колене, а затем снова перед тем, как добраться до ступни, беря под контроль зашедшееся сердце и настойчивое головокружение. Помогает дышать, думать о солнце и медленно растягивать пальцы, и, наконец, Джон достаточно успокаивается, чтобы по своей воле посмотреть на заменённую ногу, без сопровождения рук из клиники, не прикрываясь учебным упражнением.       Как и его плечевая система, вид ноги противоречит своему предназначению: огромные связки гибких волокон и приспособлений с двигателями, собранных вместе словно мышцы, имитируя форму во время выполнения движений. Джон тянет и выгибает ступню, глядя, как двигается весь набор, сжимаясь и расслабляясь, словно оживающий серо-белый анатомический набросок.       Он рассматривает свою ступню — её устройство, упрощённый дизайн свода, оснащение фаланг, разнообразные соединения и контакты, необходимые, чтобы стоять прямо или, неважно, ходить, бегать, прыгать… По наитию Джон тянется, чтобы обхватить простые стилизованные пальцы — они лишь слегка более угловатые, чем настоящие, сложенные вместе в один плавный сегмент, если он подумает их сжать.       Вся ступня представляет собой безупречную конструкцию, и Джон мельком припоминает, что инженер получил награду за дизайн ходовой рамы, которая теперь стала стандартом почти во всей кибернетике. Лодыжка, которая присоединяет эту сегментированную раму к нижней части ноги, такая же изящная — плавные изгибы линий, взаимосвязанных пластин и планок из гибкого материала, обеспечивающих беспрепятственное движение.       После покалывания обнажённой кибернетики его нога немного успокаивается, и Джон поднимает руки и кладёт их на чувствительную поверхность бедра. Интенсивности ощущения хватает, чтобы зашипеть и прекратить прикосновение — техники носят специальные перчатки от пыли и помех, которые также служат, чтобы обезболить местное воздействие, но у Джона таких нет.       Он думает, что пыль и помехи не станут проблемой, а вот для прикосновений они понадобятся. Джон задаётся вопросом, подойдут ли простые нитриловые перчатки, так как чувствительная к коже поверхность, похоже, создаёт петлю отдачи.       Джон вздыхает. Теоретически простая настройка, которую он хотел провести, оказалась сложной. Ему придётся спросить Шерлока, где тот хранит стопку нитриловых перчаток, и одним вопросом здесь не обойтись.       Он вынимает чулок и снова начинает длительный процесс по укрыванию кибернетики, опять пряча массу бледно-серебристой человеческой изобретательности.