Техническое обслуживание и ремонт

      Явление называется даптическими* грёзами и редко встречается. Особенно учитывая, что грёзы существуют только в теории, поскольку возникают в то время, когда мозг неспособен формировать воспоминания, поэтому никто не может подтвердить их существование, сообщить об их продолжительности или обсудить их содержимое.       Аналитик Джона, его главный хирург, его техники… они все предупреждали о его сомнительном везении оказаться в маленьком проценте дополненных лиц, гипотетически склонных к грёзам, а травматическая природа его ранения и сопутствующее ПТСР делают его первым кандидатом для даптических чар.       Как же правы были все эти люди, думает Джон, когда медленно осознаёт себя в иллюзорном пространстве. Здесь всё понятно, но ничего не вызывает интерес. Джон мгновенно может проверить любое воспоминание или поток данных, полностью и безоговорочно понять их, если только захочет.       Он смотрит, как пуля разрывает на части его плечо и как он первый раз занимается сексом, с одинаковым равнодушием, прежде чем позволяет мысленному взору погрузиться в гудение копирования, загрузки и передачи данных. Может, это тот первый раз, случившийся почти год назад наяву, или, может, это текущие события: может, здесь люди Майкрофта, записывают его воспоминания, анализируют их, раскладывают на части, чтобы понять, что им движет.       Может, они соберут его обратно, может — нет. Может, его соберут лучше — без ПТСР, без постоянной борьбы за то, чтобы принимать себя и этот более мягкий мир, который не переваривает его. Может, его соберут неправильно, и всё, что останется в его памяти — это елейный голос, управляющий им.       Вскоре все цвета и все их тени распускаются, словно лотос, разворачиваясь в виде диаграммы Венна*, и Джону нравится, что каждый оттенок звучит и обладает текстурой, и это всё должно быть ужасно важным.       Становится заметен ещё один слой, и всё это математика — священное писание вселенной, оно колеблется, вращается, кружится, вот гравитация, тяготение и невидимые путы, а ещё его мать, плачущая пьяными слезами, вот сестра, которая не плачет, а вот могильный камень с его именем, срок годности его операции по дополнению, а ещё —       На заднем фоне, за жужжанием, Джон засунул руки в живот молодого парня, пытаясь прекратить кровотечение. Ему не удастся. Жар омывает руки золотисто-жёлтым и фиолетовым, королевские цвета растекаются по коже, словно благословение, словно роскошь. Шафран, крокусы и горностай обретают смысл.       Звук разворачивается во рту, и это мог быть свист его рваного дыхания, или крики парня, которого он касается, или ветер, нежно перебирающий его волосы, ласкающий его как любимую вещь, да, мой любимчик, продолжай стараться, это меня так развлекает, и пустыня знает, что он пытается спасти этого мужчину, но также пустыня знает, что у него не получается.       Вскоре Джон задирает рукой юбку Фелиции Харсби, пальцы скользкие и тёплые, рот исступленно исследует её шею, другая рука грубовато сжимает её талию. Её ладони под его рубашкой, но опускаются ниже. Он собирается довести её до оргазма — впервые для себя. Это будет мёд и молния, взрывной звук дыхания, вырывающегося из лёгких, извержение успеха от приложенных усилий.       Всё смешалось по краям, разогретое кровью и ясным скольжением желания, и все маленькие трещины несоответствия исчезают, и почему-то это неправильно, или было бы таким, если бы только имело значение —       Джон вспоминает, каково это не знать о надвигающемся провале и успехе, не знать и не быть готовым в равной мере, но здесь и сейчас, зависнув в детальных воспоминаниях даптических грёз, до боли очевидно, что юноша будет стонать, трястись и умирать с руками Джона внутри, а девушка будет стонать, сжимать мышцы и кончать с пальцами Джона внутри.       На секунду это настолько очевидно, что пальцы Джона покрываются кровью Фелиции, её мышцы сокращаются и освобождают воздух из лёгких, когда она грубо хватает его за руку, просит попрощаться с её мамой, говорит «не переживай» и «всё в порядке», произносит слова, которые до сих пор преследуют его в кошмарах, и всё это время неподалёку ритмичные стоны становятся громче, и голос юноши срывается в экстаз, когда Джон толкается в него, в его рану и темп их толчков совпадает с пульсом, колебанием и частотой волнообразного сигнала, окрашивается красным, фиолетовым, жёлтым, и ясность —       Джон вяло задумывается, а что если Шерлок постоянно видит всё так чётко, кристально каждую мелочь, как порез стеклом — простой, но глубокий. Он полагает, что это серьёзное размышление, возможно, требующее окончательного ответа, но зачем утруждаться?       Поблизости струятся и танцуют данные, чистые и простые числа, и это всё исполнено смысла. Разноцветный лотос распадается, становится завесой ощущений, затемняя и усиливая всё.       У всего есть смысл и нет значения. Все цвета разъединяются, натягиваются от разделения, а затем разбиваются на серебристые и серые осколки, и отсутствие —       Жар покрывает руки, словно кровь, его губы, бёдра, возбуждение и —       Звук соскальзывает в горло, безжизненной ртутью, самодовольным удушьем мыслей —       Всё это слишком, и Джон позволяет ощущениям захлестнуть его, растащить его равнодушное внимание во все стороны, пока это — и он — не разорвётся на части, прекратит его вращение и разбросает его до последнего кусочка, и всё что у него останется — это разлёт, разлёт, разлёт, а затем и этого не станет —