Техническое обслуживание и ремонт

      TW: описание удручающих медицинских подробностей       «Естественно Шерлок говорит по-немецки», — ворчит Джон про себя. Кофе навынос густой, горький, крепкий и резкий на вкус. И всё равно Джон выпивает его, желая, чтобы кофеин впитался через желудок, а ещё лучше прямо через горло. Лучше бы его рот и подъязычная железа вообще не использовали вкусовые рецепторы.       Он слышал, что настоящий немецкий кофе — это своего рода обряд посвящения, но сомневается, что угольная жижа, которой их потчевали на вокзале и в больничном кафетерии, идёт в зачёт.       Дорога на поезде выдалась адская, вообще-то, начиная ещё с поездки в такси.       Потому что Шерлок, демиург молниеносных решений, маэстро ситуации в целом, не собрал вещи и даже не намекнул на это и, разумеется, не посвятил Джона в генеральный план.       Если бы Шерлок предупредил, Джон бы взял с собой шарф, как поступает всегда, когда пользуется общественным транспортом, поскольку рубец на шее может и привлекает нежелательное внимание, особенно у имплантофобных мудаков, таких, как их таксист.       Если бы Шерлок предупредил, они бы подготовились к фиаско со службой безопасности на Сент-Панкрасе (срабатыванию детекторов из-за грудной системы и ноги), хотя, к счастью, Шерлок раздобыл (стащил?) разрешение на проезд для Джона (ограничение на проезд лицам с аугментациями было результатом первых беспорядков, насилия и неполадок) у Майкрофта, а потом им бы не пришлось нестись сломя голову, чтобы успеть на поезд.       (— Оставь у себя, — пробормотал Шерлок раскрасневшемуся, плотно сжавшему губы Джону, когда тот проходил через ворота на платформу. — Изменить истёкший срок потом будет проще, чем получать новый допуск).       Если бы Шерлок предупредил, Джон бы поел перед путешествием — несколько часов в поезде с поочерёдно то скучающим, то крайне заинтересованным детективом обернулись сущим адом, ещё до появления голода (на одном тосте долго не протянешь), усталостью (сны, полные кошмаров, едва ли считаются хорошим отдыхом) и грязнотой, из-за того, что Джон выскочил из квартиры сразу после пробуждения от вышеупомянутых кошмаров и пренебрёг душем, потому что один чересчур прыткий мерзавец не сказал ему, что они отправляются в путешествие.       Короче говоря, в кои-то веки Джон был тем, кто дуется, пока Шерлок безмятежно молчал, захваченный мелькающим пейзажем в окне их купе, если не выпаливал дедукции и наблюдения о мужчине, ради которого сорвались в поездку, о людях, которых они встретили по пути к своим местам, билетёре, который потребовал разрешение Джона и досконально изучил его на предмет подлога.       Две остановки: одна в Брюссель Миди, вторая в Кёльне (или «Köln», как безупречно произнёс Шерлок). Им пришлось бежать, чтобы успеть на последний поезд, и впервые за весь день всё встало на свои места. Последний отрезок пути оказался коротким, пролегал на север и выдался чуть более терпимым.       Их пункт назначения находился в Дюссельдорфе. На первый взгляд там царила чистота и порядок, как в часовом механизме, но как только они сошли со станции («Hauptbahnhof» — подчеркнул Шерлок), человеческая неряшливость заявила о себе. Очертания города выглядели современно, но ближе к земле засели каменные здания, сражаясь с ходом времени.       Всё ещё голодный Джон смотрел во все глаза, но выбор фастфуда не вдохновлял.       Шерлок сорвался с места быстрой, уверенной походкой, добыл чашку кофе для весьма удивлённого Джона, а затем повёл его в госпиталь, словно разгуливал по этим чужеземным улицам каждый день. Вывеска перед больницей из нержавеющей стали, обрамлённой безликим, с корпоративной символикой бетоном, гласила — «KLINIK», во второй строчке значилось — «für Anästhesie, operative Intensiv— und Schmerztherapie»*.       «Schmerz, — подумал Джон, а затем вспомнил, — боль».       Внутри Шерлок сориентировался за сверхзагруженной из-за нехватки персонала стойкой регистрации при помощи безупречного немецкого, а затем, словно прочтя мысли, обеспечил Джона второй и каким-то образом ещё более отвратительной чашкой кофе. Очевидно, кофе был бесплатным. Определённо, таким он и был на вкус.       А теперь Джон смакует послевкусие, пока Шерлок сидит и разговаривает с мужчиной на больничной койке. С мужчиной, которого Джон решительно игнорирует, потому что если перестанет, если посмотрит, то заглянет в будущее.       А Джон такого будущего не желает.       С его места, правда, всё равно видно карту пациента, и хотя она на немецком, её показатели универсальны для понимания и сообщают информацию, от которой у Джона поджимаются пальцы в ботинках.       Раствор, капающий в вену мистера Герша, соответствует весьма конкретному методу лечения: что-то от боли, что-то от деградации нервной системы, что-то от отторжения.       Тело Дональда (в зрелом возрасте пятидесяти шести лет) отторгает его кибернетические импланты. И если потеря обеих заменённых ног — это худшее, то кое-что можно сделать: апгрейды, более новые модели, чёрт, да даже инвалидная коляска возможна.       Но нет.       Тело Дональда (в зрелом возрасте пятидесяти шести лет) отторгает его интерфейс — приспособление, настолько глубоко вживлённое в серое вещество головного мозга, что, по сути, его тело отторгает значительную долю собственного мозга.       Постоянное кровотечение из носа, медленную струйку которого, он вытирает салфеткой, окрасившейся к этому моменту бурым, доказывает чрезвычайно реальную и весьма насущную угрозу жизни.       Его голос шелестит как сухая листва, перебивая повторяющееся хоровое пение звуковых сигналов, наполняющих сине-белую палату. Шерлок наклоняется ближе, чтобы слышать, что тот отвечает, а сам говорит быстро и низким голосом, его немецкий такой же рубленный и точный, как английский, и Джон ловит себя на том, что старается вслушаться в этот знакомый голос в таком незнакомом месте, которое однажды может стать для него слишком знакомым.       Джон не может понять, что произносит Шерлок, но слышит натиск. Он уверен, что Шерлок проявляет нулевую тактичность и ещё более ужасную врачебную этику, но этот льющийся баритон действует на Джона умиротворяюще, словно колыбельная. Он закрывает глаза и дышит. Позволяет палате, мужчине и будущему отступить, позволяет себе воспарить.       Джон открывает глаза как раз вовремя, когда Шерлок кивает Дональду, встаёт и идёт на выход. Джон поднимается и понимает, что Дональд впервые замечает его (что постоянно происходит, когда в помещении Шерлок), затем понимает, что Дональд замечает его шею, где виднеется рубец.       — Es tut mir leid*, — говорит Дональд, и Джону не нужен разговорник, чтобы понять жалость и мрачное сочувствие в этом искажённом болью лице.       Может, Джон говорит что-то, может, нет, может, просто мямлит, но когда покидает палату, то чувствует, что выбирается из когтей кошмара, вырывается из щупалец простыней, больничной одежды и парализующего страха, вызванного воспоминаниями.       Шерлок ведёт их в нормальное кафе, и перед Джоном появляется очередной кофе.       Он моргает — это уже третий за сегодня — но даже если этот кофе, очевидно, лучше прошлых двух, у него нет сил попробовать его.       Джон удивлён, как спокойны его руки, но, опять же, дни песка, солнца и жары видали Джона Уотсона и в более хладнокровном состоянии.       — Ты получил, что хотел? — спрашивает он Шерлока, и тот переключает взгляд на лицо Джона — до этого он наблюдал за парой через два столика.       — Хмм?       — Надеюсь, ты получил, что хотел, — перефразирует Джон. Он делает вдох-выдох и отпивает глоток зверски горячего кофе. — Потому что Герш не протянет долго.       — Знаю, — бормочет Шерлок. — И да, — он поджимает губы. — Похоже, что он, по крайней мере, избавился от внимания серийного убийцы.       — Ах, какое облегчение, — Джон почувствовал в глотке противный кислый привкус первой порции кофе. Он с трудом сглатывает желчь.       Два длинных пальца касаются его костяшек как раз там, где его рука обнимает кружку перед собой, и притягивают взгляд Джона к этому движению. На мгновение мысли Джона сосредотачиваются на прикосновении: здесь и сейчас, а не на гипотетическом будущем с одиночеством смерти из-за отторжения.       Шерлок открывает рот, и Джон обрывает его:       — Если ты скажешь, что отторжение церебрального интерфейса происходит меньше чем в 30% случаев аугментации —       — Я не собирался цитировать тебе статистику, Джон. Причина, по которой ты не закончишь, как Герш, заключается не в статистике.       Джон поднимает глаза от длинных пальцев, слишком робких, чтобы обхватить его руку, возвращающих его к реальности так же, как и знакомый голос раньше, и попадает в плен взгляда, который уже настолько влился в его жизнь, что Джон не задумывается, как они вдвоем, должно быть, выглядят со стороны: касающиеся руки, сцеплённые взгляды, пульс Джона всё ещё грохочет в горле от пережитого ранее приступа паники —       — О? — выдыхает он, и Шерлок улыбается лёгкой, сокровенной улыбкой, которую, похоже, приберегает для таких моментов как этот, пусть они редки и немногочисленны.       — Да, — говорит Шерлок с той же уверенностью, как когда вычисляет убийцу, способы и мотив убийства по необычному отпечатку стопы. На мгновение кажется, что он хочет сказать что-то ещё, но затем его губы смыкаются в плоскую линию, он встаёт и идёт к двери. — Наш поезд отправляется через тридцать минут.       Джон ещё раз глубоко вдыхает, ему это необходимо, потом опрокидывает остатки кофе и следует за Шерлоком по улицам Дюссельдорфа, но даже когда шагает в ногу рядом со своим другом, ему всё ещё кажется, что он так и не догнал его.