Техническое обслуживание и ремонт

      Они оставили Шерлока с данными — тот разбирал воспоминания Моны кадр за кадром, собирая детали о фургоне, бомбе, квартире Моны, складируя их в бездонном хранилище своего разума, без конца то соединяя их, то разделяя. Джон к настоящему времени видел это уже много раз: процесс, метод Шерлока, и это никогда не надоедало.       Шерлок нарушил свою сосредоточенность единственный раз — из-за сообщения, которое пришло после того, как тот не ответил на звонок Лестрейда. Сообщение, которое Шерлок показал Джону, гласило:       Взрыв в квартире Моны Шоу этим днём. Считается погибшей.       Секунду спустя телефон зажужжал снова:       Ради всего святого прояви капельку такта, когда скажешь Джону. Не надо просто показывать ему это чёртово сообщение.       После того, как он выгнул бровь в сторону Джона, — тот вздохнул и покачал головой, не зная то ли смеяться, то ли плакать (он даже не сомневался, что Шерлок просто показал бы ему сообщение, даже если б Мона не была жива и невредима у них под крышей) — Шерлок сказал Моне:       — Судя по всему, ты умерла в том взрыве.       Она фыркнула, самодовольная из-за того, что выжила.       Но это было несколько часов назад, и нормальные люди устают и испытывают голод, а Джону пришлось удерживать Мону от детектива, потому она отвлекала его вопросами и таращилась на Шерлока как на чудака, а так как подобное происходит каждый божий день: на местах преступлений, в Бартсе и даже просто на улице, Джон не собирается выносить это ещё и дома. Шерлок заслуживает — и Джон уже давно так решил — убежища, где он может не быть чудаком. (И совершенно неважно, что Джон избегает мыслей о странной свирепости, стоящей за этим решением).       А теперь, почти в полночь, с неба льётся прохладный дождь, а Джон прислонился к стене на крыше рядом с Моной, которая сидит на подоконнике чердачного окна и снова курит. Джон размышляет, не стоит ли ему спуститься и посмотреть, может ли он чем-то помочь. Он достаточно разумен, чтобы не предлагать сон или еду, но Шерлок никогда не отказывается от чашки чая, чтобы не обращать на неё внимания или даже рассеяно отпивать по глотку.       Он рассказывает Моне о Шерлоке — процессе, чертогах, Работе. Возможно, она первая клиентка, которая не обиделась, что Шерлоку плевать на её тяжёлую участь, и его интересует только вызов и загадка.       Она фыркает и говорит:       — Главное, что он ищет, кто стоит за этим всем, и позволяет мне участвовать в финальном аккорде, и мне до лампочки рыдает он горючими слезами или хохочет как безумный над моей историей. — Она ухмыляется. — Кстати, он странно пялился на меня, когда я поднималась к тебе.       Джон закатывает глаза.       — Не обижайся — он на всех пялится. — Про себя Джон полагает, что детектив, возможно, пялится на стены и пустые комнаты, когда не на кого нацелиться.       — На всех? Или только на каждую твою девушку?       — О, прекрати, Мона, — Джон качает головой. — Как будто ему есть дело до моих отношений. Кроме того, он знает, что мы расстались.       «Вообще-то знал ещё до того, как узнал я».       — Я не уверена… Я бы сказала, что он думает, что я здесь для подзарядки. Включить вилку в розетку, — она подмигивает так же порочно, как и улыбается. Дождь на улице достаточно лёгкий, и даже самый тихий ветерок обдаёт приятными каплями лицо, шею и скрещенные руки Джона.       Джон усмехается, наклоняясь к окну, всё ещё не обращая внимания на прохладу. Как будто Шерлок станет тратить время на подобные мысли.       — Зачем мне вообще хотеть этого?       Мона ухмыляется.       — Разве это плохо?       Молчания Джона достаточно.       Мона выдыхает дым, но не кажется обиженной.       — Становится лучше, чем больше ты синхронизируешься с дополнениями, тем меньше они кажутся чужими частями или событиями, произошедшими с тобой. Они становятся твоим телом, они становятся тобой.       — Что если я не хочу этого?       — Не говори глупостей, все хотят ощущать себя целыми.       Джон размышляет о странном скольжении кожи о «кожу», реальности, сталкивающейся с ложью, о переизбытке данных, пронзающем нервы, мысли, ненавистный интерфейс. Вспоминает поэтапный, спутанный, механический, плохо собранный сигнал о кульминации вместо желаемого освобождения.       — Почему ты не говорила мне ничего подобного раньше?       Она откидывает голову назад и смеётся, как гиена, непримиримая выживательница.       — Не моя обязанность исправлять тебя, Джон Уотсон. Да я бы и не смогла, даже если бы костьми легла, пытаясь — это твоя забота, — она затягивается последний раз, почти вырывая дым из табака силой своего вдоха, затем отбрасывает окурок в дождь. Он падает на крышу, почти сразу гаснет, а затем его смывает в водосточный желоб.       Мона встаёт.       — Я серьёзно, — говорит она. — Почини себя сам, иначе не протянешь. Поверь мне, — и с этими словами она уходит, возвращаясь в кровать Джона — похоже, единственную постель в доме, приспособленную для сна — а он стоит у окна, вдыхая грозовой воздух, чувствуя молнии внутри и снаружи.