Техническое обслуживание и ремонт

      Когда Джон заходит в гостиную, Шерлок уже расхаживает — или всё ещё? Джон может и не единственный в мире консультирующий детектив, но он довольно долго прожил с Шерлоком, чтобы заметить растрёпанные волосы и помятую фиолетовую рубашку, расстёгнутую на две верхних пуговицы, обнажающие бледную шею. Это и лёгкий румянец — все признаки стремительного нарезания кругов по меньшей мере в течение двадцати минут.       — «Смерть» Моны позволяет убийце двигаться дальше по списку, — голос Шерлока тихий, слова вылетают автоматной очередью.       Джон задаётся вопросом, сейчас ли детектив начал монолог, или он разговаривал с пустой комнатой в отсутствие Джона. Согласно хмыкнув, Джон идёт на кухню, обходя боком продолжающего расхаживать Шерлока. Джон открывает холодильник, морщится, затем закрывает его. Чай, решает он. Отчасти потому что это наиболее безопасный вариант, отчасти потому что если он выпьет его, то сможет напоить и Шерлока.       — Так что, Герш — следующий? — спрашивает Джон, и ему не нужно видеть, как Шерлок качает головой, чтобы узнать ответ. Да или нет, его смерть неизбежна.       — Умер вчера, — Шерлок бросает взгляд на Джона, быстро оценивая его реакцию, — очевидно во сне.       Джон растерянно моргает. Шерлок включил эту деталь для своей выгоды? Конечно, нет — она имеет лишь мимолётное значение в размышлениях Шерлока, капля информации в последовательности смертей и событий.       — Что приводит нас к Эрнесту, Артуану и Эффи. Эрнест — следующий, и от сети бездомных есть интересные сведения. Несколько моих связных сообщили, что их преследуют. Наблюдают за ними, — Шерлок хмурится, ноги несут его к окну и останавливаются там. Он всматривается в меркнущую темноту за стеклом. — Очевидные и неэффективные попытки отыскать местонахождение Эрнеста.       Щёлкает чайник, и Джон наливает кипяток, вдыхая пар, поднимающийся и льнущий к холодным после дождя щекам. Он несёт две кружки через гостиную и со вздохом погружается в приятную мягкость дивана.       — Твои связные знают, где он? — Джон отпивает бодрящий горячий чай, согревающий его руки, губы, горло, живот. Как только жар оседает, он чувствует, как расслабляются мышцы и тяжелеют веки.       Встряхнувшись Джон садится прямо — в таком состоянии он будет ещё более бесполезен, корит он сам себя.       Когда Шерлок бросает взгляд на его движение, Джон поднимает брови и вторую чашку чая.       Шерлок пыхтит, то ли фыркая, то ли усмехаясь, но движется вперёд, принимает предложение и садится на диван. Он подгибает ноги и обнимает колени, зажимает дымящуюся чашку между ладонями и обхватывает её своими длинными пальцами.       — Не знают, — отвечает он наконец, как будто безмятежно, не добавляя далее ни догадки, ни пояснения, а Джон и не требует. Вместо этого он наблюдает, как Шерлок подносит чай к губам, как движется его горло, когда он глотает.       Джон моргает и отводит глаза.       Между ними растекается тишина, и Джон понимает, что снова блуждает взглядом по мужчине рядом с собой. Сидя вот так с отстранёнными взором, словно проставляя глазами отметки на мириадах своих мыслей, Шерлок одновременно выглядит и молодым, и древним. Приглушённый свет смягчает его черты, как серебристое мерцание старых фильмов, и Джон удивляется этой мысли, но на этот раз не сводит глаз, когда Шерлок снова пьёт.       Джон понимает, как близко они находятся друг к другу, он не ожидал, что Шерлок тоже сядет, когда устраивался сам, а Шерлок никогда не соблюдал границы личного пространства. Кроме того детектив смотрит прямо перед собой, затерявшись в мыслях или, возможно, в паре от чая, который держит так близко от губ.       — Тебе нужно поспать, — нарушает Шерлок тишину. — Ты знаешь, каким становишься, когда устанешь.       Губы Джона изгибаются в усмешке.       — Уставшим? — подсказывает он.       Шерлок фыркает и допивает остатки чая. Джон смотрит вниз и понимает, что свой он тоже выпил.       — Всё равно, — говорит Джон, — маловероятно, что я высплюсь. Ты же проведёшь всю ночь на ногах?       Шерлок наклоняет голову, и между бровями появляется маленькая морщинка.       — Да, но почему это останавливает тебя ото сна?       — Моя, ээ… кровать занята.       — И?       — Господи, Шерлок, я не… Мона и я, мы не —       — Джон. Джон, остановись, пока не травмировался, — Шерлок наконец переводит глаза на него. — Я просто имел в виду, что твоя кровать не единственное в доме место для сна.       — Что ж, да, — отвечает Джон, чувствуя себя слегка придурком, — единственная альтернатива — диван, а я не думаю, что усну, пока ты бушуешь словно буря и бормочешь.       Лицо Шерлока — пародия на замешательство.       — Ты засыпал раньше.       — Нет, на самом деле, нет, — Джон вздыхает. — Ты просто иногда не замечал, что я уходил из комнаты.       — О.       Джон решает, что пауза может стать ещё более неловкой. По крайней мере, она неловкая для него, и он в курсе, что она может усугубиться ещё (для начала, Шерлок мог бы уставиться на него или приняться задавать наводящие вопросы), но он не знает, как ощущается заминка для мужчины рядом, затерявшемся в осознании.       — Тогда займи мою кровать, — говорит Шерлок, словно никакой неловкой паузы и не возникало. Как будто это предложение не хуже предыдущей паузы.       — Шерлок, — нет.       — Почему нет? — он пожимает плечами. — Это комната с кроватью, которая простаивает.       — Почему бы тебе тогда не расхаживать в ней, а я посплю здесь.       — Я не могу думать в своей комнате, Джон, иначе был бы там. Здесь я функционирую гораздо более эффективно.       Джон вздыхает. Ему хочется поспорить, и он думает, что должен, по крайней мере, ещё немного, но он устал, и холод в конечностях сменился теплом от чая, а кровать звучит сейчас так заманчиво, и неважно, что она принадлежит Шерлоку.       — А что насчёт тебя?       Шерлок взмахивает рукой, умудряясь, повернув запястье, сделать жест изящным и красноречивым.       — Как ты только что столь проницательно заметил, я не лягу всю ночь. Мне нужно многое обдумать, — его губы изгибаются, и слабая улыбка вспыхивает и меркнет в тусклом свете.       Джон колеблется, и, должно быть, делает это слишком долго для Шерлока, потому что тот поворачивается и пригвождает Джона острым взглядом.       — Честное слово, Джон, окажи нам обоим услугу и отдохни. Иначе с утра ты будешь невыносим.       Джон поднимает обе брови.       — Я буду невыносим?       В лице Шерлока вспыхивает игривая искорка, хотя Джону требуется время, чтобы отыскать, где она прячется, — в его глазах.       — Совершенно верно, — напыщенные слова и усмешка не отменяют налёта добродушия, и Джон чувствует, как его собственные губы складываются в ухмылку.       Он встаёт и пропускает руку сквозь волосы.       — Хорошо. Ладно, — он смотрит вниз на Шерлока, все ещё сидящего на диване. — Спасибо.       — Да, да, — следует ответ в сопровождении ещё одного поворота запястья и пренебрежительного взмаха рукой. Шерлок снова погружается в созерцание, оставляя Джона, зависшим в их гостиной.       Он откладывает поход в комнату Шерлока, убирает тарелки, оставшиеся ранее, и кружки, которые остались сейчас, прежде чем окончательно сдаться усталости.       Комната Шерлока тёмная и пустая, с почти спартанской обстановкой из-за отсутствия предметов интерьера. Кровать гораздо больше, чем Джон привык, а пустые стены служат неуютным напоминанием о его прошлом месте ночлега, до того как он познакомился с Шерлоком.       Голые доски скрипят под ногами, кроме места у кровати, где лежит старая рогожка. Гардероб притулился к стене, высокий, тёмный, слегка зловещий в сумерках. Ещё одна дверь ведёт в ванную, и Джон идёт в неё, совершает гигиенические процедуры перед отходом ко сну, а затем возвращается в комнату и обозревает постель как вражескую территорию.       Простыни белоснежные, однако почти до боли нежные, мягкие и манящие. Лишь убрав с них тёмно-синее покрывало, пальцы зудят, желая прикоснуться ещё. Джон снимает свитер и рубашку, оставив только майку. Джинсы и носки присоединяются к почти аккуратной стопке одежды, а затем Джон, оставшись в трусах, почти настороженно забирается в белые мягкие складки.       У Джона уходит целая минута, чтобы понять, что после запаха стирального порошка остаётся некий грозовой аромат с примесью озона. Поначалу он слабый, но с каждым вдохом нарастает, пока не обозначает полностью своё присутствие, настойчиво близкий и знакомый, почти осязаемый, когда простыни скользят по коже, но не навязчивый. Джон глубоко вдыхает, усталость оборачивается приятной тяжестью в костях. Даже зеркальный отчёт «кожи» с его кибернетической ноги не несёт в реле ничего кроме мягкости и неги. Какое счастье, что уже поздно, и Джон истощён морально и физически и не хочет ничего, кроме как отдаться во власть окружающего комфорта и сна.       Джон закрывает глаза, дыхание выравнивается, ощущения приятно смазываются —       Через закрытую дверь он слышит предательский скрип, когда детектив возобновляет своё расхаживание, и Джон вздыхает. Он приподнимается, отворачивается от двери и плюхается головой на другую подушку.       Секунду спустя Джон распахивает глаза, когда происхождение безымянного аромата, окутавшего его коконом, резко становится очевидным. Запах простыней, одеяла и подушек всецело принадлежит Шерлоку, не его шампуню, не другим чистящим средствам и не загрязняющим веществам, с которыми тот контактирует каждый день, это запах его самого. Он удивительно чистый для человека, который часто посещает морги и держит кухню в неизменном состоянии, однако присутствует более тяжёлый, землистый приглушённый подтон, запах почвы после дождя, скрашенный ароматом всего на полтона слаще соли.       Джон с содроганием понимает, что его мозг резко взбодрился, пленённый новизной местонахождения, вторжением в его ощущения. Не решив, что лучше — поверженно рассмеяться или разочарованно простонать, Джон проводит руками по лицу и плюхается на спину, не зная, когда его разум снова будет готов настроиться на отдых.       Джон опять вздыхает: это будет долгая ночь.